Но всего более удивляет, что журналист, предлагающий читателям своим сочинения, писанные подобным языком, сочинения, где слова и выражения низкие и высокопарные, витийство семинарское и краснобайство площадное воют разногласно, мог когда-нибудь почитаем быть судиею и знатоком в Русской словесности. В сей книжке напечатана также критика на Историю Русского народа: читателям, знакомым с Вестником Европы, довольно сказать, что она писана с Патриарших прудов. Как ни будь дельны замечания, в ней заключающиеся, но какая истина не изнеможет, опутанная заблуждениями подобного рода? Патриаршие пруды так тинисты, что не распознаешь и её самой, когда она выходит из них в люди. Вот начало критики: «Феория предчувствий составляет доселе камень претыкания для испытателей человеческой природы. Одни утверждают, что сии тайные вторжения в туманную область будущности, которые мы называем предчувствиями, суть не что иное, как преждевременные попытки самой души – стряхнуть с себя чуждые вериги пространства и времени», и проч. Кто не подумает, что весь этот набор слов какой-нибудь продолжительною опечаткою попался в начало критики на Русскую историю? Многие ли из Русских читателей дойдут до конца этого периода? Для кого писать таким языком? Для ученых? он покажется верх невежества. Для светских простолюдинов? недоступный верх учености. Один критикуемый автор найдет свою пользу в неестественном изложении мыслей, которое должно отбить читателей разного рода. Вообще должно сказать как о сей критике, так и о той, которая напечатана на туже книгу во 2-м № Московского Вестника, что они писаны вовсе не языком критики. Понимаем негодование, понимаем обязанность занимающихся учением истории изобличить шарлатанство, самохвальство и немощь, когда они совокупно являются на поприще историческое с требованиями на общее внимание. Но и негодование не должно испаряться в порывах многословной горячности. И негодование должно метить, а не кидаться во все стороны. Критика должна иметь стройное хладнокровное движение регулярного войска Европейского: наши критики имеют запальчивость, дикие вопли, необузданное стремление Азиатских орд. От первой спастись трудно; стоит только выждать терпеливо опрометчивость других, а отразить их легко. В критических разборах обоих журналов можно заметить еще общую неуместность: поздние обращения к трудам и памяти Карамзина, удары, во ими его наносимые новому историку. Нет сомнения, что оскорбительные суждения о творении его, напечатанные в Вестнике Европы и в Московском Вестнике, имеющие целью поколебать уважение к заслугам, им отечеству оказанным, приготовили нынешние сатурналы литературы нашей, разразившиеся появлением Истории Русского народа. В этом отношении г-н Полевой поступил неблагодарно: следовало ему посвятить творение свое не Нибуру, а Каченовскому и Арцыбашеву. Они удобрили ниву, на которой он собирает жатву; они вложили в него мысль и усердие обработать ее. В политическом мире анархия ведет к деспотизму: в литературном мире, ниспровержение законов изящности, анархическое своевольство есть также вступление к лжецарствию невежества.