Loe raamatut: «Дело серенького козлика»
Глава 1
Дверь открылась, и посетительница… нет, не зашла. Она заплыла, медленно и плавно. Глянула на следователя и глупо заулыбалась.
– Заходите, садитесь, – сказала следователь, и, чтобы девушка не напрягалась, добавила: – Хотите чаю?
– Ой, здравствуйте! – сказала она. – Вы знаете, а Черный Человек мне так и сказал, что будет другой следователь, и что вы предложите чаю!
Рыбкина кивнула. Она читала краткое досье, и знала, что та слегка не в себе. То есть, нет, она не сумасшедшая, но на учёте в психдиспансере состоит. По-хорошему, ее не следовало допрашивать в отсутствии родителей или опекуна, ее и приглашали вместе с опекуном, но она явилась одна.
– Ах, да, я сказала бабе Гале не ходить, – продолжала болтать девочка, – у нее так много дел, всегда так много дел. А Черный Человек сказал, что надо поговорить с вами лично.
Рыбкина кивнула. Первой ее мыслью было вызвать сюда опекуншу. Непорядок – девица несовершеннолетняя, к тому же, явно неадекватная. Но сперва, раз уж она уже пришла…
– Давайте, я задам пару формальных вопросов, – сказала следователь, – а потом мы все же позвоним вашей бабе Гале.
– Ой, что вы, – ответила девица, – не стоит! Она же такая занятая. А Черный Человек сказал, что вам я могу все-все рассказать.
Рыбкина в который уже раз удержалась, чтоб не начать расспрашивать про этого черного человека – мало ли… может, это вообще бред. Только запутаешься больше с такими штуками. К тому же, она и так сейчас расскажет. Все-все.
– Ваше имя? – Рыбкина подвинула к себе чистую бумагу и взяла ручку.
– Лена, – радостно сказала девица, – Лена-Белка. Вы знаете, я часто-часто становилась белочкой! И прыгала по деревьям, это так весело!
Рыбкина нахмурилась – внутреннее чувство подсказало ей, что Лена говорит о том, что и в самом деле происходит.
Рыбкина знала за собой эту особенность – иногда она чувствовала правду, видела то, чего видеть не могла, знала заранее некоторые вещи.
Например, именно внутреннее чувство подсказало, что разбираясь с мелкой кражей из дома дирижера надо внимательно просмотреть недавние дела. В результате оказалось, что уже почти два месяца в городе орудует шайка, совершает мелкие, ерундовые кражи у разных людей.
И все эти люди были чуть-чуть особенными. Гадалка, дирижёр, полусумасшедшая художница… другие…
Прыгала она по деревьям белочкой!
А ведь на ее картинах так и есть – много видов на волшебный, нездешний лес, причем, все сверху, с ветвей. Словно она белочкой забралась почти на самую верхушку и смотрела – зелёное холмистое поле самых верхушек, кроны деревьев, огненный шар солнца, лазурная глубина неба…
– Вы знаете, первому следователю не стала говорить, – продолжала журчать потерпевшая, все так же, ровно, размеренно и радостно, словно рассказывает не о том, как ее ограбили, а просто сказку. – А тут Черный Человек сказал, что вам можно все рассказать.
Следователь оторвалась от записи и посмотрела в глаза Белкиной. Она хотела спросить, наконец, про черного человека, но тут Белкина всплеснула руками.
– Ах, нет! Я все перепутала! Вы знаете, я такая путаница! Меня и баба Галя ругает, говорит, зачем я так путаю, когда болтаю!
– Так что вы перепутали? – уточнила следователь.
– Ну, как же! Он ведь сказал, не можно, а нужно! Мне нужно вам все рассказать!
Следователь сделала максимально серьезное лицо и ответила:
– Конечно. Вам можно и нужно мне рассказать все!
– Да-да, – Белкина прикрыла глаза, – сейчас, сейчас. Я только вспомню, как надо говорить. У вас же говорят правильно, а я так не умею.
– Говорите, как умеете, – следователь улыбнулась, правда, слегка фальшиво.
– У меня украли перо, – сказала Белкина и открыла глаза. Поймала взгляд следователя, и вдруг Рыбкина отчётливо увидела это перо.
Оранжевое, жёлтое и алое, лоскут пламени, полупрозрачное и призрачное.
– Это перо Жар-Птицы, и без него я не могу ее позвать. Без него мне темно и страшно, и я не могу ходить в тот Лес.
– То есть, погодите, – следователь с трудом оторвалась от чудесного видения и попыталась вернуться к реализму. – Вы использовали это перо для своих психо-магических практик?
– Пси… не знаю, – девушка захлопали большими ресницами. Совсем не к месту вспомнилась песня – “хлопай ресницами и взлетай”…
“Хотя, почему не к месту? – подумала Рыбкина, – эта Белка и в самом выглядит, словно уже улетела!”
– Я просто уходила в волшебный лес, и звала Жар-Птицу, – объяснила Белкина так, непринужденно, будто это самое обычное дело – волшебный лес, жар-птицы… – Но теперь у меня нет пера, и я не знаю, что делать. Без пера, без Жар-Птицы, без чудесных деревьев…
Тон у нее оставался все таким же, радостно-небрежным, но щекам вдруг покатились слезы. И так же быстро прекратились.
– Он пришел, и что-то сделал, – сказала Белкина. – Я упала и лежала. Но все видела, не глазами, а во сне. Он был высокий-высокий, и на голове у него были рога. А рядом с ним шла тень. Я очень испугалась! Я решила позвать Жар-Птицу, она-то точно тень прогонит, но едва я достала Перо, как тень выхватила его из руки и убежала.
Рыбкина с усилием потерла лицо и кивнула. Пока девушка говорила, она видела происходящее почти наяву – и рогатого здоровяка, и тень рядом с ним.
Следователь аккуратно записала все это в протокол допроса, но какие выводы можно сделать из этого, кроме того, что Белкина совсем долбанулась?
***
А началось все вполне буднично.
Рыбкина смотрела на потерпевшего, а тот явно никак не мог прийти в себя. Тряс головой, поминутно поддергивал пижамные штаны, смотрел по сторонам с таким видом, словно спрашивал себя, как он здесь очутился.
– Итак, – сказала Рыбкина, чтобы вернуть мужика к действительности, – ваше имя?
– Славик… Мирослав… – пробормотал потерпевший, потом вспомнил, кто перед ним и голосом, все еще слабым, но уже намного серьезнее, поправился: – Черепанов, Мирослав Кириллович.
Рыбкина все пыталась понять, где она видела этого дядьку. Это было совсем далеко от всякого криминала, где-то, почти в другом мире…
– Расскажите мне подробно, – сказала следователь, – что произошло?
– Я вернулся домой, – Черепанов потер лицо, снова посмотрел по сторонам. – Около одиннадцати. Собирался лечь спать. Подошел к своей двери… а потом… не помню.
– Вы открыли дверь? – спросила Рыбкина, хотя уже знала, что замок был выломан. Причем, очень странно – разбит оказался только замок, а двери рядом не тронуты.
– Не помню, – ответил Черепанов. – Туман какой-то в голове… Это какой-то наркотик?
– Экспертиза покажет, – ответила Рыбкина. – А вы постарайтесь все же вспомнить. Откуда вы пришли так поздно?
– Глупо как-то вышло, – невпопад ответил Черепанов. Подумал, потом снова тряхнул головой. – Да, откуда… откуда? Я пришел от Коли. Мы немного выпили за встречу…
– Немного? – уточнила Рыбкина.
– Бутылочку рома, – ответил Черепанов. – Мы, как-никак, не виделись больше года. Ну, как я застрял в Нигерии.
Он вдруг засмеялся.
– Вы знаете, Коля был уверен, что я там пропал. Совсем. Даже помянуть меня успел – там дикие места, связи нет, люди бегают голые, но с автоматами…
– А что вы там делали? – уточнила Рыбкина. Вроде бы, это не имело никакого отношения к делу, но внутреннее чувство считало, что имело, и еще какое.
– Концерт, – ответил просто Черепанов. Пока он рассказывал, лицо его немного порозовело и ожило, и речь стала более уверенной. – Я дирижер. Мы приехали в Лагос, дали концерт. Потом кому-то в в посольстве пришла в голову мысль дать концерт вождям племен, и мы поехали куда-то в глушь. Вы знаете, там совершенная глухомань, джунгли, змеи, ядовитые пауки… Впрочем, вам, наверное, неинтересно.
Рыбкина кивнула. Пожалуй, это и в самом деле, была посторонняя информация, хотя внутреннее чувство подсказывало, что нет, что все это важно. Может быть, важнее даже, чем анализ крови на предмет наркотиков и экспертиза дверного замка.
– Скажите, у вас что-то пропало из квартиры? – спросила Рыбкина. – Не спешите, посмотрите.
Черепанов встал. Теперь он стоял намного тверже, чем в начале разговора.
Осмотрелся по сторонам, словно впервые увидел собственную квартиру.
– Мда… протянул он, и Рыбкина мысленно согласилась.
Квартиру разгромили. Шкаф опрокинут, все вещи из него разбросаны по полу. Ноутбук сброшен со стола и раздавлен, словно на него поставили тяжелую гирю, а потом забрали.
“Копыто, – подсказал внутренний голос, – на него наступили копытом.”
Черепанов медленно пошел по комнате. Остановился над ноутбуком, пробормотал неразборчивое ругательство. Глянул на окно. Потом что-то вспомнил, поспешно оглянулся на пустую стену.
Рыбкина проследила за взглядом, увидела, что там, кажется, что-то висело. Недавно – обои были того же цвета, что и вокруг.
Черепанов подошёл потрогал стену, будто попавшее могло стать невидимым. Потом наклонился, посмотрел на полу вокруг.
– Что-то потеряли? – уточнила Рыбкина, хотя и так было видно, что да, пропало что-то важное для хозяина дома.
– Ерунда, – ответил Черепанов, но таким голосом, словно сомневался в своих словах. – Сувенир. Из Нигерии, да… как раз оттуда…
– Какой сувенир? – уточнила Рыбкина.
– Бубен, – Черепанов потёр виски, сморщился, как от кислого. – Мой бубен.
Помолчал, а потом вдруг начал рассказывать.
– Понимаете, после концерта… неловко было отказывать, и мы пошли на праздник. Вождям очень понравилось, и кто-то стал показывать их, местные танцы и музыку. Красиво, да. Мы тоже танцевали с ними… и играли, я играл. Скрипка, флейта. Виталик попробовал арфу, но что-то не пошло. А я бил в барабан. Бил, все пели и смеялись, а потом…
Черепанов замолчал и строго, испытующе посмотрел на следователя.
“Стоит ли тебе говорить? – спрашивал его взгляд. – Поверишь ли?”
– Потом, – медленно продолжил он наконец, – меня укусила какая-то местная тварь. Ядовитая. Глушь, джунгли, администратор в панике, я в отключке… Вместо больницы отнесли меня к местному колдуну, он меня и выходил. А потом подарил бубен. Когда… – он на мгновение замялся, – когда я уезжал. На прощание.
– А теперь его украли? – уточнила следователь.
Черепанов молча кивнул.
– Вещь дорогая? – продолжила спрашивать Рыбкина.
– Как вам сказать… – замялся дирижёр, и Рыбкина вспомнила анекдот про “барабан Страдивари”, и она удержалась, чтоб не рассмеяться в голос.
***
– Ты, – сказал полковник, – рыба ещё молодая. Почти малёк! Тебе бы подрасти… Уверена?
– Да, Владимир Кириллович, – ответила Рыбкина. – Налицо связь. Все ограбления сделаны очень похоже. Да вы и сами видели.
– Видел, – полковник нахмурился. – Но шесть дел… ерундовых, конечно, но тебе, рыба, хочется в самом начале своей карьеры шесть висяков собрать? Там же все дела копеечные, хулиганство одно.
Рыбкина пожала плечами. Что тут ответить? Понятно, что дела сомнительные, что за раскрытие не сильно похвалят, а за провал будут долго нудеть. И все же, что-то смущало ее.
Наверное то, что всех потерпевших ее внутреннее зрение видело почти родичами. Все они… что-то могли.
Дирижер с бубном – он не говорил, но Рыбкина была уверена, что африканский колдун научил его чему-то своему, и бубен подарил не просто так.
Чокнутая девица, что во сне скакала по веткам в Волшебном Лесу, а заодно предвидела всякие мелочи.
Парень, что торговал оккультными вещичками – с этим разобраться сложнее, большая часть его товара – чистые сувенирчики, и все же, внутреннее око видело в нем таинственную силу.
Мужик, охранник в супермаркете – казалось бы, куда прозаичнее? И все же, Рыбкина видела в нем что-то дикое, первобытное и даже слегка страшное.
Толстая тетка с колодой карт Таро – тут и так все понятно.
И, наконец, вчерашний студент, а ныне оккультист и, возможно, сатанист.
Один лишь список наводит на размышления. К сожалению, почти все они скромно умолчали о том, что было похищено, а значит, предстоит встретиться со всеми и выяснить.
Глава 2
Маленькая лампочка еле разгоняла темноту погреба. Пахло прелой землёй. Лестница скрипела под каждым шагом.
Коростень медленно спустился в погреб.
– Ты куда это, на ночь-то глядя? – окликнула сверху жена. Коростень только мотнул головой и промолчал.
Взял с полки небольшую банку с темной жидкостью. Покачал в руке, приложил к уху, покачал ещё. Кивнул.
– Ты куда это? – повторила жена.
– Надо, мать, – негромко ответил Коростень. Лестница снова заскрипела под ногами.
Жена посмотрела на банку и покачала головой.
– Надо, мать, – повторил Коростень.
На свету жидкость в банке оказалась почти прозрачной и чуть желтоватой.
Жена отвернулась и пошла на кухню.
Коростень поставил банку на стол, открыл. По комнате поплыл запах крепкого самогона и лесных трав.
– Дедушка лесной, – пробормотал Коростень, – благо тебе за твои подарочки…
Глянул в окно. Там темнота, ничего не видно, только на миг показалось, что светятся во мраке два больших, чуть вытянутых глаза. Но тут же стало ясно, что это всего лишь отражение лампы в оконных стеклах. Стеклопакет двойной, и отражения два. Ничего необычного.
Коростень медленно, аккуратно, как ценное лекарство, налил самогон в стакан. До краев.
Жена вошла, молча поставила рядом тарелку с салом и черным хлебом. Поджала губы, пошла прочь, но у двери остановилась.
– Ты уж осторожен будь, – сказала она, – берегись.
– Надо, мать, – ответил Коростень и положил свои руки на стол.
Дверь закрылась за спиной жены.
Коростень прикрыл глаза.
***
Имена не имели значения.
Он просто ходил “туда”. Осторожно, тихо-тихо, ведь он так и не набрался сил и отваги бросить вызов и заполучить себе побратима “там”, а значит, приходил туда маленьким, голым и слабым. Прежде хотя бы нож у него был, а теперь и его украли.
“Там” высокие живые деревья. Там свирепые звери. Там – самый первобытный лес, там живут духи, там место великой силы… вот только сам Коростень знал о себе, что он слаб.
Рука невольно потянулась туда, где обычно лежал нож, но взяла лишь пустоту.
Коростень поджал губы.
Но ответы о том, кто и куда забрал его силу, можно было найти лишь там.
Нож. Сделанный своими руками из небесного железа, напоенный собственной кровью, выкованный в огне в сердце леса – он обладал силой. Нож переходил вместе с колдуном, нож был хранителем Коростеня. Через нож можно было перевернуться и обернуться.
А теперь придется идти без оружия, без друзей… но по другому было нельзя.
***
В сенях застучали, жена неразборчиво кому-то что-то сказала. Возразила, кажется. Коростень нахмурился – собранность, и так зыбкая, рассыпалась.
Кто-то настаивал. Жена ответила. Голос незнакомый, женский и строгий.
Настойчивый.
Коростень встал, шагнул к двери.
– Кто там? – громко спросил он.
В дверях стояла какая-то девица, незнакомая, по виду, городская.
– Владимир Семенович Коростень? – спросила она.
Жена вздохнула, сделала шаг в сторону.
Коростень услышал во вздохе жены облегчение и раздражение, и только пожал плечами. Раздражение – она ведь пыталась предотвратить вторжение… но и облегчение. Теперь муж не пойдет в опасный поход на “ту сторону”. Посидит, поговорит… может, и обойдется как-нибудь.
– Я это, – сказал он вслух. – А вы кто?
– Меня зовут Марта, – ответила девица. – Я хотела с вами поговорить.
– На прием запишись, – мрачно ответил Коростень. Злился он не на девицу – на себя потому, что сам тоже испытывал это трусливое облегчение – не надо прямо сейчас идти в опасный поход. Чуть позже, потом. А может, и вовсе обойдется.
А оно не обойдется. Потому что если ты колдун, то не можешь такие вещи оставлять.
– Сейчас и запишусь, – дерзко ответила девица. – Я просто спросить хотела про шестое июля.
– А что шестое? – Коростень даже слегка растерялся, и тут же сообразил – это день, когда неизвестный украл нож. – Шестое?
– Да, – ответила девица.
– Из полиции? – спросил Коростень. – Я ж вам все уже рассказывал!
– Новые обстоятельства появились, – ответила девица.
– Так может, пройдете, да поговорите – сказала жена. – Чего на пороге стоять?
Коростень коротко кивнул.
– Проходите. У меня тут не прибрано…
Девица вошла в комнату, глянула на стол, на полный стакан и краюху хлеба, оглянулась на колдуна.
– Готовитесь к чему-то? – спросила она.
– И давно у нас в полицию ясновидцев набирают? – сказал Коростень.
– Я… ясно… – девушка немного растерялась, и Коростень засмеялся.
– А вы не знали? – он показал ей рукой на лавку, сам сел за стол. Аккуратно перелил настойку из стакана обратно в банку.
– О чем? – девушка явно пыталась собраться с мыслями, и задавала вопросы скорее, чтоб выиграть время, но Коростень не спеша заговорил.
Ему тоже надо было выиграть время.
Он рассказывал о магии и видениях.
И думал о том, что предмет силы украден, а знать о нем мог лишь тот, кто видит.
Он говорил о способностях и чудесных тварях.
И думал о том, что все они скрывают себя, но его собственное укрытие кто-то нашел.
Он говорил и смотрел, как слушает эта девица.
“Надо ли её убить? – думал Коростень. – Ведь как ловко совпало, никто не знал, а тут раз! И вот она, тут как тут…”
Он говорил о том, что чудес в городе куда больше, чем кажется, и не все они добры и красивы, и думал о том, что пожалуй, она и в самом деле не знает о собственной силе.
А это значит… значит это…
Коростень не был силен в этих играх. Эти знают то, те хотят этого… ложь, морок, туман…
Он знал, что многие колдуны находят в этом странное удовольствие, но сам хотел лишь заниматься своим маленьким делом.
– Давайте вернёмся к событиям шестого числа, – сказала гостья, когда Коростень сделал паузу в своем рассказе.
“Либо она отличная актриса, – подумал колдун, – либо… в любом случае, сейчас убивать не стоит.”
– А что шестого? – сказал он вслух. – Я участковому все уж рассказал. Шел домой, поздно вечером. Около дома на меня кто-то напал, оглушил и… пришел в себя, ничего не помню. Меня уже тащат в дом, и Верка, жена моя, хлопочет.
– Что у вас забрали? – спросила девица, и Коростень понял, что она догадывается. Не знает точно, но догадывается.
– Нож, – просто ответил он. – Небольшой железный нож, самодельный. Ерундовая пропажа…
– Но для вас очень важна, верно? – сказала девица.
Коростень хмыкнул.
– Вас как зовут?
Она, конечно, говорила уже, но так надо было.
– Рыбкина, Марта Федоровна, – ответила девица и полезла в карман за документами.
Коростень взял краюху хлеба, протянул ей.
– Ломай, Марта, – сказал он. Та удивлённо глянула на хлеб, потом в глаза колдуна. Отломила половину.
Коростень густо посыпал оба куска солью. Показал на тарелку с нарезанным салом.
– Это обряд какой-то? – спросила девушка.
Коростень кивнул, но вслух сказал:
– Мы просто переломили хлеб. И посыпали его солью. Мы не враги друг другу, верно?
Марта кивнула и откусила свой кусок.
Колдун откусил от своего. Медленно прожевал, проглотил.
– Важна, – ответил на вопрос, что Марта задала прежде. – Очень важна.
– Я, похоже, многого не знаю, – сказала девушка, – но я следователь. И я постараюсь найти ваш нож.
***
У дамы были ухоженные руки и яркие ногти. Лицо было бы красивым, если б не застывшее на нем выражение чуть удивленный обиды.
– Я прошу! Нет, я умоляю вас! – сказала она. – Разумеется, да! Я, разумеется, все рассказала. И что у меня забрали, и кто… ну, то есть…
Просила и умоляла она с прежним выражением лица, и от этого хотелось зевнуть и выключить телевизор. Слишком уж дама была похожа на героиню невыносимо тупого сериала.
– Мне передали, что у вас пропала колода карт, – сказала Рыбкина, подавив зевоту.
– Не просто карт! – тут у дамы даже проступили эмоции на лице. Обычная обида стала сердитой, а не удивлённой. – Не просто, а карты Таро! В них мудрость веков и традиция гадания!
– То есть, карты ценные? – уточнила Рыбкина.
– Конечно! – воскликнула дама, и тут опомнилась и залепетала: – Ну, то есть, конечно ценные, но я умоляю вас, не надо! Я совершенно не имею претензий. Все случившееся лишь мелкая неприятность. Кармический груз, астральные флюктуации…
– Вы боитесь? – спросила Рыбкина. – Кого?
Дама снова замкнулась, и на ее лицо вернулось прежнее бессмысленно-обиженное выражение.
– Я не боюсь, – ответила она. – Я разумно взвешиваю риски. Карты можно и другие найти, а голову… впрочем, неважно. Я не желаю иметь со всем этим ничего общего.
– Хорошо, я поняла, – ответила Рыбкина. – Если в ходе расследования мы найдем вашу колоду Таро, мы вам ее вернём.
Дама вздрогнула и посмотрела на следователя как-то настороженно. Словно из под маски выглянул маленький трусливый зверёк, пригляделся, принюхался и попытался понять, лакомство здесь или западня…
– Я могу идти? – спросила дама после минутной внутренней борьбы.
– Да, разумеется, – ответила Рыбкина и подписала пропуск.
Дама поднялась и величественно выплыла из кабинета. У выхода остановилась, оглянулась и негромко сказала:
– Вы можете видеть, но уверяю вас, на некоторые сущности лучше не смотреть.
– Не надо меня пугать, – спокойно ответила Рыбкина. – Не хотите говорить толком, не надо.
Она хотела добавить о том, что всё это таинственное словоблудие стоит оставить дамочкам, которым она гадает, но решила, что не стоит. Зачем? От Верещагиной ничего большего не добьешься, а пламенные слова хороши в книжках и кино.
Верещагина вышла.
***
– Ты в курсе, что за карты? – спросил Пал Палыч.
– Гадальные какие-то, – ответила Рыбкина.
Палыч, по прозвищу Динозавр, пожилой дядька, которого, по-хорошему, давно следовало отправить на пенсию. Владимир Кириллович выдал ей Палыча, как он выразился, для передачи опыта. Динозавр и в самом деле сразу взял на себя кучу рутины – писал одно и другое, напоминал о времени обеда, рассказывал сплетни, что ходят по отделению.
– Я в телевизоре смотрел, что на картах нынче не гадают, – сказал Динозавр. – Палочки какие-то кидают.
– Да глупости это все, – ответила Рыбкина. – Хотя, тетки к ней ходят, и деньги платят.
– Ага, – сказал Динозавр. – Костюмчик у ней недешевый. А взяли только колоду старинных карт.
Рыбкина кивнула. Она и сама об этом думала и никак не могла увязать одно с другим.
Ясно, что преступник делал что-то волшебное и недоброе, но тут перед Рыбкиной открывалась бездна ее невежества.
Что она знала о всех этих чарах? Ничего. Совсем ничего.
– Поеду я, Пал Палыч, – сказала она. – Попробую с Ильиным ещё поговорить. Кажется мне, что когда мы людей сюда зовём, они замыкаются и молчат.
– А к ним ко всем не накатаешься, – ответил Динозавр. – Воля твоя. Ты ж, Рыба, ведущий по этому делу. Мне тут поработать или с тобой?
“Больно нужен ты мне с собой, – подумала Рыбкина, – с дурацкими вопросами.”
Дар здорово помогал ей в работе, но видения и предчувствия в протокол не запишешь. Она потому и старалась никому об этом не говорить, чтоб не давать самой себе послабления – что бы ни подсказывало внутреннее чувство, все равно надо проверить и собрать доказательства. А дар покажет, где копать.
Но в то же время, от постороннего человека она все время ждала пренебрежительного отношения. Битва экстрасенсов, шарлатанство, да и просто “ты чего курила, рыба?”…
– Вы, Пал Палыч, оформите сегодняшний допрос и подшейте в дело. А я вернусь, ещё бумажек привезу, – ответила она. Обижать пожилого Динозавра не хотелось, но не тащить же его с собой. К счастью, Динозавр и сам не рвался в походы. От слов Рыбкиной он заметно повеселел и кивнул.
