Loe raamatut: «Рыжая 4. Тупиковое звено. Часть 2»
Глава 23
1
Три дня от Полетаева не поступало никакой информации. Все это время Даша болела. Она лежала в кровати роскошного гостиничного номера, соединенного с номером француза общей дверью, под двумя пуховыми одеялами и с каменным лицом читала Ницше.
Теперь уже Филипп ухаживал за ней. Как мог, он старался быть терпимым, однако литературно-философский выбор напарницы его явно нервировал. Принося на подносе горячее молоко, накрытое кружевной салфеточкой, и мед в хрустальной розетке, он многозначительно поглядывал на обложку и даже порывался задать какой-то вопрос, но всякий раз его останавливала внутренняя деликатность и болезненное состояние подопечной.
На третий день, проверяя градусник, Филипп обнаружил, что температура упала до относительно безопасного уровня.
– Mon Dieu, но почему Ницше?!
Не поднимая глаз, Даша перевернула страницу.
– А что я должна читать в такой обстановке? Сказки матушки Гусыни?
– Но Ницше!
Молодая женщина опустила книгу:
– За неделю убили почти всех моих родственников, – голос был осипшим, но твердым. – Я имею право читать все, что сочту необходимым. Даже «Майн кампф».
Филипп грустно покивал головой.
– Остается надеяться, что мсье Полетаев скоро появится.
В ту же же секунду от двери послышался бодрый голос:
– Привет умирающим! Отчего такой больничный запах?
В дверном проеме сиял бодрый и загорелый подполковник.
– Серж, дорогой! – Филипп бросил поднос и устремился навстречу долгожданному гостю.
Они троекратно, с большим чувством расцеловались. Позабыв, что тяжело больна, Даша приподнялась на локте.
– Что это вы сейчас делали? – недоверчиво поинтересовалась она.
– Здоровались. – мсье Кервель выглядел удивленным.
Полетаев все же был чуть смущенным.
– Да вы с ума сошли! – она скинула одеяло и попыталась встать с кровати. – Даже я при встрече с ним не целуюсь. Какая пошлость!
– Еще бы для вас это не было пошлостью! – Филипп всплеснул руками. – Женщина, читающая Ницше, вряд ли захочет целоваться с мужчиной.
– Это правда? – Полетаев устремил взгляд на обложку книги, лежащей на прикроватном столике.
– Серж, друг мой, это невыносимо! – продолжал жаловаться Филипп. – За три дня мадемуазель Быстрова прочитала «Антихристианина», – он перекрестился, – «Что сказал Заратустра» и…
– За три дня? – В голосе подполковника прозвучало сомнение, – Тогда, mon cher Filippe, не переживайте – вряд ли Дарья Николаевна сумела усвоить материал за такой короткий срок. Да еще с больной головой. Ницше – автор хоть и спорный, но все же требует некоего умственного напряжения и времени на осмысление.
– Ха-ха-ха! – Даша состроила гримасу. – Я уже давным-давно все осмыслила. Еще в университете. Просто захотелось взглянуть на некоторые его воззрения под иным углом. В свете новых, так сказать, общественных изменений.
– Подумать только, на что ты тратила свою молодость, – подполковник присел в кресло и закинул ногу на ногу. – Стоит ли удивляться результату.
Даша надулась:
– Сам дурак!
Тот лишь добродушно рассмеялся:
– Разве Заратустра не говорил, что сквернословить некрасиво?
– Отстань. – Не обращая внимания на мужчин, Даша встала и завернулась в толстый стеганный халат, подарок заботливого напарника. – Смотрю, ты в хорошем настроении, да еще загореть успел. Надо понимать, что все три дня прошли с пользой?
– Безусловно. – Полетаев с достоинством кивнул. – Все три дня я работал. На работе.
– То есть?
– То есть выполнял свои прямые обязанности. И никто мне не мешал этим заниматься. Блаженство!
Даша помрачнела:
– Значит, ты ничего нового так и не узнал?
Подполковник сделал загадочное лицо:
– Узнал, не узнал… Какое это имеет значение? К моим рекомендациям ты все равно не прислушиваешься.
– «Рекомендациям»! – фыркнула молодая женщина. – Можно подумать, ты специалист по правильному питанию…
Ей страшно не нравилось его легкомысленное настроение. Это могло означать все что угодно: от обнаружения новых фактов до полного бездействия в течение трех суток.
– Так я и не навязываюсь. – Полетаев потер ладони. – Чем сегодня займемся? Может сходим в Большой? – И тут же огорчился: – Ах нет, Большой театр нам не подойдет.
– Почему? – вежливо, с легким оттенком обеспокоенности, поинтересовался Филипп.
– Насколько мне известно, Вагнера там пока не дают.
– А причем здесь Вагнер?
– Как – причем? Вы только представьте: после трех дней общения с Заратустрой – массированный артобстрел «Валькирий». – Полетаев взмахнул воображаемой дирижерской палочкой: – Пам-пара-ра, пам-пара-ра! Бум!
– Очень впечатляет, – Филипп был озадачен. – Но, откровенно говоря, в музыке я предпочитаю менее монументальные композиции.
– Фи-Фи, дорогой, – Даша заставила себя улыбнуться, – не принимайте сказанное близко к сердцу. Дайте нашему бравому подполковнику поупражняться в остроумии. Заодно продемонстрировать широту кругозора. Разве сможет какой-нибудь господин из ЦРУ вот так, сходу, назвать шесть различий между Заратустрой и «Коза нострой»? Или иметь слабость к Вагнеру? Нет, это исключительно наша тема. – Она скорбно поджала губы. – Просто удивительно: с такими талантами и только подполковник.
– Удивительно, как с такими знакомыми еще не рядовой, – с недоброй полуулыбкой парировал Полетаев.
Он еще был вежлив, но темно-синие глаза уже напоминали грозовое небо.
– Остается надеяться, что долготерпение моего начальства окажется вечным.
– Я тоже на это очень надеюсь, – вежливо согласилась Даша. – Иначе очень тяжело будет понять: за что получает зарплату человек, невидящий даже собственного носа между глаз. Даже в зеркало, в которое он регулярно смотрится.
Последняя реплика почему-то особенно сильно задела Полетаева.
– Дарья Николаевна, мне кажется, что вы неправильно расцениваете мое отношение к вам. Я вовсе не нанимался в подручные и плясать под вашу дудку не собираюсь.
– Сергей Павлович, а разве вы не давали присягу защищать свой народ? – теперь она сложила губы бантиком.
– Ты здесь при чем?
– Я – его часть.
– Ага, помечтай. Я готов защищать и весь народ, и его часть, но становиться инструментом для незаконного обогащения некоторых граждан не собираюсь. Которых, по совести, и гражданами-то назвать затруднительно…
– Я не пойму, ты на что намекаешь? – ощетинилась молодая женщина.
– Я не намекаю. Я прямо говорю: тебе надо, ты и ищи.
– А я и ищу!
– Вот и ищи. И не впутывай меня в свои махинации.
Побледнев в тон подаренному халату, Даша прошипела:
– Какие это махинации ты имеешь в виду?
– Эти смерти выгодны твоему отцу не меньше, чем…
– Не смей говорить о моем отце подобные гадости!
Температура снова поползла вверх. Спина моментально взмокла, не хватало дыхания и слов.
– Если эти люди действительно были убиты, то сделать это мог только один человек: пропавший Алексей Скуратов. У моего отца алиби.
– Не знаю, не проверял. А Скуратова ты сначала найди, – сверкнув гневными синими глазами, подполковник скрестил руки на груди.
– И найду! – рыкнула Даша.
– Как бы эта встреча не стала для тебя последней.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что слышала.
Филипп растерянно переводил взгляд с одного на другого. Скандалы делали его беспомощным.
– Может перейдем в гостиную и выпьем чаю?
Он упорно не понимал, из-за чего весь сыр-бор разгорелся, и потому не знал, чью сторону принять. Он лишь, как мог, попытался восстановить пошатнувшийся мир.
– Вы знаете, я вчера пробовал местные пирожные – они прелестны. А давайте закажем их прямо сейчас?
Полетаев и Даша угрюмо молчали.
Так и не ответив на предложение француза, Даша встала и пошла переодеваться.
2
Следующие полчаса говорил только Кервель. Он шутил, рассказывал истории из своей жизни и даже попытался спеть «Катюшу».
Полетаев, невпопад улыбаясь, нервно постукивал мыском ноги по ножке стола и думал о чем-то своем. Даша равнодушными глазами рассматривала пирожные, за каждое из которых, при других обстоятельствах, отдала бы душу. Ее мучил страх. Только сейчас она поняла, в каком положении оказалась. Если Скуратов убийца, то смерть грозит и ее отцу. Если во всем виновато родовое проклятье или роковое стечение обстоятельств, то мысль, пришедшая Полетаеву, вполне возможно, осенит и французское правосудие. И тогда вместо наследства отец получит сто лет одиночества. То есть оба зла оказывались большими.
Она грызла ложку, пытаясь найти хоть какой-нибудь выход.
Как жалко, что все уже умерли. Вот если бы оказался еще один наследник… Перспективный, хорошо разрекламированный наследник, на которого, как на живца, можно было бы поймать убийцу. Или, на худой конец, отвести подозрения от отца.
Она тяжело вздохнула.
Еще один наследник. Да где же его взять?
– Вам чай или кофе, Серж? – Филипп нежно улыбнулся мрачному подполковнику.
Полетаев едва кивнул:
– Да, спасибо. Кофе, пожалуйста.
– А вам, Ди-Ди?
– Чай, если можно, – пробормотала Даша. Пришедшая в голову мысль не отпускала.
– «Они сошлись, вода и камень, стихи и проза, лед и пламень», – с улыбкой процитировал Кервель. – Друзья мои, стоит ли вам ссориться? Дайте друг другу руки и помиритесь.
– Я ему руки не подам. – Даша потянулась за лимоном. – Он моего отца в убийцы записал.
– Никого никуда я не записывал, – холодно возразил подполковник. – Просто ты и твои родственники мне уже поперек горла встали. Простите, Филипп, вас, разумеется, это не касается.
Француз снова жалобно замахал лапками:
– Прошу вас, не начинайте сызнова. – Он придвинул тарелочку с пирожным чуть ближе к подполковнику. – Прошу вас, mon ami, сладкое успокаивает нервы.
– Пусть он объяснит, что имеет в виду, – не отступала Даша.
– Не буду я ничего объяснять, – Полетаев схватил рукой первое попавшееся пирожное с такой силой, что раздавил его пополам. – Черт! – Он поискал глазами салфетку. – Да я проклинаю тот день, когда согласился ей помочь, тот день, когда принес эти справки.
«Когда принес эти справки…», – неожиданным эхом вдруг отозвалось в рыжей голове. «А после рождения сына она слегла… Слегла… Умерла, бедная… Умерла…»
– Что это у вас, Ди-Ди? – Филипп удивленно смотрел на ее нижнюю губу.
Даша автоматически прижала салфетку ко рту. На белоснежном полотне растеклось красное пятно.
– Губу прокусила… Подождите, если после рождения сына она умерла, то… – она замолчала, отрешенно глядя в одну точку.
– Да что случилось? – Полетаев нервничал все сильнее.
– Ничего не понимаю.... Почему тогда… Может, потом оказалось, что она жива?
Филипп тоже мало, что понимал.
– С кем вы сейчас разговариваете, Ди-Ди?
– Нет, нет… – послышался сдержанный стон. – Этого не может быть. Просто кто-то где-то ошибся. Палыч!
Невозмутимый подполковник взял из рук застывшего француза чашку.
– Даже не вздумай просить о помощи. Единственный вопрос, на который теперь я тебе отвечу: «который час».
Та отмахнулась.
– Речь не о помощи. Когда ты принес информацию о первом браке, еще тогда меня что-то смутило… Но я не придала этому значения.
Полетаев демонстративно посмотрел на часы.
– Сейчас половина первого.
– Что именно вас смутило? – переспросил Филипп.
– Подождите, Фи-Фи, мне нужно сосредоточиться. – Даша сжала виски и зажмурила глаза. – Николай Андреевич женился на медсестре, которая его выходила… Та родила ребенка, но сама умерла… Все правильно. Умерла!
Губы стали белее салфеток на столе.
– Господи, как же я сразу не догадалась! Она же в самом деле умерла!
У Полетаева ложечка замерла на полпути ко рту. Бедный Филипп едва не выронил кофейник.
– Простите?
– Она, – Даша сделала паузу и по слогам повторила: – У-мер-ла.
– Ты уже пятый или шестой раз произносишь это слово, – раздраженно бросил подполковник. – И хотя меня это совсем не касается, я все же спрошу: кто?
– Первая жена Николая Андреевича. Екатерина, кажется…
– Елизавета. Я помню. И что?
– Как – что! – вскричала молодая женщина, но тут же снизила голос до шепота: – Фи-Фи, вы помните, что было написано в том документе, который показывал мне ваш адвокат?
– В каком документе? Простите, но я не понимаю…
– Да о браке Николая Вельбаха и моей бабушки!
Филипп растерянно пожал плечами.
– Бумага как бумага. Что в ней было особенного?
– Ничего. – Даша забарабанила пальцами по столу. – Ничего, кроме того, что в ней черным по белому написано: Николай Вельбах вступал в брак с моей бабушкой будучи разведенным!
– Ну и что?
– Раз-ве-ден-ным! – Даша потрясла рукой в воздухе. – Хотя на самом деле он должен был быть вдовцом.
Мужчины замолчали. Кервель сжался и походил на ангела-переростка. Полетаев, напротив, напоминал ангела, павшего на боевом посту.
– Что вы хотите этим сказать? – пролепетал француз.
– Что был еще один брак! Брак, о котором мы ничего не знаем.
Послышался смех. Сдерживаемый и оттого еще более обидный.
Даша резко развернулась:
– Что смешного?
– Да все. – Полетаев резко отодвинул тарелку с пирожным. – Раз закончилась одна партия наследников, так почему бы нам не выдумать новых? Еще один брак, еще человек пять-шесть подозреваемых. Прочь тоска-печаль! Конечно, обыкновенному киллеру понадобится не меньше месяца, чтобы справиться со всеми, но вам, Дарья Николаевна, уверен, хватит и пары дней.
– Что ты несешь! – рыжеволосого детектива затрясло от возмущения. – Думаешь, это мои фантазии? – Она вскочила со стула, нашла свою сумку и, покопавшись в многочисленных кармашках, извлекла небольшую изрядно помятую бумагу. – Вот!
– Что это?
– Копия свидетельства о браке. Читай, – она ткнула в одну из строчек.
Подполковник хмыкнул.
– Ну, разведен. И что?
– То, что был еще один брак.
– Елизавета Пилау умерла в восемнадцатом, а на твоей бабуле он женился в сороковом…
– Двадцать два года! – зеленовато-ореховые глаза сверкали, отражая торжество справедливости и свет хрустальных бра. – Двадцать два года, в течение которых он мог жениться, завести детей, развестись и, что самое смешное, не единожды.
– М-да. Смешнее некуда. – Полетаев оттянул воротник. – На колу висит мочало. Я одного не пойму, ты-то чего так радуешься? В этом случае твои шансы дожить до старости минимальны. Если преступником является Алексей Скуратов, и он узнает, что ты вытаскиваешь все новых наследников, словно кроликов из шляпы, то для начала убьет тебя, а уж потом их. Можешь не сомневаться. Ты мешаешь ему.
Веснушки задрожали.
– Но что же мне теперь делать?
– Понятия не имею.
– В любом случае, необходимо все разузнать про этот брак!
– Я пас. – Подполковник поднял руки. – Больше тебе не удастся меня втравить в…
А рыжеволосого детектива уже лихорадило.
– Что же получается? Новыми претендентами на наследство могут теперь оказаться и сын Николая Андреевича, и внук или даже правнук.
– И не говори, – Полетаев с грустью посмотрел на так и нетронутую тарелку с пирожным. – Каждый день несет нам новые сюрпризы.
– И тебе не жаль моего отца? – рассердилась молодая женщина. – В любую секунду его могут убить или посадить!
– Хм. – синие глаза стали еще насмешливее.
– Хватит ухмыляться, надо спешить! Быстрее, быстрее, пока не поздно…
Подполковник поднес палец к губам:
– Тссс…
– Что? – та тут же успокоилась. – Какая-то идея?
– Ну, в общем – да. Мне кажется, не надо спешить, не надо никого искать…
– Но почему?!
– Потому, что если в ближайшее время баронесса Вельбах скончается, а твой отец, краснея от смущения, примет из рук ее адвокатов ключи от замка… – он выдержал паузу.
– Что? Что тогда?
– Тогда я арестую всю вашу баронскую семью. И никаких подпольных наследников. Я уже говорил: дела о наследстве хороши тем, что преступник приходит сам.
У Даши потемнело в глазах. И это после всего, что они пережили, после того, как он сто раз убеждался в ее честности!
Сорвав салфетку с колен, она швырнула ее на стол. Крошки пирожного полетели в перепуганного Филиппа.
– Какой же ты… – Подходящие слова не приходили на ум. – Что б тебя…
Поняв, что волнение не позволит ей достойно ответить противнику, она выскочила в коридор, трясущимися руками надела плащ и покинула номер, громко хлопнув дверью.
Глава 24
1
Выйдя на шумную и холодную Моховую, Даша быстрым шагом пошла к Лубянской площади. Упершись взглядом в пустой пятачок, некогда безраздельно принадлежавший Феликсу Эдмундовичу, она вдруг расплакалась. Ей вдруг стало обидно и за себя, и за Дзержинского. Мало того что в былые времена возложить цветы к памятнику можно было только полностью перекрыв движение – через четыре или пять рядов кругового движения не было ни одного пешеходного перехода, так еще и с этого непроходного места сдернули краном! Будто неистовый поляк и в самом деле был повинен в трусливой подлости русских, татар, грузин и остальных представителей коренных и не очень национальностей, день и ночь строчивших друг на друга доносы, подрагивая от страха и удовольствия.
«Его жизнь – печальнейшая из поэм», – написал когда-то о железном Феликсе Троцкий, даже не предполагая, насколько печальнее окажется эта жизнь уже после смерти. Впрочем, у Троцкого жизнь тоже оказалась не сахаром.
Даша развернулась и еще быстрее зашагала в противоположную сторону. Она старалась не вдыхать холодный воздух больным горлом.
Мысль, осенившая ее во время чаепития, была больше, чем мысль. Даже если брака и не было вовсе или он оказался бездетным, то все равно сейчас жизненно необходимо раструбить о нем всем окружающим. Это даст необходимое время, чтобы во всем разобраться спокойно. Иначе либо Скуратов убьет отца, либо Полетаев отправит ее семейство в полном составе в Лефортово.
Резко закололо в правом боку. Даша остановилась в мрачном, скверно пахнущем переходе, прислонилась к стене и попыталась успокоить дыхание.
– Девушка, а как попасть в Лефортово?
Чем-то холодным полоснуло по нервам. Сглотнув, она медленно повернула голову:
– Что?
– Как отсюда в Лефортово попасть? Метро-то вроде такого нету… – Немолодая женщина, обвешанная сумками, смотрела без особой надежды. – Не знаете?
– Знаю. – Поняв, что это просто досадное совпадение, Даша немного успокоилась. – Вам нужно доехать до «Семеновской», а дальше на трамвае. Смотря куда вам надо.
– Да там золовка моя живет. – Женщина явно обрадовалась и принялась объяснять с провинциальной доверчивостью: – Совсем рядом с немецким музеем. Красненькие дома такие, знаете?
– Немецким музеем? – Даша не помнила такого музея. А ведь когда-то она знала все музеи в Москве. – Вы уверены, что такой существует?
– А то! Золовка писала, года три как открыли. К ним из Германии всякие важные послы приезжают, даже улицу, говорит, перекрывают… Да и вообще народ валом валит.
– В музей? – Даша продолжала сомневаться. – На послов, что ли, смотреть?
– Зачем на послов? Там центр, чтобы родственников своих найти. А кто ж нынче не хочет немецкой родней обзавестись? Чай, не сорок первый…
«Это судьба», – вдруг с какой-то спокойной уверенностью подумала Даша.
– Простите, а как точно называется эта улица?
2
Через полчаса она вышла на тихую аллею, густо обсаженную тополями. Тополиные листочки пожелтели, затвердели на холоде, звонким шорохом откликаясь ветру. Трамвай громыхнул и скрылся за поворотом. Даша запахнула длинный без застежек плащ, купленный вместо испачканной куртки. Вещь, конечно, красивая, но непрактичная. Во всяком случае не для общественного транспорта.
Оглядевшись по сторонам, она попыталась сориентироваться. Несмотря на то что Лефортово было одним из старейших районов Москвы, Даша знала его плохо. Вернее, не знала совсем. Этим неприятным качеством отличается большинство жителей крупных городов: живя на западе столицы, они зачастую понятия не имеют, что делается на востоке. Хотя о самой истории Лефортово она все же кое-что знала. Когда-то на окрестных полях муштровал свои Потешные полки будущий император – привет «Семеновской» и «Преображенской», позднее тут же раскинулась знаменитая немецкая слобода, посреди которой и выстроил свой дворец швейцарец Лефорт. Ох, и любил погулять здесь Петр Алексеевич! Бывало, днями праздновали: все двери и ворота замка закроют, выйти нельзя, можно только есть, пить и веселиться без меры. Через неделю многие отдавали концы.
«Храни нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».
Не избежал преждевременной кончины и сам Лефорт. Окончил дни свои он скверно, хоть и не в угаре пьяном, – гнилая лихорадка его добила. Москва – это вам не Швейцария, тут здоровье богатырское надо иметь.
Приставая к одиноким прохожим, она наконец обнаружила небольшой домик с латунной табличкой: «Немецкий музей в Лефортово. Ежедневно с 10 до 19. Понедельник выходной».
Кто бы сомневался, что сегодня был понедельник. Но раз уж она сюда добралась, то только грубая физическая сила сможет ее не впустить вовнутрь. А у музейных работников, по счастью, таковой не обнаруживается. К тому же, она в некотором смысле коллега, целый искусствовед.
Потоптавшись с минуту на пороге, Даша решилась и нажала кнопку. Дверь распахнулась практически сразу. Возможно, с той стороны за ней наблюдали.
– Музей закрыт, – фраза прозвучала строго, но без напора, даже чуть вопросительно.
– Да, я знаю. Я сама когда-то работала в музее.
– Вы что-то хотели? – женщина в строгом костюме немного смягчилась.
– Да. Вы знаете, у меня очень деликатный вопрос, и я хотела обсудить его с кем-нибудь из специалистов. В области остзейского дворянства. – Даша намеренно заменила слово «прибалтийского» на «остзейского», так звучало профессиональнее.
Сотрудница музея, казалось, раздумывала:
– Проходите.
Они вошли в небольшой, но красивый холл. Темно-красные стены приятно контрастировали с белыми пилонами и лепниной. На лестничном марше, с которого симметрично разбегались лестницы, возвышался бюст самого Лефорта.
Директора музея звали Лилия Сергеевна. Бормоча какие-то благодарственные слова, Даша проследовала за ней в небольшой кабинет, отделенный от основного помещения тяжелой портьерой. Кабинет выглядел вполне современно.
– Присаживайтесь. – Лилия Сергеевна сразу прошла в небольшой закуток, где стояли кухонная тумба и электроплитка. – Хотите чай или кофе?
– Кофе, если можно. – Даша осмотрелась, не боясь показаться невежливой. Ведь музеи для того и существуют, чтобы глазеть по сторонам. – Это фотографии сотрудников?
– Да. Еще спонсоры, представители комитетов.
– Не знала, что в Москве открыли такой музей. Правда, меня не было почти шесть лет или даже больше…
– Мы существуем всего три года. – Женщина поставила на стол две чашки. – Берите сахар, пожалуйста.
Когда первые условности были соблюдены, Даша решила перейти к делу.
– Лилия Сергеевна, для меня ваш музей – последняя инстанция. Просто не знаю, куда еще обращаться.
– Я слушаю вас.
– Дело в том, что по отцу моя линия идет от представителей остзейского дворянства, до недавнего времени считавшаяся угасшей…
– Угасшей? – Лилия Сергеевна удивленно приподняла красивые круглые брови. – А как же вы?
– Мой отец был усыновлен и почти всю жизнь носил фамилию отчима. Недавно я узнала, что родной дед имел другую семью и, возможно, потомков. Я хотела бы их разыскать.
– Что ж, вы обратились по адресу. Именно этим мы и занимаемся. – Директорша смотрела ободряюще. – Будем рады вам помочь.
– Спасибо большое. – Даша сидела, слегка оглушенная свалившийся удачей. – Даже не знаю, как вас благодарить.
– Ну пока не за что. Хотите еще кофе?
– Нет, спасибо. Прекрасный кофе, но мне достаточно.
– Тогда перейдем к делу. Как фамилия вашего деда?
– Вельбах. Барон Николай Андреевич фон Вельбах.
Лилия Сергеевна несколько секунд размышляла. Затем покачала головой:
– Нет. Вот так сразу не припомню.
Даша почти не сомневалась, что ответ будет таковым, но все равно погрустнела. Однако директор достала анкету и протянула вместе с ручкой.
– Расстраиваться рано. Заполните все пункты, на которые можете дать ответ, мы это передадим в наш банк данных. Конечно, потребуется некоторое время…
– А сколько? – Даша подняла голову.
– Что сколько?
– Сколько потребуется времени?
– Ну это сказать сложно. – Женщина кивнула на стеллажи вдоль одной из стен. – Здесь у нас данные на тысячи людей, большая часть информации введена в компьютер, но еще много и бумажной работы. Связываемся с нашими архивами, зарубежными… Иногда не менее полугода уходит.
– Полгода! – Даша испугалась. За полгода их всех истребят под корень! – А побыстрее никак не получится? Может, я сама здесь поработаю? – Она умоляюще сложила руки. – Вы не бойтесь, у меня есть опыт.
– Дело здесь не в опыте, – взгляд директора стал ускользающим.
– Понятно. – Даша вздохнула.
Разумеется, кто позволит незнакомому человеку копаться в базах данных?
– Извините, я так спросила, на всякий случай. Но, понимаете, – она все же не оставляла надежды попытаться решить дело, как можно быстрее. – Дело не только в моем любопытстве, существуют определенные обстоятельства… Скажем так: я несколько ограничена в сроках.
Лилия Сергеевна смотрела на пустую анкету и явно о чем-то думала. Даша продолжала канючить:
– Моя бабушка… Она очень больна. Очень. И попросила найти пропавших родственников до того, как отправится в мир иной. Клянусь вам всеми святыми, что никакой иной цели у меня нет. – И зачем-то добавила: – Я даже живу за границей.
Директор подняла теплые карие глаза. Они улыбались.
– Вам не надо оправдываться. Я все прекрасно понимаю. У нас такой случай каждый второй. – Она помолчала. – Как же вам помочь? Быстро решить этот вопрос надежды почти нет…
Что-то в этом «почти» было такое, отчего Даша немедленно навострила уши.
– Почти?
– Почти. Есть у нас один человек, выдающийся специалист. Генрих Рейнгольдович Миллер. Одно время он занимался угасшими родами. Думаю, вам надо связаться именно с ним.
– А он сейчас здесь? – У Даши в душе запели фанфары.
– Нет. Он редко бывает в музее.
Фанфары стали чуть тише.
– А как же тогда…
– Мы сейчас ему позвоним. Он недалеко живет и, думаю, согласится вас принять. Он очень хороший человек. – С этими словами директор придвинула телефон и набрала номер. – Его дочь уехала в Германию, а он ни в какую. Говорит, здесь мои предки жили и умирали, и я здесь хочу остаться. Он удивительный… Алло, Генрих Рейнгольдович, здравствуйте, Митрофанова вас приветствует. Как поживаете? Что-то давно к нам не заглядывали… – После небольшой паузы Лилия Сергеевна негромко охнула: – О, как плохо… Но теперь-то все в порядке? – Выслушав ответ, она снова заулыбалась. – Очень рада за вас, вы молодец. Генрих Рейнгольдович, я к вам вот по какому поводу. Здесь у меня одна дама интересуется остзейцами. Спрашивает, не могли бы вы ее проконсультировать? Можно, да? Спасибо вам большое, я передам ей трубочку… А, поняла, поняла! Хорошо, ждем вас в гости… Марье Сергеевне сердечный привет.
Даша растерянно улыбалась. Она так и не поняла, чем закончился разговор.
– Генрих Рейнгольдович просил вас зайти прямо сейчас.
– А это удобно? – ей вдруг стало неловко.
Напросилась в гости к совсем незнакомому человеку.
– Конечно удобно. – Лилия Сергеевна уже протягивала листок с адресом. – Ему новый человек только в радость. – И добавила с непонятной интонацией: – Тяжело ему одному.
3
Выглянуло солнце, ветер стих, и для середины октября погода установилась отменная. Солнышко щедро расцветило оставшиеся на деревьях листочки. Поблекшие, растерявшие красные, желтые, золотисто-оранжевые краски, казалось, они пользуются последней возможностью погреться в холодных солнечных лучах, хоть на мгновенье расцветить приготовившийся к зиме город.
Даша бодро вышагивала вдоль домов, высматривая нужный номер. Через пятнадцать минут она уже поднималась на третий этаж. Нужная дверь оказалась чуть приоткрытой.
– Тук-тук, хозяева, есть кто дома? – спросила она, просовывая голову в щель.
– Проходите! – отозвался громкий голос из глубины квартиры.
Толкнув дверь, молодая женщина оказалась в темном тесном коридоре. Тусклая лампочка без абажура едва освещала бесчисленные книжные полки и давно не циклеванный паркет. Хозяина не было видно.
– Проходите в комнату! Из коридора сразу направо, – послышался тот же голос.
Даша неуверенно шагнула в комнату. Большая, почти квадратная комната выглядела словно с довоенных фотографий – выцветшая деревянная мебель, низкий абажур над круглым столом, тяжелая скатерть. И бессчетное количество книг. Книги, как и мебель, выглядели очень старыми, их корешки были потрепаны, за малым исключением все они имели неопределенный серо-коричневый цвет. Лишь сборники да энциклопедии имели хоть какой-то упорядоченный вид, большинство стояли впритирку, вповалку, друг на друге.
Даша так увлеклась разглядыванием корешков, что не сразу заметила хозяина. Возле расшторенного окна в кресле-коляске сидел мужчина. Он сидел спиной к окну, свет падал сзади, и лица почти не было видно.
– Ну что же вы замерли, голубушка. – Голос хозяина прозвучал весело, доброжелательно, словно он обращался к давней знакомой. – Проходите, не стесняйтесь.
Даша сделала несколько робких шагов.
– Здравствуйте…
– Здравствуйте, здравствуйте. И как же вас звать-величать?
– Даша.
– Стало быть Дарья… – Миллер вопросительно приподнял интонацию.
– Николаевна.
– Вот и прекрасно, Дарья Николаевна. Проходите, устраивайтесь, сейчас Марья Сергеевна придет, чайком нас попотчует. Она как узнала, что к нам гостья пожаловать изволит, так сразу отошла пирожных сладких купить. Вы ведь любите пирожные, а? Признавайтесь.
Даша улыбнулась и, сняв плащ, перекинула через спинку массивного деревянного кресла, страшно чопорного и, скорее всего, жутко неудобного.
– С вами – с удовольствием.
– Отчего же именно со мной? – Хозяин подкатил свое кресло ближе к столу.
– А когда человек с таким аппетитом предлагает сладенького, то отказать просто невозможно. Кстати, чайник я могу и сама поставить.
– Нет, нет! Ни в коем случае, голубушка. Нам тогда Марья Сергеевна форменную взбучку устроит. Вы лучше присаживайтесь, и давайте знакомиться. А то я из звонка любезной Лилии Сергеевны не уяснил, что именно вас заинтересовало в бурной истории остзейцев. Но могу предположить. Вы наверняка относительно родственников хотели осведомиться?
Еще по дороге сюда Даша придумала с десяток более или менее правдоподобных объяснений своего появления, но, едва взглянув на хозяина квартиры, поняла, что соврать просто не сможет. Присев на краешек кресла, оказавшегося вполне удобным, она сложила руки на коленях и посерьезнела.
– Для начала я хочу поблагодарить вас, Генрих Рейнгольдович, что согласились меня принять и выслушать. И хоть я отдаю себе отчет в том, что человека вашего уровня неловко даже просить об этом, но все же обстоятельства обязывают меня. – Она сделала паузу – Вопрос, который я хотела обсудить с вами, крайне деликатен и требует особой конфиденциальности.
