Tsitaadid raamatust «Красный Вервольф»

лишь скользнуло, царапнув бляху на его форме, а нож провалился в пустоту. Я ударил его коленом в живот

листок, исписанный крупными, почти печатными буквами. И немецкий для человека, который это написал, явно неродной

явиться в комендатуру завтра к девяти утра. Лопоухий гауптштурмфюрер

– Братцы, не губите! Я свой, нашенский, бес попутал, вот на службу к фрицам и подался! Только не убивайте, клянусь, я не выдам! Мамой клянусь, землю жрать буду, но ни слова не скажу проклятущим фашистам! Голосил он знатно. Особенно для человека, скрючившегося в позе зю мордой вниз. Спина мелко дрожит от напряжения, по шее сползают капли пота, хотя на улице, прямо скажем, уже не жара.

водителя и принялись шушукаться через окно. Трое. Все в серой форме, в самом высоком звании – здоровый. Целый

ших школой, в сторону моста через Великую. Я до самого последнего

образовалась сносная щель. Я отбросил оружие и снова вскарабкался по ремню наверх. Последний рывок, протиснулся в щель. Есть! Вдохнул полной грудью свежий воздух, выбравшись

Саня, сейчас свежатинки поедим! – радостно сказал он. – Только давай я рану твою сначала посмотрю… Состоянием моего плеча Кузьма остался доволен. Но помогать себе не позволил все равно. Отправил валяться на кровати и пялиться в потолок, пока он русака разделывает и в еду превращает. – Ну что, готов? – спросил он, оглядывая меня с ног до головы. – Лихорадки нет?

улицу, но патруля уже не увидел. – Спасибо, барышня! – я легонько чмокнул в щеку свою «спасительницу

рассмотреть свои ладони. А я каждый узор на пальце вижу. И шрам от ножа араба-суннита все также перечеркивает