Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков

Елена Ивановна и Александр Литовский

Смотр невест как механизм для отбора русской невесты появился вскоре после свадьбы в 1495 году дочери Ивана III Елены и великого князя Литовского Александра Ягеллончика. Этой женитьбой обе стороны пытались закрепить мир между Россией и ее западным соседом, установившийся после постоянных военных столкновений на границе, происходивших с 1487 года. Практически всегда агрессором выступала Московия, чьей задачей было присоединить ключевые приграничные города Литвы, что позволило бы армии Ивана III занять выгодную позицию для последующего удара по Смоленску, «буферу» между Москвой и Вильной (Вильнюсом), столицей Литвы. К 1492 году литовцы жаждали перемирия, но смерть тем летом Казимира IV, великого князя Литовского и короля Польского, помешала этому. Военные действия вновь разгорелись и утихли, только когда Москва заняла стратегически важный город Вязьму, расположенный в зоне досягаемости Смоленска⁸⁸.

В условиях отступления войск и внутреннего политического перехода власти новый правитель Литвы, великий князь Александр (сын Казимира IV), обратился к Ивану III с предложением о мире. Через несколько месяцев после смерти Казимира IV литовцы направили делегацию одновременно с просьбой о мире и с предложением династического брака между Александром и дочерью Ивана III Еленой⁸⁹. Но Иван III на тот момент был нацелен на взятие Вязьмы и не хотел торопиться с перемирием. Тем не менее к весне 1493 года, твердо имея в руках уже и Вязьму, и несколько других городов, Иван III выразил готовность более серьезно обсудить условия мира, тем более что хотел извлечь из него выгоду: получить признание территориальных приобретений и, что, возможно, было для него даже важнее, признание своего нового титула «государь всея Руси»⁹⁰. Официальные переговоры между сторонами начались весной 1493‐го и продолжались до следующего года. И хотя обе стороны по собственным причинам хотели мира, одна проблема задерживала принятие соглашения: Иван III настаивал, чтобы его дочь оставалась православной, но Александр не менее упрямо настаивал на ее переходе в католичество. В конце концов литовцы, тщетно ждавшие, что поляки, которыми правил брат Александра, выступят войском на стороне князя Литовского, согласились и на территориальные уступки, и на принятие нового титула Ивана III. Частью договора было и то, что Александр берет в жены Елену и обещает не настаивать на ее переходе в католичество.

6 февраля 1494 года с соблюдением всех оговоренных условий Елена Ивановна была обручена с Александром Литовским. Обручение совершил по православному чину православный священник⁹¹. Александр на этом действе, конечно, не присутствовал – его представлял литовский дворянин Станислав Янович Кезгайло. Православные священники произнесли молитвы о соединении пары, благословили кольца, которыми, равно как и золотыми крестами на цепочках, обменялись «жених» и невеста. Для Ивана III обручение было хорошим началом его далеко идущих планов, связанных с этой женитьбой. Елена Ивановна оставалась православной и, как предположил Джон Феннел, должна была стать потенциальным «объединяющим фактором» для православных русских подданных Александра, чтобы те «дезертировали в Москву»⁹². Для Александра обручение и женитьба означали гарантию хотя бы временного перемирия с Московией – необходимую передышку в нескончаемой войне.

За обручением последовало посольство от Ивана III в Вильну (оно выехало в марте и прибыло на место в апреле) для заключения перемирия и обсуждения деталей женитьбы Александра и Елены Ивановны. В обоих случаях – в феврале в Москве и в апреле в Вильне – переговорщики Ивана III требовали письменных обещаний Александра не склонять Елену к переходу в католицизм. И литовское посольство, прибывшее в Москву в ноябре 1494 года, выразило согласие: грамота «от великого князя Александра, дана с печатью, его тестю великому князю Ивану [III] о его дочери Елене, что он не будет заставлять ее перейти в римскую веру, но разрешит ей сохранить ее веру согласно греческому закону»⁹³. С получением на руки такого твердого обещания последние преграды к миру были устранены.

В качестве невесты Александра Елена отправилась к своей новой жизни 15 января 1495 года. Выехав из подмосковного села Дорогомилова, она продолжила свой путь через Смоленск, Витебск, Полоцк и полдюжины других городов между ними и прибыла в Вильну 15 февраля⁹⁴. Она путешествовала с большой свитой, в которую входили боярин князь Семен Иванович Ряполовский, боярин Михаил Яковлевич Морозов по прозвищу Русалка, дьяк Василий Кулешин и «много других князей и придворных детей боярских», а также многие из их жен⁹⁵. По мере продвижения Елены на запад через города Московии и Литвы ее встречали светские и религиозные высокие чины, для нее служили церковные службы, ее одаривали подарками («поминками»), которые добавлялись к раздутым возам с дарами ее отца Александру и с ее собственным приданым⁹⁶.

Содержимое возов каравана Елены известно из по большей части неопубликованных описей, составленных от руки во время ее путешествия на запад⁹⁷. В них перечислено приданое Елены, личные вещи и другие предметы, которые могли понадобиться ей в новом доме. Сюда входило большое количество традиционных для Московии костюмов: пять шуб, семь тулупов, ожерелья, шесть летников, русские сандалии и обувь, множество колец, брошей, серег, зеркало, а также бесчисленные рулоны ткани и неоправленные драгоценные камни, вероятно, с тем чтобы портнихи могли сделать ей новую одежду, используя знакомые Елене материалы и орнаменты. Среди личных вещей на ее возах находилось великое множество религиозных предметов, включая шесть крестов и шесть икон. Иконы обозначены поименно: Св. Георгия Победоносца, Спасителя, Богородицы, Архангелов Михаила и Гавриила, Св. Фотинии Самаритянки и триптих из икон Спасителя, Богоматери и Св. Мины. Среди предметов, данных Елене для свадебного ложа, была огромная икона Божьей Матери с Младенцем и три иконы, взятые «от принадлежностей князя Андрея» (вероятно, князя Андрея Васильевича Меньшого, младшего брата Ивана III): триптих из образов Спасителя, Свв. Архангелов Михаила и Гавриила и Свв. Николая, Петра и Сергия. Затем икона, иллюстрирующая псалом 148, – «Хвалите Господа с небес»⁹⁸ и икона Благовещения⁹⁹. Высоки были ожидания, что Елена останется православной и ее покои будут украшены привычными религиозными предметами. И все же некоторые в таком выборе икон, отсылаемых с Еленой, видят показатель тревоги: тут и символ московского суверенитета и победы православия над неправославными (св. Георгий), и египетский христианин III века в рядах римской армии, отказавшийся отречься от Христа и принявший мученическую смерть (св. Мина), и женщина у колодца (Ин. 4: 1–30), которая выступает в качестве модели целомудрия (в ее случае обретенного вновь), а также, будучи самаритянкой, представляет верность своей вере в чужой стране (св. Фотиния Самаритянка). Тема фертильности тоже была отражена в иконах – в изображениях Благовещения, Богоматери и Рождества. Итак, иконы, которые везла Елена, предназначались не только для молитв, но и для живого напоминания ей о решимости ее отца видеть дочь православной.

Много предметов Елена взяла исключительно для свадебной церемонии. Например, привезла кику (традиционный головной убор, который носили замужние женщины), а также предметы для свадебного ложа: подушки, наволочки, одеяла, занавеси для кровати (использовавшиеся, вероятно, с балдахином) и три ковра, которые было принято в Московии стелить под постель новобрачных. Кроме того, Елена везла подарки своему будущему мужу, многие, по всей видимости, тоже для свадебной церемонии: золотой крест с изображениями святых, золотую цепь («чепь золота») и традиционную русскую одежду – шубу, узорчатый пояс, кожух. Остальные подарки жениху предназначались для ритуальной бани на утро второго дня свадьбы: другая шуба, терлик (вид кафтана), опашень (легкая верхняя одежда), ожерелье и чаша¹⁰⁰. Иван III также оправил Александру жеребца, подкованного и с потником под седло, – вероятно, для многих, как предполагал отец невесты, перемещений Александра во время свадебной церемонии. Очевидно, Иван III ожидал, что Александр наденет традиционный русский костюм, по крайней мере на некоторые части церемонии. Он ожидал, что тот совершит ритуальное омовение и наденет после этого то, что полагалось надеть жениху. Он ожидал, что жених будет перемещаться верхом на жеребце – именно так, как это происходило во время царских свадеб в Московии¹⁰¹. Несомненно, эти подарки были переданы Александру, чтобы он мог сыграть роль, которую ему предназначил Иван III, – роль царственного жениха на русской православной свадьбе.

Делегация от Александра встретила Елену со свитой в литовском пограничном селении Немеж [соврем. Нямежис. – Прим. ред.]. Здесь и появились первые признаки беды. Посланник Александра Ян Заберезенский сообщил боярам из свиты Елены, что свадебная церемония состоится не в православной церкви в Вильне, а в римско-католическом соборе Св. Станислава. Бояре стали протестовать, ссылаясь на согласие Александра уважать религию Елены, включая православные свадебные обряды. Но литовцы стояли на своем. Со все растущим накалом страстей процессия продолжила путь в Вильну¹⁰².

По прибытии невесты 15 февраля в Вильну напряжение только возросло. Елена немедленно отправилась в русскую православную церковь Рождества Пресвятой Богородицы отслушать молебен. Александр, который сопровождал Елену на последнем этапе ее путешествия, направился прямиком в католический храм Св. Станислава. В православной церкви архимандрит Троицкого монастыря в Вильне (и митрополит Киевский) Макарий провел богослужение, после которого Еленой были соблюдены ритуалы, считавшиеся необходимыми в Московии. Волосы Елены были расчесаны, и вместо одной косы незамужней девушки были заплетены две косы замужней женщины, на голову надели кику и покрывало, невесту осыпали хмелем, а православный священник Фома (духовный отец Ивана III) произнес молитвы на вступление в брак и благословил ее крестом¹⁰³. Затем невеста, одетая в лучшие наряды, привезенные из Москвы, присоединилась к процессии, возглавляемой отцом Фомой, и направилась в церковь Св. Станислава, где ее ждал Александр.

Венчание в церкви Св. Станислава совершалось согласно католическим канонам, но для Елены включили несколько православных элементов. Поскольку обряд обручения был совершен еще в январе, свадебный обряд сократили. Однако обряд возложения венцов (что для православных соединяет пару в таинстве венчания) был включен¹⁰⁴. Невеста (но не жених) стояла на бархате, украшенном сорока соболями (который привезла из Москвы для свадьбы). Священник Фома произносил венчальные молитвы только для невесты, а католический епископ – для Александра. Венец держали над головой одной Елены (над Александром венца не было)¹⁰⁵.

Далее произошел инцидент. В то время как над головой Елены еще держали венец, ей преподнесли чашу вина, что является частью православного ритуала¹⁰⁶. Как и другие элементы этого ритуала, чаша предназначалась, похоже, только невесте. После того как Елена отпила из нее, отец Фома разбил чашу об пол. В разных описаниях русского свадебного ритуала XVI века присутствует этот момент разбития чаши ногой¹⁰⁷. Но во всех описанных случаях это делает жених, который перед тем тоже из нее пьет. В случае же Елены и Александра жених был неправославным, поэтому ему не предложили испить вина и затем разбить чашу. Жених и католический епископ были так поражены этим действом, что немедленно прекратили обряд венчания. (По всей видимости, их не предупредили о таком обычае заранее.) Венец убрали от головы Елены, а отцу Фоме запретили продолжать чтение молитвы. В конце концов князь Семен Ряполовский убедил жениха позволить продолжать службу. И хотя мы не знаем, что он сказал Александру, венец снова был поднят над Еленой, и отцу Фоме разрешили возобновить последование венчания¹⁰⁸.

Недовольство нарастало и после венчания. Позже в этот день был пир, на котором состоялся обмен подарками. Но на литовской стороне некоторые сокрушались, что Елена и после венчания одета в традиционный русский наряд. Эти жалобы продолжались еще несколько дней, поскольку Елена продолжала носить одежду русской царевны. Как можно предположить с учетом всей той одежды, которую она привезла с собой, у Елены (или у ее отца) с самого начала было задумано, что она будет одеваться по-московски, не перенимая моды новой родины. Александр же, со своей стороны, не собирался перенимать черты московитов. По всей видимости, он не носил ни одного предмета одежды из тех, которые Елена ему привезла, не скакал на подаренном ему жеребце и не совершал ритуального омовения на утро второго дня свадьбы¹⁰⁹. Великий князь Александр не желал играть роль русского жениха даже несколько дней.

Но не только свадебная церемония была причиной недовольства обеих сторон. Эта женитьба не увенчалась достижением ни одной из намеченных целей. Во-первых, союз оказался относительно недолог. Александр преждевременно умер в августе 1506 года, Елена последовала за ним в могилу в январе 1513 года. И хотя они были женаты более одиннадцати лет, однако так и не оставили после себя наследника престола ни Литвы, ни Польши (трон последней Александр унаследовал в 1501 году по смерти своего брата, короля Яна I Альбрехта). Во-вторых, этот брак потерпел неудачу и как средство к установлению мира. Война между Московией и Литвой возобновилась в 1500 году и длилась до 1503 года, затем вспыхнула в 1507‐м и продолжалась с перерывами до 1537 года. В-третьих, притом что желание Ивана III, чтобы его дочь оставалась православной, было продиктовано заботой о ее душе, он также хотел, чтобы она всячески подчеркивала свое происхождение и веру, служа маяком московского влияния в обстановке религиозного раскола (на православие и католицизм) в княжестве. Но Елена не оправдала надежд отца – не стала его миссионером и «объединяющим фактором» для выступления православных русинов против католического господства. Наконец, Александр изменил своему слову не склонять Елену к переходу в католичество, чем вынуждал Ивана III снова и снова напоминать зятю об уважении к религии жены¹¹⁰.

Память об этом неудачном альянсе была жива долго. Дипломатическая переписка между Вильной и Москвой и другие касающиеся женитьбы канцелярские документы показывают рост противоречий между двумя династиями¹¹¹. Отразилась эта женитьба и на состоянии казны. Свадьбы всегда были дорогостоящими мероприятиями, но эта стоила уже непомерно много. Согласно одной из двух сохранившихся копий списка приданого Елены, стоимость вещей, отвезенных ею в Вильну, составляла 61 898 рублей – просто астрономическую сумму¹¹². Для сравнения, приданое Евдокии Ивановны, другой дочери Ивана III, вышедшей за татарского царевича Петра (Худайкула) в 1506 году, оценивалось в 2580 рублей. А Мария Сабурова, сестра первой жены Василия III, вышедшая за его родственника, Василия Семеновича Стародубского, имела приданое стоимостью 2063 рубля 20 алтын¹¹³. Если эти цифры верны, то свадьба Елены и Александра должна была нанести ощутимый урон финансам. Трудно представить, что Иван III не сожалел о потраченных напрасно деньгах и напрасно отданной дочери в результате этой женитьбы, принесшей ему только головную боль по поводу религии да пустые сундуки.

Династический кризис 1497–1502 годов

Если брак Елены Ивановны и великого князя Александра в 1495 году отвратил Москву от женитьбы на иностранках, то борьба за наследование в последние годы правления Ивана III обнажила риски выбора русской невесты. Династический кризис 1497–1502 годов коренился в двух женитьбах Ивана III. От первой жены, Марии Борисовны Тверской, у него был сын Иван Иванович Молодой, который в 1483 году женился на Елене Стефановне, дочери молдавского господаря Стефана III Великого (годы правления: 1457–1504)¹¹⁴. У них был один сын – Дмитрий по прозвищу Внук¹¹⁵. Второй раз Иван III женился на византийской принцессе Софье Палеолог, племяннице последнего византийского императора Константина XI (годы правления: 1449–1453). Софья родила Ивану III по меньшей мере двенадцать детей, восемь из которых выжили. Среди них были Василий Иванович – будущий Василий III, для которого организовали первый смотр невест в 1505 году, – а также Елена, вышедшая замуж за великого князя Александра в 1495‐м¹¹⁶.

Смерть Ивана Молодого в 1490 году заложила основу кризиса¹¹⁷. Как старший сын Иван Молодой был наследником трона, ему был дан титул великого князя и в удел Тверское княжество после присоединения его в 1485 году к Москве. Эта преждевременная смерть оставила Ивану III два варианта выбора наследника: Дмитрий Внук, сын Ивана Молодого, или Василий, старший сын от второго брака. Оба были еще детьми: Дмитрию было только шесть с половиной лет, а Василию – почти одиннадцать. Каждого поддерживала своя боярская фракция при дворе Ивана III. Дмитрий Внук получил поддержку лидирующего на тот момент боярского рода Патрикеевых. Патрикей Наримунтович и его сын Юрий Патрикеевич, основатели рода, иммигрировали в Московию в 1408 году и имели большое влияние при московском дворе. Патрикей был отпрыском литовской правящей династии и троюродным дядей жены Василия I. Юрий Патрикеевич стал боярином в 1417 году, а в 1418‐м женился на дочери Василия I (годы правления: 1389–1425)¹¹⁸. С той поры Патрикеевы мастерски создали коалицию внутри боярских кланов, используя женитьбы для упрочения за собой первого места при дворе Василия I, затем Василия II и, наконец, Ивана III. Сын Юрия Патрикеева (Иван Юрьевич) Иван III и вдова Ивана Молодого (Елена Стефановна Молдавская) были близкими родственниками. Видимо, эта кровная связь стала причиной того, что род Патрикеевых поддерживал стремление Дмитрия Внука к трону после смерти в 1490 году Ивана Молодого¹¹⁹. Другой возможный наследник, Василий, тоже имел поддержку – в лице своей матери и многих бояр вне фракции Патрикеевых. Смерть Ивана Молодого пришлась на время, когда двор фактически уже был расколот на две группы, сформировавшиеся вокруг двух возможных великокняжеских наследников.

После смерти Ивана Молодого Иван III не сразу объявил своего внука наследником. Почему он так сделал, до сих пор неясно. Но ранним признаком того, что Иван III благоволил к Дмитрию – и роду Патрикеевых, – была женитьба, которую он разрешил в 1497 году между князем Федором Ивановичем Бельским и Анной Васильевной, дочерью князя Василия Ивановича Рязанского, внучкой Василия II. Бельский, как и Патрикеевы, принадлежал к литовской правящей династии, а также был родственником Елены Стефановны Молдавской, матери Дмитрия Внука. В Московию Бельский прибыл в 1481/1482 году. Позади, в Литве, он оставил жену, которая так и не присоединилась к нему в Москве, несмотря на долгие уговоры. В 1497 году, когда он решил жениться второй раз, ему, как пишет Герберштейн, нужно было испросить благословение митрополита, которое он и получил. Как считает Коллманн, женитьба Бельского «укрепила сторону поддержки князя Дмитрия и Патрикеевых в династической битве»¹²⁰.

К концу 1497 года Иван III принял решение выбрать Дмитрия, о чем узнали поддерживающие Василия бояре и решили выступить против Дмитрия и лагеря его сторонников. В декабре 1497 года был раскрыт заговор против Дмитрия. Василий и его мать Софья Палеолог, которые поддерживали планы заговорщиков, включая и убийство Дмитрия, оказались в опале. Гораздо хуже все закончилось для сторонников Василия. Многие из них были казнены, в том числе Владимир Гусев Добрынский, князь Иван Иванович Палецкий Хруль, Щавей (Щавель) Тимофеевич Травин, Поярок Рунов, дьяк Федор Стромилов и Афанасий Еропкин¹²¹. В феврале 1498 года в возрасте 14 лет Дмитрий был венчан на царство по византийскому образцу, номинально став соправителем своего деда¹²².

Победа была полной, но недолгой. В январе 1499 года Патрикеевы были неожиданно и безжалостно низложены. Князя Ивана Юрьевича Патрикеева и двоих его неженатых сыновей, Василия и Ивана, первоначально приговорили к смерти, но позже приговоры им заменили монашеским постригом, что приравнивалось к политической смерти. Зять князя Ивана Юрьевича, князь Семен Иванович Ряполовский Молодой, – тот Ряполовский, который сопровождал Елену Ивановну на ее пути в Вильну в 1495 году и потушил конфликт, возникший во время свадебного обряда после ритуального разбития чаши, – был казнен¹²³. Окончательно благоволение Ивана III перешло от Дмитрия Внука к Василию в конце зимы – весной 1499 года, когда он получил титул великого князя Новгородского и Псковского¹²⁴.

Десятилетия историки спорили о том, почему Патрикеевы были смещены. Некоторые ученые доказывают, что падение клана совсем не связано с династическим кризисом 1497–1502 годов, хотя взамен выдвигают достаточно вариативные объяснения. Одни объясняют кризис как эпизод в борьбе за централизацию государства, а значит, против бояр, защищавших феодальную раздробленность. Другие – внешнеполитическим курсом на удаление из российского правительства людей, которые не были полностью согласны с планами Ивана III относительно войны с Литвой. Третьи считают падение рода связанным с так называемой ересью жидовствующих¹²⁵. Коллманн тем не менее утверждает, что кризис в судьбе Патрикеевых был непосредственно связан с династическим кризисом, который обернулся против подковерной борьбы между боярскими родами при дворе. Она считает, что «фатальной ошибкой Патрикеевых было монополизирование ими власти в ущерб другим семьям политической элиты. Они [Патрикеевы] состояли в родстве с очень многими боярами, захватили значительные экономические ресурсы, поддерживали такого кандидата на великокняжеский трон [Дмитрия], у которого не было родственников для женитьбы на представительницах иных боярских родов»¹²⁶. К этому можно добавить оскорбительную женитьбу между Бельским и племянницей Ивана III, хотя поначалу это и выглядело хорошей идеей, только усиливающей положение Патрикеевых при дворе и их противодействие боярам-соперникам. Возможно, именно брак Бельского в 1497 года настолько склонил чашу весов в пользу Патрикеевых, что это вызвало неудавшееся восстание в пользу Василия в том же году, ускорив кризис преемственности.

Насколько эти события имеют отношение к брачной политике и смотрам невест, показывает детальный анализ свадебных росписей (свадебного разряда) Феодосии Ивановны, другой дочери Ивана III, и князя Василия Даниловича Холмского 13 февраля 1500 года. Свадебный разряд (самый ранний из существующих в наше время) сохранился только в поздних копиях и в двух редакциях – краткой и расширенной. В последней упоминается намного больше исполнителей гораздо большего числа различных обязанностей на свадебной церемонии, чем в краткой редакции, а также приводится несколько указаний на хореографию свадьбы, необходимых для данного исследования¹²⁷. Свадьба совершалась в самый разгар династического кризиса (хотя, конечно, никто в то время не мог этого знать). Состав участников и хореография ритуалов отражают попытку восстановить мир между двумя противоборствующими фракциями. Более того, продуманный выбор кандидатуры Холмского (а не кого-либо из иностранцев) показывает, что московский двор столкнулся с проблемами и пытался использовать преимущества правильного выбора супруга-соотечественника для сохранения стабильности при дворе.

Свадебный разряд (в обеих редакциях) преимущественно сосредоточен на составе свадебного поезда и представляет только частичный перечень других важных обязанностей на свадьбе. Действительно, сам Иван III упоминается лишь в первых строках и даже затем лишь в качестве отца невесты, а не как исполняющий какую-либо роль или появляющийся в каком-либо месте, хотя он должен был это делать. Свадебный поезд состоял из двух частей. Центром одной были сани, в которых везли мать невесты, Софью Палеолог. Центром второй – сани жениха, князя Василия Даниловича Холмского. Композиция поезда намеренно разрабатывалась так, чтобы в одном месте публично собрались родственники жертв разгрома провасильевской партии в 1497 году и родственники Патрикеевых, свергнутых в предыдущем году¹²⁸. Так, в поезде жениха мы находим двух братьев: Федора Стригу и Петра Лобана (князей из рода Оболенских), которые были двоюродными братьями князя Семена Ивановича Ряполовского – единственного члена патрикеевской фракции, казненного при ее низвержении. Также записаны были братья-князья Михаил Голица, Андрей Курака и Дмитрий Иванович Булгак Патрикеев, внучатые племянники князя Ивана Юрьевича Патрикеева, лидера фракции¹²⁹, а кроме того, князья Юрий, Михаил и Борис Васильевичи Ромодановские, которые были связаны с князьями Ряполовскими и Палецкими и являлись братьями князя Василия Ромодановского, арестованного в 1499 году, возможно, в связи с падением Патрикеевых¹³⁰. В поезде рядом с этими сторонниками Патрикеевых находились Иван Федорович Пестрый Палецкий Гундор, чей двоюродный брат, Иван Иванович Палецкий Хруль, был казнен в 1497 году¹³¹. Поезд великой княгини Софьи тоже включал родственников тех, кто участвовал в заговоре. Упомянуты Тимофей Григорьевич Травин Скряба, чей сын Щавей был казнен в 1497 году¹³², и Иван Михайлович Еропкин Кляпик (родственник Травина), чей двоюродный брат Афанасий тоже был казнен¹³³.

Наверное, наиболее значимое и красноречивое свидетельство миротворческой роли этой женитьбы – месторасположение двух матерей престолонаследников: Елены Стефановны, матери Дмитрия Внука, и Софьи Палеолог, матери Василия. Согласно последней строке разряда (в его расширенной редакции), «А великой княгине Елене быть с великою княгинею с Софьею в одних санях»¹³⁴. Далее, что вполне естественно, фокус повествования в описании царской свадьбы смещается на невесту и жениха, а не на их матерей и не на других членов династии. Хореография этой свадьбы тем не менее несла ясное послание – сигнализировала о новом равновесии между боярскими фракциями при дворе, которое было результатом и целью смещения Патрикеевых годом ранее. То, что матери обоих возможных наследников ехали в одних санях, явно служило публичной (хотя и, разумеется, фиктивной) демонстрацией гармонии и мира между ними и между их соперничающими лагерями. В этот миг ритуального действа все вендетты, недовольства и обиды были забыты.

Если хореография примирения, столь очевидная в этой свадьбе, должна была символизировать внутренний мир при дворе и сама способствовать его установлению, то выбор жениха еще больше подчеркивал, в сколь полной мере внутридинастический брак стал предметом придворной политики. Можно предположить, что это вообще не бывает копеечным делом – то, когда дочь правителя или любой другой член династии вступает в брак. Однако же то, что Феодосия Ивановна вышла замуж именно за Холмского, так идеально отражало изменившуюся ситуацию при дворе, озабоченном вопросом династических браков после свадьбы в 1495 году Елены Ивановны и опалы Патрикеевых в 1499‐м, что уж точно не было ни случайным выбором, ни браком по любви. Жених Холмский – результат осознанного решения Ивана III и его советников использовать свадьбу для установления «широкого распределения власти» при дворе в том вакууме, который возник после смещения Патрикеевых. Коллманн выявила три фракции, делившие между собой власть и выгоды при дворе Ивана III и Василия III: «фракция Холмских-Челядниных-Оболенских, фракция Захарьиных и фракция Булгаковых-Щенятевых»¹³⁵. Брак Василия Даниловича Холмского не создал новой доминантной фракции вокруг него, жениха в 1500 году (как было бы при простой замене Холмских-Челядниных-Оболенских на свергнутых Патрикеевых). Напротив, эта женитьба создала баланс во внутреннем придворном кругу, подняв до статуса царской родни род, чья значимость была неразрывно связана с другими родами (с Челядниными и Оболенскими), и в результате распределяя царскую милость на несколько боярских родов – ту царскую милость, которая в иных обстоятельствах могла бы поднять род жениха на первые позиции при дворе, как это произошло после свадьбы Патрикеева в 1418 году. Ничто лучше не доказывает намерения создать баланс при дворе, чем тот факт, что спустя два месяца после свадьбы Холмского, в апреле 1500 года, внутренний придворный круг приветствовал вхождение в него старых врагов: князя Ивана Андреевича Можайского и Василия Ивановича Шемячича (потомков давних соперников времен династических войн 1420‐х, 1430‐х и 1440‐х годов) и князя Семена Ивановича Бельского (брата Федора и родственника Елены Стефановны и Патрикеевых)¹³⁶.

Как выяснилось, женитьба Холмского не разрешила династического кризиса. К концу 1500 года неизвестные мотивы вынудили или побудили Василия пригрозить отозвать свои войска с войны с Литвой, которая только возобновилась (возможно, он даже угрожал присоединиться к врагам отца в этой войне). Столкнувшись с возможным бунтом сына, Иван III окончательно и полностью подчинился. В 1502 году Дмитрий Внук и Елена Стефановна были заточены в темницу. Елена умерла в 1505 году, а Дмитрий Внук – в 1509‐м¹³⁷. Что касается четы молодоженов Холмских, то, несмотря на возлагавшиеся на этот союз большие надежды, результаты оказались печальны. Невеста скоропостижно умерла в 1501 году¹³⁸, а князь Василий Данилович, хоть и стал в 1502‐м боярином, попал в 1508 году в опалу и умер в заточении¹³⁹. Уроки династического кризиса только подкрепили то, что уже было усвоено в качестве уроков из нескольких лет предшествующего брака Елены и Александра: если готовятся браки с соотечественниками, то необходимо разработать некоторые процедуры, чтобы не спровоцировать дестабилизацию баланса при дворе. Выбор невесты для правителя быстро стал целью российской политики.