Loe raamatut: «Подлинная история банды Келли»

Font:

Посвящается Элисон Саммерс

Прошлое не мертво. Оно даже не прошлое.
Уильям Фолкнер

* * *

К рассвету по меньшей мере половина шайки Келли была переранена, и вот тут в тылу полицейских цепей и появилось чудовище. Ничего человеческого в нем не было, это стало очевидным сразу же. Вместо головы только очень длинная толстая шея да необъятная грудь. Медленной неуклюжей походкой оно двинулось прямо под град пуль. Выстрелы следовали за выстрелами, не оказывая никакого действия, и непонятная фигура продолжала надвигаться на полицейских, иногда останавливаясь и медленно, механически поворачивая безголовую шею.

Я, б- -ский Монитор¹.

У полицейских были новейшие винтовки Генри-Мартини, но пули отскакивали от кожи чудовища. Иногда оно отвечало револьверными выстрелами, но чаще било себя рукояткой револьвера по шее, и в утреннем воздухе удары эти гремели, будто молот кузнеца бил по наковальне.

По детям стреляете, ё- -ны псы. Меня вам не застрелить.

Когда фигура двинулась к овражку возле сухих эвкалиптов, полицейские принялись стрелять еще чаще. Но фигура по-прежнему держалась прямо и продолжала наносить странные удары по собственной шее. Затем она остановилась, механическая башенка повернулась влево, в сторону невысокого толстячка в фетровой шляпе, который спокойно стоял рядом с деревом. Чудовище подняло пистолет, выстрелило, и человек в фетровой шляпе невозмутимо опустился на одно колено перед ним. Затем поднял свою винтовку и выстрелил дважды почти без паузы.

Мои ноги, ублюдок.

Фигура закачалась, зашаталась, точно пьяная, и через несколько секунд упала у сухого белого ствола. Еще через несколько секунд примитивный стальной шлем в форме перевернутого ведра был сорван с плеч упавшего. Им был Нед Келли, затравленный дикий зверь. Смертельно бледный, содрогающийся, лицо и руки окровавлены, грудь и бедра облегает стальная броня в четверть дюйма толщиной.

Тем временем человек, ответственный за происходящее, задернул свою занавеску, делая вид, будто и выстрелы, и вопли раненых его не касаются.

В сумерках полицейский эскорт сопроводил его с супругой из их коттеджа прямо на специальный поезд, так что он не присутствовал и не принимал участия в распродаже брони, и огнестрельного оружия, и волос, и патронов, устроенной в Гленроване 28 июня 1880 года. Тем не менее этот человек хранил сувенир о Бесчинствах Келли, и вечером двадцать восьмого тринадцать пачек замусоленных листов, все до единого исписанные характерным почерком Неда Келли, были отправлены в Мельбурн внутри металлического коффра.

Недатированное, написанное от руки сообщение в коллекции Публичной библиотеки Мельбурна (V.L. 10453).

Пачка 1
Его жизнь до 12 лет

Бланки Национального банка. Почти наверное забраны из филиала Национального банка в Юроа в декабре 1878 года. Всего 45 листов среднего размера (примерно 8 × 10 дюймов), пробитые вверху дыроколом и одно время грубо сшитые. Сильно замусолены.

Содержит сообщения о его первых соприкосновениях с полицией, включая обвинение в трансвестизме. Некоторые воспоминания о семействе Куиннов и о переезде в селение Авенел. Утверждение, что его отец был несправедливо арестован за кражу телушки у Муррея. История, объясняющая происхождение кушака, теперь хранящегося в музее Исторического общества Беналлы. Смерть Джона Келли.

Отца я потерял в возрасте 12 л. и знаю каково это расти на лжи и умолчании моя милая доченька ты пока еще мала и не поймешь ни единого слова которое я пишу но история эта для тебя и лжи в ней не будет гореть мне в аду.

Даст Бог я доживу увидеть как ты читаешь эти самые слова и твое удивление и увижу как широко раскрываются твои темные глазки и рот раскрывается когда ты наконец поймешь всю меру несправедливости которую мы бедняки ирландцы терпели в нынешнем веке. Какой непонятной и странной должна она казаться тебе и все грубые слова и жестокости о которых я теперь рассказываю остались далеко в старых временах.

Твой дедушка был тихим и скрытным человеком его забрали из родного дома в Типперери и отправили на корабле в тюрьму Вандименовой Земли не знаю что с ним там делали он никогда про это не говорил.

Когда они кончили его пытать то освободили и он переплыл через море в колонию Виктория. К тому времени ему сравнялось 30 л. и был он рыжим в веснушках с глазами навсегда прищуренными от солнца. Мой батя зарекся иметь дело с полицией и когда увидел что улицы Мельбурна кишмя кишат полицейскими куда там мухам он прошел 28 мл. до селения Доннибрук и тогда или чуть попозже увидел мою мать. Эллен Куинн было 18 л. она была темноволосая и тоненькая и на лошади верхом он никого прекраснее не видывал но твоя бабушка была как ловушка расставленная Богом для Рыжего Келли. Она же была Куинн а полиция проходу Куиннам не давала.

1-е что я помню мамка разбивает яйца в миску и плачет потому что Джимми Куинна моего дядю 15 л. арестовали траппы. Не знаю где в тот день были мой батя и моя старшая сестра Энни. Мне было 3 г. Пока моя мать плакала я зачерпнул ложкой сладкое желтое тесто и съел его а крыша над чугунной печкой текла и каждая капля упав на нее шипела.

Моя мать положила колобок в тонкую тряпицу и завязала ее. Твоя тетя Магги была младенцем и моя мать завернула и ее потом вышла с узелочком и маленькой под дождь. Ну и мне надо было идти за ней вверх по холму и уж никогда не забуду лужи цвета горчицы и дождь коловший мне глаза как иголками.

Мы добрались до полицейского участка Бевериджа промокшие до костей и наверное от нас разило бедностью точно псиной такой у нас был запах и по этой или какой другой причине нас выставили из комнаты сержанта. Я помню как сидел подсунув ручонки все в цыпках под дверь и чувствовал кончиками пальцев чудесное тепло от огня. И все же когда нас наконец впустили я смотрел не на весело пылающий огонь а только на огромного с красными брылями англичанина который сидел за письменным столом. Я не знал его имени а только то что сильней его никого на свете нет и он может если захочет погубить мою мать.

Приблизься говорит он будто был алтарем.

Моя мать приблизилась и я подбежал рядом с ней. Она сказала англичанину что испекла колобок для его арестанта Куинна и будет весьма благодарна передать его ему потому как ее мужа дома нет а ей надо еще масло сбить и накормить свиней.

Никакого колобка арестанту сказал трапп а я чувствовал его чужацкий пряный запах и были у него усы поперек лица и череп просвечивал сквозь волосы.

Сказал он никакого колобка арестанту без моей проверки сперва и он взмахнул своей большой мягкой белой рукой таким образом указав чтоб моя мать поставила корзинку на стол. Он развязал тряпицу ногтями до того чистыми будто их вымыли негашеной известью и по сей день я вижу это синеватые инструменты как они разломили пополам колобок моей матери.

Не бедность я ненавижу больше всего

и не вечное пресмыкание

но унижения которые они питают

от которых и пиявки не исцелят.

Поставлю фунт тебе уже рассказывали историю как твоя бабушка выиграла в суде свое дело против Билла Фроста а потом водила буйный хоровод по главной улице Беналлы. И ты уже знаешь что трусливой она не была никогда но тогда она знала что должна держать язык за зубами и потому она снова завязала теплые крошки в тряпицу и вышла под дождь. Я позвал ее но она не услышала и я пошел за ее юбкой через двор хлюпая грязью. Сперва я подумал что колотит она кулаками в дверь нужника и был ошарашен когда понял что внутри заперт мой молоденький дядя. За великое преступление что он угнал бычка с наростом на глазу его погребли в этой будке из нетесаных бревен с земляным полом не шире 6 фт. × 6 фт. и моей матери пришлось опуститься на колени в грязь и пропихивать разломанный колобок под дверь в очень узкую щель не шире 2-х д. Слишком узкую для этого.

Она кричала Господи помилуй нас Джимми что когда мы им сделали что они нас так мучают?

Моя мать никогда не плакала но теперь она плакала и я бросился к ней и уцепился за нее и целовал ее но она все равно не чувствовала что я был там. Слезы лились по ее красивому лицу пока она пропихивала намокшую в грязи тряпицу с колобком под эту дверь.

Она кричала будь я мужчиной я бы поубивала этих б- -нов Богом клянусь. Она употребила много грубых выражений но я не стану писать их здесь. Только и слышалось ядри то ядри это и она вышибет им ихние прилагательные мозги.

Мальчику страшно слушать как его мамка говорит такое но я не знал до чего она дошла пока через 2 ночи не вернулся мой отец и она не сказала ему то же самое слово в слово.

Ты не понимаешь о чем говоришь сказал он.

Ты трус закричала она. Я заткнул уши и спрятал лицо в подушку из мешковины но она стояла на своем а мой отец не хотел идти против закона. Жалко я не знал своих родителей когда они истинно любили друг друга.

Со временем ты узнаешь что твой дед был человеком со своими тайнами и что говорил он одно а делал другое хотя тебе покуда достаточно знать что моя мать думала про моего отца одно а полиция как раз наоборот. Она считала что он Майкл Мякиш. А они знали что он прошел школу Вандименовой Земли и был преступником с рождения и по ремеслу и через женитьбу и то и дело проверяли клейма на нашей скотине или просеивали нашу муку в поисках краденого но никогда ничего не находили кроме мышиного помета видно их на его вкус так и тянуло.

Да и бабушка твоя ненавидела полицию вовсе не так сильно как тебе могло показаться по ее брани. Может она и желала их поубивать да только была не прочь прежде немножко выпить с ними и поболтать. Был 1 сержант О’Нил по имени и моя мать вроде бы отличала его от остальных. Я теперь говорю о более позднем времени мне уже было 9 л. потому как наша сестренка Кейт только-только родилась. Наш отец был в отъезде перегонял гурт по найму и наша хижина стала еще теснее когда 6 детей спали там в путанице лоскутных занавесок которые мать развесила взамен стенок. Жили мы будто в шкафу где платья висят.

В этот мир теней заходил сержант О’Нил со странными белесыми волосами которые он все время расчесывал будто девушка перед танцем и с нами детьми держался о. по-дружески и в вечер о котором речь он принес мне в подарок карандаш. В школе мы писали грифелями а к карандашу я раньше и не прикасался и совсем голову потерял от сладкого запаха сосны и графита пока сержант натачивал свой подарок он был со мной по-отцовски ласковым и усадил меня у конца стола с чистым листом бумаги. Моя сестра Энни была на 1 г. старше и ничего от сержанта О’Нила не получила но это уже другая история.

Я принялся исписывать мой лист буквами азбуки. Моя мать сидела у другого конца стола с сержантом и когда он достал свою серебряную пряжку я на них внимания обращал не больше чем на Энни + Джема + Магги + Дэна. После того как я написал все буквы заглавными то начал писать маленькие и до того сосредоточился что голос моей матери донесся словно о. издалека.

Убирайся из моего дома.

Я посмотрел и увидел что сержант О’Нил прижимает ладонь к щеке. Думаю она закатила ему пощечину потому как физиономия у него стала о. красной.

Убирайся закричала моя мать нрав у нее был ирландский и мы давно к такому привыкли.

Эллен успокойся ты же знаешь что я ничего неприличного не хотел.

Ядри отсюда закричала моя мать.

Голос полицейского стал суровее. Эллен сказал он ты не должна употреблять такие слова когда говоришь с офицером полиции.

Для моей матери это было почище красной тряпки и она взвилась со стула. Дворняга ты ядреный крикнула она еще громче. Ты бы не сказал такого не будь мой муж в отъезде.

В последний раз предупреждаю вас миссис Келли.

Тут моя мать схватила чашку сержанта и выплеснула на земляной пол. Арестуй меня закричала она арестуй меня трус.

Тут проснулась маленькая Кейт и заплакала. Джему было 4 г. он сидел на полу и играл в кости но когда бренди хлестнул по полу рядом с ним он к костям больше не притронулся. У меня другой характер и я пошел к матери.

Ты слышал как твоя мать назвала меня трусом старина?

Я ее не предал а обошел стол и встал рядом с ней. А он сказал Ты вроде бы писал Нед?

Я взял руку моей матери и она оперлась на мое плечо.

Ты же у нас ученый верно спросил он меня.

Я сказал что ученый.

Тогда ты должен знать историю трусов. Я был сбит с толку и покачал головой.

Тут О’Нил вскочил на ноги и показав все начищенное протяжение полицейских сапог сказал разреши молодой человек пополнить твое образование. Нет сказала моя мать став совсем другой. Пожалуйста не надо.

Минуту назад вид у О’Нила был окостенелый и встревоженный но теперь он словно бы гарцевал. Нет надо сказал он все дети должны знать их историю это же так важно.

Моя мать выдернула свою руку из моей и протянула ее но ольстерец нырнул за 1-ю занавеску потом вынырнул и замелькал туда-сюда и вокруг нашей семьи и даже погладил маленького Дэна по шелковистой головенке. Моя мать боялась лицо у нее было бледное и замороженное. Прошу тебя Кевин. Но О’Нил уже рассказывал нам эту свою историю и мы притихли слушая его имел он такой дар. Это была история человека из Типперери по имени просто Некий Мужчина или Тот Кого я не назову. Он сказал, что у Некоего Мужчины был зуб на фермера который законно отобрал землю у своего арендатора и Тот Кого и т. д. сговорился со своими дружками убить фермера.

Прости сказала моя мать я ведь уже извинилась.

Сержант О’Нил с насмешливым поклоном продолжал свою историю без пощады и рассказывал как Некий Мужчина сначала написал угрожающее письмо скваттеру. Когда же скваттер пренебрег письмом и выселил арендатора Этот Некий Мужчина глухой ночью созвал СОБРАНИЕ ИЗБРАННЫХ своих товарищей в часовне где они испили виски из Святой Чаши и поклялись на Святом Писании и тогда он сказал им Братья ибо мы здесь все братья и поклялись всем что свято. Братья готовы вы во имя Божье исполнить свою клятву? Они сказали что да готовы и поклялись а когда завершили свое богохульничание то ринулись к дому фермера с деревянными пиками и горящими головнями.

История эта словно бы захватила самого сержанта О’Нила его голос становился все громче он говорил что дети фермера кричали у окошек прося пощады но их дом подожгли а тех кто выбегал забивали и матерей и младенцев на их руках сержант не щадил и нас он расписывал расправу во всех подробностях мы дети слушали разиня рты не только про жуткое преступление но еще и про арест Виновных и предательство Этого Некоего Мужчины который выдал всех кого втянул в свой заговор. Сообщников повесили за шею до смерти и ольстерец помог нам вообразить как это было не скрыл ни единой подробности.

Что было дальше спросил он а мы не могли ответить даже заговорить и услышать не хотели.

Этот Некий Мужчина свою жизнь сохранил был сослан на Вандименову Землю. И с этим сержант О’Нил вышел из нашего дома в темноту.

Мать ничего больше не сказала она ничего не сказала даже когда мы услышали как кобыла сержанта зарысила по темной дороге вверх по холму к Бевериджу я спросил ее кто Этот Некий Мужчина про которого он говорил а она закатила мне такую оплеуху что больше я ни разу не спросил. Со временем я понял что речь шла о моем собственном отце.

Память о словах полицейского пряталась во мне как яйцо печоночника и пока я подрастал клевета эта все глубже и глубже забиралась ко мне в сердце и там разжирела.

Сержант О’Нил заразил мое мальчишеское воображение мыслями которые множились как червяки в падали в жаркий день и можно бы подумать что победа его была полной но он только сильнее допекал моего отца поднимал с кровати когда тот был пьян или крепко спал и всегда подначивал и изводил меня если встречал на улице.

Он издевался над моей одеждой что у меня нет башмаков и куртки. Руки и ноги у меня торчали я стеснялся и не мог пройти с приятелями мимо полицейского участка без того чтоб он не уязвил меня насмешкой. Я делал вид будто только смеюсь и не показывал что он задевает меня за живое.

И вот во время ненавистного правления сержанта O’Нила мы прослышали что мистер Рассел хозяин станции Фостер-Даун решил продать большой гурт бычков и стельных коров а еще знаменитого быка которого по слухам выписал из Англии за 500 фунтов. К таким событиям мы в Беверидже были непривычны в небольшом поселке растянувшемся вверх по крутому склону который последними словами ругали все гуртовщики между Мельбурном и рекой Муррей. На ½ вверх по склону был трактир и кузня а дальше к западу католическая школа. Холм этот был не под силу даже жестоким ветрам которые огибали его и с воем устремлялись к нашей хижине внизу. К западу от дороги вода была соленой. На нашей стороне вода была хорошей но местность все равно называлась Легочной Равниной. Никто никогда не приезжает в Беверидж здоровья ради.

Из-за Аукциона этого все переменилось вдруг нахлынули скваттеры² и перекупщики и даже ветеринар из Мельбурна с ними и эти приезжие разбили лагерь рядом с болотом между нашим участком и холмом. И болтовня + бахвальство + хлебание грога + скачут взад-вперед по Мельбурнской дороге получше всякого цирка для нас мальчишек торчавших у гати поглазеть на лихих наездников. День за днем Джем и я бежали в школу кружным путем посмотреть сколько новых палаток поднялось у болота. Нам не терпелось увидеть гурт но только в сумерках накануне Аукциона ветер донес то особо тоскливое мычание которое раздается когда скотину гонят по незнакомой дороге.

Я сказал Джему что пойду навстречу.

И я.

Мы не кончили кормить свиней да босыми ногами да по твердой каменистой земле но мы были привыкшие и влетели прямо в кукурузу. Говорит Джем.

Ух и выдерут нас.

А мне все равно.

И мне все равно.

Мы как раз добрались до болотного камыша когда показался гурт и затопил гладкий зеленый холм Бевериджа будто приливная волна и лоснящееся богатство всего мира покатилось вниз к нам и к воде. Черт ты погляди на них на черных сказал Джем.

Из 7 гуртовщиков 5 были чернокожие и они ехали впереди урагана в кумачовых шарфах на шеях и в сапогах с резинками сбоку. Говорит Джем.

Ты погляди на ихние сапоги.

Черт их дери сказал я. Да черт дери сказал Джем мы росли зная что ниже чернокожих никого на свете нету но в сапогах-то были они а не мы и на бегу мы посылали их и к черту и к дьяволу. Скоро мы выбрались на ухабистую всю в колдобинах Мельбурнскую дорогу и обогнали Прыща Морана ему было 16 л. долговязый верзила да только мы бегали быстрее.

Подождите меня за- -цы поганые.

Но нам было не до Прыща не до кого другого прошлепали по Трясинной гати до занозистой верхней жерди загона. Моран про нашу победу ни словечка но свернул себе цигарку и повисшая бородка табака посыпалась тлеющими искрами на землю. Поглядите-ка на этих на за – ных черных.

А мы их уже видели.

Я услышал звяканье уздечки обернулся и увидел что к нам подъехал мучитель моего отца сержант О’Нил отпустил стремена так низко что доставал до них только носками по английской моде. Лошадь у него была 17 ладоней и он о себе невесть что воображал а дай кому-нибудь из нас мальчишек хоть пони и мы бы заставили его наглотаться пыли.

Прыщ Моран сказал Поглядите-ка на этих черных сержант вы видели ихние прилагательные сапоги как по-вашему сколько сэр такие сапоги стоят?

О’Нил не ответил а наклонился в седле и поглядел вниз на меня из-под козырька своей каски глазами водянистыми как банка с джином. А молодой Келли сказал он.

Здравствуйте сержант сказал я до того привыкнув к его издевкам что думал после слов Морана про сапоги он съязвит что-нибудь про мои босые ноги. Говорю я ну и бычище же черт побери говорят он стоил 500 фунтов.

Говорит О’Нил Я сейчас видел твоего папашу. И по тому как слова растягивает я понял что хлестнет он меня чем-нибудь похуже чем башмаки. Он сказал я сейчас видел как Рыжий Келли скакал через загон Хорана одетый как баба ты можешь такое себе представить?

В меркнущем свете я лица полицейского не видел но говорил он так запросто по-дружески. Прыщ Моран засмеялся было но сразу осекся а я поглядел на маленького бедного Джема. Сидит на жерди и уставился в землю а лоб наморщил мучается не может понять и мои друзья вокруг о. притихли.

Валяй еще сержант.

Твоего папашу видели мистер Маккласки и мистер Уилетт и я он был в платье с розами по подолу сумеешь вообразить такое.

Я-то не сумею а вот вы сумеете сержант как раз сейчас и сумели.

Следи за своим языком малый слышишь? Чуть твой папаша нас увидел как сразу ускакал вниз по северному склону Большого Холма. Ездить-то он умеет не спорю а вот знаешь почему он в ту сторону поскакал?

Нет.

А сказал сержант думается он торопился чтоб его муженек ему дал.

Я прыгнул на его высокий сапог со шпорой я старался сбросить его с седла но он только захохотал и повернул лошадь так что меня чуть об изгородь не расплющило.

Вот так был испоганен великий день. Я сказал Прыщу Морану что я пришел не чтоб смотреть как черные цирк устраивают и Джем сказал что тоже не хочет на них смотреть. И мы пошли домой вдвоем в темноте. Она даст нам ремня а Нед?

Не даст.

Но конечно моя мать уже положила на стол в готовности ремень для точки бритв и шлепнула меня по ладони 3 раза а Джема один. Мы ей так и не сказали что сказал сержант О’Нил.

Не думаю что у меня хватило бы духу повторить клевету О’Нила моему отцу но проверить случая мне не представилось потому как он снова отправился стричь жирных овец-мериносов мистера Генри Бакли хозяина станции Гнаварра. Была весна и ему бы следовало своей землей заняться да только это было ему не по карману а по дороге в Гнаварру он чуть не погиб.

Бешеный сиднейский чернокожий по имени Варрагул собрал шайку из остатков разных племен мой отец ничего плохого Варрагулу не делал но когда он добрался до реки Муррей неподалеку от Барнаваты из буша полетели копья и прикончили осла под ним. Мой отец вытащил карабин из седельной сумки и бережно расходуя оставшийся у него порох сумел до темноты не подпустить к себе пособников Варрагула. А тогда он отступил в заброшенную хижину придвинул что мог к окнам и двери и думал что опасаться ему больше нечего да только под утро он проснулся.

Крыша горит а хижину окружают вопящие дикари.

Он израсходовал последний порох стреляя в черные рожи которые пялились в щели между бревнами но потом порох кончился и ждать ему было уже больше нечего кроме смерти и он начал молиться а чернокожие просовывали в щели свои копья. Кровля уже падала горящими клоками и тут отец на минуту перестал молиться и сообразил что копья всовываются только сквозь переднюю стену. Он освободил заднее окошко и пока чернокожие сторожили одну сторону его погребального костра он выбрался с подветренной стороны и 2 дня прятался в дуплистом поваленном стволе прежде чем его там самолично нашел мистер Генри Бакли и таким образом он наконец добрался до Гнаварры.

И вот пока мой отец сражался за свою жизнь клевета сержанта О’Нила распространилась по католической школе а источником этой заразы был Прыщ Моран.

Я его предупредил. Скажи еще хоть раз и я тебя вздую.

Прыщ Моран был на добрый фут выше голос у него ломался стал мужским. Говорит он ты прилагательный дурак ты мной не командуй.

И врезал мне в висок так что сбил с ног.

Я вскочил и на него опять он меня так стукнул что чуть всю начинку из меня не вышиб. Я перегнулся и захрипел дух переводя а он крикнул что я баба и отец у меня баба. Прямо великан со всеми его волосами и прыщами я уж думал он меня скоро прикончит но я схватился с ним на голой земле под перечным деревом и тут уж благодаря сноровке или удаче обхватил его грязную шею и повалил. Как он завопил как брыкался + вырывался + извивался катаясь со мной по корням и камушкам. Тут мне спину ожгло будто раскаленным железом и я перекатил его и ему в прыщавую шею тоже впился муравей-бульдог.

Я его не отпускал даже когда почувствовал 2-й укус надеюсь тебя ни разу в жизни не укусит муравей-бульдог потому как это похуже любой осы или пчелы. Прыщ выл у меня под руками ругался и умолял но я прижимал его плечи к земле а он вырывался и пуще разъярял своих мучителей.

Возьми назад.

Он завыл и сопли стекали по его губе.

Возьми назад.

Он сказал что назад не возьмет но потом не стерпел боли и завопил Будь ты проклят лопни твои глаза беру назад. Брат Хирн слышал его богохульства как и 16 учеников которые стояли у дверей школы и смотрели на нас. Никто ничего не говорил они стояли о. тихо и смотрели как Прыщ Моран сорвал с себя рубашку и брюки и все девочки видели его тайную кожу.

Я скоро заболел из-за укусов очень их было много но больше с этого времени никто ничего про моего отца не говорил.

Я думал все мои трудности позади и снова вообразил что на земле нет места лучше того где я живу на Легочной Равнине. Я даже представить себе не мог землю лучше или вид красивше или деревья которые не кривились от ветров. Я часто ходил на болота где целый особый мир с угрями и птичьими яйцами и тигровыми змеями мы пробовали устраивать между ними гонки на Мельбурнской дороге. Потом как-то в прохладное росистое утро я пошел накопать червей и увидел что моя младшая сестра Магги сидит на куче бурых испитых камней которые древние вулканы набросали на равнины Бевериджа. Наш отец часто заставлял нас очищать от них землю таким манером. Эта куча была в зарослях молочая около задней двери и Магги часто восседала на ней как на троне пока выдавливала сок молочая на свои бородавки. Она попросила чтоб я пожалуйста выдавил его на трудное место под локтем.

Я очень любил Магги она всегда была моей любимой сестрой такой же надежной и прямой как эвкалиптовая досточка. Я поставил своих червей и начал капать сок на ее бородавки а она предупредила что отыскала такое что мне не понравится.

Что?

А ты откати эти камни.

Я один раз их сюда прикатил и с меня хватит.

Нет все-таки откати.

Камней было всего 8 и Магги помогла мне откатить их в сторону и я увидел под ними свежую рыхлую землю.

Дохлятина какая-нибудь.

Никакая не дохлятина.

Из молочаев она вытащила старую лопату со сломанным черенком.

Я взял ее у нее и копал пока не откопал что-то твердое и темное 3 фт. × 3 фт. Оно уходило глубже а потому я подсунул под него лопату и нажал и вскоре вытащил на свет дня помятый жестяной сундук. И внутри сундука я нашел то чего лучше бы никогда не находил.

Это было женское платье о. грязное и по подолу шли розы совсем так как говорил сержант О’Нил. И еще маски из красной глины и перьев только я их почти не разглядел все внутри у меня сжалось из-за платья и мной овладел великий гнев.

Я услышал что меня зовет наша сестра Энни и я шепнул что убью Магги если она когда-нибудь заикнется о том что мы видели. Ее темные глазки наполнились слезами.

Энни кричала чтоб я принес дров и шла по тропке очень сердитая сгорбив худые плечи и уперев руки в боки. Если не пойдешь сейчас же не получишь прилагательного обеда.

Дрова-то я наколол да только отнес назад в молочай и сложил из камней очаг.

Что ты делаешь? Не смей этого нельзя.

Но все равно она дала мне спички когда я попросил. Она была трусиха и ушла к двери пока я сжигал мерзкое содержимое сундука. К тому времени когда она снова подошла я заталкивал в огонь последние лоскуты платья.

Она спросила меня чего я жгу но все мы дети натерпелись из-за истории О’Нила и она сама знала ответ на свой вопрос.

Говорит Энни Ты лучше закопай сундук. Щеки у нее были впалые рот плотно сжат от всяких страхов ей было только 11 л. но она уже знала свое будущее наверняка оно было написано у нее на лице у всех на виду.

Во 2-й раз она велела мне спрятать сундук ну я и поволок его за дом и подпихнул под нижнюю жердь лошадиного загона.

Чего это ты?

Я выволок сундук по навозу на середину загона.

Получишь ремня сказала она.

Я-то знал что получу чего-нибудь похуже и когда наш отец 3 дня спустя трусцой направился к дому я приготовился к выволочке такой же неизбежной как проклевка цыплят из яиц.

Поначалу он не увидел сундука потому что оглядывал всходы кукурузы и конечно радовался что его не закололи и не сожгли и он вернулся с деньгами в кармане. Но в конце концов он увидел что его разломанная тайна валяется под открытым небом и пока младшие дети сбежались прося его спешиться он молча уставился на закопченный сундук и его глаза между опухшими веками стали совсем маленькими.

Где ваша мамка?

Маленькая Кейт заболела и она поехала в Уоллен к доктору.

Мой отец спешился а потом понес седло и сумки в дом а я ждал у дверей чтоб получить свое наказание сполна но он даже не посмотрел на меня. А потом пошел в трактир.

Я потерял моего отца из-за тайны так он мог быть унесен разбушевавшейся рекой свалиться в овраг он пропал из моего сердца до того давно что я даже теперь не могу освободить для него место которое он заслужил. С тех пор как я выкопал его сундук он с его рыжей бородой его сильными руками его веснушчатой кожей всем его мужским обликом виделся мне застегнутым в это проклятое платье.

До того часа я был его тенью и никогда не упускал случая побыть с ним. В буше он научил меня узлам которыми я пользуюсь и теперь приторачивая одеяло к седлу и тому как я стою взяв в руки рубанок и тому как ловить рыбу на наживку из свежей шкуры все это точно темные метки в кольцах могучих стволов навеки замкнутые во мне каждодневном.

Не знаю поняла ли моя мать что было спрятано в сундуке она ничего ни разу не сказала и он остался посреди пыльного загона и лошади пили из него после дождей.

Какой-нибудь богач проезжая в бричке мимо нашего дома мог увидеть жестяной сундук в загоне и плети тыквы на крыше пристройки но он и представить себе не мог всех детей моего отца огромное число нас теснящихся за занавесками дышащих одним воздухом храпящих пердящих слепых и глухих друг к другу будто новорожденные щенки одного помета.

Я давно приучил себя не слышать моих родителей но после того как был выкопан сундук я не спал по ночам и слушал как разговаривают мой отец и моя мать.

Про платье я не узнал ничего оказалось мои родители шептались о земле и особенно о Земельном законе Даффи от 1862 г. дававшего мужчине или вдове право выбрать участок от 50 до 640 акров по 1 ф. за акр часть выплачивалась после выбора остальное с рассрочкой в 8 л. Мать была за это отец был против он сказал великий Чарльз Гейвен Даффи был благонамеренный идиот толкавший бедняков на долги и тяжкий труд до конца жизни. Вообще-то он был прав но когда мать обругала моего батю за трусость страшная буря в моем сердце слегка улеглась. Только недоумок сказала она рад вести хозяйство на 20 акрах как мой батя. Я подумал да ну и дурак же ты.

1.Броненосец особого типа во флоте северян (1862 год), считавшийся по тем временам неуязвимым. – Здесь и далее примеч. пер.

2.В Автралии крупные скваттеры.