Арон не сразу, но все-таки обзавелся собственным домом. Он, как и хотел, вырубил его в скале, рядом с водопадом. Под тем самым местом, откуда смотрел на долину каждый раз, когда что-то планировал. Но сейчас, опираясь на массивные деревянные перила, в последних лучах заката, он просто любовался своим творением. Скалистые стены долины светились огнями. Теперь они были испещрены лестницами, и переходами. В ангарах суетились люди, в мастерских что-то искрило, в озере резвились подросшие дети. Люди, которые наконец в себя поверили, сплоченные общей идеей теперь сами решали, что делать. Эзрин, как и прежде оставалась вождем племени. Кили стала ее правой рукой. Они отлично справлялись с возникающими проблемами. Думали своей головой. Арон уже почти не вмешивался. Хотя глаза и уши у него были везде.

Эсхил, сделал себе тело, с разрешения Арона. И теперь не выделялся среди членов племени. Он весь погрузился в общение. Горячо участвовал в обсуждениях. Люди, теперь напрямую приходили к нему со своими проблемами и предложениями. Кроме того, он досконально изучил панцирных волков, и использовал их грозный вид по назначению. Оказалось, что если отделить группу волков от стаи, и держать по одиночке, то они пригодны к приручению. Аппетит у них не такой уж и зверский, если кормить регулярно, и не обязательно мясом. Звери оказались не только умны, но и всеядны. Кстати, хладнокровными они были только в теплое время года. Поначалу, Эсхил чипировал их, контролируя все движения и повадки. Но, оказалось, что это не обязательно, потому что животные способны испытывать привязанность. Так появились первые волчьи наездники и наездницы. Женщинам волки почему-то поддавались охотнее. Плато и внешние окрестности города нужно было контролировать. Они и занялись патрулированием.

Сольвейг с подрастающим сыном перебралась в долину, чему Арон несказанно обрадовался. Хотя, первое время сильно переживал за своих людей, памятуя ее бурную молодость. Но, казалось, ее это совсем не трогало. Напротив, как и Эсхил в свое время, она нашла радость в общении. Люди, уже привыкшие к соседству одной крылатой девы, ничуть не комплексовали, общаясь легко, но с уважением. Особенно внимание Сольвейг привлекла Кили. Она все время ее тискала. То усаживала к себе на колени, то подкрадывалась незаметно. Все время норовила прижать ее, подтянуть к себе поближе. Кили по началу была в шоке от такого отношения, и даже пряталась. Но со временем, в ней расцвела сначала робкая, а потом и весьма заметная взаимность. Чего только Сольвейг с ней не делала, в силу своей открывшейся любвеобильности. Пару раз Арон даже выгонял их из своей постели. Признаться, его это забавляло.

Дети Арона росли и в белых горах, но в их воспитание он не вмешивался. Крылатая братья тоже не особо баловала его своим вниманием. Пожалуй, только Аделина частенько прилетала в гости, иногда притаскивая за собой то Асту, то Далию. Эсхил понемногу разобрался в их технологиях и привел в порядок почти всю технику. Теперь крылатый король со своей королевой навещали дочь и кузнеца прилетая на своей шикарной золотистой посудине. Все, казалось, были по-своему счастливы. И лишь в глазах Уны Арон все чаще читал грусть и тоску по любимому. Глядя на них с Сольвейг, она, конечно, радовалась. Но это же ее и печалило. Ведь ее поседевший сын был так похож на своего отца… Конечно, Арон видел, как она мучается, как плачет ночами. Но… этим горем он поделать ничего не мог.

Странное предчувствие поселилось в душе Арона. Вот уже несколько лет он покидал долину с торговцем и двумя бывшими охотниками, к тому времени ставшими виртуозами в деле шпионажа и маскировки. Основной целью таких вылазок был поиск людей, не нашедших своего места в привычном средневековом мире. Происходило это так:

Группа разведчиков под видом торговли выискивала людей, которые подходили под нужное описание. Собирали слухи, проверяли сплетни и наговоры. Потом, когда кандидатов набиралось несколько человек, к ним присоединялся сам Арон. В круг его интересов входили бродячие ремесленники, лекари, те, кого считали ведьмаками или ведьмами. В общем, люди неординарные. Конечно, подходил не каждый. Но каждого нужно было проверить.

Так в долине появился святой отец. Мудрый лысоватый старец, которого преследовала своя же церковь за его крамольные прямолинейные высказывания. Чем-то он напоминал Хаука, был весьма неординарен и имел талант в том, что Эсхил называл психологией. Элгар – так его звали, в прямом смысле слова лечил души людей. Прогонял из них зависть, гнев, злобу, и наставлял на путь процветания. Население долины росло и качество это было незаменимым. Для Элгара построили маленькую церковь, где он смог общаться со своим – добрым Богом. Он хоть и был адептом церкви милосердия, о «милосердии» которой ходили жуткие слухи, но искренне считал, что братья его заблудились в слепом подчинении патриархам.

Таким же образом появились и бродячие музыканты. Две прекрасные девы и угрюмый парень с невероятным, проникновенным голосом. Они спасались бегством от феодала, положившего похотливый глаз на всю троицу. С их появлением в долину пришло веселье.

Впервые в своей жизни, Арон встретил гномов. Талантливый мастер, знающий толк в камнях перебивался с хлеба на воду терпя унижения от людей и работая за бесценок, лишь бы дети его и жена не голодали. Мастер по началу отнесся с недоверием к предложению незнакомца, но, когда побывал в долине, вернулся за семьей в тот же вечер.

В одну из вылазок, Арон выкрал из борделя светлокожую эльфийку. Ее привезли из далеких северных лесов, где племя ее почти истребили. Таких девиц народ здешний не видел, а потому от желающих не было отбоя, и деньги в карман трактирщика текли рекою. На предложение продать девку тот не согласился. Пришлось действовать по-другому. Она единственная, чьего согласия Арон не спрашивал. Дева сия пребывала в ужасающем состоянии. Пришлось везти ее в скалы и помещать в реактор, чтобы очистить многострадальное тело от ран и всей накопившейся скверны. Эльфийка так и не сказала своего имени. Попав в долину, она почему-то попросила новое имя у Уны, видимо приняв за ангела. Та, недолго думая окрестила ее Трин. На сколько Арон понимал в именах, это означало – чистая. Что его мать хотела этим сказать – осталось загадкой.

Уникальные качества эльфийки раскрылись позже. Она обладала тем, чего Ароне не понимал и боялся – магией. Но, к счастью, сила эта питала невероятный дар исцелять и волшебным образом действовать на растения. Урожай в долине удвоился…. Так Арон поднял население своего городка почти до ста человек, и это не считая детей.

Но главный сюрприз ждал его куда позже. Разведчики сообщили о странном северянине, появившемся в этих краях. Он явно не вписывался в общую картину мироздания и подходил под его запросы. К тому же его активно разыскивали другие северяне, и нужно было торопиться. Узнав об этом, Арон испытал непривычное волнение.

Путь был не близким. Как Арон не старался уничтожить следы своего пребывания в родном селении, его все же стала разыскивала церковь. А потому приходилось соблюдать осторожность. Передвигались торговым обозом или на лошадях. Временами обходили посты королевской стражи. Через три дня группа добралась до прибрежного города. Небо хмурилось и было уже темным. Северянин засел в дальней от порта таверне, в самом темном ее углу. Арон сразу заметил, что тот серьезно ранен. Перемотанные грязной тканью ребра украшали пятна проступающей крови.

Северянин был крупным, крепким. Выбритая голова и руки испещрены рунами и орнаментарными татуировками. Усталый взгляд его серых глаз показался кузнецу до боли знакомым. Не смотря на суровое лицо, потрепанную, просоленную морскими ветрами одежду и застарелые шрамы, мужчина был довольно молод. Эсхил сообщил, что ему от силы лет восемнадцать – двадцать.

– Говорят, ты кузнец? – прямо спросил Арон.

Парень здоровой рукой вытащил из-за стула боевой топор и звучно выложил его на стол. Арон вздрогнул… Топор был отлично заточен, имел длинную рукоять и украшенное филигранным орнаментом лезвие из вороненого металла. Арон взял топор в руки и щелкнул пальцем по лезвию. Оно отозвалось легким мелодичным звоном. А такой звон присущ только отличной легированной стали. Этот топор был, конечно, другим, но сильно напоминал Арону его собственный, доставшийся от отца.

– Где взял? – спросил Арон стараясь не выказать удивления.

– Метеоритное железо, немного графита, немного кобальта, и старые корабельные гвозди. Чернил топленым китовым жиром.

– Не дурно… Так как, говоришь тебя зовут?

Парню не дали ответить. В таверну ворвались несколько взбешенных северян. С руганью и криками они ринулись сразу в угол. Раненый парень с неожиданной прытью подскочил на ноги. Здоровой рукой он поднял круглый дубовый стол и со всего маха обрушил его на нападающих. Двое северян выбыли из игры сразу.

– Так ты поможешь?! – крикнул он, не глядя на Арона.

– Придется… – согласился тот вскакивая со стула.

– Только убивать не надо. Эти люди мне не чужие.

Арон где-то это уже слышал. Не теряя превосходства во внезапности, он, лихо орудуя стулом, обезоружил еще двоих воинов и отправил в царство грез двумя короткими ударами. Поравнявшись с последним, самым молодым воином, раненый парень просто отобрал у того клинок и бросил на пол. Возражений не последовало. Дабы избежать погони и замести следы пятерых дебоширов связали и забрали с собой. Хозяина таверны припугнули и щедро заплатили за молчание.

Глава 37. Подозрения

По пути домой парню стало совсем худо. Пришлось вызывать транспорт. Несколько дней молодой северянин провел в бреду. Раны его были не смертельны, но он потерял много сил, крови и не спал несколько суток. Состояние его было серьезным. Можно было поместить парня в реактор, но надо было делать это сразу. Время было упущено и перевозить его в таком состоянии стало опасно. Эсхил сделал все что мог, но этого оказалось мало. В ход пошла нетрадиционная медицина. Арон несколько раз пробовал применить свои силы, но, почему-то ничего не получилось. Следующей на очереди была Трин. Ее метод был странным, ибо лечение проходило голышом. Светлокожая эльфийка провела в обнимку с парнем целые сутки, исцеляя его близостью своего тела. Она осунулась и заметно похудела. Ее и без того светлая кожа стала иссини белой. Было в пору задуматься и о ее здоровье… Однако она смогла облегчить страдания, сказав, что у парня сильная воля, которая сопротивляется любому вмешательству, и все решит только время…

Новый гость, к удивлению Арона, привлек к себе внимание Уны. Его мудрая мать подошла к делу серьезно. Она буквально вцепилась в жизнь этого парня своими когтями, не позволяя душе покинуть израненное тело. Она с дисциплиной бывалого воина меняла повязки, выдавливала гной и промывала раны, если это было необходимо. Двое или трое суток она совсем от него не отходила. Уна была спокойна, светла и всем своим естеством излучала странную, ощутимую почти физически решимость. Арона это поразило. Такой он ее не видел. Несколько раз к ней заглядывала эльфийка. Потеряв много сил, она не могла помочь радикально, но приносила парню хоть и временное, но облегчение. Эсхил со своей стороны тоже прилагал усилия. Его искренне удивляло, что лекарства не приносят должного эффекта.

Только спустя неделю к парню вернулось сознание. Ночью он перестал стонать и дыхание его стало ровным. Эсхил сказал, что кризис миновал, и теперь можно расслабиться. Но Уна уходить не желала. Проснулась она под утро, от того, что кто-то взял ее за руку. Северянин смотрел на нее светлым, пронзительным взглядом, и радостно улыбался. Странно, но это было приятно. Медленно встав на ноги, парень расправил сильные плечи и потянулся, громко хрустя суставами. Однако ребра еще не зажили и причиняли заметную боль. Осмотрев свои повязки, он переключил все внимание на Уну. Казалось, северянина вовсе не удивляло то, что он проснулся в одной постели с крылатой девой. Смутившись, Уна закуталась в крылья и забралась с ногами на кровать.

Прошло еще несколько дней. У гостя появился волчий аппетит и дела его пошли на лад. Немного окрепнув, Кеннет, решил прогуляться в сопровождении Уны. Внимание его сразу привлекла кузница. Арон построил ее первой, но по чести сказать до нее почти никому не было дела. Все его время занимали другие, более глобальные заботы, а жители деревни побаивались входить туда без особой нужды. Арон уже и забыл, когда в последний раз вдыхал запах гари и слышал звон металла. Кеннет вел себя на удивление спокойно. Он ни выказывал ни злости, ни раздражения, ни задавал вопросов. Он целыми днями стоял у наковальни, обдаваемый жаром горна. Кеннет легко освоился и постепенно принимался за дело. Братья Кеннета тоже не сидели без дела. Что с ними делать, Арон пока не решил, а потому под надзором солдат Эсхила они трудились в полях и на фермах. Передвигаться в пределах долины они могли свободно, но близко к Кеннету их не подпускали.

Вскоре странным кузнецом всерьез озаботился Эсхил. Новый человек, не смотря на относительно юный возраст без труда освоил технологичные станки и ручной инструмент. Такого проворного специалиста в долине явно не хватало. Спустя месяц Кеннет приобрел среди жителей довольно хорошую репутацию, хоть был угрюм и крайне немногословен. Северяне жили в суровых условиях и быстро взрослели. Не смотря на грозный вид, татуировки на лице и шрамы, дети его совершенно не боялись. Более того, он тайком от всех стал делать для них кое какие игрушки. Как Арон сам до этого не догадался!?

Сольвейг, с жадным интересом изучавшая каждого кто попадал в долину, быстро потеряла интерес к новому человеку. Видимо на это повлияло нетипичное поведение Уны. Хотя, его татуировки ее вдохновили. Она предложила и Арону сделать такие. Но тот наотрез отказался, предложив сделать их Кили. А вот Уна – другое дело. Она явно решила взять парня под свое крыло. Ведь не даром она за него так ожесточенно билась. Арона сначала это раздражало, но потом, подумав, он решил, что так даже лучше. Мать его хоть и вела себя странно, но уже почти не грустила. На лице ее все чаще гостила улыбка. И доспехи она давно не носила. Угрюмый юноша ничуть не смущался такому вниманию. Напротив, он ловил каждое слово, что она проронила.

Так же странно происходило общение Кеннета с Эсхилом. Не вдаваясь в подробности, парень принял как должное то, что сознание всех странных солдат было единым. Хотя по началу его это заметно веселило. Видя, как один солдат наблюдает за ним, он кидал какой ни будь увесистый предмет в другого солдата, находящегося на приличном расстоянии, и тот неизменно ловил его. Дети, к несчастью солдат, быстро этот трюк переняли.

Для северянина, в принципе не было закрытых дверей в долине. Через два месяца он уже смело ковырялся в строительных машинах. Указывал новым соплеменникам на ошибки и объяснял живым языком то, что со слов Эсхила понять они были не в силах. Лихо управлялся с любыми инструментом. Вскоре, Эсхил под строгим присмотром, разрешил ему ковыряться и в крылатых машинах.

Что же до женщин… казалось, они его совсем не интересовали. Хотя в разговоре с ними он был неизменно вежлив и обходителен. Лишь общаясь с Уной, он заметно светлел лицом, и выглядел, как бы это сказать… сдержанно счастливым. Ангус в один из своих визитов тоже обратил на парня внимание. Даже изъявил желание пообщаться. Долго выспрашивал кто он, и откуда. Но получал неизменный вежливый ответ, что родом молодой кузнец с севера.

Со временем, весь скромный досуг Арона свелся к наблюдению. Он с интересом следил за тем, как, и что Кеннет делает. Он проникся к парню уважением. Из рук Кеннета одинаково охотно ели и лошади, и панцирные волки. Дети осаждали толпой его мастерскую, когда он начинал делать что-то новое. Уна теперь каждый день приносила ему хлеб, незамысловатую еду и молоко в кувшине, что само по себе смотрелось дико!

Кеннет бросал все дела, брал из ее рук хлеб и щедро одаривал своим вниманием. Она улыбалась рядом с ним. От былой печали ничего не осталось. Не трудно догадаться что вскоре в их отношениях появились и объятия. Уну словно магнитом тянуло к этому парню, и безответным этот порыв не оставался. Он так нежно придерживал ее за талию, что сомнений в его взаимности не оставалось.

Однако Арон совсем не желал, чтобы его матери разбили сердце. Да, все разговоры про широту взглядов и свободу нравов он уже слышал. Но здесь другой случай. Уне не одна сотня лет, а Кеннету всего восемнадцать. Для него это, возможно, будет ярким запоминающимся приключением на фоне прожитой им тяжелой, и полной опасностей жизни. Для нее же этот внезапный расцвет чувств может обернуться серьезным разочарованием. Что бы она потом ни говорила. Арон знал, как сильно бесстрашная Уна переживала расставание с Олафом. И этот молодой кузнец без сомнения напоминал ей о нем. Хотя… с другой стороны, может быть, именно этого ей и не хватало. Ведь она мудра и обладает огромным жизненным опытом. А вдруг он не прав, и Уна прекрасно все осознает, и хочет вырвать у судьбы то, что она не спешит дать в руки?

Несколько дней Арон взвешивал свои сомнения. Даже советовался с Сольвейг. Но та предлагала оставить все как есть. Он старался смотреть непредвзято и судить только исходя из фактов. Кеннет вроде бы был хорош. Делал все во благо, и трудился вместе со всеми в полную силу. Но уж слишком просто все у него шло. У тех людей, которых Арон привел раньше на подобные достижения ушли бы годы. Разве что гномы имели понятие о механизмах. Для них это не ново. Перешагнув через свои чувства, Арон решил, что пришло время положить конец сомнениям.

Вернувшись из очередной вылазки, Арон выспался. На следующий день, дождавшись момента, когда Уна принесет северянину поесть, Арон как бы невзначай, заглянул в кузницу. Кеннет сидел на наковальне и попивая молоко, уминал еще теплую лепешку. Рядом на полотенце красовались вареные яйца, сыр и перышки зеленого лука. Уна, присев на верстак, поглядывала на него с легкой улыбкой. Через окно светило яркое солнце, в воздухе парили еле заметные частички пыли.

– Ты наконец созрел для разговора? – в лоб спросил Кеннет.

– Вопросы накопились… – пожал Арон плечами.

– Хорошо. Знаешь, переплыв море, я сильно переоценил свои силы. Найди ты меня позже, и все бы пошло прахом… Эльфийка кстати здорово помогла. Хотел было поблагодарить ее, но она, как оказалось сильно не любит нашего брата.

– Такие как ты истребили ее племя, – резонно заметил Арон.

– Я слышал об этом, и в долгу не останусь. Ее стараниями боль ушла. А твоя чудесная мать… я не знаю как это выразить. Она словно схватила мою душу за шиворот и вернула в тело.

– Ей не привыкать делать что-то с силой. Чаще она помогает душам найти выход. Ну, по крайней мере так было. – уточнил Арон.

Он перевел взгляд на Уну, но та не повела и ухом.

– Знаю… – Рассмеялся парень. – Я все про нее знаю.

Кеннет, постучав яйцом о наковальню принялся снимать скорлупу. А Уна отвела глаза заранее зная о чем он сейчас скажет.

– Ведь если мужчина и женщина спят в одной постели, между ними не должно быть секретов?

– Вероятно… – смутился Арон его прямоте.

–Ты ведь пришел сюда, чтобы поговорить об этом?

Арон кивнул.

– Это для тебя проблема? Я имею в виду разницу в возрасте.

В лице Уны снова ни дрогнул ни один нерв. Разве что щек коснулась еле заметная краснота.

– Пойми правильно, не то, что бы я против…

– Но, дело не только в этом, да?

Оценив парня взглядом, Арон придержал заготовленную фразу. В глазах Кеннета светилась холодная уверенность. Арон понял, что оба они ждали его вопросов, и заготовили ворох ответов.

– Я знаю кто есть она, – Арон стал серьезнее. – Осталось узнать кто есть ты.

– Справедливо… – Кеннет дочистил яйцо и запихнул его в рот. Прожевав неспеша, он запил из кувшина.

Мать Арона оттолкнулась от верстака и подойдя к юноше, обняла его за плечи. Они переглянулись.

– Он поверит… – сказала она тихо.

Уна одарила сына долгим задумчивым взглядом и, сообщила:

– Это Олаф – твой отец.

Глава 38. Воскрешение из мертвых

– Олаф? – переспросил Арон.

– Да, милый. Тот самый Олаф, от которого я тебя родила.

– Ага… Интересная версия.

– Я не сошла с ума. В моем сердце любовь жила лишь однажды, и это чувство я ни с чем не спутаю. Сердце узнало его сразу, как только взяла его за руку, – ответила она спокойно.

– Это не совсем так, – поправил Кеннет. – Я был Олафом.

Арон с трудом подавил растущее внутри раздражение. В душе его просквозило холодом.

– Сын мой, – улыбнулась Уна. – Я ведь далеко не дура. Ты оскорбляешь меня недоверием. Если бы я почувствовала фальшь, то сама открутила бы ему голову. И, если я говорю, что перед тобой Олаф, значит у меня есть на то веские доказательства.

Арон взвесил каждое ее слово. Ничего не попишешь, по крайней мере, он ее выслушает. Звучит как бред, но заподозрить мать в наивности он не мог. Уна похлопала Кеннета по плечу, намекая что теперь его слово. Тот запил еду, вытер рот и неспеша прожевался.

– Твоя мать не совсем права, – начал он. – Имя мне Кеннет и дано оно было при рождении. Хотя с ранних лет в своих не детских снах я был Олафом. Ну или Бойдом для верности. Помнится так меня называли за седые волосы. поначалу сны были красивой сказкой на фоне жестокой реальности, пока в возрасте пяти лет я не попал в кузницу. Вот там то и оказалось, что грезы, хоть и были грезами, но знания давали совершенно реальные.

Арон потер шею, и провел рукой по волосам.

– Предположим, так и было. А кто были те люди что искали тебя?

– Я же говорил, – это мои родные братья. Я просил тебя не убивать их именно поэтому. Отец мой был жесток, но, когда я рос, братья были добры ко мне. Однако, так сложились обстоятельства, что они и были командой корабля, что приплыл сюда чтобы продать меня и еще несколько бедолаг в качестве рабов.

– Ты был рабом?

– Это наказание, – пояснил Кеннет. – Наш вождь так решил. В свое время я довольно-таки сильно чудил. Пытался сбегать, но меня быстро находили. Сам же все видел, как это делается. Я птица вольная, любознательная, а у них так не принято. Все должны подчиняться ярлу. По крайней мере до того момента, как осмелятся бросить ему вызов.

С пониманием ко мне относился только шаман племени. Он курил много разной травы, питался одной медовухой и частенько общался с духами. Шаман часто говаривал, что боги решили меня одарить, но немного перестарались, вложив столько знаний в такую маленькую и дурную голову. Шаман мудрый, он сказал мне затаится чтобы лет до семи дожить. А то люди стали шарахаться. У нас странных шибко не любят. Могут по-тихому придушить и в море бросить. Если ты не шаман, конечно. Но у нас уже был один.

Мать моя была трелом – рабыней и наложницей. А братья имеют родство только по отцу. Матери были разные. Ярл, невзлюбил меня сразу, но матушка была добрая. Хоть и зачали меня силой, но все же я был ей сыном. Кстати, отец купил ее где-то в этих местах. Она кормила меня остатками пищи с его стола и иногда, когда ярла подолгу не было, позволяла спать с собой в обнимку…

Кеннет взгрустнул мельком.

– Почему была? – спросила Уна.

– Умерла. Отец убил в пьяном бреду. Такое у северян в порядке вещей. Она была не единственно женой и не самой любимой. А нрав имела стойкий. Я пытался мстить и даже выбил ярлу глаз. Он хоть и гнида, но вину чувствовал. Убивать меня не стали, но били долго.

– Тебя не сильно жалели, – заметил Арон.

– А я о чем? Благо, что на то время стояла весна, хоть и северная. И убежав от сородичей в сотый раз я смог худо-бедно подлечиться. Но за весной и летом неизменно следуют дожди и зимы. Хоть я и обладал огромными знаниями, но все же был ребенком и не успел подготовиться. К тому же, меня все еще искали, а это не позволяло осесть на одном месте. Приняв единственно верное решение, я решил убраться подальше. Забрался тайком в большой ярик на пристани и там спрятался.

Уна рассказала мне о твоем чудесном воскрешении и нескольких месяцах небытия до этого. Примерно в то время мне было уже десять. Я, как и ты, был присмерти. Сказалось долгое пребывание на морозе, под лавкой ярика. Нашли меня не сразу, еще пара часов и было бы поздно. Вот тогда-то мы с тобой и встретились, Арон. Помнишь, я говорил тебе, что ничто в этом мире не пропадает бесследно?

Арон вздрогнул. Этого обстоятельства знать никто не мог. Арон никому кроме Эсхила об этом не рассказывал.

– Тогда личность Кеннета отошла на второй план. Он лежал в бреду, а сущность Олафа на время высвободилась…. Я тогда чудом не отморозил пальцы. Но меня выходили. Старый ярл соседнего селения был мудр, в меру добр, и не проявлял попусту своей жестокости. Он сразу понял кто я есть и что я сделал. На счастье он имел с отцом старые счеты и обратно меня не выдал. Позже я сполна отплатил ему. Уцелевшие пальцы крепко сжимали кузнечный молот. Кстати, именно тогда я выковал свой топор. Метеорит упал в долину очень кстати. Это было своего рода знамением.

– Невеселый рассказ, – заметил Арон.

– Хорошо, что хуже не было, – вздохнул Кеннет.

– Так что же было дальше? – увлеклась рассказом Уна. Видимо этого она еще не слышала.

– Однажды утром, когда я спал в кузнице, к берегу причалил корабль. Это были купцы, откуда бы вы думали? Из этих самых мест. Они говорили на своем языке, но понимал я их замечательно. За бочонком медовухи купцы с упоением рассказывали о своей родине. Тут то я и распрощался со своими иллюзиями окончательно. Они стали теперь реальностью.

Жить двумя жизнями становилось бременем, и при том, невыносимым. Я понял, что место мое здесь. Тем более что в родных краях меня ничто не держало.

Он грустно окинул взглядом Арона.

– Твоя судьба – это твоя судьба – сказал он. – У тебя теперь был Эсхил, и я особо не беспокоился. Но чувства, что я когда-то испытывал к твоей матери, захлестнули меня с невероятной силой. Я отчетливо понимал, что на это уйдет время. Но, она, по сути, бессмертна. Мы принадлежим к разным мирам, мне было десять, и я теперь иначе выглядел…. Но не смотря на все это, я во что бы то ни стало решил отыскать ее.

Купцы, конечно же отказались брать с собой странного мальчишку, знающего их язык, и живущего в кузнице. Но он как могли поделились координатами. Мне нарисовали на куске кожи приблизительную карту побережья, вдоль которого ходили морские караваны. Помогло это мало, и почти год у меня ушел на составление карты. Я помнил ее очертания, но при элементарном отсутствии бумаги и чернил это длилось мучительно долго. Я наблюдал за звездами по ночам, чтобы как можно точнее определиться со своим местоположением.

Когда я искал место, где разбить свой звездный корабль, запоминать местность цели не было. Эта планета не была первой, но, должна была стать для меня последней. Чтобы попасть на материк, мне нужно было приложить немало усилий. Главная беда заключалась в том, что кораблями, которые смогли бы осилить этот путь, владел только один человек. Жестокий, своенравный ярл – мой отец.

На подготовку детального плана и развитие своего тела ушло коло пяти лет. К шестнадцати годам я уже был выше и сильнее любого воина в деревне. Тренируясь сам я поднимал и их боевые умения. Я рассчитывал на то, что они помогут мне. Но к тому времени старый ярл умер, а с новым отношения не сложились. Все же, я был чужаком для них.

– А как ты снова попал к братьям? Тебя поймали?

– Черта с два бы они меня поймали! Это случилось по своей воле. Когда мне исполнилось семнадцать, и по рекам поплыл лед, я вернулся в родные места. Я от души померялся силами и проверил свои навыки на чужих шкурах. Но, гонора было много, а сил ребятам не доставало. Пришлось позволить братьям себя поймать. Узнали меня тоже не сразу, так что и подсказать тоже пришлось.

Потом план дал небольшую трещину: пришлось пожертвовать ребрами, которые мне тут же сломал отец. Но дальше все пошло как по маслу. В это время года наш вождь выходил в море, чтобы попасть на материк. Там он выгодно продавал пленников, как рабов, закупал заморский товар, и молоденьких женщин. Шамана я заранее предупредил и дал приличный кошель денег, чтобы его не посетила мысль рассказать все ярлу. Он спрятал на драккаре кое какие пожитки и мой топор. А потом, ссылаясь на духов, убедил отца меня продать. Ярл жесток, но деньги любит больше жизни. В общем, заковав меня в колодки, отец решил кем мне дальше быть. Теперь все шло как задумано. Осталось только доплыть.

– И где же сейчас твой отец? Разведчики говорили только о братьях, – уточнил Арон.

– В море. Я видел, как он упал за борт. Искать его не стали, да и бесполезно это. Не следовало в шторм столько пить. Ой и не хороший был человек…

Кеннет поморщился и промочил горло молоком из кувшина.

– Ну, а дальше дело было за малым. Даже рассказывать не интересно. Я освободился от колодок, немножечко пошумел, освободив для верности еще несколько человек. Не люблю рабство в любом его проявлении… Потом отыскал в суматохе свои пожитки и сошел на берег. К сожалению, оказалось, что, со сломанными ребрами далеко не уйти. Плавание было долгим, срастись из-за ежедневной гребли им никак не удавалось. Удивительно, как я легкие не проколол. Стало совсем худо. Это ставило под угрозу всю затею, а цель была так близка. Я слишком много думал о твоей матери и слишком мало о своем израненном теле.

Пока братья носились по округе в поисках других рабов, я отъедался в таверне и ждал. В море плохо кормили. Можно сказать, что мне повезло. Хозяин таверны, бывший коновал, он хорошо промыл раны. Наложил тугую повязку на ребра. Над кухней есть небольшой чердак, там я и схоронился. Проспал примерно сутки. Шаман, хоть и укурок конченый, но оказался человеком добрым. Вместе с моими вещами он спрятал на драккаре и пол кошеля монет, из тех, что я ему дал за молчание. Так что немного золота, серебра и меди у меня было. Без еды и питья не остался.

В своих снах я видел обрывки тех событий что с тобой происходили. И знал, что дом твой сгорел. Так же знал, что ты теперь знаком с матерью. Однако видения эти приходили в те моменты, когда меня одолевали болезни или раны были тяжелыми. Так что, картина была не полной. Я планировал отлежаться до тех пор, пока братья мои не уплывут, поправить немного здоровье и купить лошадь. Люди в этих местах знали и про белые горы, и про чертовы скалы. А значит, сами того не желая, братья доставили меня в нужное место.

Когда твои разведчики расспрашивали хозяина таверны, он вскользь проронил слово обо мне. Мы встретились, поговорили. Никаких гарантий мне не дали, но попросили подождать пару суток. Деваться все равно было некуда, в моем то состоянии. Ну, а что было дальше уже известно. Когда в таверну вошел ты, я растерялся. Не поверил в такое везение. Но спутать сына с кем-то еще было трудно. Ты похож на меня как мутное отражение в озере. Немного другой, но черты те же. Даже волосы твои стали седыми.