Страждущее
сердце
Сумерки поглотили крыши домов на улице Ла Файет. В просторах одного из них пара канделябров слабо освещала залу. Посередине стоял круглый лакированный стол в окружении обшитых тканью мягких стульев. Рядом с окном, на половину занавешенным плотными рубиновыми шторами, на диване сидела женщина и под дрожащим светом перелистывала журнал «La Mode». Поодаль от нее, в кресле вырисовывался силуэт мужчины, вперившего строгий и неподвижный взор в окно. Он оставался недосягаем для света канделябра; сгустившийся вокруг него мрак оттачивал черты его лица, делая их еще острее и суровее. Тень напускала серости на и без того бескровное лицо, испещренное морщинами, и хладные глаза из под нависших век искрами прорезали воздух.
Слышалось лишь шуршание журнала и редкий вой ветра на улице. Безмолвие прочно обосновалось в доме.
Неожиданно мужчина поднялся с кресла и медленно прошагал до середины зала, сцепив руки за спиной и хмуря седые брови, а затем снова вернулся на место. Женщина бросила на него едва уличимый взгляд, исполненный безразличия, и перелистнула страницу.
Шаги и суета в прихожей заставили их встрепенуться. Первым отреагировав, мужчина вскочил и метровыми шагами пересек комнату. За ним последовала дама, сбросив маску равнодушия.
У входа они едва не столкнулись с девушкой.
– Рене! – рявкнул мужчина, взирая на вошедшую.
Столь неожиданная встреча навеяла некий испуг на юное очаровательное лицо, однако девушка сумела скрыть волнение, заменив его ледяной надменностью.
– Такое поведение непозволительно! – в гневе возмущался седовласый человек. – Ты уходишь чуть свет, а возвращаешься ночью! Бестолочь, думаешь ли ты о своей безопасности? Вот как ты сейчас добралась до дома? Пешком. Одна? Очевидно. А откуда, позвольте уточнить? С Латинского квартала! Уверен, множество раз твоя жизнь была на волоске, но удача любит дураков. Понимаешь ли ты, что это опасно? Как и ночью, так и днем тоже! – мужчина срывал голос, испепеляя яростными глазами свою жертву; та стояла, не проявляя эмоций. – Ты уходишь туда на целый день, даже если знаешь, что нас навестят важные гости!
Девушка дернула черной бровью и ровно произнесла:
– Нестор важный гость только для вас. Не для меня.
Заявление только распалило гнев старика, и он собрал все силы, не желая поднимать руку на девушку. В разговор вступила женщина, сохранившая внешнее спокойствие; хладнокровие делало мать и дочь необычайно схожими.
– Для тебя он так же важен, – сказала она. – Можешь это отрицать сколько угодно твоей душе, Рене, но это так.
– Спасибо, что у меня еще есть право отрицать, – ответила ей Рене и вздернула подбородок. – Япродолжу.
– Что ты продолжишь? – процедил сквозь зубы мужчина. – Прогулки по сомнительным закоулкам с не менее сомнительными людьми?
– Сомнительным мне кажетесь вы, месье.
– Она смеет дерзить!
– Как и вы смеете оскорблять моих друзей.
– Замолчи! – прорычал он и с трудом подавил желание побольнее оскорбить ее. – Предупреждаю, мадемуазель, завтра на обед к нам пожалует барон Нестор д'Арно, который был очень опечален вашим отсутствием сегодня и три прошлых дня подряд. Извольте явиться во всем своем великолепии.
– Мое решение мне, да и вам, уже ясно, – бросила девушка, гордо проходя мимо собеседников и направляясь к лестнице.
Старик стиснул зубы. Повелительный голос дамы снова зазвучал в зале, словно приговор сурового судьи:
– Ты будешь завтра дома.
Рене обернулась на первых ступенях и встретилась с ней взглядом. Одна молния пыталась поразить другую.
– Нет.
– Обязана. Я лично проверю твой гардероб и то, как ты готова, перед обедом.
Девушка, все еще не двигаясь, сжимала перила бледными руками.
– Ступай, – продолжала женщина. – Хороший сон будет тебе на пользу.
Повинуясь ее приказу, Рене резко отвернулась и, быстро поднявшись на второй этаж, скрылась в своей комнате.
Заперев дверь на замок, она долго не могла выпустить ручку из подрагивающих пальцев. Лицо ее было уже не так сурово, как прежде; губы слегка приоткрыты, а в глазах – замешательство.
Единственным источником света в комнате являлась с жалостью смотревшая в окно луна. В сумраке Рене подошла к кровати и обессиленно упала.
Спустя некоторое время тучи плотно окутали небо. Звуки дождя донеслись до слуха девушки, вкрадываясь в ее мысли. Она уткнулась головой в подушку, желая скорее уснуть.
Скрипнула вторая дверь, ведущая в комнату служанки. Пожилая дама, вглядываясь во тьму, с трудом различила силуэт юной госпожи и с тревогой вздохнула. Чувствуя ее присутствие, Рене вздернула голову и приподнялась на локтях.
– О Полетт! – воскликнула она, и нежданные слезы потекли по ее розовым щекам; девушка снова поникла.
Служанка приблизилась и присела на стул у изголовья кровати. Она ласково коснулась рукой волос госпожи, и та затряслась от рыданий.
– Дорогая Рене, – тоскливо шепнула старушка. – Мое сердце разрывается каждый раз, когда я вижу вас в печали.
– Завтра!.. – она обратила заплаканное лицо к милому другу. – Завтра я должна… Я хочу быть там, с ним! Боже, разве это слишком много? Я не прошу ни мира, ни жизни! Лишь его! Лишь его…
Взрыв глухих рыданий снова пробился из ее груди. Рене протянула ослабевшую руку служанке.
– Не нужны мне бароны! – всхлипывала юная госпожа. – И свадьба, и деньги тоже, ничего не хочу! Пусть лучше буду одинока в своей любви, но буду иметь возможность навещать его… О боже мой, я должна быть там завтра! Но они запретили мне, Полетт! Утром не смогу уйти, подготовка к обеду слишком долгая. И все это затянется до вечера! Целый день!
Крепко сжимая ее ладонь, старушка сочувственно смотрела и внимательно слушала.
– Всего лишь день, – успокаивающе проговорила она. – А после вы снова будете видеться с ним.
Рене грустно качнула головой.
– Они не остановятся, пока не выдадут меня замуж, – огромными глазами, вместившими в себе всю черноту мира, девушка посмотрела на служанку и горько пробормотала: – Если бы он меня мог любить. Хоть немного. Он бы мог меня спасти. Мы бы убежали. Куда угодно! Далеко…
Понурив голову, Рене зажмурилась от душевной боли. Слезы часто-часто закапали на белоснежное одеяло.
– О, мой милый Франц!
Обитель
молодых
умов
Медовое солнце скользнуло между штор в маленькую меблированную квартиру.
В прихожей, приблизительно в трех метрах от входной двери, располагался хромоногий газетный столик. Стершийся малиновый коврик растянулся от порога до медно-коричневого дивана с одинокой декоративной подушкой; вторая, видимо, была утеряна или украдена. За парой кресел, не похожих на диван узором и обивкой, находилась дверь; в другой части комнаты, прямо напротив, была точно такая же. Ручка ее издала щелчок, и на пороге показался молодой человек.
Сонливость уже покинула его; по виду человека становилось ясно, что он проснулся давно. Причесанные бледно-золотистые волосы слегка завивались на концах, противясь аккуратности и порядку. Он подошел к зеркалу и внимательно всмотрелся в свое лицо; румяные щеки и отнюдь не бледная кожа, однако синие глаза блестели от усталости и точно молили о лишнем часе сна. Юноша поправил кофейный жилет, надетый поверх блузы, и внимательно осмотрел светло-серые брюки. Убедившись, что все в полном порядке, молодой человек подошел к запертой двери и постучал.
– Леон? – негромко позвал он. – Ты спишь?
Из недр комнаты послышались шаги; дверь отворилась.
– Доброе утро, – сказал призванный обитатель. – Как видишь, нет.
– Думаю, можно позволить себе позавтракать, – предложил юноша, вопросительно глядя на друга. – Мар был бы рад нас видеть.
Леон сомнительно покачал головой.
– Иди без меня, если хочешь, – посоветовал он. – Я перебираю учебники, вспоминаю забытое. Это займет много времени.
– Но можно же все это сделать после завтрака!
– Я хочу скорее покончить с этим и пойти в библиотеку,– не желая расстраивать товарища, он добавил: – Мы можем пойти в «Зонт» вместе после обеда. Все равно людей будет не много.
Юноша виновато поджал губы и почесал золотистый затылок.
– Прости, не получится после обеда, – вздохнул он.
– Ладно, ничего страшного! – ободряюще заключил Леон. – Иди без меня. До вечера?
Погрустневший собеседник кивнул и направился к выходу.
– Да, до вечера.
Когда он добрел до порога, его вновь окликнул друг:
– Франц! Ты еще здесь?
– Да, – последовал ответ.
– Ты случаем не помнишь автора «Шести книг о государстве»?
На секунду Франц задумался, сведя светлые брови.
– Жан Боден, по-моему, – сказал он и покинул квартиру.
Кафе
на
Пуатвен
«Зонт» доступен для всех и каждого. Сие крохотное кафе начинало работу рано утром, а заканчивало за полночь, служа местом забытья различного рода рабочих и студентов, также для гуляк и нищих. Добрая половина посетителей не отличалась высоким положением в обществе; большинство из них навещали «Зонт» в поисках дешевого алкоголя и находили его. Все же маленькое кафе не имело сходств с непристойными заведениями исключительно для попоек, оно сохранило в себе уют и атмосферу дома, где можно выбрать разнообразную еду на любой вкус. Множество вариаций завтраков, обедов и ужинов – плод стараний Мара, влюбленного в свою работу. Он отдавал последние силы, чтоб удержать достоинство и комфорт «Зонта». Он стремился угодить гостям, тем самым беднякам, которых он называл задушевными людьми. Кафе находилось не в лучшей точке города, и только репутация Мара, как великодушного хозяина, отводила плутов от ограблений; они знали: стоит им зайти, они станут желанными гостями. К чему рушить стены, в которых вам рады?
Однако в светлое время суток посетителей можно было пересчитать по пальцам одной руки. Сейчас за одним из круглых столиков сидели Жозеф, Гаэль и Тома, в ожидании хозяина с завтраком. Уже скоро Мар в сопровождении официанта прошествовал к друзьям. На подносе красовались бретонские галеты с жареной колбасой, сидр, несколько ломтиков свежего хлеба, масло, персиковый джем, вареные яйца, картошка в соусе и пара кружек дымящегося кофе и чая.
– Bon appétit! – улыбнулся мастер, расставив еду на стол, и присел на предложенное место.
Жозеф взял бутылку с сидром и принялся за гречневые галеты.
– Какие ты любишь яйца? – обратился Мар к Тома, передав ему стакан чая. – В крутую или всмятку?
– А какие вкуснее? – в свою очередь уточнил малыш.
– Здесь все вкусно, – с набитым ртом ответил Жозеф.
– Что всмятку – те самые свежие, их сегодня привезли, – хозяин протянул руку и взял одно из еще горячих яиц. – Ты обращаешь внимание на цвет желтка, Тома? А я обращаю. Отчего-то оранжевый цвет видеть приятнее. Держи!
Мар вручил почищенное яйцо мальчику, а сам потянулся за картошкой.
Гаэль не ронял ни единого слова, умиротворенно наслаждаясь хлебом с маслом и джемом, запивая его крепким кофе.
Зал буквально сиял золотым светом. Слышалась отдаленная перекличка птиц, приветствующих утро. В витринных стеклах изредка мелькали силуэты людей, идущих, вернее всего, на работу.
Из-за угла появился очередной прохожий и слился с бредущими фигурами. Медленный шаг отражал его душевную задумчивость; он остановился прямо напротив кафе, однако совершенно не изъявляя желания туда пойти, склонил голову.
Допивая сидр, Жозеф устремил скучающие глаза в окно и едва не поперхнулся.
– Что случилось? – всполошился Гаэль, похлопывая друга по спине.
– Франц! – воскликнул он, указывая рукой. – Пойду приведу его.
– Странно, что он не желает сам зайти, – сказал Мар с сожалением. – Выглядит он неважно.
Жозеф хотел выйти из-за стола, как его опередил Гаэль, сорвавшийся с места, точно легавая на охоте. Он выбежал из кафе и ринулся через дорогу, наперерез спокойно едущей двуколке.
– Бестия! – злобно прикрикнул на него кучер.
– Франц! – заглушая его, радостно позвал Гаэль.
Молодой человек удивленно вскинул голову и ахнул, когда на него налетел старый друг и заключил в объятия.
– Не может быть! – вырвалось у него. – Как же… Я боялся, ты совсем не приедешь!.. Гаэль, я так счастлив видеть тебя!
– А я-то как счастлив!
– Почему ты не приходил раньше, раз ты был в городе?
– Я думал прийти сегодня, после завтрака.
– Ты завтракал в «Зонте»? – понял Франц, поворачиваясь к втрине и видя машущего рукой Жозефа. – Я тоже туда шел.
– Но передумал?
– Да, – сознался юноша. – Решил, что лучше навещу маму.
Гаэль улыбнулся и хлопнул друга по плечу.
– Если хочешь, мы все вместе навестим ее, – предложил он. – Позже!
– Позже уже не получится. Раз так, пойду к ней завтра вечером.
– Ладно, – не в силах нарадоваться встрече, Гаэль смотрел на собеседника и сиял. – А сейчас пойдем к Мару. Прям как раньше!
Вдвоем они переступили порог кафе и прошли столику, за которым их ожидали товарищи.
– Привет, Франц! – протянул ему руку хозяин, с отцовской тревогой глядя на молодого человека. – Ты как? Выглядишь очень уставшим.
– Это так, – охотно согласился он, присаживаясь рядом. – Учеба отнимает время, а работа – силы. Сейчас я только работаю, но за две недели это мой первый выходной.
– Ужас! Тебе нужен отдых! – вставил Жозеф и протянул ему галеты. – Угощайся.
Франц не отказался и с аппетитом приступил к еде. Мар приказал официанту принести еще сидра и снова посмотрел на нового гостя.
– Если говорить серьезно, дружище, откажись от работы пока. Хотя бы на неделю. Ты слишком вымотан.
Тот решительно качнул головой и, прожевав, сказал:
– К осени у меня должно быть достаточно денег для учебы. Выхода нет, – заключил он и попытался улыбнуться. – Но хватит обо мне! Гаэль, кто этот мальчик?
Все взоры устремились на малыша, и его щеки вспыхнули.
– Меня зовут Тома, – пролепетал он, с робостью протягивая руку; Франц с учтивостью ее пожал и представился в свою очередь.
После этого Гаэль вкратце поведал всем историю о своем знакомстве с ребенком.
Официант принес сидр, и Франц его сердечно поблагодарил.
– А где Леон? – поинтересовался Жозеф, доедая картошку и макая в соус хлебом.
– Мне бы хотелось увидеться с ним! – заверил Гаэль. – Познакомишь нас?
Франц кивнул, спустя секунды раздумья.
– Правда, он немного занят сейчас. Я очень надеюсь, что мы застанем его дома.
– Он занят? Тоже без выходных? – поднял брови Мар.
– Нет-нет, – сказал юноша, ставя на стол уже наполовину пустую бутылку сидра. – Он хотел пойти в библиотеку, и я не знаю, ушел ли он уже.
– Пойдем и проверим?
– Дай ему поесть, Жозеф! – нахмурился хозяин, подав бедному студенту хлеб и джем, однако тот отказался. – Но почему же?
– Благодарю, Мар, я наелся. Великолепные галеты весьма сытны!
Хозяин с недоверием сощурился, но не стал насильно удерживать гостей. Друзья поднялись с мест. Посыпались хвалы завтрака; они порождали огненную гордость в сердце Мара, которая окрашивала его щеки в пунцовый. Первые посетители покинули кафе, дверь за ними печально захлопнулась.
Разбросанные
книги
,
породившие
неких
барашков
Франц отпер дверь квартиры на Сен-Жак, и четверо товарищей погрузились в скромный зал, тот самый, с диваном медного оттенка с одной подушкой и двумя разными креслами.
Дверь в комнату Леона была открыта; благодаря этому из прихожей виднелись разбросанные на полу книги и листы бумаги. Посреди беспорядка, этаким королем, восседал молодой человек и быстро писал карандашом на блокнотном листе. Он поднял непонимающий взор, когда скрипнула дверь и на пороге показались гости.
– Если ты устал, малыш, диван в твоем распоряжении! – сказал Франц ребенку и обратился к подошедшему Леону. – Познакомься, это Гаэль, я о нем тебе много рассказывал. Гаэль, вот Леон – мой верный друг.
Новые знакомые пожали руки.
– Могу ли я поинтересоваться, что за книги вы разложили на полу? – спросил Гаэль, осторожно выглядывая из-за его плеча.
– Вам интересно? – удивился тот и сделал пригласительный жест рукой. – Проходите, конечно. Извините за хаос.
Двое молодых людей оставили друзей и прошли в комнату. Книг валялось так много, что они могли бы служить ковром. Гаэль поднял одну из них.
– «Кандид, или Оптимизм»! – улыбнулся он. – Помню, я очень любил Вольтера! Вам нравится?
Леон взял с письменного стола разлинованный листик и черкнул карандашом.
– Вольтер? Может быть, – молвил он после. – А «Кандид» забавная пародия на авантюрный роман.
– Вольтеру он не нравился, однако.
Студент оперся руками на стол и нахмурил брови, сверля тяжелым взглядом список. Его угольные волосы взлохматились на затылке. Он пробормотал, не поднимая головы:
– Если вы найдете мне «Новую Элоизу», я буду вам благодарен.
Гаэль посмотрел под ноги, думая, что недавно видел что-то подобное, и подобрал книгу. Леон одобрительно кивнул и вычеркнул строку из списка.
– И выкиньте ее в окно, – добавил молодой человек серьезным голосом.
– Вам она настолько противна? – поразился собеседник, разглядывая обложку.
– Терпеть не могу.
– Вот как? Я не читал, но слышал только положительные комментарии к сей работе Руссо.
– Язык его аффектированный, мертвый, герои постоянно в обморочном состоянии и городят нелепую чушь, – проворчал Леон. – Что здесь может притягивать? Он впихнул туда все! Философия, критика, политика – это мне еще понятно, но Руссо сводит их к любви! Это уж притянуто за уши, в этом и есть недостаток художественной литературы, за это я ее и недолюбливаю.
– Неужели? – горячо подхватил Гаэль. – Я не знаток литературы, но, мне кажется, она просветляет. Никакой трактат не научит вас милосердию, даже если вы выучите его наизусть; возьмите в руки роман – и вы станете другим человеком. Именно в художественной литературе мы видим модели поведения, образы, и с помощью воображения они становятся осязаемыми. Так читатель быстрее запоминает, как можно поступать…
– А как нельзя? – перебил его новый знакомый. – Интересно, какое общество вы хотите видеть? Баранов, следующих указателям? Разные ситуации жизни порождают либо множество выходов, либо один, вероятно, опаснейший. Что же будут делать бедные барашки, видя пред собой не «можно-нельзя», а мозголомку, к которой им придется подбирать решение?
Не сдержавшись, Гаэль улыбнулся, чем вызвал недоумение у собеседника.
– Как же рьяно вы философствуете, – изрек гость примирительно. – Напи́шите что-нибудь про барашков? – не удостоив его ответа, Леон лишь хмыкнул и черкнул карандашом. – Я возьму почитать «Новую Элоизу»?
– Можете не возвращать. Вам нравится Лейбниц?
– Не помню, читал ли я такого автора, – протянул Гаэль. – Вы хотели спросить о каком-то произведении?
– Нет, в целом об авторе, – он наклонился и взял с пола том в темно-синем переплете. – Если захотите прочесть кое-что глубокомысленное, выбросьте то, что у вас в руках, – с этими словами студент легким движением руки вышвырнул «Новую Элоизу» в прихожую. – И возьмите это. Политические и юридические сочинения Лейбница.
Вернувшись к списку, Леон долго вчитывался в каждую строчку, а после победоносно сложил его в четверо.
– Готово. Осталось прибраться, но вы можете идти, я не держу вас.
Гаэль отказался уходить, решив помочь с уборкой. Книги складывались в коробки и отправлялись под кровать, все из-за тесноты комнаты. Пока пол освобождался от гнета бумаги, новые знакомые заинтересовано переговаривались на темы политики и философии, порой с жаром перебивая друг друга, порой опровергая мнения, порой – в нетерпении выразить тотальное согласие.
Тем временем в зале, сидя на диване, Франц и Жозеф склонились над газетой «Вор». Восклицания иногда срывались с их уст, и друзья переглядывались, бросая пару слов о прочитанном. Маленький Тома оставался единственным, кто не роняя ни слова, увлекся чтением «Новой Элоизы», ранее прилетевшей прямо к его ногам.
Неожиданно Франц встрепенулся, оторвавшись от газеты.
– Сколько времени? – вырвалось у него.
– Уже одиннадцать, – ответил Жозеф, ему были виднее часы у входа.
– Мне пора идти, – юноша подошел к зеркалу и поправил одежду.
В непонимании сведя брови, Жозеф поинтересовался:
– Куда?
– Я обещал Рене, что проведу день с ней. Право, мы столь мало общаемся! – взяв гребешок, Франц причесал волосы. – Хотя, несмотря на все трудности… Как я ценю ее внимание и заботу! Она мой вернейший друг!
Газета незаметно опустилась, и глаза Жозефа внимательно изучили друга; тот говорил абсолютно искренне, без тайных смыслов и треволнений. Франц распрощался с друзьями и поспешил на встречу.
– Сколько времени, Полетт? – сдавленно спросила Рене.
– Одиннадцать часов, мадемуазель, – завязывая шелковый бант на талии госпожи, ответила служанка. – Прошу, повернитесь.
Молодая барышня исполнила просьбу и обернулась к ней. Девушка выглядела очаровательно в длинном платье с мягкими складками; узкие у плеча рукава, невесомые словно пух, опускались до самых кистей. Персиковый плиссированный воротник был наглухо закрыт по просьбе госпожи.
– Вы неотобразимо прекрасны! – воскликнула Полетт и сцепила руки словно в мольбе, не в силах налюбоваться юной красавицей.
Дернув уголком губ, Рене подняла голову к потолку, чтоб не проронить слезы. Когда глаза снова стали сухими, девушка вздохнула и мило улыбнулась преданному другу.
– Я обожаю тебя, дорогая Полетт, – тепло произнесла она.
Служанка накинула ей на плечи бежевую шаль.
– Вам очень идут оттенки оранжевого, мадемуазель, – сказала она. – Быть может, нужно подрумянить щеки?
– Нет, не нужно, – отстранилась Рене. – Ничего не нужно.