Assassin’s Creed. Фрагменты. Клинок Айдзу

Глава 3

Ацуко была очень далека от придворных интриг и борьбы за власть между ассасинами и тамплиерами. Она не могла перестать вновь и вновь возвращаться мыслями к беседе с отцом и к тому, как ей без обиняков указали на ее место – место девушки. Будто и не было всех этих лет. Ей предстояло лишиться того особого отношения, к которому она привыкла, стать такой же, как все, и точка. Хуже всего было то, что она не чувствовала себя вправе сердиться на отца, который по крайней мере подарил ей счастливую юность. Она была уверена: все что он делал, он делал для ее же блага.

Но от этого смириться со своим положением ей было ничуть не легче.

– Эй, не спи! – возмутился Ибука. – Я тебя уже минут двадцать жду! Дорога займет два часа, а мне хотелось бы быть дома до захода солнца. Не говоря уже о том, что у меня нет ни малейшего желания тащиться в горы… чем раньше выйдем, тем быстрее вернемся.

Оторвавшись от мрачных мыслей, Ацуко попыталась изобразить бодрую улыбку. Брат был прав, она попусту тратила время на хандру, пренебрегая своими обязанностями. В конце концов, Ибука был не виноват в ее горестях. Он не просил родиться мальчиком, точно так же, как и она не выбирала рождаться девочкой.

– Иду! – бросила она, быстро собирая волосы в скромный пучок.

Их отец купил жирного быка у скотовода по имени Кокан, который жил по ту сторону холмов. Его хозяйство находилось далековато, зато цены были справедливые. К тому же он никогда не пытался обмануть покупателей насчет качества своего товара, чего нельзя было сказать о других скотоводах Айдзу. Однако скот от него приходилось доставлять самостоятельно, и Таномо попросил сына с дочерью взять эту обязанность на себя, а значит, им предстоял долгий путь по каменистым тропам. Дорога туда была довольно приятной, потому что солнце, столь немилосердно палящее в Эдо, здесь было куда ласковей. А вот обратный путь с быком, которого предстояло тянуть на поводу, сулил обернуться настоящим испытанием.

– Сердиться на отца нет смысла, – вздохнул Ибука. – Он твердо решил устроить для всего дома праздничный ужин по случаю приглашения даймё. Но если тебе интересно мое мнение, он делит шкуру неубитого медведя, то есть в данном случае быка. Ведь я пока не хатамото, а ты не замужем.

– И правда, пока нет, – ответила Ацуко. В голосе девушки слышалось больше яда, чем ей хотелось бы. – Но хочет он именно этого, и мы его не подведем. Если он желает быка, значит, мы приведем ему быка.

Ибука бросил на сестру удивленный взгляд; она всегда считала его очень чутким мальчиком, но в последнее время он проявлял поразительное равнодушие к ее чувствам. Быть может, он всегда знал то, что она поняла только сейчас: что все ее уроки фехтования были не более чем безобидной забавой, а вовсе не подготовкой к жизни воительницы.

Нет, она пообещала себе больше об этом не думать. Погода была хорошая – вместо переживаний стоило насладиться прогулкой.

Подростки бодро зашагали по дороге, которая поднималась к холмам. Оба они были в прекрасной форме и шли быстрым шагом, однако Ибука вскоре заскучал и предложил развлечение:

– Давай наперегонки до вершины второго холма? Кто придет первым, получит… хм… лучший кусок говядины.

– Но ведь кому достанется какой кусок решает отец, – возразила Ацуко.

– А мы ему расскажем о нашем состязании. Только не говори, что боишься проиграть!

– Да нет же, просто я считаю это ребячеством и…

Не договорив, девушка рванула вперед – и тем самым выиграла по меньшей мере три секунды, прежде чем брат опомнился.

– Эй, так нечестно! – вскричал Ибука и бросился вдогонку.

Юноша бежал изо всех сил; его ноги легко преодолевали подъемы и спуски. Ацуко прыгала с камня на камень, быстрая, словно горная козочка, – нет, даже не козочка, а величественная лань. В додзё она не могла превзойти брата ни в силе, ни в даре фехтовальщика. Но в быстроте она ему не уступала и к тому же здесь была свободна. Сердце ее бешено билось в груди, легкие горели огнем, но и речи не могло быть о том, чтобы остановиться или хотя бы замедлить шаг.

Катана больно била ее по бокам, а пару раз девушка чуть было о нее не споткнулась. Отец настаивал на том, чтобы Ибука и Ацуко всегда носили собой мечи, особенно за пределами города. Он объяснял детям, что в округе бывает опасно и что временами там бесчинствуют разбойники. Но истинная причина его требований была куда более обыденной: оружие было неотъемлемой частью самурая, и потому к его весу следовало привыкнуть точно так же, как к одежде. Обычно катана никак ей не мешала, и Ацуко порой даже забывала, что носит с собой острый клинок в деревянных ножнах. Но сейчас все было иначе: верный меч то и дело ставил ей предательские подножки.

Ацуко почувствовала, что в боку начинает колоть, и просто смирилась с болью, не замедляя шага. Позади слышалось прерывистое дыхание брата, и этот звук подстегивал ее, окрылял, заставлял превзойти саму себя. Она бежала так быстро, что глаза у нее начали слезиться, как от ветра, и сквозь слезы она наконец увидела вершину. Шумное дыхание у нее за спиной стало угрожающе близким, но неожиданная вспышка гнева и упрямства позволила девушке открыть второе дыхание – и она тоже прибавила шагу.

Ацуко первой взлетела на вершину холма и упала на землю, раскинув руки, еле переводя дух. Она принялась считать про себя: раз, два, три, четыре, пять, шесть – и только тогда Ибука наконец появился на вершине, обессиленный, на ватных ногах. Он камнем рухнул рядом с ней, со свистом втягивая воздух. Несколько долгих мгновений оба не говорили ни слова, не отрывали взглядов от неба и просто ждали, когда сердца перестанут выпрыгивать у них из груди.

– Шесть секунд, – наконец проговорила Ацуко.

– А?

– Я сжульничала и побежала первой, из-за этого ты потерял немного времени. Но пришел ты на целых шесть секунд позже меня. Я победила. Правда победила.

– Бесспорно, – с улыбкой признал юноша. – Если честно, я думал, что под конец сумею тебя догнать, но тут у тебя открылось второе дыхание. Лихо! Я впечатлен.

Ацуко почувствовала, что заливается краской, как дурочка. Она гордилась собой куда сильнее, чем стоило бы, ведь речь шла всего-то о беге наперегонки. И все же она сумела преодолеть себя. Сумела победить брата.

Она перевернулась на бок и с усилием поднялась на ноги. Слишком поздно она поняла, что все это время лежала на ножнах и они крепко отпечатались у нее на спине.

До самого хозяйства Кокана она шла с легким сердцем, будто сумела доказать что-то самой себе.

– Ну наконец-то! – заворчал скотовод, завидев брата с сестрой. – Я вас уже больше часу дожидаюсь!

– Нам очень жаль, досточтимый Кокан, – проговорил Ибука с легким поклоном. – Мы спешили как могли, немалую часть пути даже бежали.

– Главное не как быстро вы шли, а когда вышли. Если бы отправились в путь на рассвете, сейчас бы уже давно были дома. Ну да ладно. Ваш отец прислал условленную сумму?

Ацуко достала доверенный ей отцом кошелек и передала его торговцу, который тщательно пересчитал содержимое, пошмыгал носом, а затем подвел их к быку, шкура которого так и лоснилась здоровьем.

– Этот у меня один из лучших, – заметил он. – Если хочешь, походи по стойлам, погляди сама. Не забудь передать это Таномо: пусть знает, что Кокан всегда держит слово.

– Зачем же проверять? – поспешно выпалил Ибука. – Всем и так известно, что вы человек безупречной честности. Будь это не так, мы ни за что бы не отправились к вам через холмы.

– Хм. И все же не забудьте передать мои слова отцу. Я перед ним в долгу, и бык – только начало оплаты этого долга. Он поймет, что я имею в виду.

Брат с сестрой с изумлением поглядели на мужчину. Таномо никогда не упоминал никакого долга, но в этом как раз не было ничего удивительного. Он очень редко говорил о себе и еще реже – о своем прошлом.

– Не могли бы вы рассказать, чем вам помог наш отец? – осмелилась спросить Ацуко.

– Он сам вам расскажет, если захочет, – угрюмо ответил Кокан. – Главное, что вы уйдете домой с моим лучшим быком. Берегите его. Мясо у него будет отменное.

Ибука схватился за уздечку и шлепнул быка по боку. Тот покорно сдвинулся с места. Скотовод проводил их таким тоскливым взглядом, будто от него уходил целый пир, а затем вернулся в дом.

– Как думаешь, что отец для него сделал? – спросила Ацуко. Ее снедало любопытство. – Может, спас ему жизнь во время какой-нибудь войны?

– Какой еще войны? – возразил брат. – В этих краях уже много лет царит спокойствие.

– Уже много лет, ты прав, но и Кокан отнюдь не молод. Может, ему было лет двадцать, а отец был тогда юным самураем…

– Сложновато представить его юным, – повеселел Ибука. – Думаю, у него и тогда уже были плечи шире, чем у нас двоих вместе взятых.

– И ладони размером с наши головы, – хихикнула девушка. – Хорошо, что мы с тобой пошли в маму.

– А вот я был бы не против унаследовать немного его силы. Кажется, в молодости он мог гнуть подковы голыми руками.

– Ты что же, собираешься верить всем слухам, которые о нем ходят? Он силач, это правда, но ведь никто не способен…

– Что за великолепный бык! Только смотрю на него – а уже слюнки текут! Скажите-ка, юная парочка, неужто вас никто не предупреждал, что на этой дороге бывает опасно?

Ацуко развернулась и оказалась нос к носу с парнем лет двадцати, который сидел на ветви росшего у обочины дороги дерева. Он был долговязый и очень худой, а через плечо перекинул катану с обнаженным клинком, небрежно, будто крестьянин свою мотыгу. И пускай Ацуко всю жизнь прожила в уединении и никогда раньше не сталкивалась с серьезными угрозами, на этот раз в ней проснулось чутье, ее внутренний голос словно бы кричал во все горло: этот человек опасен!

Ибука встал между ними и положил руку на рукоятку собственной катаны – идеал спокойствия и уверенности. Ацуко почувствовала, как успокаивается ее дыхание. Конечно. И чего она испугалась? С братом ей было ничего не страшно.

– Спасибо, что предупредили. К счастью, мы прекрасно умеем себя защитить ото всех опасностей, что могут встретиться в дороге. Однако, – решил уточнить он, – мы не пара, а брат и сестра.

– Еще лучше, – обрадовался незнакомец. – Брат, сестра, бык… Вот это оргию вы решили устроить. Теперь я понимаю, почему вы решили уйти в холмы – это чтобы жить вдали от тех, кто вас осудит…

Тут его улыбка, в которой недоставало нескольких зубов, исчезла, взгляд стал жестким.

– Довольно любезностей. Давайте, выходите.

По его приказу из зарослей появились четверо мужчин. Все они были одеты так же бедно, как и первый. Один из них был в латах, которые, видимо, раздобыл на каком-то поле боя и которые были явно ему велики, но попытался исправить ситуацию, подвязав их кожаными ремешками. Двое из разбойников вооружились топорами, третий размахивал копьем с тупым острием, а четвертый угрожающе крутил в руках нагинату^[18].

Ацуко почувствовала, как кровь прилила к голове. Не говоря ни слова, она вынула катану из ножен и встала спиной к спине с братом, чтобы никто из разбойников не сумел подобраться к ним сзади. Отец предупреждал их, что на окраинах города орудуют шайки, которые нападают на путников.

– Вы только поглядите, они хотят подраться! – ухмыльнулся главарь.

Он провел большим пальцем по лезвию своей катаны, проверяя, насколько она острая, и на подушечке тут же выступила капля крови. Он сунул палец в рот, не сводя глаз со своих жертв.

– Как-то глупо это – резать себя вот так, просто чтобы покрасоваться, – заметила Ацуко. – Ранка ведь может и загноиться.

– Когда мне понадобится урок травничества, я тебя спрошу, замарашка, – насмешливо пообещал ей главарь. – Ну что. У вас есть выбор. Вы, похоже, ребята храбрые, у обоих на поясе катаны. Уверен, что как минимум мальчишка даже умеет с ней обращаться. Стало быть, вы можете решить вступить с нами в схватку. Но я вас предупреждаю – закончится все очень плохо. Нас больше, и у нас больше опыта. Настоящие битвы, ребятки, совсем не такие, как в додзё, а катана – это вам не боккен. Если вас достану, кровь будет хлестать как из свиней и визжать вы будете точно так же. Ну, что думаешь, сопляк? Может, я отрублю тебе руки по плечи и оставлю в живых. Хочется тебе всю жизнь провести калекой? А может быть, я тебя убью, медленно, буду отрезать от тебя по кусочку. Не знаю пока. Посмотрим.

– Мы вас не боимся! – прорычала Ацуко, хоть голос у нее и дрожал.

– Правда? А стоило бы! Нас пятеро, а вас всего двое. За последние два года я убил двадцать семь человек. А вы? Думаете, сравняетесь со мной? Особенно это тебя касается, девчонка. Раз уж тебя так волнует, что ранка может загноиться.

Ладони у Ацуко стали влажными – еще ни на одной тренировке она так сильно не потела. Девушка перехватила катану поудобнее и пододвинулась поближе к брату. Неожиданно ей стало тяжело дышать, а мочевой пузырь почему-то горел огнем.

– Ну а если это вам не по душе, вы всегда можете оставить нам этого жирного быка и отправиться домой целыми и невредимыми. Мы ведь, в конце концов, не такие уж жестокие, для развлечения не убиваем, только по необходимости. Я – щедрый человек. Если отдадите нам быка, мы даже не станем вас обыскивать. Можете оставить себе свои кошельки и катаны. Если учесть стоимость клинков, сделка выгодная. А тебя, девчонка, я, пожалуй, даже поленюсь насиловать. Что-то не хочется. В общем, можно сказать, вы оба выйдете сухими из воды.

– Эй, а как насчет нас? – возмутился разбойник с нагинатой.

– Точно, а может, нам хочется? – напирал тот, у которого было копье.

– За свою девственность она будет драться куда отчаянней, чем за быка, – вздохнул главарь. – Будем же благоразумны. Думаю, потерять такого красивого быка им будет уже достаточно тяжело.

У Ацуко гудело в ушах. Вдруг девушка осознала, что за последние несколько минут ее брат не проронил ни единого слова. Что-то тут было не так. Ибука был не из тех, кто позволяет противнику выбить его из колеи, каким бы тяжелым ни было положение. Его самоуверенность граничила с высокомерием, и какими бы ни были обстоятельства, за словом он в карман не лез. К тому же он прекрасно владел катаной – Ацуко не сомневалась, что он способен в одиночку расправиться с пятерыми разбойниками. Тогда почему же он молчал? Почему не ответил им едкой шуткой? Почему не успокоил сестру, когда главарь говорил о разбое, об изнасиловании и она чувствовала, как ее охватывает ужас?

Ацуко украдкой бросила на брата взгляд, и ее сердце пропустило удар. Ибука был бледен как полотно. Руки, сжимавшие катану, дрожали, и клинок поник вперед – как далеко это жалкое зрелище было от идеальной низкой стойки, которую обычно принимал ее брат! На лбу у него выступила испарина, взгляд был опущен, будто он уже проиграл. На штанах расплывалось пятно мочи.

– Ибука, что ты стоишь? – вскричала Ацуко, не успев подумать. – Мы можем с ними сразиться!

– Похоже, брат с тобой не согласен, – усмехнулся главарь, раскручивая свою катану. – На самом деле, он, похоже, с минуты на минуту потеряет сознание. Определенно, мы живем в интереснейшее время: у женщин нынче храбрости больше, чем у мужчин, но куда меньше ума. Давайте же, оставьте быка нам и бегите себе прочь, поджав хвосты, в третий раз предлагать не станем.

– Возможно… возможно, нам надо сделать, как они говорят, – пробормотал Ибука, не смея взглянуть сестре в глаза. – В конце концов, это же просто бык.

– Просто бык… – повторила Ацуко, не в силах поверить своим ушам. – Да не в нем же дело! Нельзя этого так оставлять! Что бы сказал отец?

Главарь бандитов, стоящий перед ней, с многозначительным видом потер промежность.

– Я передумал. Этот твой колючий нрав будоражит мне кровь. Раз уж ты отказываешься слушать голос разума, мы сделаем тебя женщиной.

– Точно! Чур я – первый! – вскричал разбойник в подвязанных латах.

– Почему это ты всегда первый?! – встрял тот, у которого в руках была нагината.

– Потому что иначе я тебе все кости переломаю.

Ацуко снова поглядела на брата. Он ведь обязательно поможет ей. Обязательно. Это же ее брат. Реинкарнация Миямото Мусаси. Самый многообещающий фехтовальщик в Айдзу. Но он так и остался стоять на месте, без единого движения, и по щекам у него текли слезы.

Девушка почувствовала, как ее поглощает волна отвращения и, неожиданно для нее самой, – гнева. Всепоглощающего гнева. Мир был несправедлив. Ничто в нем не имело смысла. Она не потерпит того, чтобы ей навязали мужа на обеде в доме даймё. Она не потерпит, чтобы ее изнасиловали на горной дороге. Она не потерпит попытки отобрать у нее катану. Она не потерпит вида брата, который лишь вздыхает да переминается с ноги на ногу.

Прежде чем Ацуко успела подумать о чем-то еще или хотя бы спросить себя, насколько это вообще дельная мысль, годы тренировок взяли свое – и она бросилась вперед. Без лишних размышлений она нанесла цуки в горло главарю разбойников и была поражена тем, что тот не уклонился и даже не попытался парировать удар. Скорость реакции парня была далека от той, что проявлял на тренировках Ибука – он даже не успел заметить удара, который оборвал его жизнь. Кровь брызнула ключом, красная-красная, и было ее много, очень много. За какую-то долю секунды Ацуко перепачкалась и вымокла с головы до ног. Ее рот все еще был открыт в яростном воинственном крике, и она почувствовала на языке острый металлический привкус.

– Эй! – подал голос изумленный разбойник в латах.

Сказать ничего другого он не успел. Ацуко бросилась к нему, на ходу меняя защиту, подняла клинок высоко над головой и выполнила безупречный мен-учи^[19]. Латы, которыми он так гордился, не сумели его защитить: голова разбойника раскололась будто перезрелый арбуз.

– Тварь! – зарычал грабитель с копьем.

Он кинулся на Ацуко, стараясь пронзить насквозь, но и он двигался куда медленнее, чем Ибука. Девушка развернулась, отбила древко в сторону плоской стороной клинка, а затем нанесла боковой удар – на уроке фехтования ее бы за такой не похвалили, и все же клинок врезался глубоко в плечо врага. Разбойник издал пронзительный заячий визг и непроизвольно выпустил оружие из рук, пытаясь защитить лицо руками. Напрасно – катана снесла ему голову, оставив после себя ровный опрятный срез.

Ацуко развернулась к остальным, но те уже неслись вниз по холму, не смея обернуться, словно за ними гнались демоны. Она смотрела, как они бегут, и в растерянности спрашивала себя, не стоит ли ей броситься за ними вдогонку, чтобы они не смогли и дальше нападать на путников. А потом неожиданно поняла, что вся в крови. Девушка пошатнулась, споткнулась обо что-то, повернулась и увидела оскалившуюся голову своей третьей жертвы, которая уставилась на нее с земли. Она закричала, упала на колени, попыталась отбросить катану в сторону, но из-за пота и крови рукоять намертво прилипла к ее ладоням. Ацуко опустилась на четвереньки. Ее вырвало. Потом вырвало снова, и так пока в желудке совсем ничего не осталось.

Девушка еще долго простояла в этой позе: голова наклонена вперед, пучок растрепался, длинные волосы перепачканы кровью и рвотой. Наконец, она нашла в себе силы подняться.

Ее брат так и не сдвинулся с места. Он продолжал стоять, все такой же сгорбленный, не способный оторвать безумного взгляда от мертвых тел, лежащих на земле, будто не в силах осознать, что же произошло.

– Ибука, – тихо произнесла Ацуко.

Юноша вздрогнул, но ничего не ответил. Она положила руку ему на плечо и почувствовала, как напряжены его мышцы, будто готовы вот-вот разорваться.

– Ибука, – повторила она тем же тоном.

Он повернулся к ней, словно наконец вышел из оцепенения. Катана выпала из его обессиленных рук и рухнула на землю с глухим стуком.

– Что тут произошло? – выдохнул он, пораженный. – Что тут произошло?

Сестра подняла оружие с земли и протянула ему. Затем подняла свою катану, помахала ею в воздухе, чтобы очистить от крови, и вернула в ножны отработанным на тренировках жестом.

– А случилось, дорогой братец, то, что ты, возможно, и впрямь самый одаренный фехтовальщик, но кроме того – еще и трус, – ответила она ледяным голосом. – Бери быка и пошли, иначе опоздаем домой.

Она кинула последний взгляд на три мертвых тела, которые лежали перед ней, усилием воли обуздала дрожь, развернулась и отправилась в сторону дома. И даже не стала оборачиваться, чтобы проверить, следует ли за ней брат.

Глава 4

В богатых кварталах Эдо катана была признаком влияния и достатка. Самураи из самых могущественных кланов дрались за возможность воспользоваться услугами знаменитых кузнецов и тратили целые состояния, чтобы заполучить рукояти с выгравированными на них золотыми или серебряными узорами и ножны не из простого дерева, а бронзовые, инкрустированные самоцветами.

А вот клинок Мацуо поражал своим редким уродством. Он носил одну и ту же катану уже пятнадцать лет, побывал вместе с ней на множестве полей боя по всей Японии и в конце концов затупил ее острие о доспехи своих противников. Вместо того, чтобы заменить меч, он отнес его кузнецу и попросил перековать. Когда рукоять разбилась на куски из-за бокового удара топором, он собрал все осколки до единого и нашел мастера, который согласился снова собрать их в одно целое – правда, справа так и осталась трещина. Глядя на результат его работы, любой придворный скрыл бы презрение за улыбкой.

С другой стороны, любой придворный содрогнулся бы, если бы увидел, куда направляется Мацуо.

Он быстрым шагом продвигался по грязным улочкам на севере города, его рука лежала на рукояти меча, а на губах играла улыбка. Здесь жили буракумины, отверженные, а в темных переулках таились головорезы. Одинокий человек, пускай даже и самурай, был соблазнительной добычей – и по крышам быстро разнесся слух, что на дне реки вскоре обнаружат труп очередного недоумка.

И тем не менее, Мацуо и его безобразная катана спокойно продолжали свой путь. Поговаривали, будто он убил каждого, кто когда-либо осмелился устроить против него засаду – и что на протяжении всей схватки он смеялся, не умолкая.

Но от нападения на Мацуо буракуминов удерживал не страх. Нет, то было уважение.

Мацуо не смотрел на них свысока, не поучал их, не задирал нос при встрече. Он был ронин, самурай без господина, и вел себя как человек из народа. Он всегда был готов разделить с ними бутылку рисового вина – скверно перебродившего, излишне крепкого, но пил он его, словно воду. А кроме того, он относился к маленькому императору на троне с тем же недоверием, что и простой люд.

– Говорю вам, он настолько бессилен в политической жизни, что это дает о себе знать даже в спальне. Со свадьбы уже сколько времени прошло, а его жена все не дождется, когда ему удастся поднять свой меч. Дело, как всегда, кончится тем, что сёгуну придется самому делать всю грязную работу.

Подобного рода шутки очень нравились баракуминам, особенно после нескольких глотков рисового вина.

Но этим вечером Мацуо пришел сюда не для того, чтобы расслабляться в приятной компании. Он шел вперед торопливыми шагами, а лицо его оставалось непроницаемым. Он завернул за угол на улице Живодеров и постучал в дверь какой-то облупленной лачуги. Один короткий удар, один длинный, два коротких.

Ответом ему был скрип засова и дверь распахнулась. Человек, одетый с ног до головы в черное и с закрытым повязкой лицом, растворился во тьме, уступая ему дорогу.

Когда Мацуо впервые встретил Иссу, он потешался над нелепым нарядом синоби. Как можно оставаться незамеченным в подобном одеянии? Любой прохожий ни за что не забудет такой встречи, да и смешаться с толпой будет совершенно невозможно.

Однако с тех пор его мнение изменилось. Мацуо не верил в магию сюгендзя^[20], но вынужден был признать, что мастерство Иссы граничило со сверхъестественным. Он был способен слиться с тенью, которую отбрасывала простая свеча, взбираться на здания с совершенно гладкими стенами или освобождаться из цепей, выворачивая суставы с ловкостью змеи. И это была лишь та малая часть его умений, которую Мацуо довелось увидеть своими глазами.

К счастью, эти двое были на одной стороне.

– Положение наше самое что ни на есть бедственное, – перешел прямо к делу Исса.

– Да, бедственное, – подтвердил Мацуо, падая на единственный в доме стул. – Что за игру ведет Токугава?

– У него нет выбора. На него надавили император и британский консул.

– И что? Речь идет о Токугаве. Он вполне мог бы не считаться с ними обоими.

Глаза Иссы светились в темноте, будто кошачьи.

– Мог бы, конечно, но в открытую выступить против императора означало бы ускорить начало гражданской войны, а он этого совсем не хочет.

– И что теперь, он молча позволит втоптать себя в грязь? Ты хоть понимаешь, что он натворил? Он сложил с себя полномочия сёгуна!

В комнате снова воцарилась тишина. Мацуо и Исса обдумывали, чем обернется то, что они узнали накануне. Оба они состояли в Братстве Ассасинов, которое гордилось тем, что является одной из крупнейших в мире информационных сетей. И тем не менее, вчерашняя новость застигла их врасплох.

Токугава начал с того, что без всяких условий согласился на требования императора. Он отстранил от должности губернатора Нагасаки, что вызвало недовольство среди его войска. И в конце концов он подал императору прошение об отставке.

– Во времена его отца ничего подобного просто не могло бы произойти, – бубнил Исса. – Да, у Нариаки были свои недостатки, он ненавидел чужеземцев, но он по крайней мере никогда не подавал в отставку. Хуже всего то, что это ничего не изменит. Британцы не дадут Ёсинобу тихо уйти на покой. Даже если он покинет двор императора, его клан слишком влиятелен, чтобы не обращать на него внимания. Впрочем, может быть, этого сёгун и добивается? Хочет покинуть змеиное гнездо, объединить силы с союзниками и устроить государственный переворот.

Мацуо с сомнением нахмурил брови.

– На такое у него никогда недостанет смелости. К тому же после всех его уверток доверие к нему значительно подорвано. Некоторые кланы решили встать на сторону императора. Если он вдруг попытается перейти к решительным действиям, гражданская война неизбежна.

– Если только мы не уберем из уравнения лишний элемент, – тихо предложил Исса.

– Что ты хочешь этим сказать?

Синоби взмахнул руками и, как по волшебству, на его ладонях возникли два танто^[21]. Они исчезли так же быстро, как появились, но Мацуо успел заметить на их остриях зеленоватые блики. Яд.

– Токугава не может одновременно противостоять императору, недовольным даймё и козням Британской империи. Даже Братство не рискнет тронуть императора, у одних только даймё недостаточно влияния, чтобы переломить ситуацию. А вот что касается англичан… Их консул в последнее время стал слишком уж напорист. Если с ним что-нибудь случится, это станет уроком всем тем, кто стоит на пути клана Токугава.

Мацуо покачал головой. Речи Иссы его совсем не убедили.

– Так мы добьемся обратного. Все сочтут, что в происшествии виноват Токугава, и он окажется в еще более уязвимом положении. Посмотри, что устроили англичане из-за потери двух матросов. Что же они сделают, если будет убит их консул?

– Вот именно, – ухмыльнулся Исса. – Токугава больше не сёгун. Он покинул императорский дворец. Теперь ответственность за безопасность гостей лежит не на нем, а на императоре. Если британцы станут искать виновников, пускай ищут среди дворцовой охраны. Не говоря уже о том, что с новым консулом нам может повезти больше. Если каждого, кто займет эту должность, будут убивать, британцы, без сомнения, потеряют охоту вмешиваться в наши дела.

– Ну или начнут защищать себя достаточно хорошо, чтобы избежать покушения.

Исса отступил в сторону от стоявшей на столе свечи и неожиданно исчез в темноте. Только что он был здесь, а в следующее мгновение в комнате остался один лишь Мацуо.

– Эти мелочи можешь оставить мне. Незаметное проникновение – моя забота. Тебе Братство уготовило не менее важную роль.

В замке все знали: Гарри Парксу было достаточно всего четырех часов сна за ночь. Остаток времени он проводил в своем кабинете за работой или чтением.

По крайней мере, такие слухи старался распространять сам консул. В действительности же он постоянно испытывал усталость и хотел бы спать дольше, но страдал от жестокой бессонницы. Английские врачи так и не сумели его вылечить, а средства на основе трав, которые предлагали ему служившие при замке Эдо знахари, уже не действовали.

Паркс несколько часов напрасно проворочался с боку на бок в постели и в конце концов бросил все попытки уснуть. Его стенные часы показывали два ночи – час тигра. Паркс встал, потянулся и медленно побрел в библиотеку. По дороге он поприветствовал охранников, дежуривших в коридоре. То были надежные, крепкие парни, славные англичане, безупречно вымуштрованные, с холеными усами, все до одного вооруженные ружьями и саблями. После того, как император показал свою силу, а Токугава Ёсинобу покинул дворец, обстановка накалилась, и патрули было решено усилить.

Паркс ни о чем не волновался: кто бы осмелился напасть на консула самой могущественной империи в мире? Он зевнул, потер глаза, пытаясь прогнать сон, а затем тяжело осел в кресло, стоявшее за письменным столом. Ему оставалось написать еще три письма, а в углу стола его ждали два доклада. Ее Величество королева Виктория ждать не станет.

Он бросил раздраженный взгляд на двух британских солдат, сидевших на скамейках в дальнем конце помещения. Даже здесь он не имел права оставаться в одиночестве. Единственное место, куда он мог отправиться без сопровождения, были туалеты, и то лишь потому, что в них не было окон, которые вели бы наружу.

– Ну что же вы сидите сложа руки? – проворчал Паркс. – Раз уж вам так необходимо составить мне компанию, так хотя бы заварите мне чаю. Вы уже достаточно давно со мной знакомы, так что знаете, какой мне нравится.

Стражники не ответили, и консул нахмурился. Неужели заснули прямо на посту? Если так, их ждало суровое наказание – особенно суровое, размышлял Паркс, потому что самому ему не удалось сомкнуть глаз даже на пять минут. Он раздраженно повысил голос:

– Черт возьми, мне что же, придется взяться за хлыст, чтобы выбить из вас хоть какой-то ответ?! А ну поднимайтесь!

Стражники снова промолчали, и в голову консула начало закрадываться беспокойство. Он открыл нижний левый ящик письменного стола и достал кольт модели Navy 1861, который всегда там держал. Вес металла в руке принес ему немедленное облегчение. Самураи могли сколько угодно играться со своими катанами и воображать себя несравненными воинами, но лишь огнестрельное оружие давало настоящую силу. Хотел бы он посмотреть, как их герои вроде знаменитого Миямото Мусаси попытались бы воевать против старого доброго револьвера.