Loe raamatut: «Школа»

От автора:

Первое издание этой книги, в жанре повести, под другим названием и в мягком переплете, вышло в 1997 году. Потом была мимолетная публикация в периодической печати. Все последующие годы я переписывал книгу, что-то изменяя и добавляя, в итоге повесть разрослась до романа.

Определить жанр этого романа довольно легко и одновременно сложно. В девяностые книга создавалась как хроники последних лет моей школьной жизни, затем приобрела криминальные вставки. Потом часть, в которой шла речь о школьных разборках, разрослась, и ее пришлось выделить в криминальный роман (соответственно, впоследствии я опубликую тем же способом упомянутые школьные хроники). Перечитав недавно на свежую голову этот роман, я пришел к выводу, что ввести его в ранг криминального жанра означало бы частично признать достоверность изложенных тут фантастических событий. Это даже не научная фантастика, скорее это нечто вроде городского фэнтэзи, поскольку все истории этой книги от начала до конца являются плодом безумного воображения их автора.

В прямой связи с вышесказанным, пожалуй, стоит предупредить, что эта книга – не воспоминания и не хроника реальных событий. Также указанный роман не является справочником по уличной жизни и уж точно ни в коей мере не представляет собой руководство к действию. Все персонажи настоящей книги выдуманные, никогда не существовавшие в действительности фигуры. То же самое можно сказать в отношении описанных тут событий. Населенные пункты, названия и нумерация – вымышлены. Время действия – точно не определено, примерно – начало девяностых. Конечно же, любые совпадения случайны. Короче говоря, все, что далее описано, произошло давно и неправда.

Если вас все же не удалось отговорить от нелепой идеи просмотреть следующие страницы этого, с позволения сказать, труда, то читайте на здоровье, но помните – я вас предупредил.

С уважением,

Автор.

1.

Когда толпа бьет одного, вариантов у жертвы немного. Хуже всего – если упал. Тогда свернись в позу эмбриона и молись, чтобы толпа быстрее сочла твои почки и позвоночник достаточно отбитыми. Но это – самый крайний случай, чреватый инвалидным креслом и жизнью на таблетках в течение всей последующей жизни. Это – если толпа подготовленная, действующая как единое целое, твердо нацеленная на самые тяжкие последствия.

Если же нападает не группа опытных бойцов, а разрозненное сборище, больше настроенное на веселье, нежели на бой без правил, тогда есть реальная возможность удержаться на ногах. Еще лучше – опереться спиной о стену. Тогда остается прикрывать руками уязвимые части тела и ждать, когда нападающим наскучит мордобой, и толпа найдет себе другое развлечение.

Но на практике события по большей части разворачиваются так, что даже при наличии стены забываешь обо всем, бросаешься в гущу толпы и спустя несколько минут оказываешься на земле один, с разбитой головой и переломанными зубами.

Некоторые в таких случаях пытаются плакать либо скулить – в надежде разжалобить врагов, но такое срабатывает редко. Другие, наоборот, активно сопротивляются и даже успевают вывести из строя одного-двух нападающих. Как правило, и жалобщиков и агрессивных ждет одна судьба: их избивают с еще большей энергией, а иногда и убивают.

Старшеклассник по имени Бахыт не причислял себя к числу тех, кто любит ходить по лезвию ножа, но и жалобных слез себе тоже не позволял. В школе его называли Бахой. И в старой, сельской школе, и в новой, находящейся в одном из местных микрорайонов.

В первые дни Баха еще не успел достаточно изучить все уголки школьного здания и поэтому на переменах старался не отставать от других учеников своего класса, которые всё это время упорно его игнорировали. Приземистая одноэтажка в соседнем селе, где он получал знания все прежние годы, преодолевая пешком каждый день по шесть километров в обе стороны, казалась микроскопической времянкой по сравнению с мрачным, изогнутым замысловатой головоломкой нагромождением блоков и бесконечных коридоров шестнадцатой городской школы. Поэтому, когда после уроков Баха отправился искать библиотеку, он довольно скоро заблудился в лабиринте этажей и плутал по зданию добрых пятнадцать минут.

В библиотеку его отправила учительница литературы – там была книга, по которой она задала Бахе подготовить доклад на следующий урок. Баха не любил ни доклады, ни литературу, однако делать ему всё равно было нечего по причине полного отсутствия друзей в городе, и он решил скоротать время до ужина в окружении книг. Уходя из класса, Баха уловил внимательные взгляды троих парней, шушукавшихся между собой у окна, но не придал этому значения.

Когда уставший Баха добрёл-таки до тёмного крыла, в котором находилось искомое помещение, дорогу ему преградили два незнакомых старшеклассника.

– Здорово, – отрывисто сказали они, глядя на Баху с весёлыми нахальными усмешками.

– Привет, – сдержанно ответил Баха, протягивая им руку.

Старшеклассники переглянулись и радостно загоготали, но быстро успокоились и снова обратили своё навязчивое внимание на новичка.

– Пойдём, – коротко приказал один из парней, не замечая протянутой ему для приветствия руки десятиклассника.

Они увлекли Баху за собой в тёмный закуток за библиотекой, где, как потом он узнал, когда-то помещалась пионерская комната, а теперь был склад.

Там уже столпилось человек тридцать ребят из старших классов. Завидев Баху и его сопровождающих, они прекратили разговоры и напряжённо на него уставились.

Затем от толпы отделился небольшого роста худощавый паренёк с очень короткой стрижкой и крупными пятнистыми зубами и, весело скалясь, подошёл к Бахе вплотную. Парень был из параллельного класса; Баха до этого слышал, как другие называли его странным прозвищем Бычок. Он и впрямь походил лицом на облезлую корову: круглые бессмысленные глаза, огромный рот, большие печально повисшие уши. Но прозвище получил не за внешность, а за привычку поднимать и складывать в жестяную коробку окурки. Бычки он искал повсюду: возле школы, на тротуарах и площадях, на автобусных остановках. Потом он их скуривал в одиночестве, причем мог использовать сразу как готовый продукт, либо собирал остатки табака в банку и набивал им самокрутки.

– Новенький? – спросил Бычок, не переставая скалить зубы.

Бахыт молчал и исподлобья смотрел на него. Толпа тем временем начала медленно обступать их обоих.

– Чего молчишь?

Не дождавшись ответа, Бычок и вовсе развеселился. Покачиваясь и приседая, он понёс полную околесицу – задавал Бахыту бессмысленные вопросы, скалил зубы и поднимал его на смех, от чего все остальные тоже принялись гоготать. Все, кроме высокого худого одиннадцатиклассника с длинными плохо осветлёнными пергидролем сальными волосами и непроницаемым лицом. Его щёки были густо покрыты лишайными пятнами, а в глубоко запавших глазах читалась апатия. Он стоял поодаль от места представления, устроенного Бычком, и, прислонившись к стене, жевал в зубах спичку. Тревожно озираясь по сторонам, Бахыт заметил, что многие, смеясь, иногда бросали на высокого парня быстрые взгляды. Бахыт уже понял, что сейчас произойдёт, но путь к отступлению был уже отрезан – толпа окружила его и Бычка полностью.

Расшалившись, Бычок в перерывах между дурачествами, наконец, задал Бахыту вопрос, приоткрывший цель сегодняшнего действа:

– Слушай, новенький, а прописка у тебя есть? Нет? Ну, говори, чего молчишь? Тебе говорить со мной западло, что ли?

И закатил Бахыту звонкую пощёчину, от чего все вокруг чуть не повалились на пол от смеха. Ошеломлённый Бахыт с трудом сдержался от ответного удара, втянул голову в плечи и исподлобья смотрел на толпу и бесновавшегося Бычка.

– Ну же, Баха, если нет прописки, тогда поставь нам бутылку, или будешь таким же чмошником, как Бека. У нас есть Бека, а теперь будет ещё и Баха!

И засмеялся над собственным «каламбуром». Бахыт уже видел Беку – несчастного, затолканного и зашуганного всеми лысого паренька – его отец уже несколько лет сидел в тюрьме по не уважаемой в тех местах статье, и в школе каждый, кому не лень, считал своим долгом чем-то его задеть – поставить подножку, порвать ему тетрадь или хотя бы приклеить к одежде или волосам жвачку. Сравнение с Бекой задело Бахыта, и в его груди закипела злоба. Не в силах больше сдерживаться, он отбросил портфель и, приложив пятерню к узкой противной мордочке Бычка, с удовольствием оттолкнул его.

Бычок и другие совершенно не ожидали такого нахального выпада. Потрясённый заводила упал навзничь и принялся что есть силы верещать на весь коридор. Остальные члены «комиссии по прописке» с мгновение приходили в себя, после чего огромный верзила Рустем грузно подошёл к Бахыту и набросился на него с кулаками. Бахыт увернулся и успел локтем садануть Рустема в поясницу. Развернувшись, он собирался снова уйти от удара разъярённого здоровяка, но толпа в этот момент пришла в неистовство, и сразу несколько человек схватили его за руки, а остальные принялись с остервенелым удовольствием колотить и пинать новичка.

Бахыт всё же сумел освободить руки и, получая множество ударов, с огромной скоростью раздавал ответные тумаки. Он смог-таки добраться до стены и продержался таким образом еще несколько мгновений.

Уже заплывшими от синяков глазами он с удовлетворением видел, что не менее трёх нападавших на него пацанов выбыли из строя, а другие, пытаясь протиснуться вперёд, неоднократно по ошибке получали удары от своих товарищей. Многие промахивались и вместо новичка доставали стену, но в пылу драки не чувствовали боли и продолжали что есть силы наносить удар за ударом.

Сжав зубы и сохраняя самообладание, Бахыт держался против трёх десятков человек ещё некоторое время, пока верзила Рустем не пробрался к нему с ругательствами и не обрушил на его голову свой громадный кулак. Тут свет в глазах новичка померк, и последнее, что он мог внятно разглядеть, прежде чем упасть и получить ещё добрую сотню ударов на полу, – это всё такое же равнодушное выражение лица высокого лишайного парня со спичкой в зубах, и его пустые, звериные глаза, неотрывно смотревшие на Бахыта.

Когда Бахыт перестал дёргаться и представлял собой уже сплошное кровавое месиво, толпа расступилась, и кто-то, по-видимому, Рустем, с сомнением проговорил:

– Ну, вроде и этого поломали. Теперь как бы родителям не сдал.

2.

Бахыт ничего не сказал о случившемся родителям, хотя бы потому, что родителей у него не было, а тётка, у которой он поселился в городе, не проявляла к его учёбе и личной жизни абсолютно никакого интереса. В школе Бахыт заявил, что свалился в бетонную яму, когда играл в футбол на стройке, и учительница довольствовалась таким объяснением, хотя подозревала об истинном происхождении громадных синяков на заплывшем лице новичка.

Спустя несколько дней, отойдя от побоев, Баха нашёл неприметное старое здание, в котором помещалась секция бокса, и записался туда. Своего снаряжения у него не было, и тренер, небольшого роста плечистый рыжий мужик со свороченным набок носом, на каждой тренировке давал ему старые, порванные в нескольких местах казённые перчатки.

Глядя, как Баха остервенело дерётся на спаррингах, тренер сердито кричал и отводил его в сторону, наставляя, что сначала надо овладеть техникой, а уж потом лезть на рожон. Однако эти уговоры помогали мало – Бахе больше нравился бокс с реальным партнером, чем отработка ударов на груше и их шлифование. Тренер после этого только вздыхал, бормоча про себя, что толку из этого реактивного паренька не выйдет. А другие ребята в секции боялись участвовать в спаррингах с Бахытом, потому что этот худой смуглый аульный мальчишка выходил на ринг, как на последний бой, и даже если опытные боксеры разбивали его лицо в кровь, не останавливался и продолжал свирепо нападать, осыпая спарринг-партнёра ударами и часто забывая о всяких правилах. Никому так и не удалось отправить его в нокаут либо просто сбить с ног, зато сам он скоро повалил не однажды каждого, да так, что тренер начал задумываться, как поделикатнее посоветовать Бахе выбрать себе другой, не боевой вид спорта, пока он не переломал лучших его ребят.

Тренеру, однако, не пришлось этого делать, потому что в один вечер Баха неожиданно пропал и больше никогда не появлялся в секции. Тренер вздохнул с облегчением и даже не стал наводить справки о судьбе своего нелюбимого ученика.

У Бахыта в тот вечер произошла встреча, изменившая всю его жизнь. Он шёл по темной пустынной улице и размышлял о своей невесёлой доле и о том, что завтра куча уроков, а он, как всегда, ничего не учил. Была уже поздняя осень, дул холодный пыльный ветер, и по земле перекатывались последние облетевшие с немногочисленных деревьев листья. Здание детской спортивной школы находилось на улице Чапаева, в этом месте не асфальтированной и заросшей бурьяном. Улица эта представляла собой затхлую изнанку одной из главных городских магистралей; тут располагались давно брошенные на фундаменте новостройки, жалкие камышитовые мазанки на заднем плане, и был еще фанерный магазин – единственный центр цивилизации на протяжении двух пыльных километров от секции до микрорайонов.

На длинной ухабистой улице не было ни души, только иногда проносились затонированные недружелюбные автомобили, да горел свет в окнах пятиэтажек на главной улице, где ленивые обыватели сели у телевизоров с кружками горячего чая. Бахыт посматривал в эти окна и грустил, потому что дома его ждал только продавленный диван и жалкие остатки съеденного теткиными детьми ужина.

Когда Баха добрел до микрорайона, от унылых мыслей его оторвали звуки глухих ударов и отборного мата, внезапно послышавшиеся с пустыря под окнами ближайшей пятиэтажки. В тусклом свете фонарей с дальней улицы подбежавший Баха с трудом рассмотрел силуэты четверых парней с палками в руках, которые яростно избивали одного. Было видно, что, несмотря на героическое сопротивление, силы упрямого одиночки на исходе.

Бахыт не раздумывал ни секунды. Бросив на землю сумку со спортивной одеждой, он в несколько прыжков добежал до места драки и молниеносно запрыгнул на спину ближайшего агрессора. Тот заорал от дикой боли, потому что Баха вцепился зубами ему в плечо, да с такой силой, что прокусил его. Покусанный выронил палку и упал в пожухлую осеннюю траву, где принялся извиваться от боли, как громадный червяк. Бахыт подхватил его оружие и, не давая времени опомниться ошеломлённым дружкам поверженного врага, что есть силы заехал палкой по голове одного из них. Удар был настолько немилосердный, что противник повалился лицом на землю, словно подкошенный тяпкой сорняк. Двое оставшихся парней набросились на Бахыта, но тот, ухватив свою палку двумя руками, наносил им такие богатырские удары и с такой частотой, что его врагам в этой бескомпромиссной молотилке синяки доставались намного чаще, чем ему.

Тут отдышался и парень, которому Баха пришёл на помощь. Подпрыгнув, он нанёс одному из своих обидчиков профессиональный удар ногой в корпус, от чего тот отлетел метра на два и растянулся на земле. Последний агрессор, моментально осознав, что теперь он в меньшинстве, с завидной скоростью развернулся на сто восемьдесят градусов и, рискуя в темноте налететь на столб или стену дома, очертя голову помчался прочь.

Спасённый Бахытом парень, невысокий, коренастый, наголо бритый, в чёрной кожанке и потёртых джинсах, беззлобно оглядел побитых недругов, стонавших в придорожной пыли, и сказал:

– Нам тоже надо сваливать, иначе тот тип сейчас новых приведёт. Конечно, мы можем и дальше с ними развлекаться, но лично у меня есть и другие дела. А как насчет тебя?

И они с Бахой быстрым шагом ушли с улицы, затерявшись в недрах микрорайона.

Когда они молча прошли уже порядочное расстояние, новый знакомый протянул Бахе руку и представился:

– Мустафа меня зовут. Вообще-то на районе меня называют «Мустафа-сенсей» или просто «Сенсей», но ты можешь звать меня Мустафой.

У Мустафы было детское лицо с крупным носом и вечно смеющимися глазами, и когда он улыбался, а улыбка у него всегда была широкая и искренняя, на щеках появлялись ямочки, а зубы ослепляли своей белизной и безукоризненной формой.

– А я Бахыт, – прозвучал скромный ответ.

– Спасибо за содействие, Баха, если бы не ты, я бы уже там валялся с перебитыми ногами, и не скоро вернулся бы к тренировкам. У меня чёрный пояс по каратэ – говорю просто для информации, потому что этим в наше время уже никого не удивишь. Когда нападают четверо с палками, да ещё ночью и со спины, трудно сразу собраться с мыслями, тем более, что они не с приличным разговором ко мне подошли, а без всякого предисловия сзади по голове огрели. В такие моменты начинаешь задумываться о том, чтобы купить, наконец, шапку, – и Мустафа осторожно провёл по своей обритой голове со слегка заострённой макушкой. – Да и холодает уже. А ты, я смотрю, тоже со спортом дружишь? Чем занимаешься? Боксом? А, знаю, это недалеко от того места, где ты меня нашёл. Был я как-то в вашей секции, у вас там на втором этаже качалка неплохая. А тренер у вас хороший, я его знаю, Ермолаев его фамилия. А сам ты где учишься?

– В шестнадцатой школе.

– Видел эту школу снаружи, только никого оттуда не знаю. Хотя нет, знаю одного, он племянник моего друга, Макс зовут, может, слышал? А я в политехническом институте заочно учусь. Мама заставила, образование, говорит, нужно. У меня мама старая, болеет часто, не хочу её расстраивать, вот и пошёл. А живёшь ты где? Тут рядом, в микрорайоне? Сам-то местный?

– Нет, я из села.

– Да, я смотрю, на местных не очень похож. Давно приехал? Этим летом только? А, ну и как живётся? Бьют, небось?

Бахыт в ответ промолчал, сжав губы, и Мустафа с пониманием посмотрел на него, прищурив один глаз и покачав головой.

– Это ничего, всё поправимо, – успокоил Мустафа. И задумчиво добавил: – А я-то думаю, с чего ты такой злой? Вон, Фаре плечо прокусил, он теперь нескоро опять руками махать сможет.

– А ты что, их знаешь?

– Как не знать, конечно, знаю, не очень хорошо, правда, потому что с этой тупой породой я особо не общаюсь. Но такие, как Фархат, иногда бывают полезны. Только в этот раз я немного наследил, и вот теперь расплачиваюсь, – и Мустафа потёр ушибленную в схватке голову.

Бахыт мало что понял из неясных намёков собеседника, и тот, видя вопросительный взгляд своего спасителя, отвёл взгляд и постарался перевести разговор на другую тему:

– Слушай, Баха, а ты рыбалкой не интересуешься? Давай завтра сходим. Ты в какую смену учишься? Во вторую? Ну вот, тогда утром подваливай на берег, туда, где старая баржа затонула. Я тебя там в шесть утра ждать буду.

– А чего так рано?

– Нормально, чем раньше, тем лучше. У вас там, в селе, что, не рыбачат? Какая там у вас река? Как-как ты сказал? Ну и название, язык сломать можно. Никогда не слышал. Ну да ладно, давай с утра подходи. Порыбачим, пообщаемся, в это время рыбка хорошо идёт. Придёшь?

Бахыт согласно кивнул:

– Только у меня нет ни удочки, ни наживки.

– Да ничего страшного, у меня всё будет с собой, – сказал Мустафа и, воровато оглядываясь, похлопал Бахыта по плечу, явно намереваясь уходить: – Ладно, ты иди домой, а я пошёл, мне кое-какие дела с теми братками закончить надо.

И Мустафа, подмигнув Бахе, быстро нырнул в темноту.

3.

– Ну что, готов? – спросил Мустафа, оглядывая подошедшего Баху. – А чего ты не оделся для рыбалки?

И Мустафа взглядом указал на свой мешковатый тёмно-зелёный костюм рыбака. В руках у него была облезлая сумка с инвентарём, на голове тёплая вязаная шапка, а на ногах высокие сапоги. Всё это сильно пахло рыбой.

Бахыт грустно посмотрел на своё поношенное одеяние.

– А, понятно, – невозмутимо кивнул Мустафа. – У тебя ничего другого нет. Ну что ж, и это сойдёт. А в кармане что держишь? Ну-ка покажи. Давай, давай, не заберу.

Баха осторожно вытащил из кармана куртки большой складной нож, чья деревянная рукоятка была покрыта многочисленными царапинами и зарубками.

– Знатная вещь, – с уважением оценил Мустафа, раскрыв нож и потрогав его острое лезвие. – Откуда у тебя это? Это же нож охотника.

– Отец подарил, – сказал Бахыт.

– А отец в селе живёт? – спросил Мустафа, возвращая нож его владельцу.

– Нет, он умер лет восемь назад.

– А мать?

– Мать умерла недавно. Я жил в доме с бабкой и двоюродной сестрой, но потом меня отправили в город к тётке. Здесь, говорят, работу легче найти, а я уже в последнем классе, так что, думаю, скоро начну искать.

– Что искать – работу? – Мустафа насмешливо улыбнулся. – Ты знаешь, от какого корня слово «работа»? – Правильно, от слова «раб». Ты хочешь быть рабом, как сотни тех несчастных, которые каждое утро выходят из дома и проводят свою жизнь в офисах, и у которых все дни разделены на две части: в ожидании обеда и борьба со сном после обеда?.. Не знаю, это не по мне – бесконечно выслушивать крики какого-нибудь типа, чьи заслуги заключаются только в том, что он пришел в эту контору раньше тебя и испортил в офисных туалетах больше бумаги. Да и ты при первом же выговоре треснешь своего работодателя папкой с бумагами по голове и в тот же день вылетишь. Или ты как хочешь – лопатой махать вместе с измазанными глиной работягами? Или, может быть, мостовую подметать?

Баха, подавленный красноречием поднаторевшего, судя по всему, в душевных разговорах собеседника, молчал.

– Не в твоём это характере, брат, – уверенно отрезал Мустафа. – Да и не в моём тоже… А чего мы стоим, как два столба посреди ясного поля? Пойдём, у меня тут недалеко есть хорошее место в камышах, тебе там понравится.

Они направились вдоль берега к густым зарослям ивняка, у подножия которых покачивались от слабого ветра жёлтые камыши. Солнце ещё не встало, но с противоположного берега река хорошо освещалась фонарями набережной. Было прохладно, но приятно, а не промозгло, небо было чистое, и всё предвещало хороший ясный день.

– А ты чем занимаешься? – спросил Баха. – Сейчас ты студент, а потом на что жить собираешься?

– Ну, студент я, честно скажу, так себе. Я даже названия своей специальности толком не знаю, а экзамены сдаю только с помощью твёрдой валюты. Я, в общем-то, торговлей немного занимаюсь. Закупаю диски, оборудование для компьютеров и прочую мелочь, а потом продаю. У меня товар стоит в нескольких точках по городу. Но это так, особого дохода не приносит. На это не разгуляешься.

– А что надо делать, чтобы можно было разгуляться? – спросил Бахыт.

– На этот счёт у меня есть своя теория, – охотно начал разъяснения Мустафа. – Надо с малых лет привыкнуть к мысли, что и в торговле, и в работе все хорошие, да и не очень хорошие места давно уже заняты до тебя. Мне до этого пришлось доходить самому путём проб и ошибок, а тебе говорю сразу, поэтому можешь считать, что тебе крупно повезло с жизненным учителем.

– С сенсеем, – уточнил Баха.

– Верно, с Сенсеем. Так вот, куда бы ты ни пришёл и на что бы ни положил глаз, везде придётся натыкаться на тупых, наглых толстяков, которые влезли в эту сферу задолго до тебя и считают теперь, что они чуть ли не родоначальники этого дела, а ты годишься только на то, чтобы мыть передние стёкла машин на светофорах. И так повсюду: в бизнесе, в работе, и даже у братвы, при всех её высоких словах о том, что они в законе, и тому подобное. Когда доходит дело до крупных сумм, они забывают о всяких законах и рвут друг другу глотки не хуже самых последних работяг.

– Ну да, как вчера, – вставил Баха, которому было интересно узнать причины вчерашней ночной драки.

– Точно, именно как вчера, – подтвердил Мустафа. – Кто такие для меня эти Фара и его дружки? Ну, знакомы издалека, и всё. Они себя крутыми считают, а на самом деле обычные бездельники. Ну, перехватил я у них из-под носа выгодную… сделку – а нечего было болтать по пьяни что попало и кому не следует. Из-за этого они разозлились, подстерегли меня в тёмном месте и мочить стали, как последние хулиганы. Если бы не ты, забили бы до смерти – у этого народа мозги плохо работают, только руками махать умеют. Пришлось вчера ночью искать знакомых, чтобы они им разъяснили, что к чему. Ну, и небольшую часть добычи через этих посредников им отдал, иначе они от меня до конца своих дней бы не отстали. Это, конечно, я в этот раз грубо сработал – неправильно, если после дела тебя бьют. Всё надо делать чисто… – и Мустафа вздохнул.

– Возвращаясь к нашей теме, – продолжал он, – можно вывести итог: зачем пачкаться самому, когда всегда найдутся такие, как Фара, которые сами за тебя всё сделают и укажут, где что плохо лежит, а ты появляешься в конце и снимаешь все сливки. Я имею в виду, при этом всё надо обдумывать и делать по строгой отработанной схеме, чтобы в итоге не получать по шее в тёмном переулке. В работе и в жизни то же самое – раз тебя не пускают куда-то, значит, ты имеешь полное право забрать у них ту часть, которая по естественному, природному праву принадлежит тебе. Они придумали разделить город на сферы влияния: Фара химичит в этом районе, его дружки в том, и так далее. А мне-то что с того, я всегда сам по себе. Появляюсь и тут, и там, забираю то, что считаю нужным, и исчезаю. Они за это на меня и злятся.

– А чем ты и все они: Фара и прочие, – занимаетесь? – спросил Бахыт. – Дисками и кассетами?

– Ну, – замялся Мустафа. – Можно сказать, что и дисками в том числе тоже.

Мустафа привёл Бахыта на маленькую полянку в зарослях камыша, которая выходила на узкий кусочек пляжа. Над поляной нависали ивы, и здесь было очень уютно. Мустафа вытащил из сумки несколько лесок с многочисленными крючками и вместе с наживкой забросил их в реку. Затем он достал из спрятанного в камышах ящика две облезлые деревянные скамеечки и уселся на одну из них.

– Садись на стул, – сказал Мустафа Бахе. – На земле сейчас не посидишь, холодно уже. Сейчас мы с тобой тяпнем, как положено на рыбалке.

На ящике Мустафа разложил нарезанный заранее чёрный хлеб с колбасой и луком и поставил бутылку минеральной воды. Затем он снял с пояса флягу, обтянутую зелёной тканью, и отвинтил крышку.

– Это спирт, – сказал Мустафа, кивнув фляжке и улыбнувшись, словно доброму другу. – Я его сам развожу и добавляю туда сок лимончика. Получается неплохо.

Мустафа налил спирту в два маленьких гранёных стаканчика и подал один из них Бахыту. Тот никогда не пил алкоголя, но спирт оказался, на удивление, приятным на вкус и в голову не бил, тем более что больше двух стаканчиков Мустафа пить не позволил, сказав, что у него ещё сегодня дела.

– Вот так и живём, – сказал Мустафа, жуя хлеб с колбасой. – Вечером – карате, с утра – рыбалка, а потом – дела, так что, как видишь, не бездельничаем. А вот и рыба клюёт.

Мустафа вытащил леску и снял с крючков толстую рыбину.

– А что это за сферы влияния в городе? – спросил Баха, когда Мустафа положил рыбу в пакет. – Этот Фара, получается, в нашем районе в авторитете?

– Да нет, – отмахнулся Мустафа. – Я же говорю, они просто шпана, шушера, и их сферы влияния имеют значение только для них самих. А в городе сейчас полный балаган, никто ни за что не отвечает и ничего не держит. И, насколько я знаю, так было всегда. Где-то на севере или в других городах с этим делом полный порядок: один-два законника, которые всем руководят, под ними районные авторитеты и положенцы, а потом уже идут смотрящие, которые держат отдельные дворы и улицы. А у нас – бардак. Смотрящих по районам никто не назначал, во всяком случае, я об этом не слышал, положенец в городе, по слухам, остался только один, где-то в рыбацком посёлке, сидит дома и боится высунуться. Его пытались несколько раз вытаскивать на разборки, чтобы он помог по справедливости решить дело, а он либо вообще не приходил, либо мямлил там что-то невразумительное. Был ещё один милиционер, офицер с кавказской фамилией – он когда-то обеспечивал связь между зоной и городом, так его тоже задвинули – отстранили от работы, и он сейчас мелким бизнесом занимается, а по вечерам от скуки пьёт и стреляет со своего балкона из пневматической винтовки по местным хулиганам. Говорят, только в школах идёт какое-то движение, но в эти дела я не посвящён, и не знаю, кто там смотрящих назначает.

– У нас вроде бы есть такой, – отозвался Бахыт.

– И кто же он? – спросил Мустафа, вытаскивая на берег очередную рыбу.

– Амантай его зовут, высокий такой, волосы длинные, может, знаешь?

– Нет, с малолетками я не знаком, – ответил Мустафа. – И что, он там у вас вроде как за главного?

– Да. Это он натравил на меня пацанов в день прописки.

– А, прописка… – усмехнулся Мустафа. – Слышал о таком. Выходит, до сих пор народ так развлекается? И что, много кого уже прописали?

– Не знаю, но меня точно, – зло ответил Баха. – Толпой на одного. А этот длинный стоял сзади и смотрел, как меня бьют. Ну, ничего, я с ним ещё посчитаюсь.

– Как посчитаешься? – спросил Мустафа.

Баха молча достал из кармана нож и поиграл им в руке.

– Раньше я его держал дома, а теперь ношу с собой, в портфеле, – сказал Баха.

– А до того, как пускать в ход этот аргумент, ты с ним пытался как-то контактировать? – спросил Мустафа. – Или он с тобой? Не верю, что эта прописка была просто для их удовольствия. Наверняка после этого они к тебе подходили. Было такое?

– Было, – ответил Баха. – Через несколько дней на перемене я сидел в классе, – я всегда сижу в классе на перемене, потому что со мной никто не хочет разговаривать. Так вот, я сидел в кабинете, и ко мне подошёл один щегол, из младших классов. Белобрысый такой, не знаю, как по имени. И говорит, что меня в коридоре ждут. А я вижу – там к стене прислонился Амантай – он всегда так стоит, стены подпирает, как будто упадёт вот-вот. Этот мелкий несколько раз позвал меня, а я не пошёл. Амантай потом ушёл, и больше ко мне не подходил. Я думал, меня опять бить будут, но ничего, больше ничего не было.

– Ну что ж, это хорошо, – заключил Мустафа.

– Что же хорошего?

– Понимаешь, тебя били не только для тебя, но и для других. Не думаю, что они каждого новенького так мочат толпой. Просто тебе не повезло, тебя решили выбрать как пример для других. У них там не только новеньких, но и своих хватает, и далеко не все из них ведут себя так, как надо этому Амантаю. А стоял в коридоре он не просто так – по переменам он деньги собирает. Когда я в школе учился, у нас тоже такое было. Тебя позвали, а ты не пошёл. Не знаю почему, но от тебя отстали, и я думаю, что навсегда. Возможно, во время прописки ты слишком рьяно сопротивлялся, а может, и после этого кому-то успел уже рёбра пересчитать, просто мне не говоришь. В любом случае, они решили, что к тебе лучше не лезть, после твоей прописки и так у них денежные сборы увеличились – ведь мало кто хочет так же по шее получить.