Loe raamatut: «Метанойа»

«И сбывается над ними пророчество Исаии, которое говорит: «слухом услышите – и не уразумеете, и глазами смотреть будете – и не увидите, Евангелие от Матфея 13:14 – Мф 13:14»

Бывало, живёшь жизнь, тебе так плохо, что хочется выть, сидишь, плачешь над своей нелёгкой судьбой. Уйдешь куда-нибудь в сторону подальше от посторонних глаз и так себя жалко становиться, пустишь скупую слезу, а то и не скупую, а довольно-таки щедрую. Потом встанешь, вытрешь накипевшее с глаз, выйдешь в свет, оденешь маску безразличия, клыки и идешь всех грызть за то, что они тебя не любят. Так проходят годы, ты веселишься, смеёшься над немощью других, жалеешь себя, полностью уверенный в своем совершенстве и непогрешимости. Просто тебе мало дали любви, у тебя искалеченное детство, ты вырос в нищете и т.д. и т.п. А меж тем сердце твоё чернее тучи и выхода нет, тебя тянет всё ниже и ниже, тебе больнее и больнее, ты ранен и угрюм, а при этом весел, бескомпромиссен, жесток и всенепременно во всём прав.

А что если выход есть и я просто его не вижу. Не хочу замечать.

Началось всё с того что на пике своей порочной жизни, я как человек маленький и раненый душой, решила всё таки ступить свою ногу в храм Божий. Нога сопротивлялась, каменела, отстегивалась, но всё-таки пошла.

Осилив все свои немощные состояния, я под тридцать своих лет, находясь в ожидании своего первенца, пришла на свою первую исповедь. Казалось бы, ничего сложного вступить в ряды божьих рабов, но если учесть все препятствия на пути к этому рабству, то невзначай задумаешься: почему такой лёгкой поступью ты шёл в бар-ресторан и такой тяжелой ногой плетёшься к Богу; почему так легко ты откидывал тысячи на шмот, развлечения и прочие мелочи жизни и так высоко возносишься над собой, когда кладешь сотку рублей в церкви; почему тебя так раздражали молчаливые «святоши» когда ты не имел к ним отношения, даже если они тебя не трогали; почему исходил желчью при слове православная церковь, и так снисходительно относился ко всем остальным религиям?

Человек я грешный каяться мне всегда есть в чём, поэтому в тот день я нехотя проснулась, осилив диарею и головную боль, отправилась в храм; периодически падая в обморок, отстояла на службе. Не понимая, зачем мне это надо и почему так сложно, в итоге я вышла из храма полная сил. Можно сказать, вылетела на шестом месяце беременности на тот момент, облегчённая, радостная, одухотворенная. И тут конечно началось самое интересное. Жизнь начала бить полным рабским ключом. Я летала по белому свету в надежде всем рассказать как это нужно – покаяться во грехах, с улыбкой на лице, слегка отдающей дебильностью, и глазами бицепского маньяка ищущего жертву, открытые этому закрытому миру, который вообще-то плевать хотел на твои открытия. А самое главное, что этот отмороженный грешник, словоблуд и дебошир, вдруг начинает убеждать всех в наличии того, с кем всю жизнь боролся, а может и не боролся, может просто не хотел знать.

Долго же я мучила окружающих своей не здоровой активностью, язык и без того никогда не отличавшийся наличием костей, должен был отсохнуть от болтовни, но я молилась. Да, молилась о том, что бы Господь помог мне не лезть во все щели и не напрягать людей своей, нежданно открывшейся для всех, «праведностью и всезнанием».

К слову сказать, период неофитства я сначала пережила в своей матери. К Богу она пришла на год раньше меня и всеми клещами пыталась затащить грешную дочь. Каждое утро у нас начиналось с урока «Основы православной культуры». За год мне было рассказано про всех святых что имеются, а их у нас не счесть. Так мы просыпались: моё кирпичное лицо принимало форму и вид гнилого яблока. Словно все бесы во мне сошлись в жаркой тусовке и изгоняются метлой бабы Веры из соседнего подъезда. Так нестерпимо мне было всё это слушать. Металлическим голосом я говорила: «Опять ты про это». С лицом вонючего куска сидела ещё минут пять, вставала и уходила прочь. Но мать оказалась хитрее, она надавила на мой языческий нрав, сказав, что беременным надо обязательно прочитать Евангелие, что бы ребенок был здоров. Я тогда подумала: «Ну да, пятьдесят лет жила, сама не читала. А тут надо». Подумала я, и давай читать. Всё-таки мой внутренний язычник и оккультист оказался сильнее здравого смысла. Ну а там дальше начав читать, наконец, Евангелие, глаголы вечной жизни начали делать своё дело. Хотя тут следом мать сказала, что нельзя идти рожать без причастия. Я опять подумала: «Сама-то нас без причастия рожала!», – но сами понимаете, язычник. Так я собралась на свою первую исповедь.