Пробравшись сквозь сонного охранника, Соломон оказался снаружи. Морозный декабрьский воздух жёг лёгкие, вода, несмотря на лютые морозы бурлила в Серебре, реке, что разрезала город Невск надвое. Соломону предстоял не слишком долгий путь – набережная открывалась сразу справа от Центрального корпуса «Зимы». Он свернул в ту сторону, спустился по длинной лестнице, прошёл несколько пешеходных переходов, вновь сошёл с ещё одной лестницы и, наконец, оказался на набережной. Миниатюрный кованый забор длинным змеем пустился по ней, обрамляя каждый изгиб, каждый поворот у буйной реки, лишь изредка прорезался лестницами, которые вели к воде. И тут и там находились деревяные резные беседки, одиноко стояли детские площадки, качели то и дело лениво поскрипывали своими цепями. Набережную утыкали десятки маленьких прилавков, где продавали кофе, шаурму, мороженное или бургеры. Несмотря на такую рань – десять утра, эти крошечные прилавки уже во всю работали. Вдалеке, там, где лестницы вели к холодным водам Серебра, слышался трёп мегафонов.
– Ждём вас на борту «Отважного»! – кричали на одной барке, которая лениво плескалась у берега.
– Ступайте на борт «Ярости»! – ревели в другой мегафон.
– Почувствуйте себя пиратом, ступи на «Одноглазого Джека»!
Одним словом, город оживал. По дорогам уже носились машины, ревя своими моторами. Люди тоже не спеша выползали наружу. Как заметил Соломон, многие из серой массы проникали в центральные ворота «Дворца» (так называли центральный корпус «Зимы»).
Аристарх стоял у одного из изгибов забора, который слегка выходил за пределы остальных, чуть дальше отходя к реке. Он был одет в свой чёрный, утеплённый китель, классический для всякого инквизитора. Рядовой глупец, наверняка мог бы подумать, что перед ним стоит простой часовой «Зимы», какие обычно патрулируют город Невск днём и ночью, но Соломон знал, что так горделиво и важно может держаться, пожалуй, только один человек.
– Доброго утречка, святейший, – сказал Старик, незаметно подкравшись к охотнику, – морозное утро, однако.
– Избавь меня от этой надутой лести, старик, – Аристарх поглядел на Соломона чёрными, почти что бездонными глазами. Он не отрывал взгляда от буйного речного потока, от отсветов солнца на воде, от снующих туда-сюда рыбацких лодок.
– Как скажешь, – пожал плечами Соломон и вдохнул свежести. – Абрахам сказал, ты прочёл моё письмо.
– Да, прочёл, – устало ответил Аристарх. – Значит, Каин пропал, Кир нас предал, а этот мальчишка… Мальчишка исчез в Язычнике?
– Да, – потряс головой Соломон, – и мои пташки поют, что в лесах сейчас очень неспокойно. Судя по всему, племя «Перуна» вырезали, а значит, эти лесные гадёныши снова начнут битвы за лидерство.
Аристарх потёр отросшую бороду и взглянул на Соломона. Старика от этого взгляда пробрало, но виду он не подал.
– Ты тратишь моё время зря. К чему мне знать, что там происходит в лесах? Поверь, старик, у меня своих дел по горло. Ты сказал, что этот парнишка представляет всем нам угрозу. Совсем ли ты выжил из ума?
Задул холодный ветер, и Соломон поёжился.
– Нет, не совсем. Я описал, что этот придурок учудил за последние несколько месяцев. Искажение пространства эта не шутка, Аристарх. И тебе ли об этом не знать.
– Ближе к сути.
– Ты должен убить мальчишку, вот и всё. Перед этим, конечно, стоит узнать, с кем он заключил этот злосчастный контракт. Вот всё, что я прошу.
Аристарх доброжелательно улыбнулся, но взгляд его выдавал оскал хищника на блеющую жертву.
– Ты, старик, решил приказывать мне?
– Это не приказ, а настоятельная просьба. – Нельзя шутить с этим монстром. Даже если Соломон приложит все свои силы, чтобы снести голову Аристарху, вряд ли он успеет проявить хоть десятую их часть. Не зря этот человек занимает лидирующий пост «Зимы». Но у старика было другое оружие – более изобретательное и острое, чем клинок или кулаки. – Ты можешь прислушаться к ней, а можешь плюнуть на неё, как всегда, это делаешь. Но я предыдущие ночи только и делал, что копался в архивах. И, знаешь, что я обнаружил? – Старик вынул из внутреннего кармана своей церковной рясы какой-то свёрток, совсем мятый и почти что крошечный.
– Будешь шантажировать меня листочком? – Аристарх улыбнулся своими белыми, как снег, зубами. – Старик, мне кажется, ты совсем из ума выжил. Ступай, если у тебя нет ко мне ничего дельного.
– Взгляни, что в нём написано, – настаивал Соломон, выдерживая тяжёлый, как свинец, взгляд. – Взгляни, может по-другому заговоришь.
Охотник взял листочек и развернул его. Глаза побежали по строчкам и лицо его на секунду, всего на одно мгновение, изменилось, приняв озадаченный, удивлённый, вид. В следующую секунду оно снова стало надменным и спокойным, но старику было достаточно и секунды.
– Это всего лишь совпадение, – сказал Аристарх, выбрасывая клочок бумаги в потоки бурной воды, – совпадение, которое ровным счётом ничего не значит.
– Как раз-таки значит, – усмехнулся Соломон и опёрся на кованый забор, втянув свежего воздуха. – Все наши проблемы растут из того, что ты тогда не завершил свою работу полностью, Цезарь.
– Не называй меня так, – прошипел Инквизитор с тем же холодом в голосе. – Работу я свою сделал даже больше, чем требовалось. После того дня мы все стали спать спокойнее. И не говори о своих проблемах, как будто они общие. Ты так жалок, что не можешь прикончить какого-то зелёного парнишку. По-твоему, у меня нет дел, старик? – Голос его начинал закипать. – Я не твоя мамаша, чтобы делать твою работу за тебя. Если интересен контракт этого мальчишки, сам обратись к Грехам. У тебя ведь есть выходы на них, верно? – Аристарх вперил в Соломона тяжёлый взгляд. – Думаю, тебе полезно будет промять кости. Ты обрюзг и пожирнел, да так, что не можешь самолично решать проблемы. Может тебе сиделку нанять? Какой позор! Вы все меня разочаровываете. И с каждым днём всё сильнее. А теперь пошёл вон, пошёл вон плести свои интриги. – Соломон только собрался уйти, прожёвывая горький вкус унижения, но Аристарх остановил его и сердце старика ушло в пятки. «Не показывай своего страха». – Если ты ещё раз посмеешь коснуться деталей того дела, твою голову скормят демонам завтра же. Хорошего дня, святейший.
Он выпалил эту речь и ушёл. Через несколько мгновений силуэт его пропал, будто растворившись в воздухе. Соломон выждал несколько минут и только потом громко выругался.
«Ещё как посмею… – язвительно думал он про себя, – ведь этот мальчишка, Виктор Зверев – твой единственный просчёт, твой единственный промах. Твой главный позор и твоя главная слабость».
Смеясь себе под нос, архиепископ Соломон скрылся в утреннем тумане.
Глава XXI. Тайное всегда становится явным II
– Плохая это идея, вот что я думаю.
– Всё будет нормально, говорю тебе. Не кипятись.
– Как можно не кипятиться, когда мы тут кровавое жертвоприношение устраиваем?
– М-м-м! МММ! Вмм!
Кинжал лежал на большом камне, скрючившись в позу младенца. Рот ему перевязали старой, вонючей и рваной тряпкой, стянув её на затылке. Чёрная дублёнка пленника изрядно изорвалась, сам он пропах мочой и потом, его испуганные, будто кроличьи глазки бегали туда-сюда. Руки и ноги тоже связали крепко двумя кожаными ремнями, которые сдёрнули с двух его бывших товарищей, которые теперь крепко спят в глубоком снегу. Однорукий и Виктор стояли тенями над ним, смотря на своего пленника, как на подопытную крысу. От этого сердце Кинжала сжималось всё сильнее, и тёплая струя мочи пустилась по ноге.
– Ты вообще уверен, что это делается так? – поинтересовался Однорукий, оглядывая алтарный камень. Внушительных размеров, в ширину как несколько автомобильных крыш, в высоту – почти доставал беловолосому до пояса. На древнем камне, прямо в центре, был вытесан символ сварожич – главный символ древлян племени «Сварога».
Быть может, когда-то этот лагерь и цвёл жизнью, но не теперь. Окружённый частоколом и по своей структуре напоминающий остроги предков, а также защищённый мощными барьерными печатями по всем сторонам света, этот лагерь, который на карте назывался «Искры», был совсем пуст. От былого величия остался только пепел и выжженная земля.
– Я знать не знаю, как приносить жертвы демонам, – ответил Виктор, – не моя это специальность.
– Твоя специальность – это заключать контракты с паханом Ада, – усмехнулся Однорукий. После того, как беловолосый узнал, Виктор то и дело терпел уколы и издёвки своего товарища.
«Ладно уж, пусть лучше шутит, чем боится, – решил про себя Виктор, – глядишь и я успокоюсь…»
– И что, будем вот так стоять? Ждать, когда этот вонючка в своём же дерьме коней двинет? – Однорукий задрал свою протезированную руку, будто угрожая пригвоздить пленника к холодному камню. Кинжал дрогнул и зажмурился. – Смотри-ка, боится. Как тебе в роли жертвы, а не охотника, сукин ты сын?
– Оставь его. – Виктор присел на камень поменьше, который стоял рядом с потемневшим от пожарища каменного изваяния бога Сварога.
К удивлению Виктора и Однорукого, это была полноценная статуя, в полтора-два раза выше человеческого роста, пестрящая реалистичностью и мелкими деталями. Это был высокий мужчина, широкоплечий, одетый в свободную рубаху, с коротким рукавом, из-под который виднелись налившиеся, мощные мышцы. Глубоко посаженные, мудрые глаза, сильные руки, сложенные вместе, они упирали огромных, титанических размеров кузнецкий молот в такую же громоздкую наковальню. Перед бога, по правую руку стоял алтарный камень, а по левую – на каменной, резной подставке, располагалось кострище. Длинные волосы, спадающие почти до плеч Сварога, были обхвачены обручем. Каждый волос, каждый палец, даже узоры на рубахе – всё было выполнено искусным мастером, и парни долго удивлённо рассматривали эту статую. Пламя, лизнувшее своего отца, покрыло сажей и тенью лицо Сварога, придав ему жуткий и суровый вид.
– Ладно, оставлю, – пожал плечами Однорукий. – Раз уж мы нихрена пока не делаем, скажи мне, умник, почему этот лагерь к чертям выжгли? Судя по карте, это один из пяти лагерей, пусть и не самый крупный.
Виктор оглянулся на спалённый острог. Куча сложенных из брёвен домов обратилась в пепел, оставив после себя только наваленные друг на друга истлевшие, чёрные и тонкие, изглоданные пламенем горелки. Четыре колодца, мелькавших и тут, и там, были раздроблены, а деревянные упоры, через которые поднимали воду, обратились пеплом и углём. Парень, оглядывая разруху, не раз замечал, что многие постройки и конструкции, будто срезали. Один из домов что-то пробило с чудовищной силой: в твёрдо сложенной из крупных брёвен конструкции зияла дыра, причём, сразу с двух сторон.
«Явно что-то вылетело. Только вот что?»
Несколько смотровых башен, которые то и дело перемежались с забором, сгорбились и почти что развалились. Но даже когда Виктор с Одноруким обшарили лагерь вдоль и поперёк в нём не нашлось даже намёка на жизнь или смерть. Несмотря на недавние следы яростной битвы, в лагере было пусто.
– Не знаю, не знаю, – пробормотал Виктор, оценивая обстановку. – Защитные барьеры мог разрушить только чертовски сильный техник. Можно было, конечно, сказать, что это наши солдаты постарались, но брехня это. Этот лагерь вроде как должны были штурмовать то ли ведьмы, то ли более опытные охотники из «Князя», но ведь трупов нет. Как будто кто-то ворвался, но перед этим…
– Всех вывели, – договорил за него Однорукий. – Тогда это вообще теряет смысл. Зачем кому-то выводить отсюда людей и потом всё к чертям крушить?
– Вероятно, дрязги внутри язычников. Ты – живой пример тому, что эти ребята с собой не могут договориться. Кощеевцы валят «молний», а те первых. И это только два их племени. А есть ещё «Яга», «Лихо», «Домовой», «Даждьбог», «Стрибог»… Чёрт ногу сломит в их взаимоотношениях.
– Ага, – подтвердил Однорукий. – А ещё чёрт ногу сломит в том, что ты сатанист чёртов тут задумал. Если ты хочешь принести его в жертву тому демону, – Беловолосый ткнул на дрожащего от холода и голода Кинжала, – то почему мы сейчас ошиваемся в лагере «Сварога»? Я тут связи не наблюдаю.
– А связи и нет, – Виктор взглянул на чистое голубое небо. Солнце светило во всю, но тепла особо не было. Сибирская зима, холодная и беспощадная. – Мы с тобой вообще играем в «Угадайку». Я ведь на самом деле знаю только то, что несколько месяцев назад тот стрёмный демон не получил последнюю жертву. А вот где этот демон сейчас, я понятия не имею. У нас есть только информация о том, что Когнос сейчас где-то в этих лесах и рьяно воюет с язычниками. Быть может, всё это, – Виктор обвёл выжженный лагерь руками, – его работа.
– Ты знаешь, что-то про этого демона?
– Какие-то крохи информации. Когда я только смог зарыться в библиотеке, то активно шерстил всё, что мог, надеясь по памяти отыскать хоть что-то по этому демону, но бесполезно. Но теперь, зная имя демона, кое-что складывается.
– Не томи, пока я тебе клинком по голове не пригрел.
– Когнос. Это демон первого порядка, герцог. Существо крайне древнее. Когда я копошился в библиотеке, то как-то натыкался на имя Когнос, но внешне тот демон выглядел более… человечным, что ли, – Виктор вспомнил трясущиеся головы, обтянутое древними тканями длинное, тело, парящее над землёй… Страх ненадолго сжал его сердце чёрными пальцами. – Но как видно, демон эволюционировал с годами. Та книга была переписанной египетской хроникой демонологии от 800 года н.э., видать, много изменилось.
– Египетской?
– Именно. – Виктор снял фляжку с водой, которую умыкнул у почившего Змея и отпил. Холод обжёг лёгкие, но сладость от утоления жажды была приятнее. – Как писал автор оригинальной хроники, этому ублюдку поклонялись отдельные, чаще всего нищие группы египтян долгие столетия, пока один из фараонов, не перерезал всех оккультистов и не сбросил их тела в глубокие воды Нила. Влияние демона значительно ослабло, но, как описывалось далее, на того фараона напала жуткая болезнь и он ходил сам не свой. Как-то к нему пожаловала служанка для утех и только во время соития поняла, что сношается с трупом. Только тогда народ Египта узнал, что ими правит одержимый демоном труп. К счастью, даже в те бородатые года, Инквизиция в той или иной мере существовала везде, будь то в виде кланов или организаций. В общем, фараона быстро вычеркнули из истории. Кстати говоря, имечко демон взял себе от фараона. Как звали его до этого почитатели культа, неясно.
Однорукий присвистнул. Всё время рассказа он лепил снежок и вот, когда плотная, округлая снежная масса была готова, он зарядил её в сидящую около Кинжала ворону. Снежок со свистом разрезал в воздух и угодил прямо в птицу. Та громко и сварливо каркнула и, трепыхаясь, с усилием поднялась в воздух. Однорукому показалось, что глаза у птицы слишком красные.
– Весело, весело. Выходит, с этим Когносом можно потолковать о том, как египтяне строили эти чёртовы пирамиды. Да и оказывается, в «Мумии» правду показывали. Нельзя этим древним фараонам доверять. Только вот как эта египетская хрень добралась до нашей необъятной? Что ему, дома не сидится?
– А кто тебе сказал, что я тогда видел полноценное воплощение демона, а не один из его аватаров? – На лицо Виктора наползла ехидная улыбка. «Такую только задроты могут сделать, – решил про себя Однорукий. – Дескать, всё знает, засранец». – Знаешь ли, демоны даже предвторого порядка могут разбивать свою сущность на несколько воплощений. Если прикончат одну часть, то останется другая. И чем сильнее демон, тем больше он может делить себя на части. Поэтому, собственно, Князей Ада мы и не можем так просто прикончить.
– А тот виконт из казино? – Однорукий не любил вспоминать о том его промахе, из-за которого он вместе с другом оказался здесь, но вопрос показался ему достаточно резонным.
– Его всё же изгнали. Судя по тому, что я слышал, тот демон использовал всю свою мощь, чтобы прикончить Цезаря. А для этого нужно, чтобы все части их сущности были едины.
– И всё ты знаешь. А что, если Когнос сожрёт этого несчастного, а потом и нас с тобой? Кто ему запретит?
– Никто. – с абсолютным спокойствием отметил Виктор Зверев. Это ледяное безразличие взбесило Однорукого и взглядом он это показал. Его товарищ в ответ только усмехнулся:
– Я надеюсь только на то, что демон примет последнюю жертву, как окончательное исполнение своего контракта. А мы с тобой, как те, кто этот контракт исполнил, как минимум не получим от потустороннего по голове, как максимум – заключим с ним выгодный контракт.
– Я смотрю у тебя, сука, мания заключать с ними контракты, – Однорукий со зла пнул рядом лежащий камень и тот угодил в ставни сгоревшего дома. Те скрипнули и рухнули в снег. – Ты совсем уже сбрендил, Витя? Ку-ку, да? Ку-ку.
– Никакого «ку-ку». Иного выхода нет. – Виктор перестал изображать наивную беззаботность и лицо его стало серьёзным и полным грусти. – За мной идёт охота. Сначала они хотели сгноить меня в тюрьме и перед этим пытать меня, потом хотели уморить здесь. Но сейчас я сбежал. С Башкой мы мобилизовали разрозненные отряды, повели их на капище «Перуна», спасать тебя, но всех наших перебили. Всех, кроме меня и тебя. Знаешь, что решит Синод, если мы вернёмся? Правильно, меня обвинят в подстрекательстве, сотрудничестве с язычниками и бросят в «Лёд». Ты тоже под угрозой.
«Ну уж нет, такому не бывать! Мы больше всех корячились и воевали, гасили этих язычников… С нашей отбывки здесь прошло не так много времени, но уже столько успело случиться! Не может быть, что нас ждёт Святой Трибунал, не может…» – Однорукий пытался вперить в себе эти мысли, но реальность диктовала свои условия. Они загнаны в ловушку, слоняются по лесам, перебиваются долгими днями без еды и воды, мало спят, а за собой ещё и таскают полудохлого, испуганного пленника. А он на что-то надеется.
– Значит, это конец, – тяжело проговорил Однорукий и устало присел на холодный снег. Он жёг пальцы, холод пробирался под кожу, но парню было всё равно. Одеяло усталости укрыло его в одно мгновение. – А ведь мне хотелось просто найти себе тёплое, пригретое местечко. Знаешь, я пошёл сюда, в «Зиму», не ради великой цели, – признался Однорукий, – а ради денег и тёплого местечка.
– Вот нахрена ты полез тратить деньги в сомнительное место, – грустно улыбнулся Виктор, – и проиграл всё демону.
– Не проиграл, – помотал головой Однорукий, – я всё выигрывал. Всё! Мне бы ещё шанс, и я бы вздёрнул этого выскочку…
– Вряд ли бы ты обманул демона азарта… А я ведь поступал в «Зиму», надеясь стать первоклассным охотником на демонов. Всё, чего я хотел и до сих пор хочу – изгонять этих тварей в пекло. Помнишь, тот случай в заброшенной школе?
– Как же это не забыть, – Однорукий потрепал свои белёсые волосы. Парень успел обрасти, и голова его могла почти что сойти за небольшой сугроб. – Я тогда знатно обосрался, что уж греха таить.
– Мне… понравилось тогда. Это ощущение, такое необычное… – Зверев смотрел на свои грязные, покрытые кровавыми мозолями руки. – Кровь будто кипит, а когда эти ублюдки бились в предсмертных конвульсиях… Было так, приятно что ли. Я ощущал невероятный прилив сил, радость, хотя одновременно с этим мне было чертовски страшно…
– Маньяк ты, вот что я тебе скажу, – Однорукий ткнул друга в плечо. – Я помню, твою рожу, когда ты их изгонял. Ей богу, ты тот ещё психопат.
– Может быть. Я уже сам не знаю, что со мной происходит. Раньше я боялся этих тварей, да и щас дрожу, от одного вида. Но что-то во мне изменилось. Будто жажда какая-то, не знаю, как толком это объяснить.
Однорукий махнул рукой и хлопнул Виктора по плечу. В его золотых глазах была видна чудовищная усталость и желание разрыдаться. «Он попал сюда из-за меня, – подумал Виктор. – Я должен как-то вызволить его отсюда, хотя бы его…»
– Ладно, давай к делу, негоже на камнях задницу морозить, – Однорукий вынул клинок из ножен на поясе. Шшш-ирк! Лезвие хищно блестело на солнце, переливаясь ярким, серебристым цветом. Он приложил лезвие к горлу пленника, отчего тот тихо взвизгнул.
– Верно… – Виктор нехотя встал и ещё раз прокрутил в голове свой план. Он надеялся, что Когнос, будучи демоном первого порядка, учует его ауру, как это сделал Тихий. Как понял Виктор, после встречи с самим Сатаной, демоны видят его больше, как своего собрата, нежели как врага. Но на дружелюбие потусторонних сил надеяться не стоило – демоны теперь только больше желают поглотить его силу и стать сильнее. Понятие братских уз им, видимо, незнакомо.
– Значит, ты надеешься, что Когнос почувствует твою дурную кровь и прибудет сюда? Мне кажется, ты берёшь на себя много чести.
– Если я действительно заключил контракт с Сатаной, то теперь для демонов всех порядков я просто лакомый кусочек, – пояснил Виктор, приблизившись к алтарному камню. – Тот ублюдок, одержимый демоном, почуял мою ауру своим зрением, но решил не трогать меня, ибо сам по себе был крайне слаб. Что же до более сильных представителей Ада, они, как я думаю, бессознательно будут тянуться ко мне.
– Если тебя можно вычислить астральным зрением, то какого хрена Старый Волк, Скряга, да любой идиот, владеющий им, тебя не прирезал?
– Вот этого я точно знать не могу, но, судя по всему, моя аура изменилась на более глубоком уровне. Люди, скорее всего, просто не способны увидеть моё нутро в истинном виде. О чём речь, если даже я сам, просвечивая себя астральным зрением, не вижу никаких изменений! Что же, хитёр Сатана, хитёр… Ладно, разверни его.
Однорукий, не без труда развернул Кинжала грудью к небу. Тот дёргался и визжал, но пара ударов протезированной руки успокоила его. По лицу пленника струились слёзы, и он что-то усиленно бормотал.
Подумать только, что я творю, подумал про себя Виктор, неужто Владыка Ада изменил не только мою ауру, но и душу? И кто я теперь: демон или человек?
Виктор распорол чёрную дублёнку Кинжала, оголив грудь пленного. На дрожащем теле виднелось множество шрамов, синяков и ссадин. На левой грудине скалилась татуировка пса, на правой был изображён длинный кинжал, который обвила змея.
– Развяжи ему рот, пусть скажет последние слова, – приказал Виктор Однорукому.
– Он ведь орать начнёт.
– Тогда снова свяжем.
Когда верёвка слетела со рта пленного, тот не сразу понял, что может говорить.
– Вы… вы… уроды… Отпустите! ОТПУСТИТЕ! Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ!
– Скажи мне, когда ты приносил тридцать юношей в жертву, ты хоть слезу пустил? – Виктор взглянул на Кинжала глазами, от которых пленника связало в узел. Холод и лёд.
– Я просто выполнял приказ, пойми… Я…
– Ты стоял за куполом, совсем безучастно. Будь завеса прозрачной, ты бы, наверняка прихватил попкорн и наслаждался бы зрелищем, верно? А когда вы вошли, как тебе вид распоротых, как мягкие игрушки, тел невинных ни в чём ребят? Как тебе?
Виктор помнил, как потоки демонов пожирали их. Число парней таяло и крики всё больше заполоняли округу. Но никто не пришёл им на подмогу. Никто. Он выжил только потому, что как трус сбежал и упрятался в вонючей, грязной бочке мусора. Но теперь… Теперь всё перевернулось.
– Отпусти меня, умоляю, отпусти, – остатки гордости покинули Кинжала вместе с очередной струёй мочи. – Я клянусь, клянусь, больше никогда, никогда…
– Ответь мне честно, скольких невинных человек вы отправили в Ад? Говори. – Виктор прислонил нож к горлу пленника и тот заскулил.
– Я уже не помню, – признался Кинжал, – не помню! Мы это делаем раз в три месяца или полгода, чтобы демоны… чтобы они сжалились… сжалились над нами!
– Что ты такое несёшь, кретин?! – Сталь прикоснулась к дрожащей шее пленного, и тонкая струйка крови сбежала вниз. – Зачем?! Зачем вам помощь демонов?!
– Затем… затем же, что и тебе, – прохрипел Кинжал. – Ты думаешь… думаешь, что мы зло и понапрасну убиваем невинных людей, но… Если мы не будем этого делать, они, эти твари… Прорвутся и перебьют всех нас! А если приносить им жертвы, демоны успокаиваются…
– Инквизиция должна бороться с этими выродками, – сказал Виктор. Он долго думал, зачем же ими тогда пожертвовали, к чему бросили умирать. Зачем? Почему то, что должно бороться со злом, с ним сотрудничает? Глубоко в душе он надеялся, что это было недоразумение, ошибка, осечка. Что Акела, он просто ублюдок, который ради силы, сотрудничает с демонами… А всё остальное – охота на него, война с язычниками, всё, всё, что сейчас происходит – это только его вина. Ведь он по своей глупости сам заключил контракт с демоном, случайно оступился, но это ещё ничего не значит! Даже когда он сидел в тюрьме, ожидая приговора, он думал, что только пара болтов в этой системе прогнила. Виктор надеялся, что, узнав врага в лицо, он победит его и воцарится справедливость. Наивный глупец!
– Ты совсем идиот, Зверев? – Кинжал на секунду обрёл твёрдость и решительность. – Мы не можем их победить… не можем! Всё, что происходит, всё, что Инквизиция показывает – это ложь. Они говорят, что побеждают демонов, что сражаются с отродьями, не жалея себя. Что язычники – это враги, одержимые злыми силами, но знаешь, что? – Кинжал улыбнулся и нервно захихикал. – Всё это ложь и брехня, наркоз для совести… Язычники не такие уж и плохие, если на то пошло. Мы убиваем их не только за то, что они иноверцы. Лесные чудища не желают приносить жертвы потусторонним существам, отличных от своих богов. Они не хотят служить кому-то, кроме своих жалких божков! А демоны, демоны, которых мы кормим, которым льстим и с кем сотрудничаем, требуют, требуют, чтобы язычники умерли, раз не хотят преклонять перед ними колени. Так что на тебе, Зверев, кровь, кровь большая. Ты убивал людей, которые ничем не провинились, которые защищали свой дом! Ха-ха-ха… Ха-ха…
– Если ты… всё это знал, то почему… почему не пошёл против? – Голос Виктора стал рассеянным и сбитым. Руки его дрожали и ненависть закипала в нём.
– Бесполезно… Всё это бесполезно, наивный ты дебил. Ты не победишь систему, которая строилась годами. Ты не сможешь, не сможешь. А даже если захочешь, то тебе придётся испачкать руки в крови… Я…
Виктор Зверев левой рукой сжал горло Кинжала и тот задёргался. Однорукий что-то кричал и попытался оторвать друга от пленника, но Зверев молниеносным ударом руки отбросил беловолосого на несколько метров. Однорукий ударился об дерево и уронил голову на грудь.
– Чудовище… Ты… ещё хуже меня… – по лицу Кинжала лились слёзы. – Демон…
Глаза Виктора горели ярко-красным пламенем, которое ярко плясало и норовило сжечь его изнутри. Он уже ни о чём не думал.
– Демоны убили мою семью, – прошипел он, одной рукой вдавливая пленника в камень, – отца, мать, сестру. Я пришёл сюда, чтобы отомстить этим ублюдкам, надеялся, что здесь найду справедливости… – Он засмеялся и свободной рукой, в которой держал нож, воткнул лезвие прямо в живот пленнику. Кинжал дёрнулся. Зверев ударил ножом снова. Снова. И снова. Другая рука продолжала сдавливать хрупкую шею. Кинжал посинел, из губ его бежали струйки крови, глаза испугано бегали туда-сюда, и он уже бился в предсмертных конвульсиях. – Всё это грязная ложь… Я отомщу. Убью всех. Сначала вырежу вас, чёртовых уродов, а потом примусь за демонов. – Он продолжал дырявить брюхо пленника и рукав руки сверху донизу обагрила яркая, красная кровь. Струйки пара выползали из живота, а кишки змеями вытекли наружу. Кинжал давно испустил дух и глаза его остекленели, но Виктор Зверев не останавливался. – Я всех вас прикончу, всех… – Шея пленника дёрнулась и задрожала, пока с рваным хрустом не отделилась от шеи. На том месте, где ещё мгновение назад была голова, фонтаном забрызгала кровь, окрашивая белый снег в алые узоры.
Зверев дёрнул сильнее и вместе с головой Кинжала змеёй вылетела часть позвоночника. Кровь ползла по костям и капала на чёрный китель Виктора. Он обхватил голову Кинжала руками, хищно улыбнулся, бросил нож и выдавил несчастному глаза. Челюсть головы Кинжала свисла и оттуда струилась кровь. Лицо Зверева окрасилось в кроваво-красный.
– Ты что творишь, – просипел Однорукий, тяжело поднимаясь с земли, – что ты такое…
Чёрное пламя окутало тело Виктора, как доспехи сковывают рыцаря. Воздух вокруг него дрожал.
Однорукий осторожно подхватил лежащий невдалеке клинок. Он было хотел что-то крикнуть или пойти в атаку, но вдруг услышал смех.
Совсем тихий, больше похожий на скрежет.