Loe raamatut: «Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823», lehekülg 28

558. Князь Вяземский Тургеневу.

7-го октября. [Москва].

Я и забыл в последнем письме своем обнять. тебя за прекрасное чувство и прекрасное выражение: «Даю дружбе обещание, дружбе и тогда, когда бы друзей ни одного не осталось». Твоя ли собственность, или присвоил ты это себе, но во всяком случае оно прекрасно.

Впрочем, я многого не понимаю в твоем письме. Многое тут и романтизм, вероятно; а в тому же многое мне и тайна в быту моих друзей. Один я у вас, как на ладони, а вы часто для меня непроницаемы. Бог даровал мне опекунов! Шутки в сторону. спросись себя и других: вы так привыкли к праву de l'intervention во все мои дела, чувства и помышления, что про себя и дышать не смею. Милости просим, не сержусь, только дайте же мне право изредка и противоречить вам, и докладывать, что я себя тверже знаю вашего, себя, которого наизусть учу ежедневно и ежеминутно. Право, наедине всегда допрашиваю себя и перебираю: одно и занятие!

Сделай милость, выручи скорее альбум Шимановской. Написал ли в нем Карамзин? Есть ли его портрет? Тогда отдай его Туркулю поспешнее. Вот и письмо к нему. Она преследует меня изо всех городов Европы.

Никита Волконский тебе кланяется.

559. Тургенев князю Вяземскому.

9-го октября. [Петербург].

Письмо твое получил: оправдываться некогда, да и в чему? Я не обвинял Жуковского в умышленном. Знаю душу его и люблю ее попрежнему, если не сильнее; но поступки его, следствие его характера или бесхарактерности, обвинять буду, пока живу; не перед светом, даже и не перед вами, ибо не хотел бы и сам знать о сем, не только оглашать. Он все огласил. Я оправдывался только перед ним. Не хочу и себя выдавать за жертву; но наружность моя не должна обманывать на мой счет, и рассчеты мои с Жуковским не обыкновенные и не подлежат контролю света и даже приятелей, судящих все и всех только по явным действиям. Через год – два, а может быть и менее, и Жуковский образумится, перестанет почитать свое мнение непреложным нравственным законом. И теперь уже он не так думает, как за месяц, за два. за три думал. А все-таки оправдываться не буду. Если бы я не поступал так, как поступаю и поступал, то жил бы спокойнее. Но Жуковского вина была бы больше; его преступления, смею сказать, против дружбы и очевидности, были бы еще сильнее. Впрочем, нас двух никому судить нельзя, и Жуковский дурно сделал, что и Карамзину предлагал себя и меня на суд. Нас рассудят Бог и время.

С графом Литтой говорил; но он уже и Карамзину в Гатчине сказал, что не покупает имений и никак покупать не может, ибо и с купленными уже управиться не в силах. Он советует сказать самим мужикам, чтобы нашли себе покупщика. Сейчас еду в Царское Село и поговорю с Карамзиным о сем деле.

О тебе судить не буду, но душевно рад, что по службе не горюешь. Говори всегда о себе, ибо слушаю тебя с братским участием, а не с равнодушием приятеля; но желаю тебя видеть или действующего на службе, то-есть, противу козней дьявольских, или чиста и совершенна в твоей подмосковной, а не продающего души. Еще раз, не упрек, но сердечное чувство в брату, который прегрешил и, конечно, вперед здрав будет. В этом ручается мне твоя душа и наша братская совесть, которая, скрепя сердце, говорит тебе правду и напоминает святое право человечества.

Еще слово. Братия моя все знает, или почти все, и, с полным желанием обвинять меня, обвиняет Жуковского, то-есть, в том, в чем и я обвиняю, и все, кто многое знают.

560. Князь Вяземский Тургеневу.

[Первая половина октября. Москва]..

Кюхельбекеру хотелось бы переселиться в Одессу к Воронцову. Статочное ли это дело, как думаешь? С Ермоловым расстался он не по политическим причинам, а за пощечину, которую он дал племяннику Ермолова в ответ на его грубость. Они после дрались. Сначала была у них размолвка с Ермоловым; но в этом деле виноват был не Кюхельбекер, и сам генерал сделал первые шаги к мировой. Я это все знаю не от одного Кюхельбекера, но и от Грибоедова, преданного Ермолову и, следовательно, свидетеля надежного. Подумайте только, как свести его с Воронцовым, а я берусь выхлопотать от Ермолова хорошее свидетельство ему, а до высочайшего сведении можно довести это и в таком виде, что нездоровье Кюхельбексра, в самом деле расстроенное, было причиною выезда его из Грузии. Вероятно, Ермолов не доносил же об этом государю в подробности. Впрочем, он получил отставку как следует, и если нет на нем тайного, высшего запрещения, то он гласно чист, и Воронцов может принять его без всякой ответственности. Подумайте и дайте мне знать. Здесь делать ему нечего: надобно есть, а здесь хлеба в рот не кладут людям его наружности и несчастного свойства, мнительного, пугливого В нем нет ничего любезного, но есть многое достойного уважении и сострадательности.

Прошу отдать приложенный хор Дашкову, да прошу же отдать, а не скамергерничать. А не то, горе тебе! Мои уста замкнутся для тебя на веки.

Купи из моих денег второе издание «истории» Карамзина и пришли поскорее, означив цену. Да что же коляску? Скажи Серапину, что июль месяц уже прошел, а я все еще жду.

Читал ли ты «Mémorial»? Я хочу сделать из него извлечение, бульон по желудку нашему.

561. Тургенев князю Вяземскому.

[Первая половина октября. Петербург].

Уваров возвратился и не видел тебя, ибо не был в Москве. Что тебя фабрика? О каком поцелуе ты говоришь? В беседе с… ¹² его не было, хотя излияние было сильное и обильное.

Рад за Кюхельбекера. Мне сказали совсем противное, и по его же письмам.

Все бумаги Стар[ынкевича] под арестом на долги. Много официальных, но выкупить и казенное, и частное (например, книги князя Лопухина) – для сего нужна большая сумма.

Пришли объяснение Скюдери. О Батюшкове нового ничего нет. На другую квартиру еще не перевезли.

Вот пакет от Т[уркуля]. Прощай! Пиши и верь неизменяемости А. Тургенева, не Вертера и не ветреного, но скорее, однако ж, первого в любви, чем последнего в дружбе.

Новый папа Лев XII – из фамилии delia Genga. Отпевали в субботу старого по унитскому обряду в католичесаой церкви с придворными певчими. C'était curieux! Певчие не согласились петь в «Верую»: «Иже от Отца и Сына» и пели по нашему. Нет никакого различия с нами, только поминали о успокоения души вселенского архиерея папы Римского, папы Пия VII.

Album Шимановской в Карамзнеу отослал и дам Крылову.

562. Тургенев князю Вяземскому.

16-го октября. [Петербург].

Карамзин написал в album Шимановской два стиха. Послал и в Крылову, который напишет и сегодня возвратит; но Софья Николаевна просит подождать портрета Николая Михайловича и не возвращать тебе album. Я тороплю ее.

Великая княгиня выкинула, но довольно спокойно, хотя и сильно огорчена была. Другая, государыня, огорчена водяною в груди у сестры своей Амалии. Сегодня ожидают Татищеву с мужем.

Я сбирался заказать тебе перевести несколько пиес или хотя одну из «Insh mélodies» de Moore. они переведены и на французский: «Mélodies irlandaises», хотя и слабо. Достань и прочти! Его же «Любовь ангелов» слаба: и есть смертные, любившие сильнее; но и там есть стихи прекрасные. Читал ли Лас-Казаса?

563. Тургенев князю Вяземскому.

19-го октября. [Петербург].

Посылаю тебе таблицы и пять томов «Истории» Карамзина. Четыре тома пришлю на следующей почте. Цена всему 90 рублей. Письмо и стихи от Ник[иты] Волконского получил, давал Дашкову; он возвратил и то и другое.

Сережа опять занемог лихорадкою и ревматизмом и оттого я не в духе и не могу отвечать тебе о Кюхельбекере. Но во всяком случае теперь нельзя о нем просить графа Вор[онцова]: мы испортим последнему средства быть полезным. Слава Богу, что удалось за Пушкина. Между тем хлопочу о хорошем свидетельстве от Ерм[олова]. Оно во всяком случае будет нужно. Я тебе передам с оказией историю определения его в Ер[молову]. Он сам, то-есть, К[юхельбекер] не знал ее вполне.

Читаю «Mémorial» целый день. Много интересного; et pour un homme d'état et pour un diplomate c'est précieux.

Батюшков все таков же. Завтра, может быть, перевезут его. Он не позволяет себя брить другому, а Мюллер не велел давать ему в руки бритву, и борода ростет.

О коляске справлюсь сегодня. Сказывают, что принцесса Амалия, сестра государыни, скончалась. Прости!

564. Князь Вяземский Тургеневу.

21-го октября. Остафьево.

Что ковыряешь ты у меня в ране? Неужели слабее тебя или кого бы то ни было чувствую всю ненавистность необходимости продавать деревни? Что за охота проповедничать и витийствовать там, где сердце у меня само вопить против этого! Но что же делать? Кидаюсь ли на эту меру из рассчетов для будущего? Нет. А для того, чтобы рассчитаться с прошедшим. Когда я расстраивал свое состояние, я еще не думал о том, что у нас таковое расстройство сопряжено с цепью многих нравственных и политических начал. Мне нужно было в то время кипятить свою кровь на каком огне бы то ни было, и я прокипятил на картах около полумиллиона; там пришел упадок дел фабричных и вообще хозяйственных, там переселение в Варшаву и внезапный выезд оттуда и при этом три заведения: в Москве, в Варшаве, опять в Москве – устроены и брошены попеременно, скоро, без оглядки и следовательно с неминуемыми убытками. Вот история моих финансов. Не оправдываю себя, но и не могу слишком себя порочить. Судьба была со мною пополам и сообщник мой деятельный. Продаю, потому что делать иного не остается для собственного спокойствия; да в тому же мое стеснение не позволяет мне исполнить никаких благонамеренных предприятий в отношении самих крестьян моих. Сожалей о моих язвах, но не к чему раздражать их. Я и то не забываю о них и знаю, чего они стоят мне. Проповедничать легко с каеедры, но сойди на мое место, и тогда поговорим с тобою.

Сделай милость, спроси у Никиты Волконского, не захватил ли он как-нибудь с собою тома из «Oeuvres de Napoléon», которые брал у меня; не оставил ли в Москве, не отдал ли для доставления ко мне пьяному своему шпиону? Я одного тома доискаться не могу, а кроме Волконского никому не давал читать. Обнимаю!

Что альбом Шимановской? Что моя коляска? Бывает ли у вас Карелин? Скажи, чтобы он отвечал на мое письмо.

565. Тургенев князю Вяземскому.

26-го октября. [Петербург].

Третьего дня ездил я в Царское Село, но на седьмой версте изломалась карета, и я в сильный дождь доехал на телеге. Карамзины здоровы; давали сюрприз ввечеру и танцовали. Скоро пришлю album Шимановской, ибо нелепо вставить печатную гравюру Карамзина.

Завтра – на бал к французскому послу праздновать избавление испанского короля. Сережа все еще нездоров; хотя и лучше, но очень слаб и долго выезжать не будет.

Читаю Лас-Казаса, Монтолона-Гурго. Какая ясность в мыслях там, где говорит историк, географ, генерал Наполеон, даже администратор! Герен не лучше описал Египет, и Кесарь не очевиднее представлял нам картину сражений и земель, в коих водил свои войска.

Я подписался за тебя на один экземпляр «Федры» Лобанова; на веленевой бумаге семь рублей, на простой пять.

Читал ли «Родовой ковш» графа Хв[остова]? Он мне всучил его за обедом у церковного старосты. Он опять становится прелестен.

Читаешь ли Булгарина улики Свиньину? В новой книжке новая пища Булгарину: нашел митрополита Болгара и архиепископа Подольского.

Мысль твоя извлечь Лас-Казаса прекрасна. Можно бы составить целую книжку и с полным правом назвать: «Мысли Наполеона», разобрав их хотя по главным разрядам: война, политика всеобщая, или дипломатика, администрация, даже религия, нравственность, характеристические черты самого Наполеона, портреты генералов, его современников, разумеется, не всех, а тех, кого хор пропустит; топография (для примера нашим профессорам и Бутурлиным); история, историки древние, новые; литература, то-есть, мысли о некоторых трагиках французских. Sous ces rubriques on pourrait classer tout ce que Napoléon a puise tout haut en présence de ses trois biographes.

566. Тургенев князю Вяземскому.

30-го октября. [Петербург].

Выручил книгу и посылаю. Был на бале у французского посла; стихи, коими стены были уписаны, прочтеть, вероятно, в газетах. Бал был великолепный.

Княгиня Щаховская, почтенная старушка и всеобщая тетушка, вчера скончалась на даче.

Карел[ины] были раза три; но давно уже не видел его. Album у меня; ожидаю гравюры Кар[амзина] и потом отправлю к Туркулю.

Приписка С. Г. Ломоносова.

Cherrissime ami! Un billet reèu ce matin de Тургенев m'a fait rougir jusqu'aux blancs des yeux. Je pourrai bien faire la petite histoire et raconter, comment… ¹³ mais qui s'excuse – s'accuse, or voici le livre. Si vous en gardez rancune, je m'humilie, si non – veuillez:

1. En accuser la réception pour me bien calmer la conscience;

2. Dire ce que vous faites etc. et ce que vous comptez faire dans le courant de la saison;

3. Александру Петровичу – усердный поклон; здесь его sosie – Александр Иванович, также чудесной малый.

Adieu, cher complice en fait de fortune et [de] bonheur; celui de vous avoir connu en est un véritable pour moi. Veuillez me rappeller au souvenir bienveillant de madame la princesse; nombre de tendresses à Павлуша. Quand vous visiterez les coulisses, parlez en ma faveur aux Воронин, Рыкалов. Je vois souvent ou, pour mieux dire,– tous les jours «La Daine à l'épingle». La tête et le coeur m'en tourne

Feu céladon, je crois, m'a légué son âme,

и на какой конец – не знаю. Ломоносов.

567. Тургенев князю Вяземскому.

6-го ноября. [Петербург].

Я хлопотал за «Полярную Звезду» и говорил с ценсором о твоих и Пушкина стихах, во не ценсор виноват. Кое-что выхлопотал и возвратил стихи Рылееву, поручив ему сказать, что почел нужным. Делать нечего! Многое и при прежней ценсуре встретило бы затруднение. Le reste ne tient pas aux individus d'ici.

Батюшкову хуже. Его перевезли на другую, хорошую квартиру, и Мюллер взялся за него, во плоха и у него надежда. Недавно вытолкал сестру и Гнедича.

Кар[амзиных] ожидаем через неделю сюда. Государь возвратился.

Вчера прочел оправдание Савари в деле энгиенском. Все сваливает на Талейрана. Дурно писано, но интерес в вещи.

Ода Мартина на кончину Наполеова превосходна некоторыми строфами и стихами. Есть и ералаш, и плоскости, например:

Tête chauve et nue, large poitrine, etc.

Но много сильного, прекрасного. Прочие стихи во второй части «Méditations» не суть важны. «La mort de Socrate», получена, но я еще не читал.

Ломоносов возвратился из Гишпании. Еще не видел его. Графу Витт – первого Владимира.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому.

Примечания

256. Князь Вяземский Тургеневу. 4-го [января 1820 г.]. Варшава.

О Мещевском см. т. I. «Смерть Кесаря», сколько нам известно, целиком напечатана не была и на сцене не появлялась. Быть может, здесь идет речь о переводе на русский язык трагедии Вольтера. Отрывок из этого перевода (последнее явление) без имени переводчика напечатан во 2-й части «Нового собрания образцовых русских сочинений и переводов в стихах». С.-Пб. 1821, стр. 59-65.

Приведенный стих взят кн. Вяземским из его пиесы «Уныние».

Об Яценке см. т. I. – О Либерале см. там же.

Князь Вяземский – Александр Алексеевич (род. в 1727 г., ум. в 1793), с 1764 г. генерал-прокурор, занимавший эту должность в течение 29-ти лет.

Обольянинов – Петр Хрисанфович (род. в 1752 г., ум. в 1841), в 1800 г. также бывший генерал-прокурором. Он пользовался неограниченным доверием Павла I и был человек грубый, вспыльчивый и без всякого образования.

Князь Лопухин – Петр Васильевич (род. в 1753 г., ум. в 1827), с 1798 г. генерал-прокурор, а с 1803 г. первый министр юстиции. Искусный делец и ловкий царедворец.

О Константине и Александре Булгаковых см. т. I.

257. Тургенев князю Вяземскому. 7-го января [1820 г. Петербург].

Письмо Сперанского к Тургеневу от 18-го сентября 1819 г. напечатано в книге: «В память гр. М. М. Сперанскаго». С.-Пб. 1872, стр. 253-254. Остальные письма: Батюшкова, С. И. Тургенева, кн. Г. И. Гагарина (см. т. L), гр. Генриетты Разумовской (см. т. I.) и И. И. Дмитриева в печати не появлялись.

Княгиня Куракина – Наталия Ивановна, рожд. Головина (род. в 1768 г., ум. в 1831), жена члена Государственного совета и впоследствии канцлера всех российских орденов кн. Алексея Борисовича Куракина.

Гр. Воронцов – Михаил Семенович.

Гр. Апраксина – Елена Антоновна, рожд. Серра-Каприола. О ней см. т. I, примечание к 206-му письму.

Об Emile Dupré de Saint-Maure см. т. I.

Словами: «Насилу дописал» Тургенев пародирует последний стих из «Причудницы» Дмитриева.

Флорентинская Академия delia Crusca, основанная в 1582 г., состояла из членов-пуристов, старавшихся очищать родной язык от иноземных примесей. Ей принадлежит издание знаменитого словаря, напечатанного первоначально в Венеции в 1612 г. и вторично в 1728-1729 гг. во Флоренции.

Викентий Монти (род. в 1754 г., ум. в 1826), талантливый и плодовитый итальянский писатель, поэт, переводчик и журналист, пользовался большою литературною известностью, но по своим нравственным качествам стоял на самой низкой ступени развития. Торгуя совестью и талантом, он с одинаковым усердием служил и республике, и монархии; одинаково льстил и папе, и Наполеону, и Австрийскому императору. Поэтому, его политические убеждения так же трудно было распознать, как и настоящий образ Протея.

Под романом жены Байрона разумеется «Glenarvon», роман лэди Каролины Лэмб (Lamb, род. в 1785 г., ум. в 1828), находившейся в связи с Байроном. Разрыв между ними совершился незадолго до женитьбы Байрона на кузине лэди Лэмб, мисс Мильбанк (в 1815 г.). Роман этот появился в 1816 году, a французский перевод его в 1819. Под Glenarvon'ом выведен Байрон; под именем Monmouth – его жена, a под Calantha сама Лэмб (см. книгу Felix Rabbe: Les maîtresses authentiques de lord Byron. Paris. 1890).

Посланник Casamajor, по выражению Сперанского, был «один из острых и лучших англинских дипломатов» (Письма к дочери. М. 1869, стр. 65). Казамажор принадлежал к числу образованнейших людей своего времени и отличался чистотою убеждений. Умер в Петербурге 3-го марта (старого стиля) 1820 г., имея от роду всего 35 лет. Некролог его напечатан в газете Le Conservateur Impartial 1820 г., № 20.

О С. П. Свечиной см. т. I. Об Е. С. Огаревой см. там же.

258. Князь Вяземский Тургеневу. 10-го января [1820 г.]. Варшава.

Брат Тургенева – Сергей Иванович.

Под «Затворником» разумеется «Узник» Жуковского (см. т. I). Под «Овидием» – «Цеикс и Гальциона» (см. там же).

Под «стихами пирожными» разумеется «Послание к Т….. с пирогом», напечатанное в Сыне Отечества 1820 г., ч. 59, № 4, стр. 175-177, без имени автора. – Песня «Давным давно» была напечатана в Полярной Звезде на 1824 г. К этому году отнесена и в полн. собр. сочинений кн. Вяземского.

259. Тургенев князю Вяземскому. 14-ю января [1820 г. Петербург].

В Сыне Отечества 1820 г. (ч. 59, № 2, стр. 93-96) напечатана статья «Еще отрывок из дневной записки украинца», с подписью: В. К. – В. Н. Каразин, описывая годичное собрание Российской академии, оканчивает свою статью следующими словами: «Сей необыкновенный день на долго останется у меня в памяти. Он утверждает меня в том, что общественное мнение созидается у нас в России, и что мраки веков прошедших не могут уже быть возвращены… Хвала тебе, великий государь, пред лицом коего совершаются такие чтения, которого одобрение толико согласно с одобрением общественным!»

Французский стих взят из трагедии Корнеля: «Цинна» (акт V, явл. 1).

Дружинин – Петр Михайлович. О нем см. т. I. – О Сибирякове см. там же.

А. И. Михайловский-Данилевский в своих воспоминаниях дает следующую характеристику Ф. Н. Глинки: «Глинка есть истинный друг человечества: я не встречал подобного энтузиаста ко всему доброму. расскажите при нем о каком-нибудь благородном поступке – тотчас цвет лица его переменится, и вид его, обыкновенно мрачный, сделается веселым. Он жил в бедности, но, не взирая на то, послал однажды заключенным в тюрьмах сто горшков цветов. Он думал, что государь его не жаловал за смелые речи, которые он произносил в масонских ложах, о чем он узнал, служа при генерал-губернаторе, от членов тайной полиции, которые сообщили ему выписки из сих его речей. Соединяя редкое благородство чувств с пламенным воображением и убедительным красноречием, он не знал людей, а особенно двора, а потому, не соображаясь с духом времени, он иногда в ложах бывал неосторожен» (Русская Старина 1899 г., Л? 12, стр. 555).

«Послание Ломоносову о рудословии» было читано Дмитрием Степановичем Меньшениным 7-го января 1820 г. в третьем годовом собрании С.-Петербургского минералогического общества. Печатные экземпляры этого послания, а также и французский перевод его раздавались присутствующим. Хвостов был почетным членом Минералогического общества (Сын Отечества 1820 г., ч. 59, № 3, стр. 140).

Приведенный стих взят из пиесы князя Вяземского «Уныние».

Ржевский купец Василий Анисимович Чуяятов (род. в 1728 г., ум. в 1792), называвший себя Мароккским принцем, играл роль юродивого, над которым петербуржцы безжалостно глумились. О нем см. в «Очерках из истории русской литературы XVII и XVIII столетии» Л. H Майкова. С.-Пб. 1889 и «Русский Архив 1893 г., кн. I, № 2, статья С. А. Петровского.

В эту зиму волки забегали в самый город и кусали встречавшихся людей. Один из подобных случаев описывается в Сыне Отечества (ч. 59, № 2, стр. 91-92).