Полная история Белого движения

31 декабря состоялась важная встреча политиков и генералов, на которой решалось, кто поведет армию. Корнилов выдвинул ультиматум: если ему не дадут неограниченную власть, он уедет в Сибирь, где начнет создавать новую организацию. Все присутствующие на встрече понимали, что это серьезная угроза, потому что, если Корнилов уедет, большинство офицеров последуют за ним, и это станет концом Алексеевской организации. Политики на этой встрече предлагали компромисс, при котором Алексеев и Корнилов смогли бы разделить власть. Неограниченную власть можно было отдать в руки Корнилова, а политическими и финансовыми делами мог бы управлять Алексеев. Корнилов колебался. Он отверг предложение Алексеева отправиться на Екатеринодар и взять под начало кубанских офицеров и возобновил разговоры о поездке в Сибирь. В конечном итоге он принял предложение, когда представители московской антибольшевистской организации пригрозили прекратить финансовую помощь, если два генерала немедленно не договорятся. Неделю спустя Корнилов формально принял на себя командование армией, а Алексеевскую организацию переименовали и Добровольческую армию.

Деникину поручили разработку конституции Добровольческой армии на основе соглашения 31 декабря. Этот документ был подписан генералами Алексеевым, Корниловым и Калединым и был первой попыткой учредить законное руководство на территории, контролируемой Белой армией. Предложения Деникина были простыми, как и можно было ожидать от солдата-политика:

1. Гражданское руководство, иностранные дела и финансы поручены генералу Алексееву.

2. Военное руководство поручено генералу Корнилову.

3. Управление Донской областью поручено генералу Каледину.

4. Высшее руководство поручено триумвирату. Он решает все проблемы высшего значения. На встречах триумвир занимает председательское место и руководит обсуждением проблем.

В это же время по инициативе М. М. Федорова был сформирован совет общественных деятелей в помощь генералу Алексееву в его работе по налаживанию контактов с иностранным руководством, русскими антибольшевистскими организациями, и прежде всего в изыскании денежных средств. Помимо Федорова в организации состояли такие известные политики как П. Н. Милюков, Р. В. Струве, А. С. Белецкий и князь Г. Н. Трубецкой. Донское правительство уже сформировало организацию с подобными функциями, и, чтобы не работать над одними и теми же проектами, было решено перевести двух представителей известных кадетских политиков Н. Е. Парамонова и М. П. Богаевского, близкого помощника атамана Каледина, в совет.

Разделение власти между триумвирами не работало. Черту, разделяющую военные, финансовые и политические материи, провести было сложно, и Корнилов постепенно де-факто присваивал себе все большую часть обязанностей Алексеева. Вскоре гражданские поняли, что в движении, где главенствующую позицию занимает Корнилов, они не смогут сыграть важную роль. Корнилов очень сильно недолюбливал политику и политиков. Это чувство было свойственно всем недалеким военным, особенно правым. Недоверие Корнилова к политикам было вызвано революцией. Как бывший военнопленный времен сражений с Австрией 1915–1916 годов, он выражался так: «Нужно вздернуть всех этих Милюковых». Теперь он с презрением относился к политикам в Новочеркасске, игнорируя их советы и избегая любого контакта, насколько это было возможно. Начальник штаба Корнилова, генерал Лукомский, писал, что единственной причиной передвижения армии в Ростов в январе 1918 года было желание Корнилова избавиться от общественных деятелей, собравшихся в казачьей столице. Так как Ростов находился ближе всего к линии фронта в то время, он надеялся, что политики не последуют за штабом в зону военных действий.

Между Корниловым и Алексеевым постоянно возникали разногласия. 22 января капитан Капелька, офицер штаба Алексеева, проинформировал своего начальника, что слышал о планах Корнилова перевести армию в Ростов. Согласно информации Капельки, Корнилов хотел таким образом объявить себя диктатором. Алексеев срочно созвал генералов и политиков и пригласил Корнилова, чтобы тот объяснил ситуацию. Корнилов оскорбился и не явился на эту встречу. Деникин и Каледин приложили огромные усилия, чтобы помирить генералов. Корнилов был готов продолжать сотрудничество, только когда Алексеев извинится, и было принято решение, что гражданский совет отныне будет лишь давать советы.

Несколько дней спустя произошел инцидент, обостривший разногласия между Алексеевым и Корниловым. Князь Девлет-Гирей, черкесский руководитель, прибыл в Ростов, чтобы предложить Корнилову сформировать армию из его людей. Для этого он попросил миллион рублей. Корнилову понравилась эта идея, и он одобрил план, но Алексеев категорически отказался давать так много денег на столь рискованное предприятие. Пытаясь успокоить Корнилова, он предложил дать 200 тысяч рублей, но Девлет-Гирей не согласился принять эту сумму.

К этому времени отношения между двумя генералами настолько ухудшились, что они разговаривали друг с другом, только когда это было совершенно необходимо. Обычное общение происходило через переписку, хотя их кабинеты в Ростове, в доме Парамонова, находились рядом.

Постоянные ссоры между представителями высшего руководства армии отравляли атмосферу в Ростове и Новочеркасске. В итоге даже младшее офицерство разбилось на два лагеря. Роман Гуль описывает ситуацию, ярко иллюстрирующую глубину этой проблемы:

«В маленькой комнате прапорщики записывают людей, забирая их документы; мужчина спрашивает: «Кто может поручиться за вас?» Я называю имя близкого друга генерала Корнилова, полковника Колчинского. Прапорщик делает гримасу, пожимает плечами и говорит сквозь зубы: «Ну он даже не принадлежит к нашей организации…» Я сильно удивился и ничего не понял. Только потом полковник Колчинский объяснил мне, что офицеры бюро были партизанами Алексеева, а он был корниловцем. Между двумя этими лагерями шла скрытая война».

Очень хочется попробовать найти разницу между идеологиями Алексеева и Корнилова. Многие историки, писавшие о Белом движении, объясняют это как противостояние между республиканским и демократическим элементом, с одной стороны, и консервативным и монархическим – с другой. Сложность состоит в том, что, пока одни историки считали Алексеева представителем консервативной идеологии, другие связывали его с республиканцами и демократами. Милюков, например, знавший лично обоих генералов, считал, что монархисты последуют за Корниловым, в то время как Алексеев навсегда останется сторонником Февральской революции. Деникин, знавший этих людей гораздо ближе, считал, что дело совсем в другом.

Решение этой задачи такое: между политическими взглядами Корнилова и Алексеева на самом деле было немного различий. Под давлением Корнилов мог бы оказаться приверженцем республиканской формы правления – в этом Деникин был прав. Но взгляды Корнилова определялись не столько его политической идеологией, которая была достаточно простой, сколько его темпераментом, а по темпераменту он был радикалом. Его склонность к радикальным решениям делала его самым ярым врагом большевизма, вследствие чего Милюков считал его правым экстремистом.

Именно в отношении к радикальным решениям и заключалась разница во взглядах двух генералов. Нестерович, связная между антикоммунистическими организациями и армией на юге, описывает инцидент, иллюстрирующий эту разницу. Тайная офицерская организация попросила ее узнать, как Алексеев относится к террористическим актам. Планировалось взорвать Смольный, штаб-квартиру большевиков, во время встречи их главных руководителей. Случайно Нестерович заговорила об этом с Алексеевым при Корнилове:

«Генерал Алексеев, как всегда, говорил тихим и спокойным голосом: „Никто не должен так поступать, потому что могут пострадать невинные люди. Это поселит страх в сердцах людей, жители Петрограда будут расплачиваться за это”. Но генерал Корнилов считал иначе; он сказал, что устранив главных лидеров большевизма, будет проще уничтожить установленный режим. „Если придется сжечь половину России, – говорил он спокойно, – пролить кровь трех четвертей всего русского населения, на это можно пойти ради спасения России”».

Генерал от инфантерии Лавр Корнилов

Слово Алексеева имело большой вес в организации, и операция в Смольном не была проведена.

Корнилов настаивал не брать пленных, и Добровольческая армия твердо придерживалась этого в первые месяцы своего существования. Говоря о Красной армии, он сказал: «Не берите в плен этих преступников. Чем больше они будут бояться, тем более великой будет наша победа».

Резко различаясь во взглядах на практическую политику, они имели такое же идеологическое мировоззрение, как и другие политики и генералы. Такое единодушие возникло на основе принятия фундаментальных идей Февральской революции. В то время в России было мало убежденных монархистов, они слишком устали за годы, прожитые в горечи. Оба, и Алексеев и Корнилов, были дискредитированы в глазах монархистов: Алексеев, так как уговорил царя отречься от престола, Корнилов, так как арестовал императорскую семью.

В сложившейся ситуации было бы проще принять первый манифест Добровольческой армии, написанный 9 января. В нем говорилось, что армия будет воевать как против большевиков, так и против немцев. Вот что говорилось в манифесте о целях армии:

«Новая армия будет защищать гражданские свободы, чтобы позволить хозяевам русской земли – русским людям – выражать через выбранное Учредительное собрание свою верховную волю. Все сословия, партии и другие группы населения должны подчиняться этой воле. Армия и все те, кто создал ее, должны безоговорочно подчиняться законной власти, назначенной Учредительным собранием».

Политики Добровольческой армии овладели техникой избегать сомнительных результатов 1917 года под личиной уважения к Учредительному собранию. Подход Временного правительства был аналогичным. Армия должна была твердо придерживаться этого принципа в течение всего ее существования. Этот документ ссылался на Учредительное собрание, которое должно было собраться в Петрограде. Без сомнения, собрание, преимущественно состоящее из социал-революционеров, было бы враждебно настроено против Корнилова так же, как и против Ленина. Неудивительно, что Добровольческая армия позже попыталась закрепить свои позиции, требуя новых выборов, так как все делегаты собрания победили на выборах нечестно. Так или иначе, споры по поводу необходимости новых выборов в Учредительное собрание стали основным камнем преткновения между армией и антибольшевистскими социалистами, которые были вполне удовлетворены старыми результатами выборов.

5 февраля Корнилов издал свой манифест. Он был еще более откровенным и прямым, чем предыдущий, но основная идея осталась прежней. Корнилов поддерживал программу кадетов: война должна продолжаться до победного конца, земельный вопрос должен решаться на Учредительном собрании, гражданские свободы, явившиеся результатом Февральской революции, должны быть сохранены. Два пункта нового манифеста заслуживают особого внимания. Корнилов хотел продолжать войну с армией, перестроенной по добровольческому принципу, – очень нереалистичное желание. В его манифесте также утверждалось, что Учредительное собрание, распущенное большевиками после 18 января, должно быть восстановлено.

Скоро после написания манифеста Корнилова Добровольческая армия была вынуждена покинуть Ростов; таким образом, программа Корнилова никогда не была обнародована и не имела никакого политического значения. Важно то, что Корнилов написал ее. На это его вдохновил И. А. Добринский, авантюрист и сомнительная личность, которому не доверяло остальное руководство. По соглашению, подписанному Корниловым месяцем раньше, все политические вопросы должны решаться генералом Алексеевым. Мало того, что Корнилов не посоветовался со старым генералом перед тем, как составлять свою политическую программу, предназначенную для широкой аудитории, он даже не потрудился поставить его в известность. Можно представить, как генерал Алексеев был потрясен и разозлен этим происшествием. Он послал помощника в соседнюю комнату с просьбой о копии манифеста. Корнилов послал копию документа, приложив к нему короткое письмо, в котором можно уловить нотку иронии:

«В ответ на ваше письмо 1 февраля, № 13, по поводу информации, которую вы получили от доктора Н. С. Григорьева, о моей политической программе, хочу поставить вас в известность, что я не понимаю, какую именно программу имел в виду доктор Григорьев. Если он имел в виду «Быковскую программу», то она напечатана в газетах. «Программа генерала Корнилова» исходит из предыдущей. Она еще неусовершенствованная, и я опубликую ее тогда, когда, по моему мнению, придет время».

Алексеев показал манифест и письмо Милюкову. Кадетский политик был возмущен еще больше. Он выразил свое отношение к происшедшему в письме к Алексееву, из которого видна вся горечь конфликта между руководством Добровольческой армии гораздо лучше, чем из любого другого документа:

«Такая политическая тактика генерала Корнилова, к сожалению, не является происшествием или первой манифестацией Она базируется на непринятии политических партий в целом, а это распространенная ошибка среди политических дилетантов. [Генерал Корнилов считал все политические партии несостоятельными, так как их действия «ограничены их программами»…] В то же время, опять же, как и все дилетанты, генерал Корнилов составляет свою собственную политическую программу, частично, что-то вроде партии… [Как и в августе 1917 года, когда генерал Корнилов горько разочаровал народ] Россия оказывается в руках той же самой группы руководства. Выражаясь словами программы генерала Корнилова, [Россия] опять в руках авантюристов».

Милюков отметил, что, разработав свою программу в одиночестве, Корнилов пренебрег соглашением, которое составляло основу Добровольческой армии. Он предупредил, что если Корнилов опубликует свой манифест, то вся система поддержки и помощи Добровольческой армии развалится. И гораздо более важно то, что политические манифесты были тем, что связывает армию с социалистической оппозицией большевизму.

Было бы ошибочно искать причины разногласий между офицерами и антибольшевистскими социалистами в их идеологиях. По сути, их программы совпадали по некоторым пунктам. В сложившейся ситуации можно предположить, что именно предубеждение и память о прежних столкновениях не позволяли двум группам объединиться, и это привело к негативным последствиям для обеих. Необходимо понимать, что большинство социалистов проявили ненамного больше мудрости, чем офицеры, им не удалось распознать глубину пропасти, разделяющей их и большевиков. Но среди социалистов были и исключения. Только такой выдающийся человек, как Б. В. Савинков, мог смирить свою гордость, чтобы предпринять отчаянные попытки объединить антибольшевистский лагерь.

Карьера Савинкова сложилась самым необычным образом. Как террорист и социал-революционер, он участвовал в террористическом акте против министра внутренних дел Плеве в 1904 году. В ссылке он заслужил всеобщее признание как новеллист. Позже, во время Первой мировой войны, как энтузиаст, поддерживающий союз Антанты, вступил во французскую армию. После Февральской революции он вернулся в Россию и служил ближайшим помощником председателя правительства Керенского, пытаясь помирить его и главнокомандующего Корнилова. Что бы ни думали о его прошлом, нужно признать, что после Октябрьской революции он проявил подобающее государственному деятелю понимание необходимости сотрудничества между всеми врагами большевизма, так же он был готов принести личные и идеологические жертвы ради этой цели. После падения Временного правительства Савинков наладил контакт с казачьим войском и офицерской организацией, также он поддерживал связь с украинским националистами, врагами большевизма, хотя и осуждал украинский сепаратизм. Из Петрограда он выехал через Москву и Киев на Дон. Он пытался убедить других социалистов оказать помощь белым генералам, угрожая, что иначе генералы станут еще более консервативными. Савинков не надеялся одержать быструю победу, организовав всеобщее сотрудничество, но враждебность, которую он встретил в Новочеркасске, подтвердила его самые худшие опасения.

Савинков и его помощник Вендзягольский приехали в Новочеркасск в конце декабря. Сначала Корнилов отказался от встречи с ним, даже разумный Каледин заставил Савинкова и Вендзягольского подождать, прежде чем сказал, что слишком занят и не может их принять. Позднее Каледин смягчил Корнилова и уговорил его принять социалистов. На встрече Корнилов произнес речь, он угрожал коммунистам, социалистам и демократам и обвинял русскую интеллигенцию – революционеров-демократов, Советы, комиссариаты – во всех бедах России. Переговоры Савинкова с Алексеевым прошли более успешно. Он поспорил, что Добровольческая армия не получит широкой поддержки без участия социалистов и будет ассоциироваться у всех со слепой контрреволюцией.

Генералы не могли прийти к единому мнению и решить, какова будет роль Савинкова в Добровольческой армии. Каледин и Алексеев считали, что включение Савинкова в штат руководства армии ослабит недоверие казаков. Корнилов сначала был против любого сотрудничества, но позднее согласился с аргументами Алексеева, что, если Савинков создаст организацию отдельно, это нанесет вред армии. В отличие от Корнилова Деникина уговорить не удалось, он даже не явился на собрание, на котором присутствовал Савинков. Когда он встретил помощника Савинкова Вендзягольского, то отказался пожать ему руку. Неприязнь Деникина к Савинкову разделял и Лукомский. Как-то раз Лукомский спросил социал-революционера о возможности сотрудничества. Лукомский процитировал ответ Савинкова в своих мемуарах:

«Генерал, я прекрасно знаю, что наши взгляды различаются. Но сейчас у нас одна цель и один путь – свергнуть большевиков и спасти Россию. В будущем, конечно, мы вновь станем политическими врагами, но в данный момент я однозначно заявляю и обещаю, что с моей стороны не будет ни одного действия, основанного на личном отношении и направленного против вас».

Савинков начал уставать от постоянных споров о своей личной роли и выдвинул ультиматум: если через два часа собрание генералов и политиков не примет его условия, он получает «свободу действий». Под этим он, возможно, подразумевал, что создаст свою собственную военную организацию. Ультиматум оказал эффект, и условия Савинкова были приняты. В результате в совет вошло четыре специалиста: Савинков, Вендзягольский и разрабатывающие соглашение о равенстве П. М. Агеев и С. П. Мазуренко.

Соглашение с Савинковым не было таким значительным, как казалось на первый взгляд. Совет нечетко разделял права и цели, поэтому против Корнилова нельзя было предпринять никаких действий. Две или три недели спустя после организации совета армия ушла в Ростов, и там она была распущена. К этому времени Алексеев доверил Савинкову организацию пропаганды. Но так как ненависть офицеров к социалистам была очень сильной, ему не удалось справиться с поставленной задачей. Даже их жизнь, особенно жизнь Савинкова, была в постоянной опасности. Добринский и Завойко организовали покушение на Савинкова, и тому удалось выжить лишь благодаря своей смелости. Генерал Романовский, который согласно Вендзягольскому был единственным военным, понимающим важность сотрудничества с социалистами, посоветовал Савинкову и Вендзягольскому уехать: «…здесь ваши враги сильнее, чем ваши друзья». Когда в середине января Алексеев попросил Савинкова поехать в Москву и представлять там Добровольческую армию, Савинков согласился. В то же время Вендзягольского послали в Киев.

Краткое пребывание Савинкова в Добровольческой армии подтвердило, что раны, нанесенные Корниловским мятежом, очень глубокие. Офицеры не хотели сотрудничать с социалистами. В своих мемуарах Деникин обвиняет Савинкова в том, что ему не удалось выиграть в Москве в социалистических кругах, выступая за Добровольческую армию. Из истории пребывания Савинкова в Новочеркасске становится ясно, что он не единственный виновный.

Малочисленная Добровольческая армия, ослабленная внутренними разногласиями, вынуждена была существовать в атмосфере ненависти. Рабочие, крестьяне и казаки по разным причинам и в разной степени недолюбливали офицеров, собранных в Новочеркасске. Большинство казаков не питали ненависти к большевикам, многие попросту хотели избежать Гражданской войны. Они утверждали, и не без причин, что если бы не присутствие контрреволюционной армии, большевики бы покинули территорию Донской области в ближайшее время. Споры между казаками, касающиеся нейтралитета и местной автономии, и белыми офицерами, заинтересованными в том, чтобы Дон оставался их военной базой, возникли гораздо раньше, чем Алексеевская организация, и продолжались вплоть до окончания Гражданской войны.

Каледин, преданный генерал Российской императорской армии, полностью поддерживал Алексеева и его офицеров, даже ценой растущей ненависти своих подчиненных. Чтобы избежать смещения атамана, а также в целях самосохранения (маленькая армия не смогла бы защитить себя от казаков), Алексеевская организация действовала в полусекретном режиме вплоть до экспедиции в Ростов в середине декабря. Но даже такая победа лишь слегка укрепила позиции армии на Дону. Поэтому атаману Каледину пришлось просить генералов покинуть Дон, хотя бы временно.

Романовскому было разрешено оставаться в Новочеркасске, так как он был менее известен, чем другие генералы, или, может, потому, что его считали человеком более либеральных взглядов. Но Лукомскому пришлось ехать во Владикавказ, Деникину и Маркову – в Екатеринодар, по крайней мере, на какое-то время. После возвращения они также старались привлекать как можно меньше внимания, не носили форму. Приезд же Корнилова держался в тайне даже от офицеров в течение десяти дней.

Генерал Алексеев осознавал всю важность хороших отношений с казаками и часто призывал своих подчиненных вести себя как можно вежливее и тактичнее. Предостережения Алексеева не подействовали. В Белой армии испытывали горечь за то, что тяжкое бремя защиты Дона легло на их плечи, и эта горечь часто выливалась в агрессивное и провокационное поведение. Самым худшим примером стал план помощника генерала Корнилова Завойко по устранению Каледина и замещение его генералом Корниловым. Тревожная, беспокойная атмосфера в Новочеркасске не могла породить более ребяческий план, чем этот. Завойко не понимал, что казаки противостоят антикоммунистическому восстанию, что Каледин – друг, без которого армия вообще не существовала бы. Корнилов узнал о плане Завойко и приказал ему покинуть казачью столицу в течение двадцати четырех часов. Тем не менее слухи о заговоре Завойко дошли до атамана и вызвали объяснимое возмущение.

Иногородние, неудивительно, были настроены по отношению к Алексеевской организации еще более враждебно, чем казаки. Каледин, который больше всего желал объединения населения Дона против большевиков и привел иногородних в правительство, обнаружил, что главным препятствием сотрудничества является то, что их представители не хотят присутствия антибольшевистской армии на территории Дона. Чтобы избавиться от предубеждения, заместитель Каледина М. П. Богаевский организовал встречу генерала Алексеева и представителей иногородних 31 января. Из описания очевидцев этой встречи становится ясно, что Алексеев произвел благоприятное впечатление на своих политических врагов. Он акцентировал особое внимание на том, что армия сотрудничает с политиками-социалистами, и назвал Плеханова, Аргунова, Савинкова и Вендзягольского друзьями армии. Алексеев отвечал на такие вопросы очень терпеливо и спокойно.

«Если у вас, генерал, есть контакты, как вы говорите, с демократическими кругами, – продолжал Брыкин [представитель иногородних], – тогда почему члены вашей организации не сдерживают неуважительное отношение к ним, позволяют использовать такие выражения, как „Совет Собачьих Депутатов”?»

Алексеев просил проявить снисходительность к поведению подчиненных, ссылаясь на их прежние страдания, и особо выделял то, что Добровольческая армия не будет вмешиваться в местную политику и что социалистам и иногородним нечего бояться. Дипломатичность Алексеева даже вызвала симпатию у некоторых членов руководства иногородних, но большинство все же оставалось настроено непоколебимо враждебно.

Одной из причин перемещения армии в Ростов было избавление от вмешательства донского правительства. Но если в Новочеркасске армия сталкивалась лишь со скрытой неприязнью, то в Ростове рабочие ненавидели белых так сильно, что главной проблемой стала защита офицеров.

Армия вошла в Ростов 30 января. К этому времени население города знало, что прибытие туда красных – это лишь вопрос времени, и рабочие ждали коммунистов как освободителей. Весь город пытался предсказать исход после прихода большевиков. Все были уверены в том, что Белое движение потерпит поражение, ненависть рабочих к офицерам становилась все более яркой и открытой. Офицерам стало опасно гулять по улицам ночью. Был случай, когда на политическом съезде рабочий Батайска, пригорода Ростова, расправился с четырьмя безоружными офицерами. Более чем когда-либо Ростов был на грани кровавой бойни.

Добровольческая армия не могла рассчитывать даже на поддержку зажиточных горожан. Правда, они собрали 6,5 миллиона рублей (из которых Добровольческая армия получила лишь 2 миллиона) на борьбу с большевиками, но больше делать они ничего не желали. Комитет, созданный для защиты города, не принимал активных действий, и это злило белых офицеров, чувствующих непонимание и пренебрежение.