Полная история Белого движения

Начало белого движения

Значение событий 25 октября очевидно лишь в ретроспективе: бездействие свидетелей большевистского мятежа стало причиной последовавшего далее кризиса. Некоторые могут оспорить то, что политический захват большинства Советов в Петрограде и Москве, изолировавший Временное правительство, был наиболее значительным событием и что мятеж большевиков так и не уладил основную проблему – отсутствие правительства. Было просто избавиться от беспомощного Временного правительства, но было очень сложно успешно заменить его. Большевики все еще должны были доказать свою состоятельность.

Даже с чисто военной точки зрения восстание было не таким жестким, как все последующие события. В борьбе за Москву между 10 и 15 ноября около 500 большевиков погибло. 11 ноября юнкера и кадеты устроили мятеж в Петрограде с целью захватить телеграфную станцию и военного комиссара В. А. Антонова-Овсеенко. Но восстание провалилось, так как было плохо спланировано, а социал-революционные политики, стоящие за этим, не заручились поддержкой рабочих и солдат в столице. В итоге 200 человек погибли.

Для большевиков попытки Керенского вернуть войска с фронта были еще опаснее. Экс-глава правительства в первую очередь обратился к генералу Черемисову, его бывшему protege, командовавшему Северным фронтом, который был стратегически выгодно расположен, будучи в непосредственной близости к Петрограду. Но Черемисов отказал в помощи. Возможно, он надеялся пойти на сделку с большевиками, возможно, он на самом деле понимал, что его солдаты не будут воевать, а может, он настолько разочаровался во Временном правительстве, что не видел больше причин идти против новой власти. Какими бы причины ни были, шансы Керенского вернуться на свой пост таяли день ото дня.

Последними, воюющими за Керенского, были 700 казаков генерала П. Н. Краснова. То, что Керенскому пришлось обратиться к Краснову, человеку, имеющему непосредственное отношение к Корниловскому мятежу, демонстрирует крайнюю несостоятельность Временного правительства. Краснов, разумеется, преследовал другие цели, не относящиеся к восстановлению смещенного правительства, и независимо от исхода Керенский вряд ли бы вышел победителем из этого предприятия. Но крупного сражения так и не произошло. Казаки медленно двигались в столицу, встречая все большее и большее сопротивление со всех сторон. Так как казаки чувствовали изоляцию, сомнения по поводу их миссии росли, моральный дух падал, и, когда они неожиданно столкнулись с сопротивлением большевистских моряков, они отступили, и это отступление положило конец восстанию. Керенского заставили бежать, а Краснов попал в руки большевиков. Краснов и казаки пообещали не препятствовать новому режиму и были отпущены под честное слово. Краснову вскоре пришлось нарушить свое слово, сделал он это без особых угрызений совести. Но после такого успеха большевики впервые полностью завладели столицей, хотя на остальной территории страны их власть еще не была установлена.

Горькие итоги Гражданской войны поднимают вопрос: что было сделано оппонентами большевиков? Они не могли оставаться в неведении: большевики никогда не скрывали своих измерений, армейские офицеры и политики долгое время говорили об опасности, исходящей от большевиков. Почему же тогда они дали время своим врагам набрать силу и захватить власть?

Такое бессилие объясняется несколькими причинами. Последователи Корнилова, так же как и последователи Керенского, испытали глубокое разочарование в русских людях. Они понимали, что рабочие и крестьяне, а важнее всего, солдаты с оружием в руках, если и не были большевиками, то под влиянием пропаганды большевиков не стали бы воевать против нового режима. Осознание одиночества моментально ослабило сопротивление. Парадоксально, но растущая уверенность большевистских противников в недолговечности новой власти сыграла ей на руку. Все в России, и не только, были уверены, что новый режим не просуществует долго. Антибольшевики верили, что скоро народ разочаруется, а партия, ответственная за анархию, уже не сможет его контролировать. Царь и демократические партии не смогли управлять страной; как сможет группа искателей приключений с диковинными идеями справиться с властью?

Возможно, самой важной причиной бездействия было общее непонимание природы большевизма. Было бы несправедливо обвинять очевидцев событий в ошибке суждений: большевизм, как мы понимаем его сейчас, в то время еще не существовал; партия была лишь в процессе осознания совершенно новой и неожиданной ситуации, ее руководство имело лишь призрачные идеи будущего режима. Оба крыла антибольшевистского движения, социалисты и офицеры, неправильно воспринимали своих оппонентов. Самой главной ошибкой социалистов было то, что они недооценили различия между собой и новым руководством. Меньшевики и социал-революционеры относились к большевикам как к очередной социалистической партии. Они возлагали большие надежды на выборы, так как считали, что народ отречется от партии, захватившей власть, а социалистическая партия, по их мнению, никогда бы не отказалась выполнить требование народа.

Все, кто принадлежал к правому крылу, с одной стороны, были настолько ослеплены ненавистью к Керенскому и «революционной демократии», что не видели причин защищать Временное правительство от захватчиков. Прошло некоторое время, прежде чем они осознали, что новый режим еще хуже старого. Ошибки, часто совершаемые правыми, особенно офицерами, заставили их воспринимать большевиков как немецких агентов.

Сегодня мы знаем, что большевики получили помощь от врагов страны. То, что некоторые интересы большевиков и немцев, в том числе и свержение Временного правительства, совпадали, способствует неверному суждению о сущности большевизма. У большевиков были свои планы, не имеющие никакого отношения к помощи немцам.

Психологическая особенность заблуждений офицерства вполне понятна. Они воевали три года, пожертвовав миллионами земляков. Чтобы иметь силы воевать, им приходилось верить в то, что исход войны будет решающим для их страны. Поэтому все их мысли были о том, что нужно для войны; они на все смотрели с точки зрения русско-германского противостояния; во всех бедах страны они обвиняли врага.

Люди, возглавляющие антибольшевистское движение, моментально были сбиты с толку: обе задачи – бороться с иностранным и внутренним врагом – требовали разного поведения. Прежние взгляды заставляли их верить, что участие России в мировой войне гораздо важнее. Как они могли покинуть линию фронта, чтобы противостоять большевикам, в то время как армия защищала отчизну, хотя и формально? Как они могли показать своим солдатам плохой пример, ослушавшись приказа? Почему они должны были бросить все силы на борьбу с вражескими агентами, большевиками, и позволить реальному врагу одержать победу? Дилемма выбора между двумя врагами оставалась для армии в течение всей мировой войны. Но вскоре события сложились так, что для офицеров стало невозможно продолжать войну с Германией. Тем не менее, хотя бы теоретически, армия всегда противостояла Германии.

Но важно помнить и тот факт, что не все и даже не большинство офицеров хотели продолжать войну с Германией. Многие были настолько истощены, что желали конца войны при любом раскладе. Именно офицеры первыми воспользовались возможностью, предоставленной большевиками, покинуть армию и вернуться к своим семьям; единственное, чего они хотели, чтобы их оставили в покое (в дальнейшем они потеряли свое политическое значение). А те же, кто был настроен воевать с немцами, были готовы и воевать с большевиками.

Во время прекращения военных действий с Германией у Ленина возникла идея захватить управление армией, и это изменило кардинальным образом отношение к нему офицеров. Очевидная невозможность продолжения войны с Германией стала одной из причин образования Белого движения и формирования Добровольческой армии.

Падение генерального штаба главнокомандующих и заключенные Быхова

Осторожное поведение большевиков в первые недели отразилось и на их взаимоотношениях со Ставкой. Ленин и его коллеги понимали, что решающий поединок с верхами армии неминуем. Они прекрасно знали историю французской революции и боялись, что Могилев может стать русским Версалем. Но, несмотря на все свои страхи, в первые недели Ленин не хотел отправлять в отставку генерала Н. Н. Духонина, начальника штаба, который также временно исполнял обязанности Верховного главнокомандующего в отсутствие Керенского. Ленин откладывал последний ход так долго, как только мог.

Опасения большевиков относительно Ставки не были беспочвенными: Могилев привлекал всех врагов нового режима. Керенский обратился за помощью к Духонину; генерал хотел помочь, но его приказы не выполнялись. Хорошо известные лидеры эсеров В. М. Чернов, Н. Д. Авксентьев и А. Р. Гоц приехали в Могилев и забавлялись идеей сформировать правительство под началом Чернова. Но потом решили, что такое действие будет преждевременным, так как полагали, что Учредительное собрание, которое должно было состояться в январе, просто-напросто изберет большевиков. Они боялись, что решительные действия могут заставить партию передумать созывать собрание.

Так как один обескураживающий доклад следовал за другим, политические и военные лидеры перестали быть активными. Свои последние дни в Могилеве они проводили на бесконечных заседаниях, на которых пытались решить, что же делать. Главная ответственность за бездействие лежит на генерале Духонине, который как командующий русской армией был более всех способен возглавить сопротивление. Духонину, честному и умному офицеру, не хватало обаяния и решительности, необходимой для предводителя народного движения. Как и большинство офицеров, его парализовала мысль о возможности продолжения войны с Германией. Это идея казалась ему такой важной, что он не хотел ставить ее под угрозу, развязывая гражданскую войну.

Главный вопрос, тревожащий Духонина, был в том, что он не знал, что же делать с заключенными в Быхове. Когда Временное правительство арестовало всех офицеров, участвовавших в Корниловском мятеже в сентябре 1917 года, оно поместило их в монастыре города Быхов, недалеко от Могилева, поручив их охрану Ставке. К моменту Октябрьского переворота все, за исключением пяти генералов – Л. Г. Корнилова, А. И. Деникина, А. С. Лукомского, И. Р. Романовского и С. Л. Маркова, были отпущены на свободу. Духонин понимал, что освобождение последних генералов будет приравниваться к началу войны с большевиками, которые испытывали страх перед Корниловым. В противном случае он оставляет своих коллег в руках врагов. Духонин мешкал с решением в этой сложной ситуации.

Заключение с самого начало было мифом. Текинский кавалерийский полк, находившийся в Быхове, был предан Корнилову и с радостью позволил бы бежать всем генералам, а по приказу мог даже попытаться арестовать Керенского. Но арестованные оставались в Быхове, надеясь, что их оправдает комиссия по расследованию. Удивительно, но они все еще колебались, даже когда большевики захватили власть.

Даже ветераны-антибольшевики, заключенные в Быхове, не понимали важности политических изменений, произошедших вследствие Октябрьской революции. Они продолжали верить в возможность продолжения войны с Германией и поэтому отказывались демонстрировать неповиновение, чтобы не показывать дурной пример армии. Генералы Ставки теряли дорогое время в ожидании освобождения своих предводителей: мысль ослушаться была для них неприемлемой.

Отношения между генералами в Быхове и в Ставке были неоднозначными. Теоретически, конечно, Духонин стоял выше Корнилова, но Корнилов пользовался таким уважением в Могилеве, с которым Духонин не мог конкурировать. Офицеры в Ставке продолжали называть Корнилова Верховным, такой чести не удостаивался ни Керенский, действующий Верховный главнокомандующий, ни Духонин. С одной стороны, лишенные свободы ждали освобождения, а с другой – давали советы вышестоящему руководству, которые звучали как инструкции.

Корнилов настаивал на том, чтобы Ставка не сдавалась без боя, и давал следующие рекомендации Духонину:

«1. Расположите у Могилева один из чешских полков и один из польских.

2. Займите Оршу, Смоленск, Жлобин и Гомель при помощи польского корпуса и казачьей батареи.

3. Сконцентрируйте на линии Орша – Могилев – Жлобин все отряды Чехословацкого корпуса и одну или две самые лучшие казачьи дивизии под предлогом отправки в Петроград и Москву.

5. Снабдите Могилев и соседние окрестности винтовками, боеприпасами, пулеметами…

6. Наладьте тесную связь и придите к соглашению с атаманами Дона, Терека и Кубани…».

Это письмо очень интересное, если учесть, что Корнилов был не в курсе дела и не понимал, что многие военные, на которых он возлагал большие надежды, не будут бороться с большевиками. Важно обратить внимание на тот факт, что в это время Корнилов обдумывал лишь военные действия, не имея никакого политического оружия против большевиков.

Лукомский посылал инструкции Духонину, предлагая немедленно перевести Ставку в Киев. Там личная безопасность офицеров будет надежнее, а борьба с большевиками может продолжаться. Эту идея одобрил Дитерихс, но к полному согласию прийти так и не удалось, и Ставка продолжала бездействовать в самые решающие дни.

Ссора между Ставкой и большевиками произошла на почве разногласий по поводу мирных переговоров. Духонин не мог пойти на компромисс, а Ленин больше не собирался медлить. 20 ноября Ленин отдал приказ начальнику штаба начать мирные переговоры с врагом. Духонин, все еще не желающий давать категоричный отказ, получил два дня на обдумывание серьезных вопросов. Но затем он окончательно заявил, что не собирается принимать участия в переговорах на мирной конференции, что сделало его отставку неизбежной. Ленин назначил прапорщика Н. В. Крыленко Верховным главнокомандующим, Крыленко моментально собрал небольшой отряд, состоящий преимущественно из моряков, и направился в Могилев с целью захвата Ставки.

Крыленко покинул Петроград 24 ноября. На следующий день местный большевистский военный революционный комитет арестовал в Минске генерала Балуева. Отряд Крыленко подходил к Могилеву медленно, но без особой угрозы быть остановленным. Вплоть до последнего дня Духонин не мог решиться на серьезный шаг. Сопротивление становилось все более и более бесполезным, и солдаты отказывались выполнять приказы. Несмотря на приказ, мост на пути в Могилев так и не был взорван. Иностранцы, политики и некоторые офицеры покинули Могилев 2 декабря, за день до прибытия Крыленко. Духонин решил оставаться на месте.

Решение вопроса, что делать с заключенными в Быхове, становилось неотложным. Выбранный комиссар от казачьего соединения, В. В. Шапкин, обратился к Дитерихсу с предложением, чтобы Корнилова переправили в Донскую область, где бы он мог быть спасен. Дитерихс издал приказ об освобождении Корнилова и вместе с Шапкиным повез его к Духонину на подпись. Шапкин так описывает это событие:

«Мы застали Духонина одного в своем кабинете. Дитрихс молча передал ему приказ о переводе заключенных в Каменское на Дону. Прочитав его, Духонин какое-то время помедлил, но затем взял карандаш и решительно поставил свою подпись. Отдав бумагу обратно Дитерихсу, Духонин сказал: „Я только что подписал свой смертный приговор”».

В течение следующего дня Духонин менял свое решение дважды. Всего лишь за день до приезда большевиков он послал полковника Кусонского в Быхов с сообщением о том, что генералы должны покинуть место своего заключения немедленно. За это решение он заплатил своей жизнью: 3 декабря солдаты-революционеры сняли Духонина с поезда и убили его. Крыленко, будучи не в состоянии предотвратить этот эксцесс, заявил, что ярость была следствием того, что Духонин позволил Корнилову сбежать.

Пять выдающихся личностей зарождающегося Белого движения продолжали ждать решения вышестоящего командования. Корнилов, будучи совершенно спокойным, приказал преданному Текинскому полку подготовить бегство, но Деникин при поддержке других генералов уговорил Корнилова отложить это хотя бы на два дня. Корнилов согласился. При данных обстоятельствах заключенным ничего не оставалось, кроме как строить планы: фальшивые документы были уже готовы, а маршрут для текинцев обсуждался. Единогласно генералы решили, что следует отправиться в Донскую область, никто даже не думал о другом варианте. Они были уверены, что донское правительство, не подчинившееся Керенскому, должно помочь врагам большевизма.

Все спланировав, генералы были готовы бежать в тот же день, когда придет разрешение. Марков, Лукомский, Романовский и Деникин путешествовали инкогнито, а Корнилов отказался прятаться и предпочел вести своих текинцев лично. Это решение оказалось импульсивным и плохо взвешенным. Большевики, вскоре обнаружившие, что их злейшие враги ускользают, могли потерять контроль и не найти людей, путешествующих инкогнито. Но генерала, ведущего за собой несколько сотен солдат, можно было легко вычислить.

Поход был невероятно сложным. Всадники начали марш с целью как можно дальше уйти от Быхова: из семи ночей они отдыхали лишь четыре. Погода была очень холодной, а солдаты были плохо экипированы. У них было лишь смутное представление о том, что их ждет впереди. Когда после семи дней похода их догнали красные, это было слишком даже для преданного Текинского полка. Столкновение было не очень серьезным, хотя лошадь Корнилова была убита прямо под ним. Красные обстреляли их издали, а затем отступили. Тем не менее Корнилов собирался продолжать поход. Он театрально уговаривал свой полк, даже грозился совершить самоубийство, но не отступать: текинцы все равно отказались двигаться дальше. На следующий день Корнилов сел в поезд в одежде румынского крестьянина с паспортом на имя Лариона Иванова. 19 декабря будущий предводитель Добровольческой армии без особых сложностей прибыл в Новочеркасск.

Путь других генералов не был таким опасным. Лукомский, одетый как немецкий поселенец, ехал через Могилев и Москву. Единственное неудобство, которое он испытал, было то, что ему пришлось сбрить усы и бороду. Романовский был младшим офицером, а Марков – простым солдатом. Полковник Кусонский посадил этих двоих на свой поезд до Киева, и оттуда они благополучно добрались до места назначения. Деникин притворился поляком и ехал один. Он стал генералом в самом начале войны и с того времени совсем забыл, что значит быть обыкновенным человеком. Так как он все время находился в армии, то мало знал о проблемах, волнующих большинство русских людей. Но во время этой поездки люди общались с ним как с равным. Тогда, по его словам, он впервые почувствовал всю силу ненависти бедных к богатым. В своих мемуарах он отмечал, что такая ненависть не могла быть только результатом большевистской пропаганды; в этом были также виноваты условия, в которых жили крестьяне в прошлые века, и страдания, принесенные войной.

Возможно, это непродолжительное, но близкое общение с русскими крестьянами и сформировало неоднозначное отношение Деникина к старому режиму. Он винил в неудачах родины всех людей, а не только большевиков. Никто из других представителей Белого движения не писал таких писем:

«Теперь я простой «буржуй», иногда на меня бросают косые взгляды, иногда взгляды полные ненависти, но чаще всего на меня просто никто не обращает внимания. Теперь я столкнулся с реальной жизнью, и меня это очень испугало. Прежде всего, я почувствовал ненависть ко всему, что социально или интеллектуально выше толпы, ко всему, что носит малейший оттенок роскоши, даже скучные побрякушки, являющиеся атрибутом другой культуры или того, что чуждо толпе. Это чувство выражает ненависть, накопленную веками, горечь, порожденную тремя годами войны, панику, посеянную революционными лидерами».

Деникин, Марков и Романовский прибыли в Новочеркасск 5 декабря; Лукомский – на следующий день.

Рождение Алексеевской организации

Прибыв в Новочеркасск из Быхова, генералы обнаружили антибольшевистскую организацию офицеров, в конечном итоге сформировавшую Добровольческую армию. Название организации – Алексеевская – отражает ее природу: это детище одного человека – генерала Алексеева.

Специфические черты этой организации объясняются последними месяцами Временного правительства. Очень немного известно о первых шагах Алексеева: он умер в 1918 году, и у большинства генералов не хватило времени написать мемуары. После Корниловского мятежа Временное правительство не доверяло офицерам, поэтому Алексеевской организации пришлось сохранять конспирацию, этим объясняется нехватка средств.

Генерал начинал свое дело исключительно из благотворительных побуждений; он хотел помочь семьям офицеров, участвовавших в Корниловском мятеже, нуждающимся офицерам, которые просили его о помощи. Благодаря бывшей должности, в штабе Ставки у него сохранились прекрасные связи с политиками, и он их использовал для привлечения средств. Его письмо к Милюкову, написанное в сентябре 1917 года, очень интересно тем, что в нем он просто угрожает некоторым промышленникам, что раскроет степень их участия в Корниловском мятеже, если они не выделят деньги семьям заключенных:

«У меня к вам есть просьба. Я не знаю адресов товарищей Вышнеградского, Путилова и других. Но семьи заключенных существуют на грани смерти от голода. Чтобы их спасти, офицерскому комитету необходимо собрать 300 тысяч рублей. Я прошу этих людей срочно прийти им на помощь.

Мы не можем бросить на произвол судьбы семьи тех, кто был связан с нами общим делом и идеей. Я покорно прошу вас взять на себя это ответственное задание и сообщить мне о результатах. Мы, офицеры, больше чем просто заинтересованы в этом.

Необходимо сказать, что если дело немедленно не продвинется вперед, то будет проведено энергичное расследование, с целью выявить истинные обстоятельства, и за пять или семь дней дело будет передано в суд. Генерал Корнилов в суде опишет реальную картину всех приготовлений, всех участников [мятежа], чтобы показать русским людям, с кем он имел дело, со сколькими людьми он имел договоренность и как он, лишь с маленькой группой офицеров, брошенный всеми, отвечает за свои поступки перед судом».

Генерал от инфантерии Михаил Алексеев

Мы не знаем, сколько денег удалось собрать Алексееву, но это обращение не оказалось напрасным, если учесть, что он смог помочь сотням пострадавших. Со временем эта организация приобрела и другие функции, помимо благотворительности, некоторые из них не отвечали законам Временного правительства. Например, Алексеев помог офицерам остаться и Петрограде, так как ему удалось уговорить его друзей-предпринимателей устроить их в качестве рабочих. В период революций организация офицеров имела политическое значение. Некоторые политики, например В. М. Пуришкевич, надеялись, что Алексеев использует своих офицеров для давления на Временное правительство, чтобы вести более консервативную политику. В этот период Алексеев принимал активное участие в политической жизни страны: он переписывался с такими антибольшевистскими лидерами, как атаман Каледин, укрепил связи со многими военными училищами, а также организовал еще одну так называемую Алексеевскую организацию в Москве.

Но, несмотря на очевидную опасность и все разговоры о скором восстании большевиков, произошедшими 25 октября событиями генерал был глубоко потрясен, как и большинство его соотечественников. Борис Савинков, политик, социал-революционер, враг красных, виделся с ним в день революции; к своему разочарованию, он увидел, что у Алексеева нет никакого плана действий. Военная сила, его команда офицеров, была слишком слаба, чтобы оказать вооруженное сопротивление.

Алексеев инкогнито покинул Петроград 13 ноября и прибыл в Новочеркасск двумя днями позже. До того как покинуть Петроград, он попросил своего помощника, полковника Веденяпина, послать офицеров в столицу Донской области, как только он получит известие о его прибытии в этот город. Алексеев первый понял: чтобы бороться с большевиками, необходимо создать новую армию, а не пытаться сохранить старую.

Алексеевская организация в Петрограде и Москве снабжала людей деньгами, фальшивыми документами и гражданской одеждой, чтобы сделать путешествия на юг безопаснее. Другая подобная организация – «Союз бежавших из плена» – также играла важную роль в перевозке офицеров на юг. Медсестра М. А. Нестерович, связанная с организацией, ездила семь раз из Москвы в Новочеркасск, перевозя с собой сотни офицеров. Некоторые руководители, находящиеся вне подозрения, давали Нестерович разрешение путешествовать со своими компаньонами.

Как Алексеев справлялся с поставленной задачей в этот период, лучше всего видно в письме к Дитерихсу, квартирмейстеру Ставки, написанном 21 ноября, шесть дней спустя после его прибытия на Дон. В отличие от Корнилова он не относился к этому делу как к военному предприятию. Он доложил Дитерихсу, что уже готов связаться с журналистами и другими пропагандистами, и отметил, что необходимо потратить больше средств на пропаганду, чем на создание армии. Но больше всего другого Алексеев желал, чтобы Южная Россия стала базой для всех антибольшевистских операций.

Главной целью этого письма было координирование военных планов с планами Ставки. Как и Корнилов, он хотел использовать Чехословацкий корпус против большевиков, но посчитал создание новой армии наиболее важной задачей. Алексеев осознавал, что будущая армия принципиально должна состоять из офицеров и быть добровольческой организацией. Он обратился к Дитерихсу с просьбой помочь снарядить его войска.

Скоро стало ясно, что Алексеев был слишком оптимистично настроен. Одно разочарование следовало за другим: слишком мало офицеров откликнулись на его призыв, движение страдало из-за недостатка средств, и что, наверное, самое грустное, население Новочеркасска и самой Донской области было настроено враждебно.