Loe raamatut: «На сцене – ведьма Марьяна»
Привет, Марьянка
– Мам, почему я не могу сразу в городскую филармонию? Зачем нужен убогий Дом культуры с его заштатным оркестром?
– Пусть оркестр и сельского Дворца культуры, музыканты там играют очень даже приличные. Когда в филармонии цейтнот, мы приглашаем оттуда. По сути, это наш второй состав. Поэтому ты зря так. Да и мне в нос не будут тыкать, что дочку по блату устроила. Опыта наберёшься, и тогда при случае тебя и переведём в Ольгенбург, – говорила мать, собирая Леночкины чемоданы.
Если честно, Ленка не тянула на «безусловный» талант. Лень мешала сосредоточиться ей на игре. По шесть часов день она не отыгрывала, что и говорить. Час от силы. Даже на местных конкурсах пианистке не удавалось попасть ни в один топ. Зато амбиций было… И мать это прекрасно понимала. Она была не из тех сердобольных мамаш, что пытаются протащить своё дитя в первые ряды во что бы то ни стало, а потом краснеют с высоко поднятой головой.
В сельский оркестр Лена вписалась быстро. Она была, конечно, вредина, но простая, своя «в доску» девчонка. Обзавелась подружками и даже парня себе присмотрела.
– Ничего, что мы с ним ещё со школы дружим? – возмутилась Таня, когда в ночном клубе «Бегемот» Лена увела у неё Игоря прямо из-под носа.
Село Ольгинка росло быстро, благодаря нескольким новым предприятиям, и уже больше напоминало небольшой городок. Обещали, что через год-два оно войдёт в состав Ольгенбурга, который, в свою очередь, рос навстречу селу. Город тогда приблизится по количеству населения к миллионникам.
Молодёжь из города часто тусовалась в ночных клубах Ольгинки, и Таня боялась, что Игоря у неё вот-вот уведут смелые городские соперницы. В Ольгинке Игорёк уже много с кем передружил, но ни с одной из девушек у него так и не завязались отношения. Чувствовал, что не то всё. Как магнитом к Таньке тянуло. А Таня брыкалась, в самом деле, как дикая кобылка. То злилась, то ревновала, то ещё Бог знает почему. Они с Игорем то встречались, то расставались, но по всему было видно – они пара. Принадлежат друг другу. И Танька это прекрасно осознавала. Собиралась уже стать покладистой нежной кошечкой. Завтра, послезавтра. И тут какая-то пигалица в очередной раз уводит Игорька прямо у неё из-под носа.
– Смотри, Танька. Это тебе кажется, что он твой и никуда не денется. А в один прекрасный день – хопс! А он и женат, – смеялись подружки.
– Кто это вообще?
– А ты не в курсе? Это Елена Ковальчук. Пианистка. Уже месяц, как живёт во флигеле, что во дворе Дома культуры, с нашей Марьянкой бок о бок.
– Пианистка? Вот это да. Нам ещё пианисток не хватало.
– А что ты хотела, Тань. Ты, Игорька, уже десять лет маринуешь. Ещё год-два и сбежит. Время то идёт…
Послушала Танька и решила перейти в наступление. Да вот встретиться с Игорьком стало ни так-то просто. Он то на концерт, то в театр идёт.
– Интеллигент, блин, – ругалась Татьяна.
– Тань, он же инженер. Не удивительно. А ты кто?
– Я, конечно, не пианистка, но бухгалтеры тоже не простым лыком шиты. Я школу с медалью окончила!
– Бухгалтер, он и в Африке бухгалтер, а вот пианистка… – гаденько захихакала коллега и убежала с работы пораньше: выбирать свадебное платье.
– Все уже при деле, а я… Что-то нужно с этим делать. Алё, Игорюш? – наконец-то дозвонилась она. – Привет. Может, в кино сегодня сходим?
– Тань, я бы с удовольствием, но меня Лена Ковальчук позвала на прогон новой концертной программы. Может, и ты хочешь послушать? Заодно с Марьяной поболтаешь. Вы уже, поди, год как не виделись.
– Я? Ладушки, приду.
Оркестр репетировал, а Таня с Игорем хихикали в зале. О своём больше. Лену эта ситуация сильно злила: мало того, что бывшую подружку привёл, ещё и ржут без зазрения совести. В перерыве она решительно пошла в зал разобраться, а если нужно и волосёнки повыдёргивать. Марьяна, заметив в зале одноклассницу, тоже спустилась в зал.
– Марьяна! Сто лет тебя не видела, – обнялись подружки. – А мы с Игорьком решили послушать репетицию перед премьерой. Так по классической музыке соскучились… Слушай, Марьяна, можно тебя на пару слов? Игорёк, я отойду на минутку.
– Давай… иди, – отстранённо ответил он, увидев приближающуюся к ним Елену Ковальчук.
Одноклассницы вышли в холл.
– Марьян, а Марьяна. Эта ваша вертихвостка про Игоря, случаем не заикалась? Так и вьётся вокруг него.
– Она не из болтливых. Простая девушка, но о личном старается не говорить. Да, собственно, за неё аура всё говорит.
– Что значит аура?
– Жить ей недолго осталось. Аура тонкая, как шифон. Тронешь и порвётся. Жалко девчонку.
– Она моего Игорька увести хочет. А тебе жалко!
– Думаю, тебе беспокоиться не о чем. Никуда Игорёк не убежит.
– Погоди-ка, погоди-ка…
Таня вильнула крутым бедром и картинно зашагала к Елене, которая, не теряя времени понапрасну, уже полностью завладела вниманием Игорька.
– Идём. Ещё успеем в кино, – улыбаясь во весь рот, Таня поцеловала парня в щёку и потянула с собой.
Татьяна была девка кровь с молоком, в его вкусе и он послушно пошёл за ней, как телок на привязи. Оглядываясь на Лену, он словно оправдывался: «Такова моя судьба!»
– Ну, коза! Я не позволю вот так просто взять и увести у меня парня!
– Лен, они со школы дружат. Сходятся, расходятся…
– Ну вот и хватит! Всему когда-то приходит конец.
– А как же судьба?
– Судьба – это взять жизнь в свои руки и не отпускать, – сжала в кулак свою малюсенькую ладошку Лена. И Марьяне стало очень грустно.
– Если бы… Пошли домой, я пирог испеку с калиной.
– Фу, он так воняет, когда готовится. Ну ладно, пойдём… Все равно люблю твой пирог с этой… калиной-малиной.
Девушки вышли из Дома культуры и отправились домой. Марьяна играла в оркестре и жила во флигеле, временно заменявшим ей родной дом. Лену к ней подселили недавно. Жильё было ведомственное, от Дома культуры. Всего две комнаты, кухня и душевая, которую отделили от кухни перегородкой. Душевая крошечная: метр на метр. В ней помещалась только сидячая ванна. В небольшой зале, пожалуй, даже меньше спальной комнаты, поселили Елену. Маленькой она казалась из-за того, что больше половины всего объёма залы занимала старинная финская печь с изразцами. Похожая, но размером побольше, стояла во Доме культуры, бывшем особняке какого-то важного столичного чиновника, построенного в конце девятнадцатого века, когда Ольгинка переживала дачный бум. Места в округе были привлекательные: озеро, богатые лесные угодья, речка невдалеке. Местный помещик Тушин тогда выгодно продал под дачи значительную часть своей земли. Летом собирались в Ольгинке почти все сливки губернского общества. Театр, концерты, балы…
Именно тогда центр села преобразился. Появился свой «европейский квартал»: с десяток одно-двухэтажных кирпичных домов, оштукатуренных и окрашенных в голубой, розовый, бежевый цвета известки. Краски были не то, что сейчас. Их изготавливали по особым рецептам, что очень поразило Марьяну, влившуюся в экскурсионный поток как раз в тот момент, когда экскурсовод раскрывала собравшимся, старинный рецепт водоупорной краски из крови:
– …Оставляют стоять на некоторое время дезинфицированную карболовой кислотой кровь, затем разводят её некоторым количеством уксусной кислоты, растворяют в ней небольшое количество квасцов и до желаемой густоты смешивают с каолином, жидким стеклом и сухой краской…
Кровь как она поняла использовали бычью. Но всё равно неприятно.
Экскурсии – последний тренд, который переживала богатая социальная жизнь Ольгинки.
Дворец столичного чиновника стал настоящей жемчужиной в этом царстве первобытного модерна и «центром культуры». После революции его, конечно, экспроприировали, и поначалу там разместился детский дом для беспризорников. Потом здание отдали под сельский Дом культуры. Село со временем разрасталось, появлялись перерабатывающие предприятия, росло население, и с целью повышения культурного и общественного статуса в семидесятых годах было принято решение создать в Ольгинке филиал областной филармонии со своим, пусть и небольшим, симфоническим оркестром. Дворец почти через столетие сумел отстоять своё значение в жизни Ольгинки.
Марьяне отстаивать своё предназначение не требовалось. Скорее хотелось забыть о нём, да не давали. В селе знали, что ей достался дар от бабки, и просили помощи в делах потусторонних. В Ольгинке проживало более пяти тысяч жителей, а ей являлись лишь несчастные, больные и проклятые… Приходилось общаться и с неживыми вовсе – призраками неупокоенных душ. Иногда складывалось впечатление словно всё население Ольгинки несчастно, потому что всё разом проклято. В депрессию удариться недолго от такой-то радости! Но на самом деле жила Ольгинка, как и все другие села, по-разному. И праздники случались, и будни, коих в жизни селян было намного больше. От монотонности будней хватало за сердце. Ну пили, конечно, но совершенно обычными, ничем не примечательными судьбами могли «похвастаться» девяносто девять человек из ста. Некоторые, мучаясь от скуки, даже искали приключений на свою голову. Но не Марьяна. Приключения и связанные с ними проблемы сами сваливались на неё, как снег на голову…
«Вот зачем, спрашивается, пожаловала эта Ленка Ковальчук с такой тонкой и ранимой аурой? Что я должна сделать, чтобы ей помочь?»
Тот небольшой опыт, что у Марьяны имелся, говорил: не лезь ни в свои дела, чужие жизни тебя совершенно не касаются.
В конце концов, она так и сделала бы, но…
Уже в следующие выходные Татьяна с Леной сцепились в ночном клубе не на шутку. Волосы летели клочьями, и ошарашенный зрелищем Игорь, схватив под мышки очумевшую Таньку, которая в весе значительно превосходила соперницу, уволок из клуба домой на себе. Пока он её тащил, Татьяна успокоилась, собралась и решила: «или-или!»
Как только Игорь поставил свою непостоянную подругу на порог дома, она ловко сделала рокировку и, подталкивая Игоря грудью, вдавила в сени. Дверь захлопнулась. Путей к отступлению не оказалось. Татьяна обвила любимого руками и впилась в его губы, как голодная вампирша. Проснулись они утром в одной кровати в родительском доме. Мама Татьяны Зина, наблюдавшая ночное происшествие из своей спальни, не дала Игорю даже опомниться – заявилась рано утром и ахнула:
– Батюшки святы! Ну так что, молодые? За свадебку?..
Узнав об предстоящем событии, Лена распсиховалась:
– Да будь они прокляты! Пусть всю свою жизнь вместе маются!
И, собрав вещи, укатила в город, оставив оркестр без пианистки. В остальном, казалось бы, хорошо. Да получилось не хорошо… Слово, выпущенное на свободу, не воробей…
* * *
Как и положено, свадьбу сыграли по осени. Осень случилась ранняя. Местную котельную ещё не запустили, и в домах стояла премерзкая сырость. Гости уже собрались и гудели, как пчелиный улей, слегка поёживаясь от холода и бросая нетерпеливые взгляды на бутылки с выпивкой. Тётя Зина, мать Татьяны, в ожидании молодых решила ещё разок подтопить печь. Когда ещё гости надышат? И вот, как только последнее бревно отправилось в топку, за окном загудели сигналы свадебного кортежа.
В дом ввалились молодожены и гости дружно, как по команде, подняли подготовленные транспаранты с напутствиями. Друг жениха Борис, выступающий в роли ведущего, с порога начал:
– Дорогие молодожены!
У нас-то, всё готово. Улыбки на лицах!
Желаем мечтам поскорей вашим сбыться!
Пусть все, что задумано, будет удачным!
Аплодисменты звучат новобрачным…
Невеста ступила в дом и поплыла, покачивая бедрами, аки лебедь. Фату выбрали богатую, и, несмотря на то, что Татьяна подхватила её на руку, она все равно следовала за невестой тучным белым облаком. Гордо вышагивая, молодая поравнялась с печкой. Тут и случился конфуз – фата зацепилась за ручку печной дверцы. Ручка повернулась, и дверца открывшись явила свету горящую головешку…
Головешка упала на фату, и та моментально вспыхнула. Татьяна скинула фату в тот момент, когда пламя уже коснулось её пышной прически и искры заиграли на волосах. Баба Нюра схватила с печи пятилитровую кастрюлю с водой для пельменей и с размаху плеснула на огонь. Невеста замерла. Тугие локоны поползли вниз, тушь стекала по щекам – в праздничной зале воцарилась полная тишина.
Меньше чем через полчаса Таня успокоилась – всё же девка она была весёлая, лёгкая на подъём, с прекрасным чувством юмора. Смеялась сквозь слёзы на шутки гостей, растирая потёкшую косметику, и смотрела на своего возлюбленного снизу-вверх, извиняясь, но в то же время ища сочувствия и утешения. Может, поэтому Игорёк на ней и женился?
Свадьбу пережили. Только вот быт у молодых с самого начала как-то не заладился.
Подаренная родителями в складчину KIA оказалась с заводским браком. Съехать от родителей быстро у молодых тоже не получилось: в дом, который намеревались достроить к свадьбе, въехать вовремя не удалось. Строители, получив очередной «аванец» ушли в долгий запой. А жить супружеской жизнью в родительском доме Игорь жутко стеснялся, вздрагивал, терял молодецкий задор, и в итоге: медовый месяц превратился в большое супружеское фиаско.
Даже когда всё встало на свои места и супруги наконец-то начали жить отдельно, у Татьяны очень долго не получалось забеременеть. Хоть плач! А ведь уже тридцатник на горизонте!
– Однако нужно нам, доча, сходить с тобой в Дом культуры.
– К Машке, что ли?
– К ней самой. Боюсь, что сглазила тебя, Ленка-пианистка. Вот всё кувырком и идёт. К Марьянке пойдём. К ней, бедовенькой…
Уже на подходе к флигелю Зина и Татьяна услышали звуки скрипичной музыки: Марьяна репетировала.
Подойдя к двери, они какое-то время прислушивались. Когда музыка затихла, гостьи неуверенно постучали в дверь.
Дверь распахнулась.
– Здравствуй, Марьяна. Помощь твоя нужна. Сдаётся мне, что Ленка-пианистка мою Татьяну прокляла, прежде чем в город уехать. Всё идёт наперекосяк. Глядишь, ещё случится что, непоправимое.
– А я тут причём? К Ленке и идите. Не моё это дело.
– Марьяна. Остановись. Как же к Ленке?
– Сама проклятье наложила, сама и снять должна. Наверняка это произошло случайно. Слово за слово… Она не злая совсем. Все проблемы можно решить простыми словами, типа: «прости» или «не держи зла». Если бы Ленка неживая была. Взялась бы из безвыходности. А она… – Марьяна опустила скрипку и, положив руку на серебристую рамку, в которой ещё недавно стояло фото Лены Ковальчук, закрыла глаза и, пошатнувшись, снова открыла. Выровнялась, взглянула на гостей и продолжила:
– А она… живее всех живых! К ней идите.
Так и ушли женщины не солоно хлебавши. Что делать? Поднялись к директору Дома культуры: Ленка же пианисткой в оркестре была. Телефон её городской разузнать и адрес решили.
– Так я же звонил. Абонент недоступен. Сотовый, уже три дня звоню, никто не берёт, – объяснил директор. – Хотел вернуть специалиста. Сезон пора открывать, а в трубке только: «Абонент недоступен… перезвоните позднее…»
Директор дал им городской адрес Ковальчук – сам был заинтересован. Приехали в город пык-мык, улицу и дом еле отыскали. Звонили, стучали – тишина. Поехали в театр, куда она поступила на службу. И всё без толку. Узнали, что пропала пианистка. Что родственники заявление написали о пропаже. Следствие по делу о пропаже открыто. Но пока никаких новостей не было. Пришлось женщинам вернуться в Ольгинку ни с чем.
– Марьяна. Глянь-ка получше. Ленку в городе потеряли. В розыске она.
– Ну, не знаю, – удивилась Марьяна. Сосредоточилась, заглянула снова куда-то, а слова так в лицо и ударили: – Лена жив… Лена будет жить…
– Звучит как-то знакомо, – призадумалась тетя Зина. – И почему «жив». Должно быть «жива», Марьяна. Ленин жив, а не Лена. Девиз такой был в СССР: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!»
– Точно! Именно такие слова я и видела! – обрадовалась Марьяна. – Деревья вокруг, цветы и слова высечены… на мраморе. Точно!
Тётя Зина с Танькой опрометью в город. Место это искать. И нашли же! Заросло то место кустами, и ель большая с краю примостилась. Давно, видно, никто у памятника вождю не прибирался. Не парк, а лес густой! Полезли вокруг памятника обыскивать, а там, в укромном местечке, свежий грунт. Побоялись дальше ковыряться. Побежали в полицию звонить:
– … Труп там! Как есть труп!
Слава Богу, собаки что-то почуяли, полицейские стали копать и нашли пропажу: Ленку-пианистку.
– Что ж делать то, Марьяна?
– Теперь ничего… Попробую вам помочь. Но после премьеры. Некогда сейчас. Завтра после концерта приходите.
Тётя Зина с Татьяной еле высидели два с половиной часа классической музыки. Марьяна шла заключительным номером программы и дважды играла на бис. После оглушительных оваций, она третий раз занесла скрипку над плечом и замерла, глядя в зрительный зал. В зале на одном из свободных мест первого ряда сидела покойница. Пианистка Лена Ковальчук. Лена медленно встала и, не отрывая взгляда от Марьяны, поднялась на сцену.
– Знаю, что ты зовёшь меня. Играешь и зовёшь, улыбаешься и зовёшь, кланяешься и зовёшь. Ну вот она я! Чего надобно? М-м-молчишь. Что, язык проглотила? И музыка эта твоя как жало… Таньку отмазать хочешь? Всё из-за неё. Не вернись я в город, не связалась бы с этим нариком Харитоном. Всё из-за неё…
Марьяна смотрела на Ленку с укором: «Нельзя так! Прости её».
– Хочет прощения? Пусть обмоет меня. Ночью. Одна. И оденет в красное концертное платье. Вот это. Очень я по нему скучаю. Тогда прощу… – засмеялась Ленка и исчезла.
А Марьяна как стояла, так и рухнула на лаковые плашки дореволюционного паркета. Без сознания. Зрители зашумели, заохали, но ведьма Марьяна она и есть ведьма. С ней такое уже случалось. Оркестранты знали: если в обморок грохнулась, значит, духи к ней подступили. Пытают.
– Неужто? Пошли, Танюх. Что Марьянка скажет?
Ведьма Марьяна долго лежала на кушетке, не в силах прийти в чувства. Руки холодными плетями болтались у каменного пола гримёрки, пугая обеспокоенных женщин.
– Зой, она точно в порядке? – простонала Татьяна, десятый раз спрашивая раздраженную гримёршу.
– Тань, в таком состоянии она прибывает чуть ли ни по десять раз за год. Как прибегут к ней вот такие заполошенные, как вы, так она в обморок и грохается. Бррр. Чувствуете холод? Чует моё сердце, мы с вами здесь калякаем, а вокруг нас мертвяки стоят и могильным этим холодом дышат…
– А-а-а-а! Перестань. И так жутко, – задрожала Татьяна, ткнувшись носом в материно плечо. – Может, нашатыря? – всё-таки спросила она.
– Нашатырь весь выдышали. А новый, никто не купил, – на полном серьёзе ответила гримёрша. И тут Марьяна пошевелилась, резко поднялась и гаркнула, застучав зубами:
– Пледддд. Дайте пледдд.
Зоя сняла с кресла плед и укрыла дрожащую Марьянку.
– Ну что? – подступила к ней с расспросами тётка Зина.
– Есть хорошая новость: Ленка согласилась снять проклятье. Но есть и плохая.
– Говори-и-и-и, – предчувствуя неладное, взялась выть Татьяна.
– Ленка просила помыть её и переодеть. Ночью. И ты должна быть одна. Никаких мамок да нянек. Как сама заварила кашу, так самой тебе её и расхлебывать.
Тут Танька как завыла с новой силой, заревела белугой, запричитала. В общем, концерт продолжался… а самое печальное, что после нужно было срочно браться за дело. Ехать в город, искать среди Ленкиных вещей красное платье и отправляться прямиком в морг. На завтра были назначены похороны…
– Мам. Могёт, всё-тки перетрётся. Похоронят Ленку-пианистку, и проклятье само собой рассосётся, а?
– Вот если бы вы с мамкой не пришли, «могёт» и рассосалось бы. Кто не верит в такие вещи, они не долго над ними власть имеют. А вы пришли. Притянули к себе Ленку страхом да нытьём своим. Теперь она вас не отпустит. Кровушки попьёт.
Делать нечего, собрались бабы и в город поехали на такси. Заодно созвонились со следователем и рассказали о своих подозрениях.
– Капитан Захарченко? Мы подруги Лены Ковальчук, пианистки. Мы тут поговорили и кое о чём вспомнили. Лена говорила, что связалась с каким-то Харитоном. А он наркоман. Может, эта информация будет полезна для следствия? И ещё Лена… мечтала, чтобы похоронили её в красном концертном платье…
* * *
Когда женщины вместе со следователем попали в квартиру бывшей подружки, всё в ней стояло вверх дном.
– Тут явно кто-то очень хорошо поработал. Мы, осматривая квартиру, сразу поняли, что из неё вынесли всё мало-мальски ценное. Не могла молодая женщина жить в полупустой квартире. Харитон, говорите? Был у нас в разработке один такой типчик. Выглядел прилично. Саксофонист, – сказал Захарченко, осматриваясь по сторонам. – Ищите платье, да побыстрее.
– Женщины юркнули в гардеробную и практически сразу нашли то, что нужно: красное концертное платье висело отдельно. И было здесь такое только одно. Абсолютно новое. На нём даже ценник висел не срезанный.
– Бедная девочка. Мне её так жаль. Она мечтала выйти на большую сцену с сольным произведением. Готовила что-то сложное… Сейчас вспомню… Ференц Лист, La Companella, – расчувствовалась Марьяна.
– Ага, а сыграла «полёт шмеля», – вставил свои пять копеек следователь.
– Что значит сыграла «полёт шмеля»? – удивилась такому повороту Марьяна.
– Умерла она от передоза. Но криминалисты сделали вывод, что укол был только один. Похоже, её укололи. Возможно, даже тот самый Харитон. Укусил, да в свой удел продавать вещички полетел…
– А-а? – задумчиво протянула Марьяна. Аккуратно уложив платье в пакет, женщины отправились в морг. Вечерело. Здесь начиналась самая неприятная часть миссии.
– Я боюсь, – скулила Татьяна.
– Не бойся. Мы будем здесь и если что… Как я понимаю, молчать ты не собираешься? А нужно. Такие дела любят церемониальность и тишину. Если и захочется Леночке тебя попугать, то уверена, она, как совершенный «не профессионал», дурного с тобой ничего сделать не сможет. Это злые духи на многое способны, а простые, холодом окутают. Ну, ещё привидеться могут, сделать «ша», – Марьяна резко выставила вперёд коготки. – И всё. Поэтому не бойся. Сколько я духов видела и глянь-ка, жива пока.
Служитель морга отвёл Татьяну к покойнице, а женщины остались ждать в приёмной. Обстановка накалялась.
– Тут недавно услышал новый анекдот. Вот умора. Слушайте, – ни на минуту не умолкал дежурный морга. – «Мам! Можно я поиграю с сестрёнкой?» Сказала девочка маме. «А ну-ка быстро закрой крышку гроба!» Смешно же, правда? – эмоционально спросил дежурный и, не дожидаясь реакции, засмеялся. – А вот ещё: в чём отличие ребёнка от температуры? – спросил он, и Марьяна натянуто улыбнулась. Ответ как-то не приходил ей в голову. – Ребёнка легче сбить! – словно открыл новый закон, восторженно ответил за неё дежурный и снова вкрадчиво, жутко засмеялся.
Дежурный без остановки отвешивал мрачные шуточки. Но женщинам было не до него. Они прислушивались к другим звукам: изнутри морга. В полной тишине вдруг оглушительно заиграл Лист, и что-то железное громко ударилось об пол.
– Что за чёртовщина? – удивился дежурный и, подойдя к настенному радиоприемнику, подобрал его с полу и покрутил ручку регулирования звука.
Тётка Зина потеряла сознание от страха и стала медленно съезжать со скамейки. Марьяна, бросив сумочку на стул, не выдержала и побежала в ритуальный зал морга, где нашла Татьяну, сидящую на полу с большими испуганными глазами, глядящими на Лену Ковальчук. Платье было натянуто кое-как. Рукава морщинились, ворот сидел криво, а юбка топорщилась, демонстрируя мертвенно-бледные ноги покойницы.
Таня, даже если бы хотела, вряд ли смогла закончить начатое. Ноги её уже не держали. Наверное потому, что рядом с покойницей стоял плотный голубоватый призрак.
– Слабачка! – прошептала по губам призрака Марьяна.
– Ленусь. Мы же с тобой подружонками были, хоть куда – форте и пиано. Давай я немножко помогу Таньке, и всё у нас будет как надо.
– Думаешь? – без особой надежды на успех печально спросила Ленка.
– Конечно. Платье нужно поправить. От Таньки толку ноль. Ты же сама знаешь. Хочешь, макияж сделаю? – утешала покойницу Марьяна, расправляя оборки красного платья. По углам чёрными клубами сгущались тени. Словно завсегдатаи преисподней…
– Хочу… Мне так одиноко… и очень холодно, – вдруг ответил призрак.
– Это ненадолго. Дай я обниму тебя, – Марьяна подошла к Лене и обняла.
– Не старайся. Та-ань? – прозвучал замогильный голос. Таня, покачиваясь на деревянных ногах, поднялась и подошла к призраку покойницы. Обнять Ленку у неё не хватало смелости, и она обняла Марьяну, лишь одной рукой прикоснувшись к холодному телу призрака.
– Прости. Не хотела я, – прохрипела она.
– Ничего. Прощаю. По большому счёту, я сама виновата. На самом деле это всё от злости. Жаль вот так умереть, когда вся жизнь впереди. Вот и решила отыграться. Спасибо, девочки… – вымолвила Лена и, освободившись от объятий, вернулась в своё тело. Марьяна, стуча зубами от холода, вытряхнула из косметички тушь, помаду, тональник и сделала покойнице лёгкий макияж. Немного подумав, она накинула поверх красного платья свою кофту.
– Может, это и неправильно, но что она будет мерзнуть в свой последний день? – сказала она совершенно равнодушно Таньке и обхватила себя руками.
Женщины покинули морг, волоча за собой размякшую тётю Зину.
В два часа ночи ехать в отель компания не решилась, уснуть всё равно б не получилось. На счастье, у обочины их дожидалось одинокое такси. Водитель дремал, накрывшись собственным пиджаком.
* * *
Игорь и Татьяна катили красивую новую коляску по парку Ольгинки. Ну до чего же гордилась пара своим малышом и тем, что получилось справиться со всеми трудностями, вставшими у них на пути, включая даже проклятие Ленки Ковальчук.
В основном гордилась Таня. А у Игоря, который и не знал, с чем пришлось столкнуться его жене, были совсем другие чувства. Но и он был доволен, как кот, объевшийся сметаной. Ведь девушка, к которой он подкатывал ещё со школы, оказалась то, что надо! Готовила вкусно, любила страстно, а главное, уважала его, как мужчину и главу семьи.
И после родов не растолстела. Даже скинула немножко. «Вон стройная какая!» – любовался Игорь. Одно плохо. Стали ей везде призраки мерещиться. В темноте шарахалась от всего, а одна на ночь вообще оставаться боялась. Как приклеилась к мужу.
Они остановились и сели на лавочку. Весеннее солнце припекало жарко. Таня аккуратно подогнула юбку, чтобы не помялась, а рядом положила сумку собственной работы. Зимой её вязала, пока ждала ребёночка. Сумочка из пенькового шнура с деревянными ручками и вправду выглядела как дизайнерская вещица.
– Он не обмочился? Кряхтит, – забеспокоился Игорь.
– Ой, давай проверю… тьфу тебя! Он же в памперсе.
– Аааа.
– Бээээ.
– Смотри. Что это там? – Игорь указал на сумочку. Она шевелилась, словно живая.
– Ай! Ой! Спасите, нечистая! – заорала не своим голосом Татьяна. И здесь, словно по волшебству, из сумки показался чёрный, лохматый… котёнок.
– Ой! Как же он там оказался?
– Пришёл. К нам пришёл, – зясюсюкал Игорёк. – Возьмём?
Таня улыбнулась и взяла котёнка на руки.
– Он совершенно не страшный…
