–Мы не выбираем родственников.
–Не выбираем. Но только мы решаем родниться с ними или нет. Зачем ты помчалась сюда? – сурово спросил Гладышев.
Он был зол, очень зол, несмотря на внешнее спокойствие. И я боялась его такого, а потому терялась и не могла понять, что нужно сказать сейчас.
–Разве могла иначе? Я должна была приехать, мама в таком положении,– потупив взгляд, прошептала я.
–Ни хрена ты им не должна! Это они должны были! Потому что три великовозрастные идиотки, наломавшие дров! – едва сдерживаясь, процедил он, но я все равно вздрогнула и задрожала, а он продолжил бушевать. – Наломали, а теперь решили свесить всю ответственность на тебя? Лихо они придумали, вообще молодцы – тетки. Медальку за изворотливость, дурам! Но бабка твоя –это просто апофеоз всей этой психбольницы. Как можно выгнать восемнадцатилетнюю девчонку из дома из-за такой ерунды? У нее что, старческий маразм?
Я покачала головой, не в силах что-либо сказать. Слезы жгли глаза, а обида и боль, которые я до этого глушила, вырвались наружу. И я вновь заплакала, Гладышев же замолчал. Я услышала его тяжелый вздох, а потом оказалась в его крепких объятиях и зарыдала, выплакивая все то, что разъедало меня изнутри. Все свое напряжение, обиду, усталость.
–Ну, все-все, малыш, прости! Не хотел я, – начал он успокаивать меня, но я не дала ему высказаться.
–Почему люди такие злые? –перебила, всхлипывая и заикаясь.
–Потому что жизнь тяжелая штука, малыш. Очень нелегко оставаться человеком во всем этом говне. –мягко ответил он, едва сдерживая улыбку от моего этого детского крика души.
–Это не оправдание, – возразила я, качая головой, вытирая слезы.
–А я и не оправдываю, Чайка. Просто констатирую факт. В мире, где приходится выживать, состраданию места нет. А мир человеческий – он хлеще животного. Более жестокий, изощренный, коварный. Тут либо ты – хищник, либо– жертва, третьего не дано, – резюмировал Олег невесело.
–Но ведь не до такой же степени, что даже телефон никто не в состояние дать! Какой-то чертов телефон!– поражалась я.
–Это еще цветочки, Чайка. Самое веселое впереди. Предела человеческому уродству нет, поэтому надо полагаться всегда только на себя, а для этого надо думать. Как говорится, жизнь – это комедия для тех, кто думает, и трагедия для тех, кто чувствует. Так что не надо все воспринимать сердцем, малыш, оно нежное, хрупкое. Его беречь надо, а не эксплуатировать по любому поводу, – наставлял он, укачивая меня в объятиях.
–Не умею я, не получается.
–Надо учиться, иначе насильно заставят обстоятельства, а это больно.– задумчиво произнес он. И на этом разговор исчерпал себя, Олег погрузился в свои мысли, а я в негу. Было так уютно и тепло, что меня начало клонить в сон. Кажется, мой организм почувствовал, что теперь можно расслабиться. Но Гладышев не позволил мне этого сделать.
–Так, ладно, хорош разводить болтологию. Ты езжай сейчас к матери, давно пора поговорить. Будем надеяться, что с головой она дружит. Я пока договорюсь, чтобы ее на недели перевезли в центр восстановления в Новосибирске. Там клиника есть хорошая. И домой поедем, мне завтра надо в Москве быть, -набросал он план и направился к телефону, чтобы претворять свои слова в жизнь.
–Так время –то уже! Кто меня в санаторий пустит?– спохватилась я.
–Господи, Янка, всему тебя учить надо! Пару сотен там, пару сотен тут и тебе райские врата откроют, не то, что какого-то санатория.
–Фу, ты ужасный циник!
–Я– реалист! И всем рекомендую данную позицию, тебе в особенности, –отчеканил он.
–Кстати, о деньгах! Надо же карты заблокировать, и в полицию позвонить, – с досадой поморщилась я, только сейчас вспомнив об этом. Вот дура –то, господи! Меньше всего мне хотелось, чтобы какие-то уроды воспользовались моими деньгами.
–Ну, ты молодец, очнулась. Если бы я их не заблокировал, как только ты мне позвонила, аля улю моим денежкам. С таким легкомыслием пустишь по миру Олеженьку, – проворчал он, в который раз поражая меня своей продуманностью. С таким мужчиной реально, как за каменной стеной. Все предусмотрел и сделал.
–Что– то я очень сомневаюсь, – скептически произнесла я, но тут же повинилась. – Прости, пожалуйста! Сама не знаю, как вышло. Вообще не заметила никого. Сейчас заявление напишу, может, найдут их.
–Ага, непременно. Наши менты в стрип-баре пару сисек не отыщут, а ты хочешь… К ним обращаться – лишний гемор себе наживать. Много у тебя налички было?– иронизирует он, вызывая у меня смех своими сравнениями.
– Не очень. Тысяч двадцать, – прикинула я и удивилась. Как, однако, все быстро меняется. Еще недавно эти двадцать тысяч были для меня внушительной суммой, а теперь – не очень много.
– Тем более, еще заморачиваться из-за такой ерунды. У меня время дороже стоит, так что смысла не вижу, – отмахнулся Гладышев и стал кому-то звонить. Я же пошла собираться к маме.
По дороге к санаторию извелась так, что когда оказалась у его ворот, еще полчаса наворачивала круги в попытках успокоиться. Охранник смотрел на меня, как на умалишенную. А я такой и была от волнения.
Страшно было до тошноты и жжения в желудке. Я не представляла, что меня ждет. Это ведь первая встреча за долгие месяцы! Последний раз я видела маму счастливую, провожающую меня в город больших надежд. А теперь…Что ждет меня теперь после всех разочарований? После кошмарного обмана, разрушившего мамины мечты? Я не знаю и даже боюсь на что-то надеяться, но понимаю, если продолжу накручивать себя, то в очередной раз сбегу. А этого допустить никак нельзя. Ибо мой долг– встретится лицом к лицу с тем, что я натворила. Пора быть ответственной.
С этими мыслями решительно направляюсь в администрацию санатория.
Как Олег и говорил, «пару сотен там, пару сотен тут» и вуаля перед тобой открываются все двери.
Меня отвели в какую-то комнату, похожую на оранжерею из-за изобилия цветов, и сказали подождать, что было смерти подобно, ибо напряжение достигло критической отметки. Но слава богу, мне позвонил Гладышев, дабы проверить обстановку и сообщить, что с клиникой в Новосибирске он договорился, о чем мне следует сообщить главврачу, а также забронировал билеты на утро, а следовательно, чтобы я поскорее возвращалась, нужно выезжать.
Когда я закончила разговор, мама уже ждала меня.
И я, как не старалась, не готова была к этой встречи лицом к лицу. Поэтому обернувшись, застыла и не в силах поверить, что эта осунувшаяся женщина – моя мать. Но это была она, ибо даже болезнь и невзгоды не способны погасить ее невероятную красоту.
Я смотрела и не могла насмотреться на родное лицо, внутри все ныло от потребности бросится на шею к маме, дабы ощутить тепло и нежность ее рук, почувствовать себя маленькой девочкой без забот и проблем, как раньше. Но мы стояли, сверля друг друга напряженными взглядами, не делая навстречу ни единого шага, и от этого сердце разрывалось на части, хотелось плакать горькими слезами. Я не знала, что сказать, что сделать. Но меня в очередной раз отправили в нокаут, когда мама, ковыляя на костылях, пересекла разделяющее нас пространство и обняла меня.
Я остолбенела и забыла, как дышать, ибо ждала чего угодно, но не вот этого примирения без лишних слов и объяснений.
–Доченька, – выдохнула мама мне в шею, и ласково погладив по волосам, заплакала. – Доченька моя.
И только после этих двух слов меня отпустило, я обняла маму в ответ, сильно сжимая в руках, но тут же вспомнила, что нельзя и ослабила объятия. Вдыхала родной до боли аромат детства и не могла надышаться. Накатывало какое-то невероятное облегчение. Казалось, что до этого я была в стальных оковах, а теперь они пали, и я стала свободной. И это чувство свободы приводило в дикий восторг, даря безграничное счастье. Хотелось смеяться, плакать, кричать об этом на весь мир. И я смеялась, и плакала, тараторила без умолку, рассказывая о том, как живу: что хожу на курсы вождения и АПЛ, а также английского, что готовлюсь к поступлению и что обязательно в этом году все получится. Мама с улыбкой слушала меня, плача и поминутно целуя.
А потом волна этих странных эмоций схлынула, и мы, успокоившись, вновь замерли. Я помогла маме сесть и сама устроилась напротив, не выпуская холодную, тонкую руку из своей руки.
–Ты повзрослела, – задумчиво произнесла мама, нежно касаясь моей щеки тыльной стороной кисти. И сквозь улыбку, со слезами. – Стала еще краше. Бриллиант обрел достойную огранку.
-Мам, прости меня!– начала было я, смутившись. Стало ужасно не по себе и вновь почему-то стыдно.
–Шш, ребенок, – прервала меня мама.– Не за что тебе просить прощение! Прежде всего, это я виновата. Что-то все время делала не так, раз ты боялась мне довериться и сказать правду. Где-то допустила серьезную ошибку, – с горечью резюмировала она, глядя куда-то вдаль невидящим взглядом. И от этой скорби я вновь заплакала, ибо она рвала мне душу. Столько раз я представляла себе эту нашу встречу, столько слов заготовила, а сейчас ни единого не могла сказать, ибо ничто не способно передать мою боль, мое сожаление и в тоже время радость, что теперь –то все позади.
–И все равно, прости, мам, что приехала только сейчас. Если бы я узнала раньше, я бы уже давно была рядом. Мне очень жаль, что так случилось, но ты обязательно поправишься. Все будет хорошо, мамуль!– заверила я ее горячо, зная, что Гладышев поможет.
–Брось! Вот это все,– мама кивнула на костыли. – Это ерунда, когда душа болит. А она у меня так болела, так болела о тебе, дочур. Это ты прости свою бестолковую мамку! Я лишь хотела, чтобы все у тебя было хорошо, так мечтала об этом, что смирится с неудачей и гневом оказалось непосильной задачей. А потом стало поздно, все потеряло смысл, когда ты исчезла, –призналась мама. Слезы текли по ее щекам, но она их даже не замечала. Протянула ко мне руки и обняв, стала укачивать, как маленькую, продолжая говорить. – Когда-нибудь, когда станешь сама мамой, ты поймешь, что я пережила. Точнее, не так, ты сможешь представить. Не приведи господь, понять эту муку! Ведь мать и дитя– это одно целое. Когда-нибудь внутри тебя будет маленькое существо и оно там останется навсегда, доченька, даже когда родится. Дети никуда не уходят из материнской утробы. Всегда остаются там жизненно-важной, самой необходимой частью женщины – ее сердцем, ее душой. Ты – моя душа. Ты – моя жизнь. Несмотря на то, что ты сделала или сделаешь, ты всегда будешь моей неотделимой частью. И я очень хочу, чтобы ты это помнила и знала, я всегда пойму и приму тебя! Прости меня за все кошмарные слова, за все, что я натворила, – закончила она шепотом, я же прижалась губами к ее руке, вкладывая в этот поцелуй все свои чувства, ибо сказать что-то не получалось, только спустя какое-то время, наконец, смогла вздохнуть и тихо произнести:
–Я очень люблю тебя, мам. Мне тебя ужасно не хватало.
–И я тебя, моя девочка, – отозвалась она, целуя меня в макушку.
И после этого все барьеры и неловкость исчезли. Стало, конечно, не как раньше. Как раньше, учитывая то, что мы с мамой изменились, уже не может быть. Было по-новому легко, уютно и комфортно.
Я рассказывала о своей учебе, мама о своем лечение. Потом мы поговорили о тете Кате. Я поняла, как сильно терзает маму потеря любимой подруги, и про себя решила, что обязательно их помирю. Это мой долг, поскольку из-за меня весь этот сыр бор и начался.
Про бабушку я рассказывать не собиралась. Не хотелось портить настроение ни себе, ни уж тем более, маме.
Но, увы, скрыть у меня не получилось, поскольку случайно проговорилась, когда мама спросила про Олега.
– Как у тебя с твоим мужчиной?
–Прекрасно, он тоже здесь, ждет в гостинице, – ответила я уклончиво. Врать маме не хотелось, но и углубляться во всю неразбериху в наших отношениях с Гладышевым тоже.
–И ты остановилась в гостинице? – удивилась она, и вот тут мне пришлось рассказать про наш с бабушкой скандал. Мама от моего рассказа побледнела и некоторое время молчала, сжимая губы в тонкую полоску.
–Ну, я ей устрою! Совсем рехнулась, дура старая, – процедила она, словно сама себе, а потом виновато улыбнувшись, обратилась ко мне. – Начудили мы, дай бог. Прости, дочунь!
Но от ответа меня отвлекает пришедшее смс от Олега: « Закругляйся, надо ехать.».
–Труба зовет?– улыбнулась мама, поняв все по моему лицу. Я смущенно улыбнулась в ответ.
–Нам нужно ехать, мамуль. У меня экзамен через неделю, а у Олега и вовсе выходных не бывает. Он очень занятой человек. Прости, что так набегом. Я как только узнала, сразу же к тебе сорвалась, все бросив.
–Ничего. Я все понимаю. Главное, что приехала и мы поговорили. Теперь душа у меня на месте,– успокоила меня мама.
– Я буду звонить и писать каждый день, и в день по нескольку раз, – пообещала я с улыбкой.
–Обязательно так и сделай.
–Мам, – начала я осторожно, боясь ее реакции, – Олег договорился с одной очень хорошей клиникой в Новосибирске, там ты быстро восстановишься, придешь в себя. Пожалуйста, не отказывайся! Мне будет так гораздо спокойнее.– попросила я, и каково же было мое удивление, когда мама пожав плечами, просто согласилась.
– Хорошо. Огромное спасибо твоему мужчине.
Я едва не захлопала в ладоши от такого поворота, поскольку приготовилась к битве титанов. Но мама очень сильно изменилась, и с каждой минутой я убеждалась в этом все больше и больше.
–Отлично! Тогда на недели тебя заберут и переедешь. А я, как только сдам экзамены, приеду за тобой, и мы полетим отдыхать, нас с тобой ждет Италия, – решила я пойти еще дальше, надеясь, что Гладышев не откажет мне в этой просьбе, как и мама.
–Италия?– присвистнула она.
–Да, Олег сделал мне такой подарок на Новый год, – призналась я со счастливой улыбкой, только сейчас осознав, что моя давняя мечта сбудется.
–А почему бы вам не полететь вдвоем? – поинтересовалась мама, как бы между прочим, сверля меня проницательным взглядом.
–Олег не может пока, у него дел куча, – отвела я свой взгляд.
–Ты с ним счастлива? – спросила мама прямо, видимо, сделав для себя какие-то выводы.
–Мам, давай, мы поедем отдыхать, и там я тебе все-все расскажу про свои отношения. Хорошо?– протараторила я, начиная собираться. Мама поджала губы, всматриваясь в мое лицо, но ничего не стала говорить, что по всей видимости, крутилось у нее на языке. Вместо этого поднялась следом за мной и обняла меня.
–Береги себя, дочур! – прошептала она.
–И ты, мамуль. Я позвоню утром, – обещаю, целуя ее напоследок.
–Хорошо вам добраться.– желает мама, выпуская меня из объятий. Я киваю и нехотя ухожу.
Так не хочется уезжать, но к сожалению, приходится.
Договорившись с врачом, покидаю санаторий. Состояние у меня странное, внутри бушует ураган эмоций. Хочется о многом подумать, прокрутить в голове весь разговор и последние события, поэтому всю дорогу до Новосибирска я молчу, погруженная в свои мысли.
Олег, правильно расценив мое состояние, не стал меня тревожить. Только спросил, помирились мы с мамой или же нет, и удовлетворившись положительным ответом, сосредоточился на дороге.
В Новосибирск мы прибыли за пару часов до нашего рейса, скоротать которые решили съездив в ту самую клинику, чтобы я посмотрела, в каких условиях мама будет проходить восстановительный курс. Условия меня удовлетворили еще с внушительного вида самой клиники, а уж ВИП-палата оставила под огромным впечатлением. Я не знала, как благодарить Олега за все это. Хотелось броситься, расцеловать, задушить в объятиях, но его неоднозначная реакция на мои прикосновения смущала. Я боялась сделать что-то не так и испортить установившееся между нами взаимопонимание. Поэтому лишь сдержано поблагодарила.
–Спасибо, Олеж, если бы не ты…– я развела руками, не зная, что еще сказать.
–Если бы не я, ничего бы и не было. Так что это, можно сказать, мой долг был, – отшутился он, но я не позволила так просто соскочить с темы, хоть и понимала, что не нужно на него давить.
–Ты сделал мне столько замечательных подарков, – призналась я тихо со слезами на глазах. – Спасибо!
–И тебе спасибо, малыш! Подарок мне понравился, – шепнул он, притянув непонимающую меня к себе, и легонько коснувшись моей щеки губами, потряс перед глазами ключами с брелоком, который я с такой тщательностью выбирала для него. Мое лицо тут же покрывается краской смущения, и я опускаю голову в воротник его пальто.
–Не хорошо, Олег Александрович, в чужих вещах лазить, – пробурчала я, стараясь скрыть смущение.
–Так мы и не чужие друг другу, -ухмыльнулся он, а я пропустила удар, сердце заколотилось, как бешенное от одной его улыбки.
Умом понимаю, что в это замечание Гладышев совсем иной смысл вкладывает, а все равно от счастья готова петь и танцевать.
–Тебе правда понравилось? – преодолевая смущение, спрашиваю, ибо для меня это очень важно.
–Понравилось. Красиво, мило, – одобрительно кивает он, рассматривая чайку.
–Я очень рада. Безумно волновалась, что покажется дурацким и ты не поймешь,– прикусив губу, разоткровенничалась я, сама не зная, зачем.
–Ну, ты скажешь тоже. Что я совсем дурак нерасшибаемый об дорогу?– возмутился Гладышев, я засмеялась.
–Вам честно или приятно, Олег Саныч? – подколола я его, Олег засмеялся и, приобняв меня за шею, повел к машине.
–Поехали, кофе выпьем, а то я замерз что-то, отвык от сибирских морозов.
–Так, конечно, ты бы еще голышом приперся, – посетовала я на его пальто, которое однозначно не для наших холодов.
– Вообще-то в мои планы не входило носиться с тобой по всему Алтайскому краю, –проворчал он.
–Ну, иди я тебя поцелую, сразу согреешься, – просюсюкала я.
–О, нет, на морозе целоваться – это надо быть отмороженным наглушняк,– поморщился он, открывая машину.
–Тогда я подожду, у тебя еще все впереди, – обещаю, подмигнув.
–Поехали уже, грелка тоже мне выискалась,– закатил он глаза, усаживаясь на водительское место.
–Блин, какой же ты нозящий, – резюмирую с тяжелым вздохом, садясь в машину.
–С этим мы вроде уже определились, – отмахнулся он, и мы поехали пить кофе.
–Я бы на твоем месте не была так спокойна. Ты в курсе, что по Фрейду мужчина должен увлекаться, безумствовать, делать ошибки, страдать, и женщина простит ему и дерзость, и наглость? Но вот чего она никогда не прощает, так это рассудительности, – с умным видом вещала я, зная, что Гладышев сейчас заведется, а мне нравилось распалять его подобными дискуссиями.
–Чайка, где ты этот бред откапываешь? – засмеялся он.
–Ну, почему это бред?– спокойно возразила. – Я вот, исходя из личного опыта, могу даже согласиться.
–А я «исходя из личного опыта», могу тебе сказать ,– передразнивает он меня, – что твоей наглости и дерзости нам на двоих хватает с лихвой. А в жизни, знаешь, что главное?
–Ну, просвети меня.
–Баланс и гармония. Так что тебе крайне повезло, что я –зануда, как ты говоришь. А то неизвестно, где бы ты сейчас была.
–А кто спорит-то?!– хитро улыбнувшись, невинно хлопаю ресничками.
–Ой, лиса!– покачал он головой, вмиг раскусив меня.
Вот так, подначивая друг друга, мы провели утро, а потом отменили наш рейс из-за тумана, и настроение Гладышева покатилось вниз, и мое соответственно тоже. Ибо выслушать его ежеминутные психи и оставаться при этом спокойной, просто невозможно. Я даже молиться начала, чтобы что-то угомонило Гладышева. Вот только, как уже говорила, фраза «бойтесь своих желаний» выдумана специально для меня.
Олег угомонился, уснув, а когда объявили наш рейс, я ели как смогла его разбудить. Проснулся он, как не в себе, и поминутно проваливался обратно в сон. Я дико перепугалась, ничего не понимая и не зная, что делать. Но причина выяснилась, стоило прикоснуться к Гладышеву, он весь горел огнем. Меня это взволновало не на шутку, и я решила, что нужно вызвать «скорую», поскольку температура по ощущениям была очень высокой, но как только я об этом заикнулась, Олег запротестовал и начал предпринимать попытки к действию. Спорить с ним даже, когда он в таком состоянии было бесполезно, поэтому мы -таки оказались на борту самолета и полетели в Москву.
Как я провела этот полет, лучше не вспоминать. Такого страха натерпелась, что прокляла Гладышевское упрямство и все на свете.
Температура у Олега продолжала держаться, несмотря на жаропонижающие. Гладышев метался и бредил, я же чуть ли не плакала, наблюдая за ним. За четыре часа этого кошмара я твердо решила, что сразу после приземления вызываю «скорую», и плевать на любые возражения. Но не тут-то было. Господин Олег Александрович вдруг нашел в себе откуда-то силы для очень горячего спора.
–Только попробуй вызвать «скорую», сама поедешь лечиться!– прорычал он на мою очередную попытку образумить его, и шатаясь из стороны в сторону от слабости, направился к встречающей нас машине.
–Гладышев, ты что совсем идиот?! Куда ты поперся в таком состоянии? И в чем вообще проблема?– заорала я на него, едва сдерживаясь, чтобы не долбануть по упрямой башке, но вместо этого обняла за пояс и помогла дойти до машины. Водитель тут же выскочил и помог мне усадить этого придурка.
–Я тебе все сказал!– отрезал Гладышев, и зашелся кашлем, а после со стоном завалившись на заднее сидение, прохрипел водителю. – Домой вези, на квартиру.
–Олеж, ну, так нельзя, это же не шутки!– уже чуть ли не плача, стала упрашивать я его.
–На, набери, пусть приедет, – сунул он мне телефон с чьим-то номером.
Когда я прочитала « Доктор Литвинов», меня немного отпустило, а уж после разговора с ним самим, я и вовсе перестала паниковать, поскольку доктор определенно точно знал, что делать и сказал немедленно явиться к нему в клинику для диагностики, хотя он уже поставил предварительный диагноз – пневмония, который был подтвержден в ходе осмотра, что меня напугало до чертиков. Но Алексей Иванович успокоил, сказав, что с этим зверем они быстро справятся, поскольку на сей раз Гладышев обратился вовремя, а не как в предыдущий – едва ли не в полумертвом состоянии, запустив болезнь до такой степени, что страшно представить. В эффективности предстоящего лечения я не сомневалась, было видно, что работает настоящий профессионал.
Осмотр был тщательнейший. Доктор работал не один, а с целой командой помощников, каждый из которых выполнял свои какие-то обязанности: кто-то делал записи, кто-то забор крови и мокроты, кто-то – укол, и все это пока доктор Алексей Иванович Литвинов слушал и перкутировал больного. Такая слаженная работа привела меня в восторг и изумление, но зато теперь стало понятно, какая уж там «скорая», когда тут такой сервис.
За какие-то полчаса они сбили Гладышеву температуру, сделали рентген, а также все необходимые анализы, результаты которых сказали, будут известны завтра и тогда уже Алексей Иванович сможет назначить нужные антибиотики, а пока же было велено отправляться домой, уложить больного, соблюдать питьевой режим и в случае чего звонить.
Так мы и сделали. Гладышев сразу же провалился в сон, если это так можно назвать, поскольку он то захлебывался кашлем, то стонал от мышечной боли, то метался по кровати, потому как ему было то душно, то холодно. Я же сходила с ума, не зная, чем помочь. А уж когда под утро в очередной раз поднялась температура, у меня началась паника. Благо, приехал Алексей Иванович со своей бригадой и взял дело в свои руки. Они быстро сбили температуру, поставили капельницу и антибиотики, а после Алексей Иванович дал мне целый список рекомендаций, начиная с антибактериальной терапии, заканчивая высококалорийной диетой. Хотя прием антибиотиков и противовирусных препаратов лег на плечи медсестры, которая должна была приходить три раза в день, что вызвало у меня облегчение, ибо я очень боялась сделать что-то не так.
Когда команда врачей покинула нас, Олег уже спал, и я решила последовать его примеру, поскольку едва держалась на ногах после всех треволнений и бессонных ночей.
Проснулась я от жужжащего под ухом телефона. Не сразу поняв спросонья, чей он, ответила на звонок.
–Алло, Олежа?– раздался мелодичный, женский голос, отчего внутри все оборвалось.
Сон сняло, как рукой и я подскочила с кровати, косясь на спящего Гладышева. Определенно, за такое бесцеремонное вмешательство Олег по головке не погладит.
–Ал-ло-о?– громче произнесла женщина, пока я быстрым шагом покидала спальню.
–Да, -торопливо ответила я, решив, что если уж подняла трубку, то лучше не бросать.
–А с кем я разговариваю?– после небольшой паузы спросила женщина.
–С Яной, – замявшись, отвечаю, кусая губы и не зная, что думать.
–Приятно познакомится, Яна. Меня зовут Вера Эдуардовна, я – мама Олега Александровича, – сообщила женщина, после чего я выдохнула с облегчением и в тоже от волнения все внутри скрутило жгутом. Было ощущение, как будто я с самОй первой леди разговариваю, хотя так по сути и есть для меня. Ведь эта женщина родила и воспитала моего любимого мужчину – мое всё!
Растерявшись, я на несколько секунд выпала из разговора, лихорадочно думая, что стоит сказать, а что нет. Однозначно, говорить, кем я прихожусь Олегу, не надо. А вот о том, что он болен, сообщить просто необходимо. Все-таки это мама и она непременно поймет, что что-то не так, а неизвестность еще хуже. Гладышев, конечно же, меня потом убьет, но думаю, переживу.
–Очень приятно, Вера Эдуардовна!– абсолютно искренне говорю, стараясь скрыть волнение за деловым тоном. –Вы не волнуйтесь только, пожалуйста, но к сожалению, Олег Александрович заболел.
–Да вы что?!– ахнула она, а потом запричитала. – Вот я говорила ему, чтобы одевался теплее. Нет. Вырядился в этот драп*здончик! Так, простите на минуточку, это Сибирь вам, а не Москва.
Я едва сдерживаю смех, представляя, как Гладышев получает нагоняй – удивительная картина, которую мне очень хотелось бы понаблюдать в режиме live.
Меж тем, Вера Эдуардовна завалила меня вопросами о самочувствие Гладышева, был ли он у врача, лечится и чем лечится, как и что, зачем и почему.
Целый час я подвергалась допросу, но это было в радость. Мама Гладышева оказалась приятной, очень эмоциональной, открытой женщиной, она вызывала огромную симпатию. С ней было просто и легко, словно она моя давняя знакомая. Несмотря на то, что я не видела Веру Эдуардовну, ее харизма сшибала с ног, как и положительная энергетика, позитив и обаяние.
И у меня совершенно в голове не укладывалось, как у этой солнечной женщины может быть такой занудный сын.
–Яночка, а вы кем Олегу приходитесь? – прозвучал, наконец-то, вопрос, которого я так боялась. Врать не очень хотелось, но я не считала себя в праве, обсуждать личную жизнь Гладышева с его матерью. Уверенна, после этого мне точно будет конец.
–Я… э… медсестра, – запнувшись, придумала я, как мне кажется, идеальное для себя амплуа.
–О, значит, мы коллеги, – усмехнулась Вера Эдуардовна, и мне показалось, что ни черта она не поверила в мою выдумку. – Ну, вы там, Яночка, приглядывайте за ним, а то он совсем себя не бережет. И не говорите, что я звонила. Пусть не психует лишний раз. Я если что вам буду звонить, вы мне свой номер скажите.
От этой просьбы у меня на губах расцвела глупая улыбка. Я продиктовала номер и, пообещав, строго следить за больным, попрощалась со своей будущей свекровью. Да, именно так! Ибо определенно мы движемся вперед.
С этими мыслями я направилась в спальню, чтобы разбудить Олега, так как нужно было соблюдать питьевой режим. Гладышев что-то невнятно бормотал, психуя и посылая меня подальше, но я была непреклонна и таки влила положенные миллилитры воды, и заставила проглотить жаропонижающие. Вскоре пришла медсестра и продолжила экзекуцию над бедным Олежей. Я же в это время поставила варить бульон, помня о высококалорийной диете.
Как только он сварился и остыл, меня ждала очередная бойня. Правда, Гладышев был уже настолько вымотан, что хватило его ненадолго и, признав поражение тяжелым вздохом, послушно съел пару ложек бульона.
Как только он уснул, мне позвонила Вера Эдуардовна, и я доложила обстановку. А после и сама легла спать.
Последующие два дня ничем друг от друга не отличались, хотя Олегу становилось значительно лучше, и спал он все меньше и меньше, зато у меня хлопот становилось все больше и больше.
Только сейчас мне довелось прочувствовать всю степень занудства и невыносимости этого мужчины. Оказывается, раньше он был просто миленьким ягненочком в сравнение с этим новоявленным монстром. Все было не так, все было не эдак. Он критиковал и контролировал чуть ли не каждый мой вдох. Не знаю, как я еще не сорвалась, но определенно могу сказать, что наупражнялась в терпение на всю жизнь. И сделала вывод, что мужчина и болезнь – адова смесь!
Но, если быть честной, как бы я не бурчала, а все равно была почти счастлива, что нахожусь рядом с любимым, хотя конечно, хотелось бы, чтобы совершенно по иному поводу.
Я порхала, как бабочка, несмотря на бесконечные, но беззлобные пререкания. Ибо меня пьянило наше совместное проживание. Каждое мое утро начиналось с улыбки, поскольку я просыпалась рядом с Олегом, и пусть спустя полчаса он делал мне выговор за пересоленную или пересахаренную кашу, а я все равно глупо улыбалась, потому что наслаждалась каждой минутой. Я пела, нежась в ванной, зная, что Гладышев на стенку лезет от моих завываний, но держать в себе все эти чувства не могла. Мне было в радость помогать ему с работой, отвечая под диктовку на разные электронные письма, так как сам он был еще очень слаб, но тем не менее, рвался в бой.
Но самым моим любимым временем был вечер, когда мы выпустив за день пар, уставшие заваливались на кровать и, обнявшись, смотрели какие-нибудь комедии, смеясь и вставляя веселые ремарки, а после засыпали где-то на середине фильма.
Вот такая вот почти семейная идиллия. И не мечтать, и не надеяться при такой обстановке было просто невозможно. Поэтому Яночка вовсю строила воздушные замки.
Но идиллию нарушил звонок принцесски, которая что-то возмущенно пыхтела Гладышеву в трубку. После разговора с ней Олег был явно расстроен, и весь вечер задумчив, поэтому Рождество мы встретили, молчаливо поедая солянку, которую я с таким волнением готовила. Но Гладышев даже не обратил внимания на то, что ест. И вот лучше бы он разгромил мои кулинарные таланты в пух и прах, чем напряженно молчал, думая, о чем-то своем.
–Спасибо. С Рождеством! – сухо поблагодарил он, поцеловав меня в щеку, и покинул столовую.
А меня такая злость взяла на эту избалованную пигалицу, что я едва не зарычала. Но сейчас не время для недовольства. Нужно пойти и узнать, что так тревожит моего Зануду, из-за чего он расстроен. И если возможно, немного помочь.
Убрав со стола, иду в спальню, Олег сидит на кровати, облокотившись на подушку, и сосредоточенно что-то просматривает в ноутбуке. Я сажусь рядом и некоторое время просто смотрю на него.