Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

XXV

Мы видели Белого рыцаря, когда он, оставив Гавейна у отшельника в Плесси, отправился за своими оруженосцами, ожидавшими его у Гробницы Люкена. Несколько дней он провел в пути без приключений, пока не услышал в гуще леса, куда он углубился, сильный шум, а затем увидел рыцаря, который тянул за конским хвостом человека в одной рубахе: глаза завязаны, руки сомкнуты за спиной, на шею подвязана за волосы окровавленная женская голова. Он проникся к нему великой жалостью.

– Кто вы? – спросил он у несчастного, влачимого так немилосердно.

– Я подданный королевы Великой Бретани.

– Сир, – тотчас обратился Белый рыцарь к тому, кто держал поводья, – разве так подобает обращаться с христианином?

– Ему придется еще и похуже, – ответил тот, – если ему воздадут по заслугам. – Он опозорил меня с моею законной женой, с той, чья голова на нем висит.

– Ничему не верьте, рыцарь! Никогда у меня к его жене и мыслей подобных не было.

– Коль скоро он отпирается, рыцарь, почему бы вам не обвинить его при дворе, а не карать собственноручно? Или вы боитесь королевы, его госпожи?

– Нет такой королевы, которая не дала бы мне отомстить за мой позор.

– Тогда я сам буду его защищать; беру его под свою охрану.

Тем временем он сорвал повязку с глаз страдальца; рыцарь отъехал, взял разгон, и острие копья пронзило ему живот, замертво сбросив под ноги коня. Спутники его разбежались, а Белый рыцарь сказал, подводя добытого коня к тому, за кого отомстил:

– Садитесь и следуйте за мной.

– Сир рыцарь, если вы не возражаете, я бы заглянул домой, чтобы мне пустили кровь и поставили банки, прежде чем я вернусь к королеве. Но как мне назвать ей моего избавителя?

– Опишите ей мой щит, и этого довольно.

Они расстались, и когда спустя несколько дней королева узнала из уст рыцаря, что с ним приключилось, она без труда угадала, что его избавителем был все тот же победитель Скорбного Оплота.

Был месяц август, и стояла великая сушь. По пути Белый рыцарь глубоко погрузился в мечты, и нам нет нужды говорить, каков был предмет его грез. Его конь, уже не чуя узды, ступил в подсохшее болото, ногами угодил в глубокую промоину, запнулся, упал и подмял его под себя. Подбежавшие оруженосцы нашли его придавленного конским боком. Его насилу извлекли, коня подняли; и когда он снова сел в седло, ему повстречался монах, у которого он спросил дорогу к ближайшему дому.

– Послушайте доброго совета, – сказал святой отец. – Никогда не ездите верхом в субботу после Девятого часа; иначе с вами случится больше дурного, чем доброго.

Он повел их в аббатство, где сам он жил отшельником; Белый рыцарь оставался там десять дней; его отмыли, попользовали банками, но не излечили. Покидая тот дом, он сменил свой серебряный щит с тремя алыми перевязями на другой, червленый с белой перевязью, не желая ни в чем более зависеть от сверхъестественной силы первого щита.

В тот же день он встретил вооруженного рыцаря, который спросил, кому он служит.

– Королю Артуру.

– Скажите уж, самому вздорному из королей. Его дом – сборище пустозвонов всех родов. Недавно один увечный рыцарь заставил одного из завсегдатаев того двора поклясться отомстить за него любому, кто скажет, что более любит ранившего его, чем его самого; клятва эта весьма неразумна: сам Гавейн не мог бы с честью выполнить ее.

– А вы, сир рыцарь, не из тех ли, кто менее любит увечного, чем того, кто его ранил?

– Да, несомненно.

– А я и есть тот, кто дал клятву, упомянутую вами. Признайте, что увечный вам дороже.

– Я не солгу ни за что на свете.

– Тогда защищайтесь.

Они разошлись, устремились навстречу друг другу и ударили во всю мощь; седла под ними погнулись; но глефа Хворого рыцаря пронзила щит, разорвала кольчугу и завязла в ней вместе с древком. Они разом упали с коней; Хворый рыцарь поднялся первым и бросился на того с поднятым мечом. Но он нашел лишь бездыханный труп; душа уже отлетела.

С превеликим трудом он водрузился на коня и понемногу добрался до леса. Его оруженосцы набрали сучьев и веток, сделали из них носилки и обернули их чудесной шелковой тканью, подаренной Владычицей Озера. Бережно уложив своего сеньора, они впрягли в носилки двух красавцев-рысаков и медленно двинулись в путь.

XXVI

Мессир Гавейн между тем начал свои поиски. Проблуждав две недели и не узнав ничего о рыцаре, завоевателе Скорбного Оплота, он встретил одну девицу, у которой не преминул осведомиться о том, кого искал. Это была та самая прислужница, посланная Владычицей Озера к Белому рыцарю, чтобы указать ему дорогу к Скорбной Темнице.

– А! – сказала она, – вы монсеньор Гавейн, покинувший нас в Скорбном Оплоте!

– Не в моих силах, сударыня, было вызволить вас оттуда. Но все-таки, что нового слышно о нашем рыцаре?

– Ступайте своей дорогой; возможно, вы кое-что о нем узнаете.

С этими словами она оставила Гавейна на опушке леса.

Выйдя из него, он увидел луг, покрытый множеством шатров, а невдалеке – двух лошадей, медленно везущих носилки Хворого рыцаря. Он подъехал спросить оруженосцев, чьи это носилки.

– Одного сильно израненного рыцаря; он только что уснул.

Гавейн не настаивал и повернул к шатрам на лугу. Вскоре он увидел двух рыцарей, едущих в лес прохладиться. Он их приветствовал и узнал, что это шатры Короля с Сотней Рыцарей. Государя этого иначе и не звали, потому как он выезжал всегда с такой свитой^[80]. Он был кузеном Галеота, а подвластная ему земля Эстрангор лежала у границ Норгаллии и Камбеника.

Пока они удалялись, Гавейн увидел на той же дороге двух оруженосцев, несущих гроб. Их сеньор, сказали они, был недавно убит за то, что настаивал, будто он менее любит увечного, чем того, кто нанес ему раны.

– А какие были доспехи на том, кто убил вашего сеньора?

– Щит червленый с белой перевязью наискосок; поглядеть на него, так он и сам-то был хворый.

«О! – подумалось Гавейну, – это не иначе как тот, кого я ищу и кто избавил от железа раненого рыцаря при дворе короля». Он собрался въехать в лес, но тут заметил невдалеке ограду из воткнутых копий вокруг богатого шатра, перед которым сидел Элен Белый^[81], один из лучших рыцарей Круглого Стола.

– Милости прошу, монсеньор Гавейн! – сказал Элен, приподнимаясь, – куда это вы таким резвым шагом?

– Ищу одного рыцаря, которого возят на носилках.

– Но уже смеркается; вряд ли вы его найдете, когда стемнеет; отложите свои поиски до завтра.

Гавейн согласился и вошел в шатер.

С него уже собрались снять доспехи, когда снаружи послышался сильный шум. Это была кавалькада с дамой, ехавшей верхом под балдахином, который несли четыре рыцаря, укрывая ее от лучей закатного солнца. На ней была горностаевая мантия поверх алого атласного платья. Двадцать человек из свиты Короля с Сотней Рыцарей выехали навстречу и обратились к ее спутникам.

– Сеньоры, – сказал первый из них, – наш король желает, чтобы вы проводили эту даму к нему в шатер.

– Нам нет дела до вашего короля.

– А нам лучше знать, как вас заставить.

Завязалась битва, и победа бы досталась Сотне Рыцарей, не вмешайся тут Гавейн.

– Я берусь, – сказал он, – проводить эту даму в шатер вашего короля и вывести ее оттуда.

Это была госпожа Ноанская, и ехала она на Ассамблею Галорских Рубежей^[82]; ибо в те времена высокородные дамы появлялись в таких собраниях, дабы вдохновлять тех, кто выступал на турнирах^[83]. Король с Сотней Рыцарей вышел даме навстречу и был бы не прочь ее удержать, если бы Гавейн не взялся проводить ее обратно до своих. Доведя ее, он вернулся в шатер Элена; но это промедление на одну ночь помешало ему нагнать Хворого рыцаря.

А тот поутру велел сгрузить себя на землю под большим вязом, чтобы освежиться и попробовать уснуть. Мимо случилось проезжать даме с роскошной свитой; она пожелала взглянуть, кто этот спящий рыцарь, спешилась, склонилась, открыла ему лицо и, заливаясь слезами, признала в нем того, кто спас ее от домогательств короля Нортумбрии.

– Ах! – сказала она оруженосцам, – он излечится?

– Мы надеемся на это.

Пробудясь от шума, больной напрасно старался отвернуться; она обняла его лицо ладонями и покрыла поцелуями его рот и глаза.

– Милый мой сеньор, – говорила она, – не таитесь, я вас узнала; я покорнейше прошу вас согласиться на то, чтобы дождаться у меня вашего полного исцеления; вам нет нужды бояться ни малейшей нескромности; а мы позаботимся о вас, как только можем.

Это была, как вы уже догадались, все та же госпожа Ноанская, и Хворый рыцарь не мог воспротивиться тому, чтобы поехать с нею. Носилки двинулись в путь; они миновали Скорбный Оплот, не заходя туда, и остановились в одном из замков дамы, в десяти лье от Ноана. Рыцарь пробыл в нем до полного своего исцеления.

Мы не будем следовать за Гавейном во всех перипетиях его поисков; не будем говорить и о том, как он встретил вероломного Бреуса Беспощадного, брата Брандуса; как он защищался от его злобных проделок и как, наконец, узнал имя завоевателя Скорбного Оплота. Эти многочисленные и довольно путаные приключения легко могут быть изъяты из книги о Ланселоте.

XXVII

Как только раны его закрылись, наш рыцарь поблагодарил госпожу Ноанскую и простился с ней. В тот же вечер он встретил оруженосца, скачущего во весь опор.

– Кто вас так торопит? – спросил он, проезжая мимо.

– Я ищу того, кто единственный может избавить нас от мук; госпожа королева в Скорбном Оплоте, и люди в замке клянутся держать ее до тех пор, пока не вернется доблестный рыцарь, его завоеватель. Королева разослала гонцов по всем дорогам, чтобы разузнать о нем и просить его вернуться и освободить ее.

– Друг мой, – сказал Рыцарь, – отпустят ли госпожу королеву, если тот, о ком ты говоришь, приедет в замок?

– Разумеется.

– Тогда поворачивай и скажи госпоже королеве, что он приедет сегодня ночью или завтра утром.

– Но у меня приказ не возвращаться, пока я не увижу этого рыцаря.

– Доложи, что ты его видел.

– Значит, вы тот, кого я ищу?

– Э! Ты заставляешь меня сказать лишнее.

Он въехал в Скорбный Оплот вместе с оруженосцем. Все улицы были освещены свечами и факелами.

– Где же королева? – спросил он оруженосца.

– Я провожу вас к ней; но надобно пройти через подземелье, запертое железной дверью.

Прежде чем переступить порог этой двери, Рыцарь снял шлем; он вошел, а оруженосец протянул ему пучок свечей^[84], указав, что зажечь их надо, когда он закроет за собою дверь; но сам тотчас же запер ее снаружи и исчез. Не слыша его более, рыцарь догадался, что он обманут, что не видать ему королевы и не выйти из этого подземелья, разве только по милости Божией. Ночь пришла и ушла. Рано утром он заметил неверные проблески света, и послышался женский голос:

– Сир рыцарь, вы видите, вы беззащитны; пора поторговаться, чтобы выйти оттуда, где вы есть.

– Что от меня требуют?

– Чтобы вы принесли мир этому злополучному замку.

– Но королева, где она?

– Далеко отсюда; она велит вам быть ее заложником. Вашими трудами сгинут чары Скорбного Оплота.

– И каким же образом?

– Делайте то, что в ваших силах и что предполагает сие приключение.

– Обещаю это.

В вышине свода высветилось окно, и в нем стали видны святые мощи; на них Ланселот поклялся не отступать ни перед какими препятствиями.

Тогда железная дверь повернулась на петлях и вновь отворилась; снаружи он нашел обильную трапезу, в коей весьма нуждался. Голос возвестил ему:

– Теперь перед вами выбор: оставаться ли в замке сорок дней или попытаться завоевать два волшебных ключа.

– Я предпочту второе, – сказал он.

Снова взяв оружие, сложенное у входа, он перекрестился и двинулся вперед. Вначале вокруг него царил глубокий мрак, потом он увидел, как вдали в дверном проеме забрезжил свет. Он шагает в эту сторону, проходит через дверь и внезапно слышит сильный шум; он продвинулся еще, преодолевая такой неимоверный грохот, что он готов подумать, будто рушатся своды. Стены, притолока – все словно валится на него; он изо всех сил цепляется за стену, добираясь до второй сводчатой двери. Ее охраняли два рыцаря из обливной меди^[85], и у каждого в руках был преогромный меч, какой едва под силу поднять двоим. Они непрестанно кружили ими, так что никто не мог пройти, не будучи изрублен на куски.

Выставив щит, рыцарь бросается меж мечей, и они пронзают петли его кольчуги до самого плеча, откуда брызжет кровавая струя; он ускользает от них, падая на руки; презрев боль от падения, он поднимает меч, отлетевший вперед, и идет все дальше со щитом на груди. Так он добрался до третьей двери, прегражденной колодцем^[86] длиною и шириною по семь пье, откуда извергался смрад и адский шум. У двери стоял великан-эфиоп, изрыгая изо рта языки синего пламени, а глаза его метали горящие угли. Завидев рыцаря, чудовище двумя руками воздело громадную секиру, примерясь ударить, как только сможет до него достать.

Рыцарь замешкался на миг, ведь и один колодец представился ему неодолимой преградой. Однако он припомнил данную клятву, вложил меч обратно в ножны, взял щит за конец ремня и метнул со всей силы в лицо эфиопу; секира расколола щит, но и сама засела в нем. Могучим прыжком Рыцарь преодолел колодец, вытянул руки и сомкнул их на горле эфиопа. Тот прилагал все силы, чтобы извлечь свою секиру, а Рыцарь в это время душил его за горло и бил стиснутыми кулаками по лицу. Тот поневоле выпустил свое оружие, пошатнулся, упал навзничь; упав с ним заодно, Рыцарь поднялся, схватил его за ноги и бросил в бездну.

Тогда он огляделся вокруг. Медная женщина, покрытая чудесной эмалью, держала в правой руке два волшебных ключа. Намереваясь забрать их, он подошел к медному столбу, воздвигнутому посередине залы. Письмена, вырезанные на металле, гласили: Большой ключ отмыкает столб, малый – сундук. Он отпер столб и увидел сундук; но едва он коснулся второго ключа, как услыхал столь жуткий грохот, столь пронзительный рев, что и сам столб от него поколебался. Он перекрестился, отпер сундук, и тридцать медных труб исторгли тридцать ясных голосов, один печальнее другого. Вот откуда исходили все чары, тяготившие замок. Завихрились могучие вихри и черные дымы, а после раздались такие леденящие вопли, словно там собрались все дьяволы ада. Их там и вправду было преизрядно. Рыцарь почуял, что силы его на исходе; он упал у столба без памяти; когда он пришел в себя, то столб, медная статуя, колодец, два рыцаря-стража у первых дверей – все пропало. Подземелье было отперто, и он вышел, держа в руках два волшебных ключа. Проходя через кладбище, он не нашел там более ни могил, ни надписей, ни шлемов. Он преклонил колена в часовне, положил ключи на алтарь и вошел во дворец.

Как живописать радость, осветившую все лица, как перечесть изъявления благодарности, им услышанные! Тут он узнал, что королеву вовсе не держали в неволе и что его сговорились обмануть, чтобы тем побудить вернуться в Скорбный Оплот. Он оставался там не более одной ночи и наутро распростился с теми, кого избавил от жестокого дьявольского наваждения.

С этого дня город, предместье и замок стали называть не иначе как Оплот Радости; мы о нем поговорим еще не раз.

XXVIII

На другой день наш рыцарь, проезжая берегом реки, заметил на другом берегу высокую башню с галереей, которая защищала пояс палисадных стен. Думая в ней заночевать, он перешел брод с той девицей, что так долго ждала его в Оплоте Радости. Страж, завидя их, открыл подъемную дверь^[87] и впустил оруженосцев и девицу. Но когда дело дошло до Рыцаря, он опустил дверь.

– Брат, – спросил его Рыцарь, – почему ты оставляешь меня снаружи?

– Потому что, прежде чем войти, вы должны сказать мне, кто вы.

– Я из дома короля Артура; этого с тебя довольно.

– Довольно, чтобы дверь осталась закрыта.

– Выпусти хотя бы моих оруженосцев и мою девицу.

На это ответа не последовало, и наш бравый рыцарь, вне себя от досады, медленно перешел брод; между тем хозяйка башни сняла чехол со щита, принесенного оруженосцами. При виде серебряного герба с черной полосой^[88] она торопливо открыла окно и позвала:

– Вернитесь, вернитесь, рыцарь! Ради того, что вам дороже всего на свете, извольте остановиться в нашем доме на ночлег!

Рыцарь повернул обратно. На сей раз перед ним подняли дверь; его провели в верхний покой, где оруженосцы сняли с него доспехи. Дама сполна могла налюбоваться на его телесную стать и ловкость его повадок. Протрубили к обеду, и тут явился владелец башни.

– Ах, сир, – сказала дама, совлекая с него доспехи, – у вас гость, тот отважный боец, о котором вы мне говорили, победитель ассамблеи.

– Госпожа, – сурово заметил бравый рыцарь, – вы поступили невежливо, когда раскрыли щит, укрытый мною.

– Простите, сир, мое любопытство; но оно нам позволит воздать вам все почести, какие вы заслужили.

– В самом деле, – в свой черед проговорил хозяин дома, – вы тот человек, с которым я более всего желал бы познакомиться. Не скажу, что вы по-доброму со мною обошлись во второй ассамблее; вы сбили нас обоих, меня и моего коня, одного поверх другого; и у меня чуть сердце не разорвалось.

Они сели за трапезу. Когда убрали скатерти, бравый рыцарь спросил хозяина, что заставило его выйти из дома в доспехах.

– Я ходил караулить на мосту, надеясь, что там проедет тот, кто обещал увечному сразиться с любым, кому милее виновник его увечья. Этот увечный был мой смертельный враг, ведь он убил брата моей матери; вы же понимаете, что я жизнь готов отдать, чтобы отомстить за эту смерть.

Эти слова повергли бравого рыцаря в отчаяние, он горько сожалел, что спросил об этом. Он скрыл свое волнение; постели были приготовлены, они пошли на покой. Но он не мог уснуть: всю ночь он стенал и плакал, будучи вынужден, дабы не стать клятвопреступником, бросить вызов тому, кто оказал ему столь любезный прием.

Рано утром он предстал перед хозяином в полных доспехах, кроме шлема и перчаток.

– Дорогой сир, – сказал он, преклонив колено, – вы оказали мне великую любезность; я прошу вас об одном даре на то время, пока я остаюсь в вашем доме.

– Сир, встаньте; нет ничего на свете, кроме моей чести, в чем я бы вам отказал.

– Премного благодарен! Так признайте же, что любите увечного превыше того, кто его ранил.

– Святая Мария! Так вы и есть тот рыцарь, который клялся отомстить за него?

– Именно так, как вы сказали.

Шателен на время потерял дар речи. Наконец, он произнес:

– Сир, уходите отсюда; увечный мне милее смерти.

Бравый рыцарь отбыл с девицей и оруженосцами. Но вскоре он увидел, как владелец башни скачет к нему во всеоружии.

– Рыцарь, – промолвил он, – смерть мне милее, чем увечный. Я не мог отказать вам в обещанном даре, пока вы были моим гостем; но теперь мы в чистом поле.

Тщетно пытался наш рыцарь смягчить его. Они берут разгон; встречный удар до того силен, что оба покидают седла и падают под ноги своим коням. Они встают, бросают щиты, вздымают мечи и наносят удары невиданной мощи. Владелец башни первым выбивается из сил; он пятится, а соперник, все так же наступая, умоляет признать, что тот более любит увечного.

– Не дай Господь, чтобы я отрекся от того, что у меня на сердце!

Бравый рыцарь уже не так щадит его; он теснит его к реке и снова просит уступить в том, чего он домогается.

– Никогда!

Последним ударом он повалил его плашмя, поставил колено ему на грудь и развязал шлем:

– Вы еще можете спасти себе жизнь.

– Лучше умереть!

Чтобы не добивать его мечом, бравый рыцарь ухватил его, поднял и бросил в воду. После чего он удалился, жалея о клятве, которая заставила его убить благородного мужа, уделившего ему хлеб, соль и кров.

XXIX

Победив и вопреки своей воле погубив вавассера, у которого он нашел столь любезное гостеприимство, Рыцарь до вечера печально бродил, не находя приключений. Ночь он провел у одной вдовицы на краю леса, прилегающего к Камалоту, а наутро вновь пустился в путь, сопровождаемый все так же Озерной девицей и двумя оруженосцами. Вскоре он повстречал юнца верхом на рослой гончей лошади.

– Эй, малый, – окликнул он его, – какие новости?

– Госпожа королева прибыла в Камалот.

– Какая королева?

– Королева Гвиневра, супруга короля Артура.

И с этими словами юнец ускакал.

Полный раздумий, бравый рыцарь доехал до Камалота. Он бросил поводья и предоставил коню брести куда попало, пока не очутился перед укрепленным домом. У окна его сидела дама в простой сорочке и сюрко^[89], распустив по плечам пряди волос; взоры ее блуждали в лугах и лесах. Внезапно очнувшись от своих грез, бравый рыцарь вглянул на нее и сдержал коня, чтобы созерцать ее подолее.

В это время случилось проезжать мимо рыцарю в полных доспехах, и тот спросил его, на что он так загляделся. Он не расслышал и ничего не отвечал.

– Я спрашиваю, куда вы смотрите, – повторил незнакомец, толкнув его рукой.

– Туда, куда мне угодно; а вы невежа, коли так отрываете меня от моих раздумий.

– А я вас все-таки спрашиваю, ради того, что вам всего дороже, кто эта дама, на которую вы так залюбовались?

– Это госпожа королева.

– Где уж вам знать, какова королева! Сдается мне, что вы туда уставились, только чтобы не разговаривать со мной. Ну, так что же, хватит у вас духу за мной поехать?

– О! – ответил бравый рыцарь, – если вы собрались туда, куда мне не хватит духу, можете хвалиться, что вы храбрее всех на свете храбрецов.

– Это мы еще посмотрим.

Незнакомец продолжил свой путь, а бравый рыцарь последовал за ним.

– Любезный сир, – сказал незнакомец, – переночуйте у меня, а завтра утром мы направимся туда, куда я говорил.

Бравый рыцарь позволил привести себя в дом на берегу реки; а на другой день рано утром он облачился в доспехи и выехал вместе с хозяином, сказав девице и своим оруженосцам, что вернется за ними, как только завершит оное приключение. Чтобы вернее остаться неузнанным, он навесил на шею старый закопченный щит взамен того, что носил накануне. Все так же следуя вдоль реки, они прибыли ко входу в Камалот. И стены, и башни, и мельницы напомнили нашему рыцарю день его посвящения. Он остановил коня, пропустил того рыцаря вперед и дал ему первому подъехать к дому короля, обращенному к реке, как и прочие имения Артура. На галерее стояла дама; это была все та же королева, которая взором провожала короля, отбывающего на охоту. Она подняла пелену, укрываясь от утренней свежести, а одета была в простое сюрко. Когда мимо проезжал первый из двух рыцарей, она приспустила пелену, и тот спросил ее:

– Госпожа моя, не изволите ли сказать, вы королева?

– Да; а чего ради вы об этом спрашиваете?

– Госпожа, ради одного рыцаря, самого безрассудного из рыцарей.

– Это вы о себе такое говорите?

– О! нет.

– О ком же тогда?

На этот вопрос он отвечать не стал, боясь навредить спутнику, которого упустил из виду, и поехал своей дорогой. Немного погодя бравый рыцарь показался напротив дома короля. На реке женщины стирали белье.

– Вы не видели, – спросил он у них, – здесь проезжал один рыцарь?

– Не, мы вот только пришедши.

Но королева, расслышав и вопрос, и ответ, снова опустила пелену:

– Сир рыцарь, – громко окликнула она, – тот, кого вы ищете, уехал в лес. Не теряйте ни минуты, если хотите его догнать.

Он поднял глаза и узнал королеву. Когда прозвучало Не теряйте ни минуты, он дал коню шпоры, ни слова не говоря, но не отрывая глаз от лица королевы. Тогда конь, не ведомый более всадником, поддался искушению утолить жажду и вошел в реку. Дно было глубокое, и потому он окунулся и поплыл к другому берегу, прегражденному стенами дворца. Конь повернул обратно, он выбился из сил; вот он задыхается, вот он тонет вместе с седоком; но тут королева, следя за рыцарем глазами почти столь же неотрывно, воскликнула:

– Матерь Божия, помогите!

Мессир Ивейн Уэльский выезжал вдогонку королю.

– Ах! мессир Ивейн, – позвала она, – видите этого рыцаря; он погибнет, если его не спасти.

В тот же миг Ивейн направил коня в воду и доплыл до рыцаря, чьи доспехи уже не раз захлестывали волны; он вывел его на берег.

– Э! любезный сир, – сказал он, – как это вы не сдержали своего коня?

– Видите ли, сир, я пустил его напиться.

– Скорее уж вы пустили его утонуть, и вас утопить заодно. Куда же вы ехали?

– Я собрался следом за одним рыцарем.

Ивейн узнал бы его без труда, если бы у того было опущено забрало и при нем был тот же щит, что он носил в последней ассамблее. Но щит, выбранный им с утра, мало что говорил о нем. Ивейн спросил, намерен ли он все же догнать своего спутника.

– Разумеется.

– Тогда перейдите реку вброд немного выше, а в лесу поедете по дороге, которая будет прямо перед вами.

С этими словами он его оставил, а бравый рыцарь, не в силах отвести глаз от королевы, не стал искать брода, а поехал вдоль домов, сам не зная куда. Вскоре появился Даго-нет, рыцарь-недоумок, и спросил, чего он ищет; не получая ответа, он ухватил коня за узду и повел его, не встретив ни малейшего отпора.

– Безусловно, – сказала королева Ивейну, – этот рыцарь обязан вам жизнью; он бы утонул, если бы не вы.

– И это было бы прискорбно, – ответил Ивейн, – несмотря на его закопченный щит, видно, что он молод и хорошего рода.

– Но посмотрите: там кого-то взяли в плен, это не он ли опять? Ступайте, разузнайте, прошу вас, мессир Ивейн.

Ивейн повиновался, узнал Дагонета и, посмеиваясь, привел их обоих к королеве.

– В самом деле, госпожа, вы угадали; наш рыцарь попал в плен к Дагонету.

– Да, – сказал недоумок, – я его встретил у брода; я с ним заговорил, а он не отвечал; я схватил его коня за повод, а он не противился, и вот я привел вам его как пленника^[90].

– Прекрасно, Дагонет, – сказал мессир Ивейн, – если хотите, он останется под моим присмотром.

– Согласен, – сказал недоумок, – но вы отвечаете за него?

– Об этом не волнуйтесь.

Все это от души повеселило королеву и дам и девиц из ее окружения, ибо Дагонета знали как самого последнего труса, какого можно себе вообразить.

Между тем королева разглядывала бравого рыцаря. От нее не укрылись его благородная наружность и ладная выправка.

– Знаете ли вы, Дагонет, – спросила она, – как зовут вашего пленника?

– Нет, госпожа, я не смог вытянуть из него ни слова.

При звуке голоса королевы бравый рыцарь, державший копье за середину древка, поднял голову и разжал пальцы: наконечник, падая, порвал шелковую мантию королевы. В крайнем удивлении она промолвила вполголоса:

– Кажется, этот рыцарь не отягощен всей мудростью мира.

– Если бы у него было ее хоть немного, его не привел бы сюда Дагонет. Ну так, рыцарь, кто же вы?

– Кто я? Рыцарь.

– Это я вижу; а что вам нужно?

– Не знаю.

– Вы кого-то или чего-то ждете?

– Право, не знаю, что сказать.

– Госпожа, – сказал Ивейн, – я обещал Дагонету присмотреть за ним; но если вам угодно будет за меня поручиться, я отпущу его, пожалуй.

– О! я могу, не слишком себя обременив, отвечать за него перед Дагонетом.

Мессир Ивейн поднял копье, вручил его пленнику Дагонета, свел его вниз по лестнице и сказал, указав ему на брод:

– Любезный сир, вот дорога, по которой ехал тот, кого вы хотели догнать.

На сей раз пленник Дагонета переправился через брод и углубился в лес; а в это время мессир Ивейн, любопытствуя, что же с ним приключится, сел на коня, не надев шпоры, и последовал за ним в отдалении. Он увидел, как тот приблизился к холму, где трепетало знамя. Это был стяг того рыцаря, след которого он потерял и который как раз спускался с холма на их стороне.

– А! сир, – сказал ему пленник Дагонета, – наконец я вас догнал. Чего вы хотели от меня, когда позвали за собой?

– Первым делом я хочу узнать, велика ли ваша доблесть.

– Это я вам покажу с охотой.

Рыцарь отдаляется немного, берет свой щит и копье и бьет Дагонетова пленника, но тот встречает его как должно и отправляет кувырком через луку седла. Потом, беря коня за повод, отдает его побежденному:

– Заберите его обратно, – говорит он, – а у меня есть дела получше, чем уводить у вас коня.

– Нет, так не пойдет; вы меня сбили, но в рукопашной вам меня не одолеть.

– Вы этого хотите? Ладно, увидим.

Он тоже сходит с коня, выставляет щит вперед, обнажает меч и поджидает рыцаря. Звенят удары о щиты и шлемы; пленник Дагонета напирает, теснит и заставляет того отступить; и тот говорит, признавая, что силы его иссякли:

– Отдаю вам мое оружие; вы можете поехать со мною; здесь недалеко.

– Буду только рад.

Они оба сели на коней и двинулись вперед, а мессир Ивейн за ними следом; ибо то, что он уже увидел, пробудило в нем желание видеть дальнейшее.

Проехав некоторое время, побежденный рыцарь сказал:

– Тут поблизости от нас логово двух великанов. Никто не смеет к ним подойти, если не желает объявить себя врагом короля Артура и королевы Гвиневры. Вот тропа, ведущая к ним; ступайте по ней, если вам угодно.

Пленник Дагонета не ответил, но дал обе шпоры, копье на упоре, щит на груди. Один из двоих великанов тотчас заметил его и взревел:

– Рыцарь, если ты ненавидишь короля Артура и королеву Гвиневру, подойди, и милости просим! Но если ты их любишь, подойди и прими смерть.

– Честью клянусь! Я их люблю, а тебя проучу за то, что ты их не любишь.

Великан двинулся вперед, поднял тяжелую палицу; но он был до того велик и длиннорук, что удар ее пришелся позади коня Дагонетова пленника; она грянула оземь, а в это время наш бравый рыцарь острием копья свалил его замертво перед собою. Тут явился другой великан, взмахнул громадной палицей и обрушил ее на круп коня; конь упал, переломав задние ноги. Пленник Дагонета выбрался наверх; и вот, накрываясь щитом, он идет на великана, который вновь заносит палицу. Она бьется о щит, ломает его и разносит вдребезги. Но, описав глефой полукруг, пленник Дагонета отрубает кулак, держащий палицу; когда же великан поднял другую руку, чтобы убить его одним ударом, то самого его достало лезвие меча и, пропоров ему живот, соскользнуло на стопу и отсекло ее от ноги долой. Он согнулся и рухнул с высоты своего роста, не в силах продолжать битву. Победитель не удостоил его последнего удара. В этот миг перед глазами Дагонетова пленника показался Ивейн, и тот заговорил, узнав его:

– Вы видели, как эти разбойники убили моего коня? Меня злит, что я оказался пешим.

– Успокойтесь, рыцарь; вот вам мой конь, прошу садиться на него; скажите только рыцарю, побежденному вами, чтобы он подвез меня на крупе до Камалота.

– Благодарю за любезность, сир! А вы, рыцарь, слезайте; уступите седло монсеньору Ивейну и садитесь позади на круп.

Вот так мессир Ивейн и въехал в Камалот. Он прибыл туда, когда королева возвращалась из монастыря об руку с мессиром Гавейном. В зале дворца их ожидало многолюдное собрание; Ивейн спешился внизу у ступеней, отпустил восвояси побежденного рыцаря и сказал, подойдя к Гавейну:

– Сир, много толкуют о приключениях у Камалота; но не думаю, чтобы среди них бывали чудеснее тех, что видел я.