Loe raamatut: «Мироздание»
Глава 1
* * *
Она стояла на краю. Еще нигде жизнь и смерть не были так близко друг к другу. Вокруг и внутри – пустота. В ее жизни не было ничего, за что можно было уцепиться. Шаг назад – это шаг вперед. Шаг к жизни. Но сделать его – означало снова оказаться у пропасти и зависнуть над пустотой. Такой была ее жизнь. Не хватало смелости сделать этот прыжок, чтобы все закончить и умереть. И уже не оставалось сил отступить, чтобы жить.
Соленые, как море, слезы обжигали ее нежное лицо. Который раз она стояла тут… Сегодня она не оглядывалась назад не потому, что не хотела. Просто не на что было оглядываться. Снова и снова здесь ей приходилось осмысливать свою никчемность. Прыгни она вниз, никто и не заметил бы ее смерти. Такой же незаметной оставалась и ее жизнь.
Она чувствовала пустоту… Ощущала себя пустотой. И ее пугала лишь неизвестность, что ждала внизу. Но еще больше ужасала предопределенность, встреча с которой была неизбежна, не сделай она этого шага.
Она продолжала стоять под дождем, и капли этого дождя смешались с ее слезами…
* * *
Кэтрин стояла на краю пустой крыши. Она не раз наблюдала тут за вечерним и ночным небом. Всегда одна. Одна она была и сегодня. Только теперь она уже не собиралась провожать закат. В этот раз она хотела, чтобы закат проводил ее… Она устала. С каждым днем ей становилось все труднее придумывать оправдание собственной никчемности. Она еле держалась. И словно само небо, то самое небо – то единственное, что она любила в бессмысленной жизни – сегодня плакало вместе с ней…
– Привет!
– Питер! – вскинул Уолт от неожиданности. – Сколько раз можно говорить, прежде чем войти, надо стучать?!
– А сколько раз тебе можно говорить, что на меня все эти правила не распространяются? И вообще… Что ты тут сидишь в темноте, как летучая мышь? – Питер расправил шторы.
– Ты меня отвлекаешь, – угрюмо буркнул Уолт и продолжил работу с ноутбуком.
– Да что ты там делаешь? Все никак не расстанешься с безумной идеей написать книгу? – Питер замолчал в ожидании, как искривится физиономия друга.
– Знаешь, я никогда не сомневался в твоей способности выводить меня из себя. Но сегодня у меня отличное настроение. И даже ты мне его не испортишь!
– Так каков же сюжет? – спросил Питер, копаясь в завалах бумаг на столе
– Да.
– Действительно. Вполне логичный ответ.
– Ты меня отвлекаешь!
– Может, куда-нибудь сходим? Например, в бар? Сколько можно возиться с этим романом?
– Я только начал.
– Не ври. Ты пишешь его уже год.
– Тебе не понять.
– Может, попробуешь объяснить?
– Ты, кажется, собирался в бар, – наполнил Уолт.
– Да, с тобой! – Питер не отступал, ведь лучшей компании сегодня ему было уже не найти.
– Может, и вправду проветриться…
– Чувак, – друг хлопнул по плечу Уолта. – Кружка пива вдохновению не повредит!
Молодые люди вышли на улицу и направились в сторону местного бара. В это время ночная жизнь пригорода только начинала закипать, хотя она была далека от шумных будней мегаполиса.
* * *
В маленьком зале нарастала волна недоумения. Никто не ожидал, что обычный семинар превратится в горячую дискуссию. Не умолкали голоса ошеломленных студентов, а увлеченный монологом профессор продолжал поражать коллег собственными теориями. Казалось, семинар уже давно вышел за рамки темы, которая была предложена к обсуждению.
– Ну и с чего же, по вашему мнению, все началось, профессор Блек? – послышался чей-то голос.
– Предположим, была пустота, – на его предисловие послышалась чья-то ухмылка в виде короткого «И?».
– Позвольте мне продолжить… Итак, сначала была пустота. Но что такое пустота? Можно представить пустую емкость, пустой лист бумаги, но представить пустой мир весьма сложно. Не так ли? – профессор снова обратился к залу, но аудитория его решительно проигнорировала. – Сначала не было ничего, но раз ничего не было, не откуда было взяться и самой жизни. И откуда же тогда такое множество космических тел, звезд и планет, что мы даже не можем определить реальные размеры Вселенной: настолько она велика.
– И что вы хотите этим сказать? – неожиданно спросил профессор Беккер.
– Все имеет объемы, лишь в математике существуют неограниченные функции, которые уходят в бесконечность или приближаются к асимптотам, никогда не пересекая их. Я думаю, профессор Коул понимает, о чем я говорю, – и тут он обратил свой взгляд на математика, который продемонстрировал свое согласие кивком. – Конечно, вполне возможно, что и жизнь во Вселенной организована на аксиомах и теоремах высшей математики, и в поисках конца мира мы будем лишь бесконечно приближаться к его границам, но не сможем даже коснуться их. Если это так, что же находится за ее пределами? Кто сможет дать ответ на этот вопрос?
– Пустота или новая Вселенная? – кто-то из наиболее любознательных студентов, сидевших в зале, решил присоединиться к обсуждению.
– Ограниченность и узость нашего мировосприятия не позволяет нам оценить неограниченность и необъятность Вселенной, – профессор, не отвлекаясь на сказанное, продолжил свою мысль, – которая, как утверждает наука, возникла в результате Большого взрыва – катаклизма, вызвавшего появление огромного плотного раскаленного шара, – сказал он и, чуть-чуть отдышавшись, продолжил. – Но откуда взялся горячий огненный шар, если была пустота? Ведь как гласит закон сохранения: энергия ниоткуда не берется и никуда не пропадает. В пустом аквариуме сами по себе рыбки не появятся. Мы приходим все к большим противоречиям, – казалось, профессор хотел на этом закончить, но из зала послышался уже знакомый голос.
– Значит,если что-то и было изначально, так это все-таки хаос? – молодой человек оказался настойчивей. Ему не понравилось, что в первый раз его проигнорировали.
– Послушайте, вам не кажется, что мы все больше отдаляемся от предмета темы, которая здесь была открыта, – заявил профессор Конорз. – Время не резиновое. К великому сожалению, нам все-таки придется завершить нынешний разговор и все оставшееся время посвятить проблемам и возможностям использования математики в философии и психологии, ради чего мы собственно все здесь и собрались.
Но профессор Блек не обратил внимания на замечание своего коллеги и, найдя глазами в зале любознательного студента, переспросил молодого человека:
– Хаос?
– Хаос, – отозвался юноша, которому на вид было не больше двадцати. – Мир вращался в неупорядоченном скоплении энергии, фотонов и прочих мельчайших частиц. И время сумело расставить все по своим местам, превратив нашу Вселенную в русскую матрешку. Одна система вложена в другую: планеты – часть Солнечной системы, Солнце – часть Млечного пути, Млечный путь – одна из миллиардов галактик, которые вместе образуют Вселенную.
– Выскочка! – закатив глаза, шепнула подруге одна из студенток.
Взоры слушателей устремились в конец зала, откуда молодой человек обращался к докладчику. Профессор Конорз понял, что его попытки остановить дискуссию не увенчались успехом, и решил не продолжать, посчитав, что семинар уже и без того сорван.
– Возникает вопрос, в состав чего тогда входит Вселенная? – тема заинтересовала профессора Коул, и тот решил отвлечься от важного звонка. – Вряд ли она существует сама по себе. Ее возраст – всего лишь пятнадцать миллиардов лет. А что было раньше, до того как она образовалась? Кто стал ее прародителем?
– В вопросе об истоках жизни мы снова уходим в подобную зеркальному коридору бесконечность. Но что такое бесконечность? Еще одна абстракция, – профессор Блек, посмотрев на недовольного Конорза, решил завершить обсуждение. – И снова риторический вопрос, который не требуют ответа, ибо найти его – просто невыполнимая задача. Одной физики, математики и астрономии недостаточно, чтобы разобраться в том, откуда же все-таки взялась жизнь. И сегодняшнего семинара тоже явно не хватит. Обсуждение может затянуться на недели и месяцы. И я думаю, стоит закрыть эту довольно интересную тему, – профессор улыбнулся и поблагодарил всех присутствующих за внимание.
Однако публика осталась недовольна тем, что он оборвал на самом интересном моменте обсуждение проблемы, которой сегодня и вовсе никто не должен был касаться. Выходя из аудитории, профессор подхватил за руку любознательного студента:
– А вас, юноша, я попросил бы задержаться после семинара.
Через пару коротких выступлений конференц-зал опустел. Профессор Блек, воспользовавшись этим, принялся перебирать сборники лекций, а юношу попросил присесть.
– Вижу, вас интересуют темы, которыми обычно молодые люди вашего возраста не увлекаются, – он улыбнулся и окинул добрым взглядом двадцатилетнего парня, – и, видимо, увлекаетесь настолько, что наизусть выучили пару фраз из моей книги. Я весьма польщен, не всякий рискнет цитировать эти теории…
– Я знаю далеко не пару цитат и прочитал не одну вашу книгу, – уверил профессора юноша. – Интересует меня на самом деле гораздо больше, чем было охвачено сегодня.
– Могу я узнать ваше имя, молодой человек, – наконец спросил профессор.
– Меня зовут Лео. Я студент второго курса кафедры философии и культурологии.
– Любопытно…
– Я думаю, ваши теории поинтересней будут.
– Это уже далеко не теории, Лео…
– То есть? – юноша не совсем понял его слова.
– То есть придет время, и ты найдешь ответы на вопросы.
– На какие именно?
В зал вошла женщина средних лет с благородными чертами лица. Она прервала разговор со словами, что у нее для профессора срочное сообщение.
– Лео, я думаю, мы с тобой еще встретимся и многое обсудим, а сейчас я вынужден закончить наш разговор, – он мгновенно переключился на беседу с коллегой.
– Вам несказанно повезло, сегодня из Франции пришло приглашение на конференцию, которая состоится в Лионе 23 сентября. На ней будут присутствовать самые просвещенные умы, – женщина говорила крайне красноречиво. Она словно пыталась убедить профессора, хотя тот еще даже не дал ответа. – Будет около пятидесяти приглашенных ученых, которых посчитали опережающими свое время. И в их числе оказались вы.
– Заманчиво, но меня давно не интересуют сборища мыслящей интеллигенции. Это скучно. Обычно там никто никого не слушает. И на это конференции каждый будет увлечен своей теорией. А я уже давно не стремлюсь ничего никому доказывать.
– Вы не понимаете: вы получили право на слово!
– Я давно сам дал себе это право! – профессор слегка повысил голос.
– С вами на конференцию отправится один одаренный студент, которого вы сами выберете. И если откажетесь от участия , то лишите кого-то возможности увидеть Францию, попробовать на вкус науку.
– Наталия, послушайте меня. Одаренных студентов здесь нет, – профессор замолчал. В его голове запустилась мельница каких-то мыслей. Прошли считаные секунды, и он выдавил:
– Я подумаю, – пообещал он коллеге.
Профессор сверил время со своим расписанием и, осознав, что уже опоздал на лекцию, поспешил к выходу.
* * *
Питер и Уолт опустошили пару бокалов в баре и отправились в супермаркет за пивом, чипсами и прочей ерундой, кишащей консервантами. Вернувшись домой, они оживленно обсуждали, сидевшую на кассе брюнетку с такими же большими глазами, как и ее декольте. Но тема быстро сама себя исчерпала. Осознав, что бильярдные шары намного интереснее шаров пятого размера, друзья направились в комнату отдыха, где располагался бильярдный стол. Прежде чем разыграть первую партию, Питер решил поведать о своих трудностях:
– Понимаешь, Уолт, у меня очень серьезная проблема. И мне нужен совет, причем не кого-то, а самого близкого друга.
– Если ты решил сделать что-то противозаконное, я тебе в этом не помощник и не советчик! – пошутил Уолт.
– На самом деле, я не знаю, как сделать выбор, от которого будет зависеть вся моя жизнь, ну или ночь. Понимаешь?
– Пока не очень, – Уолту показалось, что Питера и правду что-то беспокоит, поэтому приготовился слушать.
– Значит так. Есть Джоан: у нее большая грудь, но кривые ноги. Есть Саманта: у нее шикарные ноги, но нет груди. Есть Хилари: у нее огромная грудь, длинные ноги, но кривое лицо. И есть Оливия: кроме зоны экватора, больше никаких достоинств, – Питер увидел, что приятель купился на его обманку, и принялся смеяться.
– И как я умудряюсь еще дружить с таким придурком! – Уолт глотнул пива. – Я ведь и вправду подумал, у тебя какие-то проблемы.
– Послушай, я всего лишь хочу, чтобы ты наконец расслабился.
– Если хочешь, чтоб я расслабился, давай поиграем в бильярд.
Друзья вооружились кием. И Уолт завел разговор, за которым они оба забыли о своем намерении поиграть.
– Питер, тебе не кажется, что ты растрачиваешь себя?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты ничего не ценишь. Даже свою жизнь. Ничего не боишься. Даже смерти.
– Я тебя поправлю, смерти в первую очередь.
– Я продолжу! – Уолт осуждающе взглянул на друга. – Никого не ценишь. Никого не любишь. И тебя никто не любит. Тебе никто не нужен. И ты никому не нужен.
– Знаешь, дружище, я по этому поводу не переживаю, – с некоторой ухмылкой выдал Питер.
– Ты прожигаешь жизнь! – вскрикнул Уолт.
– Зато как красиво я это делаю! – Питер повысил голос в ответ.
– Ты все время шутишь! Я не хочу сказать, что это плохо. Просто есть вещи, к которым нужно относиться серьезней.
– Не в моем случае. Для меня жизнь – шутка сама по себе.
– Эти твои постоянные устремления доказать что-то людям. Вспомни, сколько раз ты ломал ноги. Семь, Питер! Семь раз, и это за три года.
– Это всего лишь экстремальный спорт, – возразил Питер.
– То, что ты называешь экстримом, толкает тебя к самому краю.
– Не говори ерунды. Я же не против того, что ты запираешься в своей комнате в попытках что-то написать. Вспомни, когда ты последний раз по-настоящему оттягивался. И вообще, ты хоть раз развлекался так, чтобы срывало крышу? Вокруг тебя кипит жизнь, а ты лишь за этим наблюдаешь и пишешь свои книжки, выдумывая всяких героев, вместо того, чтобы быть героем в приключенческом романе под названием «реальность». Ты лишаешь себя жизни только для того, чтобы дать ее тем, кого не существует. Я говорю о твоих героях. Но запомни, они – всего лишь вымысел, а ты вполне реален.
– Я занимаюсь тем, что мне нравится!
– Так и я! Ты прав. Я ни о ком не думаю. Потому что незачем, – на лице Питера наметились морщинки от возмущения. – Я сам по себе, хоть и вращаюсь постоянно среди людей – среди очень даже милых девушек, которым, определенно, нравлюсь. А ты добровольно себя изолируешь, скрываешься от мира. Словом, прячешься. И, судя по всему, тебе тоже никто не нужен, кроме этих твоих книжек… Ты закончил хотя бы одну из них?
– Об этом я и хотел поговорить до того, как сбился с мысли.
– Тогда с этого и стоило начинать, а не читать мне нотации про мою распущенную жизнь, – Питер расслабился и сбавил тон. – Что там с твоим остросюжетным романом?
– Помнишь, год назад я начал писать книгу о людях, которых загадочным образом сводит судьба? – спросил Уолт.
– Да, что-то припоминаю, – на самом Питер ничего не помнил.
– Не знаю почему, но книгу закончить я так и не смог.
– Может, ты просто выбрал неподходящий сюжет?
– Тогда я тоже так думал. Решил, что кончилось вдохновение, что нужно подождать, сделать перерыв, и после мысли появятся сами по себе. Но ничего не вышло. Прошла неделя, другая, месяц, а идей никаких.
– И? – Питер не мог понять, что до него хочет донести Уолт.
– И я решил бросить эту идею, хотя сам замысел книги мне очень нравился. Начал другую. Это роман о девушке, у которой вся жизнь складывается не так, как она хочет. И вот сейчас она стоит на крыше и думает о том, чтобы спрыгнуть.
– А дальше?
– А что дальше я сам не знаю.
– Так придумай что-нибудь!
– Вся сложность в том, что я не знаю, прыгнет она или нет. Ты видишь, я снова не могу закончить книгу, как и ту, за которую взялся в первый раз.
– А я-то чем могу помочь? Ты мне предлагаешь дописать за тебя книгу?
– Да нет же! Просто иногда мне кажется, что сюжеты рождаются не изнутри, не из воображения, по крайней мере, не из моего, это точно. Словно я выхватываю какие-то идеи из воздуха. Как будто не я пишу книгу, а книга пишет себя, а я лишь нажимаю на кнопки клавиатуры.
– Дружище, может быть, у тебя…Как там у писателей это называется, творческий кризис?
– Если бы…
– Слушай, а ты не думал о том, чтобы сменить занятие. Может, это не твое?
– Я должен закончить эту книгу. И я это сделаю, – с уверенностью сказал Уолт и добавил. – Но как я пока сам не знаю.
– Может, скинуть ее с крыши как-нибудь красиво в твоей книге? И будет яркий запоминающийся конец, – Питер не смог удержаться от шуток, за что был одарен презрительным взглядом.
– Спасибо, но я думаю, она сама решит, прыгать ей или нет, – Уолт ответил другу шуткой в его же духе.
Так они закончили разговор и вспомнили, что хотели сыграть пару раз в бильярд, но Питер передумал. Он предложил пить пиво и щелкать каналы спутниковой антенны: ночной образ жизни не давал ему приблизиться к телевизору ближе, чем на два шага. И это был его шанс. Уолт не стал возражать, и они вернулись в гостиную.
В комнате был беспорядок, собственно такой, какой и должен быть в квартире двоих холостяков. Вещей, принадлежавших Питеру, было немного – так редко он бывал дома, а когда появлялся, то скорее напоминал гостя, нежели хозяина. Зато кругом были разбросаны вещи, говорившие о том, что здесь живет кто-то, кто очень любит книги. В домашней библиотеке Уолта их было столько, что впору было открыть книжную лавку. Но что касается молодого писателя, то сам он чужие творения читать не любил: немного находилось романов, которые действительно могли его впечатлить.
Книги были повсюду: на стеллажах, в шкафах в гостиной, в кабинете, на чердаке. Ими был завален и журнальный столик. Ничто, по мнению Уолта, не могло придать уюта дому так, как они. Годами на полках скапливалась пыль, страницы бумажных романов желтели, но с каждым разом книг становилось все больше. Среди всего множества произведений можно было найти сочинения и классиков, и современников. Одни и те же издания порой встречались несколько раз, но в разном переплете. А авторов многих книг Уолт даже и не знал. Иногда он сам удивлялся, что в его огромной коллекции находились произведения неизвестных ему писателей. Во всем остальном их квартира напоминала сотни других ничем не приметных квартир: те же стены, та же мебель, семейные фото на тех полках, которых не касались книги…
Друзья не могли поделить пульт управления, и потому переключали канал за каналом в поисках чего-то, что понравилось бы обоим. Но слишком уж разными были их интересы… Потягивая пиво, Питер остановился на рекламе, в которой силиконовые красотки расхваливали на непонятном ему языке гель для увеличения груди. Уолт смотрел на друга и пытался угадать, что у него стекает по подбородку: пена от пива или слюна от вида той искусственной блондинки, которая вот уже пятнадцать минут убеждает зрителей, что ее прелести натуральны. Отняв у друга пульт, Уолт случайно нажал на кнопку, попав на специальный выпуск новостей. Взволнованный диктор говорил что-то по-французски, а на экране мелькали странные картинки.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил друга Питер.
– Я не силен во французском. Давай дальше, – посоветовал Уолт.
Питер нажимал на кнопки в поисках подходящего канала, но вместо изображения то и дело появлялся серый экран и шипели динамики, будто что-то случилось с антенной. Щелкнув по кнопке еще пару раз, он снова попал на франкоговорящего диктора, а затем нашел еще пару работающих каналов.
– Странно, – Уолт нарушил молчание. – Везде одно и то же показывают.
– Чертова антенна! – выругался Питер. – Каждый месяц платим деньги за то, чтобы из сотни каналов смотреть от силы пять и то на китайском и французском языке.
Наконец они наткнулись на местные новости. Из того, что друзья услышали в выпуске, они поняли мало, но даже это немногое действительно их напугало.
* * *
Дождь становился все сильнее. В небе сверкали молнии. От грома гудело в ушах. Но ей не было страшно. Своей судьбы она боялась куда больше, чем стихии.
Вокруг не было ничего. Только она и дождь. Ничто не могло ей помешать сделать то, что она давно задумала. Но она продолжала сомневаться. Прыгнуть или нет?.. Она не подозревала, что шагнуть будет настолько сложно.
Где-то вдалеке небо растворялось в розовых бликах осеннего заката. Она вспоминала, как любила осень и проливные дожди. В непогоду ее жизнь переставала казаться такой унылой, какой была на самом деле. Осенью все умирало. И каждый раз угасала и она, становясь по-настоящему счастливой.
– Может, ради того чтобы еще раз увидеть закат, и стоит жить. Если никто не забирает у меня право дышать, значит, еще не произошло что-то важное. Может, я не сделала все, что должна, – думала она. – Найти бы смысл…
* * *
Она пыталась найти смысл жизни, которую считала бессмысленной. Вспоминала, как прошли двадцать шесть лет…
– Эй, Уолт! – крикнул Питер.
– Ну что?
– Я уже десять минут с тобой разговариваю, а ты меня не слушаешь.
– Извини… Ушел в себя. Так о чем ты говорил?
– О новостях. Тебе не кажется это странным?
– Что именно?
– Как может быть такое, что все часы показывают разное время?
– Хм, – Уолт мыслями был где-то очень далеко. – Давай обсудим это позже. Извини, но, кажется, у меня появились кое-какие мысли. Так что я пойду.
– Ты о чем?
– О Кэтрин.
– Прости…
– Ко мне пришла муза. Проснулось вдохновение. Называй как хочешь. Я пошел к себе.
– Ты оставляешь меня одного?
– Нет. Как я могу так с тобой поступить? – Уолт переключил канал, где Бетани, так звали ведущую магазина на диване, уже перешла к рекламе гелей против целлюлита. – Вот она и составит тебе компанию!
– Ты смеешься? – не дожидаясь ответа, Питер вздохнул и добавил. – Не хотел, но, видимо, так придется тащиться в клуб и очаровывать там кого-нибудь.
– Я уверен, что это вынужденная необходимость…
Друзья пожали друг другу руки и попрощались. Уолт направился в кабинет, а Питер – прямиком к ночным приключениям.
Когда они увидятся снова – было не известно. Перед последней их встречей Питер отсутствовал дома почти четыре недели. Но Уолт никогда не спрашивал друга, почему тот не появлялся так долго, где он жил и чем занимался все это время. Ему было мало известно о приключениях друга, и он никогда о них не спрашивал, но с удовольствием слушал, если тот сам рассказывал сумасшедшие истории своей жизни.
Уолт был рад тому, что теперь тишины, которая ему была так необходима, будет достаточно. Впервые за последнее время в его голове закрутилось столько мыслей, что понадобилось бы немало времени и усилий, чтобы собрать их воедино.
Когда он зашел в кабинет, было около пяти часов ночи. Самое время для творческих свершений. Кабинет был небольшой, но уютный. Мебель из красного дерева, запах старых книг – все это способствовало рабочему настрою Уолта. Он сел за стол, устроился поудобнее, зажег настольную лампу и приступил к работе. Клавиатура защелкала с такой скоростью, что в тексте то и дело мелькали опечатки. Но Уолт исправлял ошибки так же быстро, как и допускал их.
Кэтрин пыталась найти смысл жизни, которую считала бессмысленной. Она вспоминала, как каждый вечер возвращалась домой после работы, которую ненавидела ничуть не меньше, чем саму себя. Она никогда не торопилась. Дома ее никто не ждал. Лишь серые стены, в которых она жила уже девять лет. Она вспоминала, как шла по безлюдным улицам. Как заглядывала в окна и подсматривала за незнакомыми людьми. Ежедневно она осознавала, что мир меняется, а вместе с ним меняются и люди. Не менялась лишь она, неизменной оставалась и ее жизнь. Так каждый вечер она открывала дверь своей небольшой квартирки. Проходила в гостиную. Садилась в кресло. Закрывала глаза. И слушала тишину. У нее всегда было тихо. Настолько, что иногда становилось страшно. И тишину эту нарушало лишь тиканье часов – единственное напоминание о том, что у дома есть хозяйка.
Кэтрин вспоминала, как наступало утро, и она снова, не спеша, шла на работу. Как наблюдала за прохожими и фантазировала… О том, что в этой толпе мимо нее, уже сотни раз проходит незнакомец, совершенно чужой человек, который может стать для нее самым близким. Она представляла, как он то и дело идет ей навстречу, но почему-то каждый раз они проходят мимо друг друга. Словно сама судьба отказывается их сводить. Кэтрин мечтала о том, что этот незнакомец ищет ее и не может найти. И каждый раз, когда они сталкиваются с ним, он думает о том же, что и она. А потом она с ужасом осознавала, что они никогда так и не узнают друг друга.
Вечером она возвращалась домой и вспоминала, как всего полчаса назад видела десятки людей в метро, совершенно непохожих друг на друга. Она смотрела на них и понимала, что у каждого своя судьба. Кто-то через несколько лет подарит жизнь гению. Кто-то эту жизнь отнимет. Кто-то выиграет. А кто-то проиграет победителю. Она понимала, что все эти люди незнакомы друг с другом, но жизни их взаимозависимы. И, возможно, незнакомцы, стоящие рядом друг с другом, совсем не подозревают о том, что судьбы их еще не раз пересекутся.
И она сравнивала. Сравнивала себя с другими. Вот кто-то спешит домой к любимой семье, а кто-то, как и она сама, возвращается туда, где никто его не ждет…
* * *
Всему приходит конец. Ничто не может быть вечным: не вечен человек, не вечен и мир, в котором он живет. Мироздание подобно консервной банке или термической упаковке имеет свой срок годности, но какой – не знает никто так же, как никто не знает «дату изготовления» нашего мира. Прогнозы пытается сделать всякий, кого забавляет эта тема. Гипотез о гибели человечества, пожалуй, столько же, сколько и мнений по поводу возникновения жизни на Земле. Главный вопрос, которым стоит задаться: «Уничтожит человек себя сам или просто обратит против себя высшие, более мощные силы?»
Сколько нам ещё осталось? Наши амбиции не позволяют нам представить, что завтра нас не будет, что уже и само завтра может не наступить. В поисках источника вечной молодости мы не задумываемся о том, что вечная жизнь и бессмертие могут нам никогда не пригодиться.
Мы настолько заняты своими повседневными заботами, насущными проблемами, что нам в голову не закрадывается мысль о том, что рано или поздно придет время отвечать за все. Наступит день, когда все, чего достигло человечество, исчезнет в одночасье. Тупик, из которого не будет выхода, – вот что ожидает нас, если мы будем жить, как жили раньше, не задумываясь о будущем, о грядущих переменах и последствиях, которые окажутся платой за все промахи и грехи человечества. Нам не удастся миновать кризиса, но если каждый задумается и сделает свой вклад, то мы сумеем отодвинуть сроки конца света на пару тысячелетий. Если же нет, то мы умрем, а вернее сказать, уничтожим сами себя или, по крайней мере, поспособствуем этому. И что же тогда от нас останется? Пыль, газ, пустота? История, которую мы творили своими руками и передавали из поколения в поколение, будет погребена вместе с нами. Полное забвение – вот что ожидает каждого человека и всю человеческую цивилизацию в целом. Нашу историю придадут вечности.
И, возможно, все начнется заново. Появится новое Солнце, новая Земля. Первые бактерии, простейшие, человекообразные обезьяны, неандерталец, гомо сапиенс. Снова эпоха динозавров, ледниковый период, первобытное общество, общинный строй. Древняя Греция и Египет, эпоха фараонов, античный мир, Ренессанс и Просвещение, время технологического подъема. Первая и Вторая мировая война, революция, промышленный переворот, новые Хиросима и Нагасаки, Чернобыль. Новый Колумб, Эйнштейн и Гагарин. Новый да Винчи, Моцарт и Бетховен. Новый Наполеон, Сталин и Гитлер.
Снова долгий и мучительный ход эволюции – подъем, расцвет, кризис и гибель человеческой цивилизации. Может быть, человечество проходит одни и те же фазы цикла и подобно тому, как исчезали Атлантида и Майя, один раз в несколько миллионов лет исчезает и все человечество. Может быть, мы даже не подозреваем, что оно из раза в раз проходит один и тот же путь и, совершая снова и снова одни и те же ошибки, приходит к концу света. Конечно, трудно представить себе, что до нас так же, как и мы, жили люди. Они так же развивались и совершенствовались, у них была своя история и гении. Они так же, как и мы, прожили две тысячи лет и застали технологическую эру, а затем прекратили свое существование, не оставив после себя ничего, никаких следов и подсказок. Звучит это почти фантастически, но, как и любая гипотеза, эта мысль имеет право на жизнь.
– Привет! – послышался знакомый голос.
Лео отложил книгу и повернулся в сторону гостьи.
– Привет, Марта. Не заметил, как ты вошла.
– Я тебя не отвлекаю? Ты, кажется, с кем-то разговаривал.
– Я читал.
– Я проходила мимо и решила заглянуть. Может, сходим куда-нибудь? В кино, например. Как ты на это смотришь?
– Нет, – Лео отказался, но, осознав, что был слишком резок, добавил. – Сегодня никуда не хочется. Много дел.
– Тогда, может, просто прогуляемся, поболтаем, – предложила девушка, уже не рассчитывая на положительный ответ.
Лео увидел ее растерянный взгляд и подумал, что отказывать будет некрасиво.
– Только если ненадолго. Мне сегодня нужно кое-что сделать, – сухо вымолвил он.
На лице девушки заискрилась неподдельная радость, какая бывает у ребенка, выпросившего новую игрушку. Лео очень редко удавалось вытащить из дома. Он не был домоседом, но его слишком увлекала философия и психология, и потому он предпочитал оставаться наедине с книгами, нежели с людьми. Находилось не так много друзей, которые разделяли его интересы. Марта как раз и была тем самым человеком, которому можно было доверить свои мысли. Однако она была скорее хорошим слушателем, нежели хорошим собеседником. Лео же иногда хотелось побывать в иной роли, но едва ли сокурсница могла его удивить своими знаниями. И сама понимая это, она предпочитала молчать.
Лео предупредил родителей, что не задержится, и направился к выходу вместе с Мартой. Было уже поздно. Улицы опустели. Звезды усыпали темное небо. Судя по их количеству, на нем не было ни облачка. Вечерняя прохлада напоминала о том, что уже наступила осень.
Они шли по аллее, вдыхая свежесть сентябрьского месяца, и молчали, пока не оказались в небольшом сквере. Усевшись на лавочки, они стали любоваться небом, которое тут казалось еще более красивым, чем где-либо еще.
* * *
Роза и Света уже третий час обсуждали предстоящую выставку. Они не могли определить, какие стены будут лучше сочетаться с картинами, над которыми Роза работала с момента окончания художественной школы. С подругой они тщательно выбирали место, где впервые будут выставлены двадцать лучших работ художницы. Она первые собиралась показать себя и свои произведения миру, и потому хотела, чтобы все прошло идеально.
