Loe raamatut: «Воскресшая»
Глава 1. Мечты о мире
Воскреснуть как птица Феникс из пепла, обрести крылья и дотянуться до звезд… Я и подумать не могла, что мне придется испытать нечто подобное в реальности, а не в красивом сказочном сне.
Когда я умирала, вся изрешеченная пулями, и затухающим взором смотрела в ясные небеса, слегка подернутые тонким облачным кружевом, то думала лишь об одном – как много не успела сделать в своей преступно короткой жизни.
Всего семнадцать лет – для человека очень малый срок. Я только начала вступать на путь настоящего взросления, а не того счастливого периода, когда тебе лишь кажется, что ты уже большой и все проблемы тебе по плечу. Для меня этот путь был через удушливую гарь бесконечной войны, кровь и боль. Но я прошла его… Надеюсь, что достойно…
Я почти справилась, не хватило всего каких-то пары минут, чтобы изменить ситуацию в свою пользу. А может, это лишь самообман, глупая попытка оправдать собственные ошибки?
В долю секунды все потеряло смысл. Кроме одного… Надежды на то, что мои друзья сумели выбраться из пекла, они продолжат наше дело и, быть может, однажды мир будет спасен. Люди вернут себе планету, которую сами едва не погубили, а потом почти потеряли. Об этом я мечтала, закрывая уже почти ничего не видящие глаза, заволокшиеся кроваво-красной пеленой… Мне хотелось верить в то, что Эмбер Айронхарт не напрасно прожила свою маленькую жизнь.
Я родилась в мирное время. Точнее, в один из редких промежутков затишья перед новой бурей, когда потрепанные пятнадцатилетней войной страны зализывали раны бомбардировок и накапливали вооружение с прицелом на будущее, надеясь в следующей попытке достичь тех целей, которые ставили перед собой их правительства. Как ни странно, не только проигравшие, но и победители чувствовали себя в чем-то ущемленными и надеялись в следующий заход исполнить то, что не удалось реализовать в ходе предыдущих конфликтов.
Не знаю, с чего мои родители решили, что лет на двадцать в нашей стране наступили мирные времена. Но иначе бы меня вовсе не появилось на свет. Ведь когда твой папа – морской пехотинец, а мама – военный врач, они триста раз взвесят все “за” и “против” и еще раз пятьсот обсудят между собой ближайшую перспективу, прежде чем решатся завести ребенка. Может, они поверили очередным лживым заверениям политиков с трибун. Как бы то ни было, мои родители, да и, наверное, миллиарды людей с ними вместе, жестоко обманулись в своих лучших ожиданиях.
Грянула Десятая Мировая, над головами засвистели межконтинентальные ракеты с ядерными боеголовками, и меня отправили в сельскую глубинку, на ферму к дедушке и бабушке. Родители справедливо считали, что чем дальше от крупных городов и военных баз, тем безопаснее. По крайней мере, у меня будет шанс уцелеть.
Мне тогда было всего пять лет, и с тех пор я слушала мамины сказки на ночь с экрана ноутбука, и то не каждый день. Папу видела еще реже, и тоже лишь на экране, не имея возможности подойти и обнять, хотя бы прикоснуться на мгновение. Это причиняло боль и вызывало долгие детские слезы, которые почти невозможно было унять.
С годами я привыкла держать чувства в себе, не показывать их даже самым близким людям. Я запомнила, как дважды два – четыре, что нужно быть сильной, уметь бороться за свое право на существование в мире, называемом Планета Милитерра. С ранних лет привыкла к тяжелому физическому труду и научилась обращаться с оружием.
Стрелять меня научил дедушка Том – умелый охотник. Мы с ним ходили в лес за тетеревами и зайцами и на болото за куликами и дикими утками. Оленей, лосей и кабанов дедушка жалел, говорил, что испытывает уважение к лесным великанам. Медведей только отпугивал.
Я должна была обладать всеми необходимыми навыками, чтобы быть готовой к высадке вражеского десанта. Папа устроил на ферме своего отца настоящий склад с оружием, добытым по большей части незаконным путем. Чего там только не было, от снайперской винтовки и автомата до тяжеленных противотанковых штуковин, запускавшихся с плеча. Хотя бы ими он не приказал деду меня мучить, и на том спасибо.
Жизнь в сельской глуши, среди гор и лесов, походила на настоящую, мирную. Уход за скотом и птицей, народные развлечения по редким праздникам, такие как родео с укрощением необъезженных молодых коней и гонки на тракторах по осенней грязевой размазне, хоть ненадолго помогали отвлекаться от постоянной тревоги, противно сосущей под ложечкой.
В безрадостную реальность возвращали трагические новости, которые поступали из разных уголков нашего сине-зеленого космического шарика, с каждым днем все сильнее окрашивающегося в красно-желтые цвета смерти. Уже не осталось ни одного континента, да что там, наверное, ни одной страны, которая бы не вела войну с какой-то другой, если не с несколькими сразу.
Небольшие государства объединялись в военные коалиции, и школьный глобус, еще не так давно радовавший красивыми и необычными названиями, весь покрылся малопонятными аббревиатурами. Я их выписывала с расшифровкой в тетрадку под диктовку старенького учителя географии, и тут же забывала. Помнила четыре: нашу страну КРАШ (Капиталистические Республиканские Атонокейские Штаты), ФСР (Федеральная Социалистическая Рейния), АСН (Азиатский Союз Новаторов), ООМР (Островное Объединение Мировых Революционеров). Вот эти четыре страны схлестнулись между собой в жесточайшей войне, которой не виделось конца. Впрочем, и другие объединенные государства от них не намного отставали.
В первое время простые жители азартно болели каждый за свои войска. Воспринимая все происходящее как увлекательное шоу, они желали своей родине победы и мирового господства. Но чем больше проходило времени и чем масштабнее становились разрушения, тем слабее был энтузиазм. Дошло до того, что людей на планете объединила одна общая мечта: “Скорей бы все это закончилось”. Народы начали понимать, что если так будет продолжаться еще десяток лет, жить на планете уже будет некому, да и негде.
Сама планета тоже будто встрепенулась, возмущенная столь безобразным отношением к ней человечества. Пошли сдвиги тектонических плит, начались землетрясения, цунами, извержения вулканов.
В тот момент, когда, казалось, ничто в мире уже не способно остановить Десятую Мировую, вдруг начались официальные переговоры с какими-то предварительными подписаниями.
Я не вникала в их расплывчатую суть, и даже не до конца верила, что наконец наступит долгожданный мир. Лишь мечтала поскорее увидеть родителей живыми и невредимыми, и не по видеосвязи, а воочию, рядом с собой. Подойти к ним и крепко-крепко обнять со слезами счастья на глазах.
После того, как был подписан сто пятидесятый мирный договор, мне разрешили вернуться в родной город Тормсил.
– Милая моя, как ты выросла, – чуть не плача, говорила мама в очередном видеозвонке. – Нам прямо не верится, что скоро мы увидимся и будем жить, как нормальная семья.
А у меня перехватило дыхание и пропал дар речи от захлестнувшей волны эмоций. Я не смогла ничего внятно сказать, только что-то промямлила еле слышно и кивнула.
Неужели все самое страшное позади и о тревогах можно будет забыть на долгие годы?
Папа получил Звезду Героя и целый список привилегий, одной из которых не преминул сразу же воспользоваться.
Теперь я имела право учиться в самой престижной школе родного города, куда ходили детки богатых и знаменитых. Не скажу, что меня это сильно порадовало. Скорее, наоборот. Не хотела и рядом стоять с трусливыми и жалкими маменькиными-папенькиными дочками и сыночками. Теми, кто тяжелее кружки и телефона ничего в руках не держал. Теми, кто сидел в надежных убежищах в окружении целого штата прислуги, или потягивал смузи на палубе роскошной яхты в жарком море, пока я вкалывала на ферме наряду с дедушкой, бабушкой и наемными работниками-беженцами.
Честно говоря, мне на элитных отпрысков смотреть-то было противно. О дружбе и речи идти не могло. Тем более, я в их глазах выглядела этаким безжалостным монстром-людоедом, от которого надо держаться подальше. Еще бы, я собственными руками могла отрубить голову бедной-несчастной курочке, а еще пристрелить беззащитную уточку. Ну, просто маньячка, иначе не скажешь.
Тем сильнее было удивление первых красоток класса, когда на меня обратил внимание Чарли Грейсон. Звезда школы. Солист подающей большие надежды молодежной рок-группы. Наследник многомиллиардного состояния, что, правда, казалось сущей мелочью на фоне прочих его достоинств. Ибо наследников много, а красавчик Чарли Грейсон такой один-единственный. Уникальный и неповторимый.
По нему все девчонки сходили с ума. Никто из них не ожидал, что объект их страстных фантазий пригласит на репетицию концерта неприметную деревенщину.
С трудом пережив этот факт, главная стерва класса с подружками решили меня хорошенько отмутузить в туалете. Забыли, что монстров лучше не дразнить.
И пусть перед директором мы все предстали немножко помятые, я обошлась выдранной прядью волос и разорванной блузкой, а тем пятерым досталось покрепче. От синяков на руках и фингалов под глазом до разбитого в кровь носа.
Получив памятный урок, девицы больше не нарывались. Но по-прежнему не могли понять, почему их кумир предпочел нищую замухрышку, живущую в ветхом домишке с заколоченными фанерой окнами. Которая еще и сама те окна заколачивала, вооружившись заказанными в магазине стройматериалов листами фанеры и шуруповертом… А еще у нее нет ни одной дизайнерской шмотки. Вот ведь позорище, не правда ли?
Но Чарли подумал совсем иначе, когда после уроков подвез меня домой на крутом мотоцикле. Выслушав короткий рассказ о том, как я тут обживаюсь в ожидании возвращения родителей, он похвалил за старательность и храбрость. Его богатые поклонницы со страху бы обделались, проведя здесь хоть одну ночь наедине с пистолетом под подушкой.
Мы так и не поняли, стекла выбило взрывной волной или постарались мародеры, которые вынесли все более-менее ценное, даже старый и не вполне исправный холодильник. Это уже и не имело значения. Главным для меня было – дожить тут до возвращения родителей.
Папа настаивал, что сам займется ремонтом. Как назло, после окончания войны его в составе миротворческой миссии отправили на Восток. Мама, как обычно, последовала за ним. И теперь мне лишь оставалось дождаться их возвращения из далекой пустыни.
Командировка должна была скоро закончиться. А пока я одна присматривала за нашим небольшим одноэтажным домом, чтобы его снова никто не разгромил.
По сравнению с военным временем, в городе стало безопаснее, на улицах появились полицейские патрули. Мамы с маленькими детьми больше не боялись выходить на улицу.
Жизнь стала налаживаться. И только закрытый для всех центр города, обнесенный громадным забором с надписями через каждые десять секций “Осторожно! Радиация!”, напоминал о том, что как прежде не будет. Еще очень и очень много лет, даже с учетом новейших методов очистки пораженной территории. Вдали за бетонным ограждением, поверху обвитым мотками колючей проволоки, виднелись серо-коричневые руины разрушенных небоскребов.
Мы с Чарли не входили в число любителей поглазеть на апокалиптическую картину, потому просто проезжали мимо того забора, не останавливаясь. Всего раз он привел меня на крышу отремонтированного двадцатиэтажного дома, чтобы я увидела все, что осталось от недавнего символа процветания нашей цивилизации. Мне этого хватило с лихвой.
Отец Чарли, миллиардер Говард Грейсон, управлял огромной корпорацией. На его заводах производили высокотехнологичное оснащение для боевой техники. И в том была главная причина их семейного конфликта. Ни один истребитель или танк в нашей стране не сходил с конвейера без “умной начинки” от компании “Стардаст”.
Чарли рассказывал, не скрывая презрения, как его отец наживался на войне. Говорил, будь воля Грейсона – старшего, он бы разрушил весь мир ради новой виллы. Едва ли не сотой по счету.
У парня было достаточно причин не любить отца. Десять лет назад Говард просто вышвырнул за порог жену, мать его двоих сыновей. Променял ее на молоденькую красотку актрису. Оставил без средств к существованию, да еще и лишил возможности видеться с мальчиками. Бедная женщина так и не смогла добиться справедливости через суды. От горя она тяжело заболела и умерла спустя несколько месяцев после развода.
Чарли винил отца в смерти матери. Младшего брата Билли, любимчика Грейсона-старшего, он тоже недолюбливал. Называл слизняком, червяком и мелким стукачом. И дело тут не только в обычном братском соперничестве. Билли рос подленьким трусом. Был не прочь наябедничать отцу по любому пустяку, чтобы подчеркнуть, какой он хороший и какой плохой у него старший брат.
Не раз и не два Чарли ночевал в полицейском участке после антивоенных митингов у стен главного офиса семейной корпорации. Отец вызволял “непутевого” сына, вносил за него выкуп, грозя лишить доли наследства и все оставить младшему Билли. Оправдывал его возмутительное поведение подростковыми закидонами, считая, что тот повзрослеет и дурь вся выйдет.
Но Чарли был настроен решительно. Плевать хотел на квартиры с особняками. Считал, что проживет и без отцовских подачек. Добьется успеха в музыке и будет зарабатывать на жизнь творчеством. После каждых гастролей он собирался делать пожертвования в помощь беженцам, которым его отец и тому подобные бессердечные жлобы помогли остаться без крыши над головой.
Мы с Чарли понимали друг друга с полувзгляда, с полуслова. А наш первый поцелуй… Он был просто волшебным. И ничто, даже покореженные остовы зданий в зоне радиации, больше не мешало нам мечтать о счастливом будущем.
Мне на тот момент было шестнадцать лет, ему семнадцать. Мы думали, что к двадцати пяти годам перестроим маленький, но стойкий дом, обзаведемся детьми, купим собаку. В общем, заживем так, как мечтают уцелевшие после череды войн миллиарды людей на огромной сине-зеленой планете.
Жаль, но этим нехитрым планам не суждено было сбыться…
Глава 2. Игра на выживание
В день, когда наш мир сотрясла новая беда, должны были начаться международные юношеские спортивные игры. Первые за долгие годы кровопролитных противостояний.
На окраине Тормсила построили гигантский стадион. Через дороги были протянуты рекламные плакаты со слоганами, гласящие, что молодежь – будущее нашего мира.
Город наводнили иностранные туристы. Люди со всего мира учились жить заново, не видеть друг в друге злейшего врага.
В первый день Игр мы с Чарли приехали к стадиону за пару часов до начала торжественной церемонии. А все потому, что рок-группа моего любимого парня вошла в список избранных счастливчиков, которые выступят на открытии.
Не передать словами, как я была рада за него с друзьями. А еще для меня было огромной честью просто находиться рядом с ним в столь волнующий момент, сопровождать на последнюю репетицию. О, если бы я могла знать, что не только на словах она станет последней для группы…
Чарли оделся во все черное для выступления. Выбрал самую любимую кожаную куртку с рокерскими заклепками, которую прозвал счастливой, футболку со звериным черепом, потертые джинсы и стильные лакированные ботинки. Его длинные черные волосы, уложенные лаком с легким блеском, так и хотелось растрепать. Нарушить идеальную гладкость, напоминающую парик.
Я сперва думала нарядиться ярко и торжественно. Но вовремя сообразила, что лазать по заполненным болельщиками трибунам удобнее в синем джинсовом костюме с желтой майкой и кроссовках, чем в нарядном розовом платье с блестящими туфлями на высоком каблуке. Неброский макияж и оттеночный шампунь, придающий моим каштановым волосам приятный шоколадный оттенок – этого мне было вполне достаточно, в отличие от школьных пигалиц, привыкших накладывать на лицо тонны косметики и делать укладку в салоне красоты.
Полицейские стояли буквально на каждом шагу, готовые осмотреть, проверить сканером и даже ощупать пришедшего на стадион. Вот что значит – повышенные меры безопасности.
Мы вдвоем прошли без задержки по “волшебному” пропуску Чарли. Оказалось, тут все знают, что его отец – один из спонсоров мероприятия.
Я вслух удивилась, зачем этому снобу выделять деньги на юношеский спорт. Парень объяснил, что не альтруизма ради, а только чтобы отметиться в нужном списке благотворителей. Говард Грейсон составил свой перечень “добрых дел”, с расчетом баллотироваться в парламент, а потом и претендовать на пост президента. Ничего себе, куда замахнулся.
Я мысленно пожелала Говарду пролететь со свистом. Не хватало только еще одного сторонника войны во власти. И так их там больше, чем куликов на болоте по весне.
Люди только стали привыкать к мирной жизни и строить планы на будущее. Нельзя рушить их простые, всем понятные мечты.
На еще полупустом стадионе играла негромкая музыка. Звучала мелодия из тех, которые не запоминаются, ничем не цепляют, но и не вызывают раздражения. Вдали от нас за решеткой ограждения прошла группа парней-атлетов из Рейнии в полосатой форме.
Чарли созвонился с барабанщиком группы и расчехлил электрогитару с нарисованными языками пламени, хвастливо показывая мне. Мы ушли от трибун, направляясь к месту встречи музыкантов.
Сквозь звуки музыки пробился странный звенящий свист. Казалось, от него завибрировали перепонки в ушах.
– Эмбер, смотри, – Чарли схватил меня за руку и указал в небо.
Я увидела синие проблески, похожие на молнии, но мерцали они не вниз, а параллельно земле.
– Пора сматываться, – решила я.
Дети, выросшие в годы войны, в каждом подозрительном явлении видят не световое шоу, а опасность.
– Да, надо валить отсюда, – согласился Чарли.
Вспышки становились все ярче. Пробираясь к выходу, пока туда не ломанулась испуганная толпа, Чарли пытался дозвониться друзьям, но те не отвечали, а потом его телефон отрубился. Как и мой.
Музыка замолкла. Осталась тишина, которую, подобно тем синим вспышкам, разрезал противный свист. От него закладывало уши и казалось, что мозг начинает плавиться. Мы пожалели, что не взяли с собой беспроводные наушники, с ними было бы полегче.
Снаружи оказалось не безопаснее. Не успели мы выйти из главных ворот, как синие молнии вспыхнули над пустырем за стадионом. Они мерцали, очерчивая круг, а потом… словно из ниоткуда, прямо из воздуха появилась овальная штуковина размером не меньше грузовика. Я увидела очертания кабины и дверцы.
Чарли не дал мне стоять и дальше рассматривать то странное нечто. До боли дернул за руку и потянул к другому выходу, ближе к платной парковке, где оставил мотоцикл.
Людей охватила паника. Раздались испуганные крики о начале новой войны.
– Это Рейния? Они испытывают новое оружие? – выпалила я на бегу, еле поспевая за парнем.
Почему рядом с ним я превратилась в размазню? Где моя скорость? Где закалка и быстрота реакции?
Пора мозгу перестроиться от эйфории влюбленности, перейти в режим экстремальной ситуации и включить инстинкты борьбы за выживание.
– Нет! Они не такие идиоты, чтобы убивать своих чемпионов.
Чарли вынудил меня оглянуться назад, чтобы я увидела безжизненно лежащих атлетов в полосатой форме. Парни так и не отошли далеко от раздевалки. Похоже, их зацепило синим лучом.
И не только их… Многие из пришедших заранее зрителей полегли на трибунах. Вот почему к выходу не поспешила огромная толпа.
Где-то вблизи от нас раздались выстрелы. Выглянув из-за большого автомата для раздачи бутилированной воды, мороженого и пончиков, мы увидели полицейского. Он пятился, непрерывно стреляя в кого-то, пока нам невидимого из-за рекламного щита. А когда мы увидели, кто с мучительной неторопливостью подступал к побелевшему от ужаса копу, то едва не вскрикнули от страха. Оба и сразу, хотя каждый из нас считал свои нервы крепче стали.
К мужчине приближалась красноглазая тварь с темно-серой шкурой, чем-то похожая на лысого пса, только намного крупнее служебной собаки и даже волка. Пули, как орешки, легко отскакивали от ее шкуры. Стряхнув очередную пулю, последнюю в обойме испуганного копа, тварь оскалила острые черные зубы и повела большими ушами. Они были розовые и ребристые изнутри, у основания раковины виднелись необычные отростки, похожие на антенки. На шее, холке и спине в два ряда торчали острые шипы.
В тот момент, когда неизвестный науке монстр бросился на мужчину, я разглядела, что нос у него не собачий. Морда выглядела будто срезанной спереди, вместо привычного нам черного “пятачка” были две узкие ноздри в форме запятой, а между ними кожистые складки.
Чарли снова куда-то меня потащил, и я послушно за ним последовала, думая лишь о том, как бы унять испуганно колотящееся сердце.
Судя по антеннам в ушах, у монстров должен быть превосходный слух. Они запросто могут засечь стук сердца.
В голове один за другим проносились вопросы без ответов. Кто создал жутких тварей? Они – результат экспериментов безумных ученых? Или нет… Откуда могли взяться монстры? Что за синее свечение?
Нет! Только не надо думать про межпространственный разлом или нечто подобное. В самом деле, мы не в фантастическом блокбастере. Впрочем, минуту или чуть больше спустя эта мысль перестала мне казаться такой уж дурацкой.
Пролезая вслед за Чарли сквозь дыру в рекламном плакате, я увидела, как из темно-серых летательных аппаратов десантируются военные. Вместо стандартной экипировки на них была черная броня как из видеоигры.
Под панический перестук сердца у меня начался внутренний спор на тему, люди это или нет. Фигуры выглядели вполне человеческими. Но шлемы в форме остроухой звериной головы и большие бластеры в руках, испускающие синие лучи, наводили на странные мысли и вызывали определенные сомнения.
Зато теперь мы поняли, кто хозяева огромных лысых псов. Легче от того не стало, но для разговоров было не самое подходящее время. Космодесантники, у меня не вышло назвать их иначе, прошли на стадион, отстреливая попутно всех попадавшихся им людей. Псов пока тоже не было на виду.
Чарли жестом показал, что нам пора двигаться дальше, и тут у меня в заднем кармане джинсов завибрировал, казалось бы, безнадежно сдохший телефон. Каким-то чудом с запозданием, но все же дошел видеозвонок от папы. Я сделала громкость на минимум и нажала виртуальную кнопку. Не могла его не принять. Быть может, это последняя весточка.
Чарли шикнул на меня. Хотел отнять и выключить телефон, но, услышав первые слова командира морпехов, который точно должен быть в курсе начала новой войны, парень и сам замер, весь обратившись в слух.
– Эмбер! Дочка! Надеюсь, ты меня услышишь! – папа кричал так, словно пытался переорать грозу. За его спиной стоял танк, вокруг которого суетились солдаты, стараясь что-то починить. – Ты должна знать! То, что началось… Это не Рейния! Не Азия! Не Восток и не Экваториальная Коалиция! Это вообще не люди! Порталы открываются по всему миру. Во всех крупных городах. И у нас слишком мало возможностей для сопротивления. Вся электроника сдыхает. Ракеты не запускаются. Боевая техника встает. Самолеты и вертолеты куда-то проваливаются сквозь пространство. Они просто исчезают на лету. У них технологии, которые нам и не снились… Запомни, дорогая, стреляй им в глаза и уши. Это единственные уязвимые места. Настали времена, когда охотничье ружье надежнее самонаводящегося снаряда… И всегда помни, мы с мамой верим в тебя и очень любим. Теперь точно вряд ли скоро увидимся. Просто будь сильной и не сдавайся. План “Ф” еще актуален… Повторяю, глаза и уши. Это важно…
Запись прервалась. Я не хотела думать о том, что это были последние папины слова, но плохие мысли так и лезли, не давая ни секунды покоя.
– Глаза и уши, – машинально повторил Чарли, и его тихий, приглушенный голос вывел меня из ступора.
– Нужно добыть оружие, – сообразила я.
Ползком добралась до убитого охранника и забрала пистолет, которым тот даже не успел воспользоваться. Как раз вовремя. Успела снять с предохранителя, прицелиться и нажать на курок, прежде чем выскочившая из-за ряда автоматов с водой темно-серая зверюга перешла бы в атакующий прыжок. Попала ей точно в глаз. Спасибо дедушкиным охотничьим урокам. Тварь упала набок, больше не подавая признаков жизни. Но только мы с Чарли рванули в направлении парковки, как услышали рычание за спиной.
Монстры оказались умнее, чем собаки и волки. Вторая тварь поняла, что людям стали известны их слабые места. Прикрыв глаза и свернув уши, она не так быстро, как предыдущая, но пугающе неотвратимо приближалась к нам. Скалила черные клыки, издавая мерзкий тонкий свист.
– Эхолокация как у летучих мышей? – мне вспомнился урок биологии. – Если эта гончая оповестит всю стаю и хозяев, нам точно не выбраться отсюда живыми.
– Готовься стрелять, – решительно сказал Чарли. Он вытащил из чехла гитару и поцеловал ее. – Прощай, Бетси. Ты была мне верной подругой.
В следующее мгновение парень запустил безумно дорогой инструмент прямо в морду лысой зверюге. Тварь уклонилась, гитара не врезала ей по носу. Но, какими бы умными не были псы иномирных захватчиков, и у них разум не всегда контролировал инстинкты. Глаза импульсивно раскрылись, уши развернулись и встали торчком.
Я выстрелила дважды, сразу в две точки. Выпустила одну пулю за другой, и какая-то из них попала в цель. Выбила твари мозги. Брызнула струйка крови. Инопланетная псина была так близко, что капли попали мне на джинсы.
Не дождавшись падения твари на залитую бетоном площадку, мы сорвались с места и побежали к мотоциклу. Шлепок я услышала за спиной.
Наверное, в тот момент мы с Чарли могли обогнать гепарда. Не могу представить, на какой скорости мы мчались, что все перед глазами: рекламные щиты, фонарные столбы, деревья и скамейки, сливалось в пятнистое марево.
Сердце по-прежнему меня выдавало слишком громким стуком, но теперь ему нашлось оправдание. При спешке пульс просто не мог не быть учащенным.
