Loe raamatut: «То, что растет»

Font:

Paul TremblayGROWING THINGS

Печатается с разрешения InkWell Management LLC и Synopsis Literary Agency.

Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

* * *

Пол Дж. Тремблей – американский писатель, работающий в жанрах хоррора, черного фэнтези и научной фантастики, произведения которого были отмечены тремя премиями Брэма Стокера, премией «Локус» и Британской премией фэнтези.

* * *

Посвящается (не таким уж и) малышам

* * *

Следующие рассказы изначально выходили в других изданиях

и публикуются здесь при наличии соответствующего разрешения.

«То, что растет». Сборник «Тем временем», Chizine Publications, 2010.

«Некто хочет знать, так ли все плохо, как он думает». Журнал «Бурбон Пенн», выпуск 8, 2013; а также антология «Лучшие странные истории года», том 1, 2014.

«Кое-что о птицах». «Черные перья» (антология), ред. – Эллен Дятлоу, Pegasus Books, 2017.

«Побег». «Сверхъестественный нуар» (антология), ред. – Эллен Дятлоу, Dark Horse, 2011.

«Девятнадцать снимков, сделанных в Денниспорте». «Кейпкодский нуар» (антология), ред. – Эллен Дятлоу, Akashic, 2011.

«Где все мы будем». «Марионетки Гримскрайба» (антология), ред. – Джозеф Палвер, Miskatonic River Press, 2013.

«Учитель». ChiZine Publications, также публиковался в антологии «Тем временем». Номинирован на премию Брэма Стокера.

«Заметки к ”Амбару в лесу“». «Дети старой пиявки» (антология), ред.: Росс Локхарт и Джастин Стил, Word Horde, 2014.

«___________». «Письма Лавкрафту» (антология), ред. – Джесс Буллингтон, Stone Skin Press, 2014.

«Монстр нашего города». ChiZine Publications, 2010.

«Дом с привидениями – это колесо, в котором что-то сломалось». «Выпотрошенный. Прекрасные истории ужаса», ред.: Даг Мурано и Д. Александр Уорд, Crystal Lake Publishing, 2016.

«Она не покинет меня». Журнал «Темные открытия», выпуск 37, 2016.

«Дальнейшие вопросы к сомнамбуле». «Безумие доктора Калигари» (антология), ред. – Джозеф Палвер, Fedogan and Bremer Publishing, 2016.

«Ледяная башня». «Горящая дева», том 2 (антология), ред. – Кристофер Гольден, «Titan Books», 2017.

«Ее красная правая рука». «Хеллбой. Коллекция историй ужасов» (антология), ред. – Кристофер Голден, Dark Horse, 2017.

«Кормить уток запрещено законом». «Фантастический журнал», выпуск 2, 2004; также входил в сборник «Тем временем».

* * *

Слезы поливают землю, на которой мы растем.
Уильям Шекспир

То, что пугает меня, напугает и остальных.
Мэри Шелли

Папа покажет мне чудищ,
Мама покажет мне уродцев.
Из песни «Секс-подземелья и драконы»
группы «The St. Pierre Snake Invasion»

То, что растет

1.

Отец почти два дня просидел заперевшись в своей комнате. Теперь он бродит по прихожей и останавливается только для того, чтобы поковырять почерневшим ногтем потрескавшийся дверной косяк. Он что-то бормочет себе под нос, делится секретами с видавшей виды дверью.

Отец всегда вел себя с ними очень сдержанно, а его серьезность граничила с угрюмостью, но они все равно любили его и не только потому, что он был для них единственной живой душой, к которой они могли обратиться за помощью. С недавнего времени он перестал есть и отдавал свою долю дочерям: Марджори и Мерри. Из-за отсутствия еды он как будто помешался и стал вести себя «как чокнутая белка в колесе» – именно так часто называла его мать, сбежавшая больше четырех лет назад. Дочери напуганы его теперешним непредсказуемым поведением, их мучает чувство вины, словно в них заключена причина его страданий, поэтому они договорились вести себя тихо и держаться подальше от него. В углу гостиной между кушеткой и телевизором с запыленным экраном они устроили себе гнездышко из одеял и подушек и играют в карты. Вчера Мерри нарисовала на пыльном экране улыбающуюся рожицу, но Марджори быстро стерла ее ладонью, которая тут же стала черной. В доме нет водопроводной воды, чтобы она могла помыть руки.

Марджори – четырнадцать, но она лишь чуть-чуть выше ростом своей восьмилетней сестры. «Пора рассказывать истории», – произносит она. Марджори часто говорила Мерри, что их мать любила рассказывать им разные истории. Некоторые были забавными, другие – грустными и даже страшными. Эти истории были обо всем на свете, но Мерри не помнит их.

Мерри отвечает:

– Не хочу сейчас слушать твои истории.

Ей интереснее наблюдать за отцом. Мерри представляет себе отца с пушистым хвостом и надутыми щеками, за которыми спрятаны желуди. И эта ассоциация с белкой будит в ней одно из немногих сохранившихся у нее воспоминаний о матери.

– Она будет совсем коротенькой, честное слово. – На Марджори все те же шорты не по размеру и футболка, которые она носит всю неделю. Ее каштановые волосы такие сальные, что кажутся черными, а светлая кожа вся покрыта веснушками и прыщами. У Марджори на коленях лежит книга «Вокруг света».

– Ну ладно, – говорит Мерри, но на самом деле не слушает сестру. Она продолжает следить за отцом, который роется в шкафу с зимней одеждой, выбрасывает оттуда куртки, колючие шерстяные свитера и зимние штаны. Насколько она может судить, на дворе все еще лето.

Яркие краски на обложке книги Марджори кажутся приглушенными в полутемной гостиной. На каминной полке мерцают и медленно оплывают свечи. Но их света недостаточно для чтения. Впрочем, сестры к этому уже привыкли. Марджори закрывает глаза и наугад открывает книгу. Она начинает листать ее, пока не останавливается на странице с нарисованным карикатурным Нью-Йорком. Здания из красного кирпича и синее море заполняют всю страницу и словно пытаются вытеснить друг друга, сражаясь за драгоценное свободное место. Мерри уже раскрасила улицы в зеленый цвет мелком, от которого остался огрызок размером меньше ее ногтя на большом пальце руки.

Они давно привыкли, что отца нельзя беспокоить, поэтому Марджори говорит шепотом:

– Правда ведь, Нью-Йорк – самый большой город на свете? И когда они стали расти там, это значило, что они смогут разрастись во все стороны. Они захватили Центральный парк. Стали быстро подниматься вверх, вытеснили траву, деревья, проглотили все цветочные клумбы. За каждый час они вырастали на целый фут, и так было повсюду.

Вчера она рассказывала о фермах на Среднем Западе и о том, как поля кукурузы, пшеницы и сои захватили сорняки. Люди не могли остановить их рост, и поэтому не стало еды. Мерри уже не в первый раз слышала эту историю.

Марджори продолжает:

– Они пробивались сквозь асфальт, поглотили всю воду в прудах и фонтанах Центрального парка и стали захватывать близлежащие улицы. – Марджори вещает как священник в церкви, куда их водила мама, когда они все вместе ездили в город на горе. Мерри испытывает смешанные чувства грусти и злости из-за того, что так хорошо запомнила старого морщинистого священника – особенно как странно от него пахло детской присыпкой и еще чем-то землистым, – но почти не помнит свою мать.

Марджори говорит:

– Люди в городе не могли помешать их росту. Когда их побеги срезали, те вырастали снова и еще быстрее. Никто не знал, как и почему они растут. Видишь ли, под асфальтом нет почвы, там только канализация, и все равно они росли. Побеги и корни разбивали окна в домах, а некоторые люди взбирались вверх по растениям и воровали еду, деньги и телевизоры. Но скоро они так разрослись, что людям стало слишком тесно в их домах, растения всех вытеснили, и гигантские здания стали трескаться и рушиться. А они росли быстро, быстрее, чем где бы то ни было, и ничто не могло им помешать.

Мерри, слушая сестру вполуха, достает из кармана своей пижамы обломок зеленого мелка. Она меняет свою пижаму каждое утро в отличие от сестры, которая вообще не переодевается. Мерри начинает рисовать мелком на паркете, ей хочется, чтобы отец пришел в комнату, застал ее за этим делом и начал кричать. Возможно, тогда он прекратит надевать на себя всю зимнюю одежду, перестанет вести себя как чокнутая белка.

Отец, переваливаясь с ноги на ногу, входит в гостиную. Он тяжело дышит, дыхание его несвежее, лицо кажется осунувшимся, постаревшим и посеревшим, его покрывают капли пота. Он говорит:

– У нас кончились все запасы. Я должен пойти на поиски еды и воды.

Он не обнимает и не целует дочерей, только гладит их по головам. Мерри роняет кусочек мелка к его ногам, и тот катится по полу. Отец отворачивается, и они понимают, что сейчас он уйдет и уже может не вернуться. У двери он останавливается, складывает руки в перчатках и варежках в трубочку около рта и кричит, повернувшись влево, в сторону кухни, как будто не оставил только что своих дочерей на груде одеял в гостиной:

– Никому не открывайте дверь! Никому! Стук будет означать, что этому миру пришел конец! – С этими словами он открывает дверь, но совсем чуть-чуть, так, чтобы удалось протиснуться через образовавшийся проем. Дочери не видят внешнего мира, только вспышку яркого солнечного света. Легкий ветерок врывается в их дом, а вместе с ним – шелест листьев, напоминающий звук бензопилы.

2.

Мерри сидит, скрестив ноги, рядом с входной дверью. Марджори вернулась в свое гнездо из одеял и теперь спит. Мерри рисует на двери зеленые линии. Они длинные и толстые, а на их концах она изображает маленькие листики. Она никогда не видела тех растений, но именно так себе их представляет.

Жалюзи на окнах опущены и падают на подоконники, словно обвисшие паруса, а занавески задернуты. Они перестали выглядывать в окна после того, как отец взмолился, чтобы они этого не делали. И даже теперь, когда он ушел, они не будут смотреть в окна. Когда все только началось, в тот день, когда отец вернулся домой и весь его пикап был набит едой и другими запасами, он заикался, а его ответы на многочисленные вопросы дочерей были непонятными, путаными и противоречивыми. Его узловатые руки двигались чаще, чем губы, он постоянно снимал и снова надевал перепачканную сажей бейсболку. Мерри особенно врезалось в память, как он сказал, что растения напоминали нечто среднее между бамбуком и кудзу. Мерри дернула его за рукав фланелевой рубашки и спросила, что такое бамбук и кудзу. Отец улыбнулся, но тут же отвел взгляд, словно понял, что сболтнул лишнего.

При резких порывах ветра за окнами старого скрипучего домишки слышится свист. В прихожей и гостиной окна похожи на черные прямоугольники, по краям которых пробивается желтый свет, и стекла дрожат в рамах. Мерри смотрит на деревянную дверь и прислушивается – не раздастся ли звук, который она никогда прежде не слышала: стук в дверь. Она сидит и слушает, но в конце концов ее терпению приходит конец. Она бегом поднимается по лестнице наверх в свою спальню, достает чистую пижаму, снова переодевается в темноте, аккуратно сворачивает грязную пижаму и убирает ее в комод. Затем Мерри бежит в их гнездышко и будит старшую сестру.

– Он вернется? Или он тоже сбежал?

Марджори просыпается и медленно поднимается. Она берет книгу, лежащую у нее на коленях, и прижимает ее к груди. Ее пальцы сгибают края страниц и теребят картонные уголки обложки. Несмотря на прыщи, она выглядит младше своих четырнадцати лет.

Марджори качает головой и отвечает на другой вопрос, который даже не был задан:

– Пора рассказывать историю.

Раньше Мерри нравилось слушать истории, до того, как все они стали о растениях. Теперь ей хочется, чтобы Марджори перестала их рассказывать, чтобы она превратилась обратно в старшую сестру, прекратив играть роль матери.

– Больше никаких историй. Пожалуйста. Просто ответь на мой вопрос.

Марджори возражает:

– Сначала история.

Мерри сжимает руки в кулаки и изо всех сил старается не расплакаться. Сейчас она так же зла, как в тот день, когда Марджори рассказала всем детям на игровой площадке в городе, что Мерри любит ловить пауков, а потом пинцетом по очереди отрывать им ноги. И что она хранит у себя в комоде банку с их плоскими безногими телами.

– Я не хочу слушать истории!

– Мне плевать. Сначала история.

Марджори всегда удается настоять на своем, даже теперь, когда она замкнулась в себе и начала чахнуть. Из своего гнезда она выбирается только в туалет. И ходит как старушка – суставы и мышцы ее ног задеревенели из-за того, что она почти не двигается.

– Ты даешь слово, что ответишь на мой вопрос, если я послушаю твою историю? – спрашивает Мерри.

Марджори отвечает только:

– Сначала история. Сначала история.

Мерри не понимает, что может значить такой ответ: «да» или «может быть».

Марджори рассказывает о пригородах – местах, которые окружают большие города. О том, как растения уничтожили красивые газоны и сады у частных домов, а затем стали пускать корни и разрушать тротуары и дороги. Люди выливали на них миллионы галлонов гербицида, средства для очистки труб, щелочи и отбеливателя. Но растения ничто не брало, а химикаты просочились в подземные воды, которые стекали в хранилища питьевой воды, и все отравили.

Как и в большинстве историй Марджори, Мерри понимает не все. Например, она не знает, что такое подземные воды. Однако смысл истории ей ясен. И в голове у нее рождается крик, но она прикладывает все силы, чтобы не выпустить его наружу.

Она говорит:

– Я выслушала твою историю, теперь ты ответишь на мой вопрос, идет?

Мерри забирает у Марджори книжку, и та, как ни странно, без сопротивления отдает ее.

– Я устала. – Марджори облизывает сухие потрескавшиеся губы.

– Ты же обещала. Когда он вернется?

– Мерри, я не знаю. Правда, не знаю. – Вокруг ее рук и ног обвито одеяло, и кажется, что ее разрезали на части и разбросали по их гнезду.

Мерри хочется стать совсем маленькой и заползти в карман своей сестры. Она спрашивает ее совсем тихо:

– В прошлый раз все так же случилось?

– В какой прошлый раз? О чем ты?

– Когда мамочка сбежала от нас. Именно так все и было, когда она от нас убежала?

– Нет. Она была несчастна и ушла. А он пошел раздобыть нам еды и воды.

– Он счастлив? Когда он уходил, он не показался мне счастливым.

– Он счастлив. С ним все хорошо. Он нас не бросит.

– Так, значит, он вернется к нам?

– Да. Конечно, вернется.

– Ты обещаешь?

– Я обещаю.

– Хорошо.

Мерри верит старшей сестре, которая однажды разбила нос третьекласснице по имени Элизабет за то, что та посадила Мерри на спину паука-косиножку.

Мерри покидает гнездо и возвращается на свой пост – садится, скрестив ноги, в прихожей. В тени у входной двери. Ветер продолжает усиливаться. Дом растягивается, сжимается и стонет, звуки используют малейшую возможность заполнить собой пустоту. Затем с внешней стороны двери доносится тихий, едва различимый стук, похожий на легкие прикосновения к дереву. Впрочем, если это действительно стук, то постучать так может только кукольная ручка с кукольными пальчиками, такими малюсенькими, что они способны найти на двери трещинки, не видные обычному глазу, проникнуть в них и вылезти с противоположной стороны. Внутри дома.

Мерри остается сидеть, но выгибается и кричит:

– Марджори! Кажется, я слышала, как кто-то постучал в дверь!

Мерри закрывает ладонью рот, испугавшись, что тот, кто постучал, наверняка услышит. Несмотря на свой страх, она понимает, что этот тихий звук был таким легким, неуловимым, едва слышным, что, возможно, он ей просто почудился. Вероятно, она просто выдумала его, сочинила свою собственную историю.

Марджори говорит:

– Я ничего не слышала.

– Кто-то тихо постучал. Я слышала. – Мерри прижимается ухом к дереву, закрывает глаза и пытается придумать конец истории про стук. Один-единственный стук превращается в целый шквал, созданный тысячами маленьких кукольных ручек этих безликих игрушек, которые, возможно, приползли сюда из Нью-Йорка, и они карабкаются, взбираются друг на друга, чтобы только постучать в дверь. Мерри обхватывает себя руками в ужасе оттого, что дверь может сорваться с петель и упасть на нее. Стук продолжает нарастать, а затем стихает вместе с умирающим ветром.

Мерри прижимает руки к двери и говорит:

– Прекратилось.

Марджори отвечает:

– Там никого нет. Не открывай дверь.

3.

Марджори ничего не ела уже несколько дней. Из еды у них остается только несколько упаковок вяленого мяса и полпачки готовых завтраков «Чериос». В подвале – всего две бутылки с питьевой водой, по галлону каждая. Они стоят в углу под лестницей. С фонариком в руках Мерри садится на сырые доски рядом с лестницей, пластиковые бутыли прижимаются к ее бедру. Здесь прохладнее, но ее ноги в резиновых сапогах все равно потеют. Сапоги она надела на всякий случай, если вдруг решит пойти к дальней стене, поискать банки с соленьями или консервами, которыми мог запастись отец.

Мерри сидит здесь уже больше двух часов и светит фонариком в земляной пол. Когда она спустилась сюда в первый раз, кончики побегов растений лишь чуть-чуть торчали из-под изголодавшейся по солнцу земли. Теперь самые высокие из них вымахали больше фута высотой и напоминают копья. На концах они покрыты листьями, которые наверняка будут задевать ее коленки, если она захочет пройтись по подвалу. Она думает, что, скорее всего, на ощупь листья шершавые. Возможно, они даже ядовитые, хотя сестра никогда не говорила ничего подобного.

Рано утром Мерри решила, что хватит ей сидеть у входной двери и ждать, пока в нее постучат, нужно заняться чем-нибудь еще. Она занялась делом: переставила свечи на каминной полке и зажгла несколько новых, хотя отец говорил, что она еще слишком маленькая, чтобы пользоваться спичками. Она обожгла кончики большого и указательного пальцев, когда зажгла первую спичку и наблюдала за тем, как синее пламя извивалось на ее конце. Разобравшись со свечами, она приготовила для Марджори сменную одежду и оставила на диване небольшой плотный сверток. Она выбрала для нее зеленое платье, которое Марджори никогда не надевала и которое сама Мерри с удовольствием бы стала носить. Затем она подмела пол в гостиной и кухне. Обломки соломинок от веника вызвали у нее тревогу.

Марджори почти весь день спала и проснулась только для того, чтобы быстро рассказать историю о том, как растения разбивали склоны гор, словно яичную скорлупу, заполняли каньоны и долины буйством зелено-коричневых цветов и выпивали все пруды, озера и реки.

Мерри освещает фонариком известняковые стены фундамента дома, но не замечает никаких трещин или повреждений, как в недавних историях про растения. В своих рассказах Марджори любит преувеличивать. Например, Мерри действительно выискивала пауков и убивала их, это правда, она поступала так из-за их дергающихся ножек. Просто когда она наблюдала за тем, как пауки каким-то невероятным образом взбираются по стенам или ползают по потолку и при этом двигаются так, словно исполняют заранее поставленный кем-то танец, в голове у нее начинало твориться нечто невообразимое. Это было похоже на землетрясение. Но она никогда не была настолько жестокой, чтобы отрывать им ножки пинцетом и коллекционировать их безногие тела. Мерри не могла понять, почему Марджори рассказывала про нее такую ужасную неправду.

И все же вначале Мерри верила в истории Марджори о растениях, верила, что растения были даже хуже, чем их описывала сестра, и это пугало Мерри больше всего. Но теперь, когда она стала наблюдать за поселившимися в их подвале ростками и черенками, они кажутся ей не такими ужасными. Да, они настоящие, но совсем не похожи на чудовищ, которые поглощают города и разрушают горы.

Мерри хочет провести эксперимент, поставить опыт, поэтому выключает фонарик. Она слышит только свое дыхание, этот звук похож на барабанный бой: такой сильный и громкий, что он полностью наполняет голову, и в кромешной темноте голова становится средоточием всего. Понимая, что ее собственное тело является источником этих ужасных звуков, она впадает в панику, но тут же успокаивается, воображая, будто на самом деле эти звуки издают побеги, которые растут, вылезают из-под земли и тянутся вверх. Мерри снова включает фонарик и смотрит на пол в подвале – она уверена, что за это время появились новые ростки. Вытянутые и заостренные кончики самых высоких побегов украшают поразительно зеленые листья, каждый – размером с игральную карту, и на конце они тоже вытянутые и заостренные. Стебли растут ровными аккуратными рядами, хотя со временем эти ряды становятся все более тесными, а расположение побегов – более сложным. Мерри снова выключает фонарик, сидит одна в темноте, дышит, прислушивается, а когда включает его, то смеется и хлопает себя по ноге свободной рукой, заметив прогресс в росте побегов.

Мерри начинает фантазировать, что ее отец вернется домой невредимым, принесет продукты, на его землистом лице будет сиять счастливая улыбка, и он больше не станет вести себя как чокнутая белка.

Но ее мечты резко обрываются. За прошедшие дни их отец стал чем-то непостижимым, недосягаемым, как дерево, затерявшееся в огромном лесу, или история, которую она слышала давным-давно и совсем забыла. Возможно, то же самое пережила когда-то Марджори по отношению к своей матери? Когда их мать убежала, ее сестре было примерно столько же лет, сколько сейчас Мерри. Для Мерри их мать – скорее, какой-то смутный образ, а не живой человек. Неужели и отец станет для них таким же чужим, если не вернется? Мерри боится, что воспоминания о нем, в том числе и самые незначительные, улетучатся и вернуть их никогда больше не удастся. Она уже пытается с жадностью цепляться за спрятанные глубоко в памяти сцены из прошлого: как прошлой весной и летом, пока Марджори гостила у подруги, они с отцом раз в неделю ездили за покупками. Как на каждом светофоре его рука начинала осторожно подкрадываться к ней по сиденью грузовика, чтобы хлопнуть ее по коленке, если только она не успевала первой шлепнуть по его сухой шершавой руке. Как они все вместе ехали домой, и он разрешил дочерям отстегнуть ремни безопасности, пока они поднимались по извилистой дороге в гору. Мерри сидела посередине, и на каждом повороте девочки скользили по длинному сиденью. Возможно, тогда отец просто терпел их дикий смех и наигранные крики, пока они соскальзывали друг на друга или на него, и скрывал свое раздражение? Или же он с удовольствием принимал участие в их игре и сам наклонялся то влево, то вправо вместе со своим грузовиком, из-за чего его дочери кричали еще громче? Она этого уже не помнит. Мерри не может подобрать слов, но мысль о том, что в этом мире люди исчезают, как дни на календаре, пугает ее, она желает только одного: чтобы она сама и те, кто ей дорог, могли укорениться на одном месте и никогда это место не покидать.

Мерри хочется расспросить Марджори о родителях и не только о них, но она сильно переживает за сестру. Марджори явно не в себе. Сегодня утром, рассказывая историю, она даже не открыла свою книгу. А когда Мерри уходила из гостиной в подвал, Марджори опять спала, и ее веки были фиолетовыми, как сливы. Что, если Марджори тоже убежит и оставит ее совсем одну?

Мерри кладет включенный фонарик на пол лестничной площадки и пытается выровнять его желтый луч так, чтобы он осветил как можно больший участок пола в подвале. Она поднимает одну из бутылей воды и отдирает пластиковое кольцо, закрепленное вокруг крышки, затем идет в центр подвала. Она не видит, что находится ниже ее лодыжек – именно на этом уровне располагается луч фонаря. Земля под ногами рыхлая, комковатая, местами даже кажется твердой. Она словно послание, написанное шрифтом Брайля, которое она не в силах расшифровать. Мерри надеется только, что не наступит на один из новых побегов.

Она снимает крышку, пытаясь удержать бутыль, и выплескивает воду себе на руки и на пижамные штаны. Ее плечи дрожат, пока она держит тяжелую бутыль на сгибе своих острых локтей. Вода продолжает вытекать и собираться каплями на листьях. Она знает, что воду нужно беречь, поэтому выливает совсем чуть-чуть, а потом – еще немножко, надеясь, что вода доберется до корней.

Мерри закрывает крышку на бутыли и возвращается на лестничную площадку. Сейчас она поднимется наверх, нальет две чашки воды и заставит сестру выпить одну из них. А потом заберется в гнездо вместе с Марджори и уснет, думая о своих растениях в подвале. Она сделает все это и не только, но сначала посидит немного у лестницы с выключенным фонарем и будет слушать в темноте песню растений. Она послушает немного и снова включит фонарик.

4.

Она не задула свечи перед тем, как лечь и уснуть в их гнезде из одеял. Почти все свечи полностью догорели и оплавились. Осталось только три. Восковые сталактиты свисают с каминной полки. Мерри просыпается на левом боку нос к носу со своей сестрой. Уже много дней у них нет возможности принять ванну или просто умыться, и прыщей у Марджори стало больше, они буквально захватили все ее лицо. Твердые с белой головкой эти нездорового вида красные бугорки испещрили ее кожу, и кажется, будто ее лицо покрыто трещинами, словно это и не лицо вовсе, а сальная маска, которая вот-вот отпадет. Мерри задумывается о том, не случится ли с ней то же самое.

Марджори открывает глаза: ее зрачки почти полностью сливаются с темно-карей радужной оболочкой. Она говорит:

– Растения продолжат расти до тех пор, пока все истории не закончатся. – Ее скрипучий, старческий голос доносится откуда-то из самой глубины груди, где был скрыт, как припрятанный кем-то из забытых родственников праздничный свитер.

Мерри отвечает:

– Пожалуйста, не надо так. Будут и другие истории, и ты мне их расскажешь. – Она протягивает руки, чтобы обнять сестру, но Марджори зарывается лицом в одеяло и вся сжимается в комок.

Мерри спрашивает:

– Марджори, как ты себя чувствуешь сегодня? Ты пила воду? – Ответ на ее вопрос находится на краю стола, расположенного между ними и диваном: стакан, в который она вчера вечером налила воды, по-прежнему полон. – Марджори, что ты творишь? Ты должна пить воду! – внезапно Мерри захлестывает волна гнева. Она начинает бить свою сестру и выбрасывать из их гнезда все одеяла и простыни. Его, оказывается, так просто разворошить. Она выкидывает «Вокруг света». Книга пролетает у Марджори над головой и падает где-то позади нее. Марджори не шевелится. Она продолжает лежать, сжавшись в комок, даже после того, как Мерри выливает воду из стакана ей на голову.

Мерри садится на колени перед своей лежащей ничком сестрой и закрывает ладонями лицо, пытаясь спрятать от самой себя то, что натворила. Наконец она набирается мужества, чтобы открыть глаза, и говорит:

– Марджори, расскажи мне историю о нашем отце. О том, как он вернется. Пожалуйста!

– Больше никаких историй.

Мерри стучит по мокрому плечу Марджори и говорит:

– Нет. Ничего страшного. Прости. Я все уберу, Марджори. Я все исправлю. – Она соберет одеяла и простыни и опять сделает из них гнездо, вытрет Марджори насухо, заставит снять мокрую одежду и надеть зеленое платье, а потом они поговорят о том, что делать дальше и куда они пойдут, если их отец вернется.

Мерри встает и оборачивается. Выброшенные из гнезда одеяла лежат посередине гостиной, превратившись в три маленькие палатки, каждая – высотой по колено, и у каждой откуда-то появились острые короткие колышки, которые поднимают одеяла над полом. Колышки не качаются и выглядят необычайно крепкими. Кажется, что они будут стоять, невзирая ни на что, даже если мир вокруг них начнет рушиться.

Мерри прижимает пальцы к губам. В гостиной совсем тихо. Она шепотом обращается к палаткам, произнеся имя Марджори, словно они – ее сестра. Медленно наклонившись, она хватает одеяла за их плюшевые края и быстрым широким жестом, словно фокусник, отдергивает их в сторону. Из пола гостиной торчат три полых стебля, а также кончики других стеблей. Деревянный пол – это оплавившийся воск свечей. Деревянный пол – это болезненная, пораженная прыщами кожа на лице Марджори. Мерри больше не узнает этот потрескавшийся, измятый, вздувшийся и покореженный пол.

С детской непоколебимой уверенностью она винит во всем себя, ведь это она поливала растения в подвале. Мерри пытается поднять Марджори с пола, но не может. Она говорит:

– Нам нельзя здесь оставаться. Ты должна подняться наверх. В нашу комнату. Марджори, пойдем наверх! Я принесу оставшуюся воду! – она хочет признаться, что потратила почти половину бутыли, чтобы полить растения, но вместо этого говорит: – Наверху нам понадобится вода, Марджори. Нам очень, очень сильно захочется пить.

Мерри обдумывает свои дальнейшие действия. Половицы, которые еще совсем недавно не были деформированы, жалобно скрипят под ее осторожными шагами. Зеленые листья и побеги на концах появившихся из-под пола стеблей что-то тихо шепчут, прикасаясь к ее коже, когда она очень медленно крадется по гостиной. Ей кажется, будто она идет так медленно, что стебли продолжат расти прямо под ней, подхватят ее как нежеланную попутчицу и поднимут наверх через потолок в их комнату на втором этаже, потом – на крышу, затем – на облака и дальше, мимо луны и солнца туда, куда они сами стремятся.

Мерри останавливается у двери, ведущей из гостиной в кухню, прихожая находится рядом, и кто-то снова стучится во входную дверь. Стук легкий, едва слышный, но настойчивый, исступленный. Она не должна открывать дверь, но, невзирая на беспредельный ужас, испытывает сильнейшее желание, граничащее с острой необходимостью, открыть дверь и посмотреть, кто или что находится по другую сторону от нее. Однако вместо этого Мерри поворачивается и зовет Марджори, которая все еще лежит не шелохнувшись. Мерри хочет, чтобы она проснулась и поднялась наверх, где будет в безопасности. Теперь рядом с их гнездом из-под пола начинают появляться кончики стеблей и побегов.

Мерри бежит на кухню, там под линолеумом тоже видны кончики стеблей, но повреждения еще не такие значительные, как в гостиной. Она берет с кухонного стола фонарик и открывает дверь на лестницу, ведущую в подвал. Мерри ожидает увидеть за дверью буйный непроходимый лес, но лестница по-прежнему на месте, и она может спуститься вниз, в свой сад. Она нагибается, проходя под толстым стеблем, который словно балка тянется вдоль потолка, и спускается вниз, на лестничную площадку, где стоят нетронутые бутыли с водой.

На лестничной площадке, которая немного выдается вперед, словно язык, пытающийся поймать капли дождя или снежинки, Мерри резко останавливается, слегка покачнувшись, а затем нащупывает бутыли. Она пытается поднять их обе, но сил у нее хватает только на то, чтобы нести одновременно одну полную бутыль и фонарик. Она думает о том, чтобы спуститься в подвал во второй раз, но не хочет этого делать. Второй, полупустой бутылью придется пожертвовать.