Loe raamatut: ««Там, среди шумного моря, вьется Андреевский стяг…» Хрестоматия военного моряка»

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2012–2018 годы)»

Рецензенты:

В.М. Котков, доктор педагогических наук, профессор (Военная академия связи)

О.Ю. Пленков, доктор исторических наук, профессор (Российский государственный педагогический университет)

От составителей

Дорого достается России всякое улучшение, медленно подвигается она к усовершенствованию! Потребовалось тридцать лет беспримерного гнета, сотни тысяч жертв и великое национальное унижение, чтобы она додумалась до аксиомы, на которой зиждется человеческая жизнь от начала мира; чтоб убедилась, что действия, основанные на тупой вере в традиции или непогрешимость одного смертного, несвойственны природе человека, что все, так называемые непреложные истины, служат средством тлетворным, разлагающим, если рядом нет умственной оценки причин и последствий.

Адмирал И.А. Шестаков

Знаменательные слова адмирала Ивана Алексеевича Шестакова, одиннадцатого морского министра (1882–1888) России, к сожалению, могут быть отнесены не только к николаевскому царствованию, по поводу которого они были в свое время сказаны. Не раз за свою многовековую историю мы вынуждены были начинать дело военного и государственного строительства практически с чистого листа, несмотря на колоссальные усилия, расходы и издержки, затраченные на обеспечение безопасности и устроение основ народной жизни. Не раз становились актуальными тезисы о враждебном окружении и даже заговоре против России, обусловленные именно невозможностью примириться с фактом мгновенного крушения надежд целых поколений, безропотно жертвовавших силы и жизни на алтарь отечества. Не раз мы начинали искать виновных в неудачах на мировой арене и во внутренних нестроениях, изводить смуту, карать крамолу, пытаясь таким образом обеспечить себя надеждой на прогрессивное и стабильное развитие общества в будущем.

В чем же дело? Почему сбросив с раската очередного «Ивашку» мы с недоумением отмечаем, что это не сильно помогает двинуть дело вперед? Почему, нередко воюя по безоглядному принципу «война все спишет», мы пришли к тому, что слава, купленная кровью, вызывает все меньше уважения у окрестных народов и все меньше энтузиазма – у собственного населения? Или справедлив упрек классика в том, что мы ленивы и нелюбопытны?

История отечественного Военно-морского флота, воплощенная в судьбах слагавших его людей, помогает нам ответить на эти вопросы. Ибо флот есть держава в миниатюре. Каждый корабль под военно-морским флагом есть суверенная территория своего государства, а команда есть частица общества, приводящего в действие его пружины и механизмы. Здорово общество и государство – здоров и флот. История учит, что только в редких случаях усилиями отдельных подвижников флот может законсервировать себя от внешней скверны, обратив все свои помыслы на защиту отечества, тем спасая его честь, но победить этот флот не может, несмотря ни на какие жертвы.

Именно поэтому создание боеспособного и победоносного флота не может ограничиваться вводом в строй современных кораблей и высокотехнологичных систем вооружений. Флот начинается с воспитания моряка, а если смотреть шире – то с воспитания гражданина страны, который придет служить во флот.

Так уж повелось в последнее время, что государственно-патриотическое воспитание молодого поколения оказалось возложенным у нас в основном на образовательные учреждения. После принятия целого ряда законодательных инициатив, концепций и программ в обществе наблюдается своего рода «патриотический бум», в ходе которого воспитание в заведениях среднего общего и высшего профессионального образования в ряде случаев отождествляется с воспитанием патриотизма у обучающихся.

Но что значит воспитать патриота? Означает ли это, что если юноша посетит все находящиеся в окрестностях музеи, памятники и выставки; прослушает уроки или лекции, на которых ему расскажут о великих соотечественниках и их свершениях; затвердит даты дней воинской славы России, даже окажется в состоянии связно рассказать о том или ином славном периоде ее истории, то этим может ограничиться его воспитание и общество гарантированно получит высокообразованную, нравственную личность, вполне разделяющую социально значимые ценности, которыми живет это общество?

Мы полагаем, что в этом вопросе надо отталкиваться от цели образования, которое по самой этимологии этого слова призвано формировать личность человека. Подчеркнем: не торопиться воспитать патриота, но прежде всего умственно и нравственно развитого человека. «Должно восстановить прямое назначение школы, – писал Н.И. Пирогов, – быть руководителем жизни на пути к будущему. И этого достигнем только тогда, когда все человеку дарованные способности, все благородные и высокие стремления найдут в школе средства к бесконечному и всестороннему развитию, без всякой задней мысли о рановременных забот о приложении»¹. Развитая личность почти наверняка вырастет в патриота, но вот обратное далеко не всегда верно: патриотизм ограниченного человека имеет хороший шанс обратиться в простое «патриотическое начетничество» или узкий, нерассуждающий, агрессивный шовинизм.

По нашему мнению, именно воспитанию благородных и высоких стремлений в юношестве реже всего уделяется внимание в современных образовательных учреждениях. Как следствие, педагоги и родители больше озабочены успешностью поколения, вступающего в деятельную жизнь, т. е. его способностью оптимально применяться к существующей реальности. Стремясь снабдить молодого человека подходящим случаю набором компетенций, мы забываем о том, что если школа и вуз не будут воспитывать человека на нравственных идеалах, то у него при столкновении с несовершенством жизни и не возникнет никакого желания изменить ее к лучшему. Стоит ли говорить о том, что такое общество обречено.

Умственное и нравственное развитие человека возможно только благодаря переживанию. Как известно, даже учебная информация не трансформируется в твердые знания, если не приобретает в сознании мировоззренчески-ценностного оттенка. Тем более немыслимо никакое нравственное воспитание без переживания и проживания ситуации или примера, призванных оказать воспитательное воздействие. Но сопереживать можно только человеку, живой голос которого дошел до нас из глубины времен. Лучше всего задачу приобщения к переживанию, запускающему механизмы осознанного восприятия, выполняют литература и искусство.

Исходя из этого, нами была задумана серия «Книга для чтения по истории армии и флота». Цель ее – почти исключительно педагогическая. Задача, решаемая ей, заключается в том, чтобы приблизить исторические события к читателю, перевести ее с языка дат и цифр в плоскость личностных ценностей и смыслов, позволить говорить не сколько историческим событиям, а главным образом людям, волею судеб оказавшимся ввергнутыми в эти события, или литературным персонажам, воплощавшим авторский взгляд на происходившее.

И кто еще может явить современному поколению пример благородных и высоких стремлений, как не офицеры русского Императорского флота! В строках приказов и воспоминаний перед нами предстают образы людей умных, образованных, глубоко религиозных, верных, ответственных, стойких и мужественных в бою, смело поражавших вооруженного неприятеля и проявлявших жалость и человеколюбие к неприятелю побежденному.

Конечно, и в наше время нет недостатка в людях образованных, нравственных, мужественных и стойких, но самая симпатичная черта русских морских офицеров заключалась в том, что все эти качества сочетались в их характерах удивительно гармонично, производя на свет «то лучшее, что должно быть в России», если немного перефразировать М.А. Булгакова. Можно сказать, что наши морские офицеры были самостоятельно мыслящими и глубоко чувствующими активными государственниками. Их подвижническими трудами и во многом благодаря обаянию их личности прирастала Российская империя территориями, вызывая теперь у нас законное изумление своим величием и мощью.

Мы напрасно будем возлагать надежды на какие бы то ни было политические и экономические реформы, если они не коснутся человеческой личности, если наша система образования не станет вырабатывать характеры, подобные великим, не побоимся этого слова, характерам наших предков. С этими характерами мы и хотим познакомить наших уважаемых читателей.

В хрестоматию военного моряка включены:

– документы, содержащие интересные или малоизвестные современному читателю сведения по истории Военно-морского флота;

– публицистика, на страницах которой излагались любопытные мысли, сохранившие актуальность до наших дней;

– дневники и воспоминания моряков, позволяющие прочувствовать «человеческое измерение» флотской службы;

– отрывки из произведений художественной литературы, раскрывающие личный взгляд автора на историю флота;

– краткие описания выдающихся подвигов моряков.

Хрестоматия состоит из десяти глав. Первая глава посвящена истории

создания Военно-морского флота великим преобразователем России и его успехам в сражениях, показавших, что в Европе возникла новая могучая морская держава.

Во второй главе освещаются морские баталии самого, пожалуй, славного времени отечественной истории – екатерининского царствования, решительно раздвинувшего границы империи.

Третья глава содержит описание экспедиций русского флота в Ионический архипелаг под руководством великих адмиралов Ф.Ф. Ушакова и Д.Н. Сенявина.

Подтверждением нашей мысли о том, что флот начинается с воспитания моряка, служит четвертая глава, в которой собраны материалы, касающиеся деятельности выдающихся военных педагогов, закладывавших основу боеспособности русского флота.

Пятая и шестая главы посвящены истории флота периода тридцатилетнего царствования Николая I, государя, уделявшего немалое внимание кораблям и морякам.

Седьмая глава повествует о славных кругосветных путешествиях и открытиях, совершенных русскими военными моряками.

В восьмой главе повествуется о становлении парового броненосного флота в России и о подвигах моряков в Русско-турецкую войну 1877–1878 годов.

Девятая и десятая главы рассказывают о трудном периоде истории Императорского флота – его цусимской голгофе в Русско-японскую и боевой деятельности в Первую мировую или Великую войну, которая дала множество примеров храбрости и верности долгу, но закончилась крушением государственного корабля царской России и утратой значительной части ее флота.

Тексты произведений, приведенных в хрестоматии, сокращены и адаптированы для лучшего восприятия современного читателя. Составители надеются, что это побудит заинтересованного читателя обратиться к самостоятельному изучению источников.

Выражаем благодарность Елене Юрьевне Голубевой за помощь в работе над хрестоматией.

О. Ю. Ефремов

заведующий кафедрой гуманитарных и социально-экономических дисциплин Военной академии связи им. С. М. Буденного лауреат премии правительства РФ в области образования доктор педагогических наук, профессор

С. Э. Зверев

профессор кафедры организации и методики образовательного процесса ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия» кандидат педагогических наук, доцент

Глава 1
Вторая рука потентата²

Первая победа. (письмо Петра I князю Ф.Ю. Ромодановскому)

Взятие русскими войсками турецкой крепости Азов в 1696 г. было первым военным успехом славного петровского царствования, достигнутым во многом благодаря помощи галерного флота, построенного перед началом второго похода под Азов на р. Воронеж и возглавляемого первым русским адмиралом Францем Яковлевичем Лефортом. Тридцать русских галер смогли пресечь снабжение осажденной крепости по морю, о чем и свидетельствует письмо царя.

Min Her Kenih³.

15-го дня [мая 1696 г.] пришел наш караван в Черкасский⁴, и в 18 д⁵. пришли в Каланчу⁶, в 19 д. пришли на устье моря, и за мелью на море галерам выйти было невозможно. А неприятель на море стоял в 13 кораблях, и того же дня неприятель, нагрузясь жалованьем⁷ и воинскими припасами в 13 тунбасах⁸, с которыми для провожанья в 11 ушколах⁹ были янычары, и как те суда поравнялись против устья Каланчинского¹⁰, и мы, холопы твои, в малых судах и казаки в лодках, прося у Бога милости, ударили на того неприятеля и милостью Божией и пресвятой Богородицы со всеми святыми молитвою, а вашим государским счастьем, те суда разбили, из которых 9 сожгли, 1 взяли, а остальные ушли к кораблям, и корабли, то видя, 11 ушли, а один затонул сам, а другой наши сожгли.

На тех тунбасах взято 29 человек языков, пороху 85 бочек, 300 бомб, 5000 гранат, 500 копий и все это к нам свезено. Взято больше всего сукон и иных вещей. А взятые языки сказывали, что прислано на тех кораблях 500 янычар и многие припасы и мортиры, и людей-де они высадили на берег, видя наши галеры, и для того сухим путем послали; а запасы-де, которые остались, ушли все назад на кораблях. А третьего дня ветер был полуденный, и галеры вышли все в море в целости.

С моря, мая 31 дня, Piter.

(Поссельт Д.М. Адмирал русского флота Франц Яковлевич Лефорт, c. 65–66)

Московский триумф

Главные события осады и роль флота в достижении победы были обстоятельно отражены в триумфе, которым встречала Москва возвращавшиеся из-под Азова войска.

И ради прихода к Москве генерал-адмирала и командора¹¹ с ратными людьми за Москвой-рекой [были] устроены нарядные триумфальные ворота.

Идя из города по правой стороне, вместо столба – человек резной; у него в правой руке палица, в левой руке ветвь зеленая, над ним написано: Геркулесовой крепостью.

У ног его невольники: азовский паша в чалме, у него за плечами янычар, за ним скованы два турка нага; у того паши подписано:

 
Ах! Азов мы потеряли,
И тем бедство себе достали.
 

После персоны геркулесовой – пирамида, перевитая ветвью зеленой, подписана: В похвалу прехрабрых воев морских.

От того столба по мосту картина на полотне, на ней написано: Приступ к Азову и бой на море галер и фуркатов¹².

На картине написано: На море турки поражены, оставив Москве добычу, корабли их сожжены.

В море же написан человек, словущий¹³ бог морской, коего называют Нептуном, на звере морском, походит на китовраса¹⁴, в руках острога да весло, а от него подпись: Вот и я поздравляю со взятием Азова и вам покоряюсь.

Под конец картины на коле голова в чалме, под ней брони воинские и подписано: Глава азовского паши.

По левую сторону ворот вместо столба – человек резной в воинском платье, в правой руке меч, в левой щит. Над ним подписано: Марсовой храбростью.

У ног его невольники: татарский мурза, позади его лук с колчаном, за ним прикованы два татарина нагих, на нем подпись: Прежде в степях мы ратовались¹⁵, ныне же от Москвы бегством едва спасались.

Подле того – пирамида, перевитая ветвью зеленой, на ней написано: В похвалу прехрабрых воев полевых.

У того столба картина на полотне, на ней написано: Воинских людей бой с татарами и приступ к Азову.

Над нею же подписано: Москва агарян побеждает, на многие версты прехрабро прогоняет.

У той же картины написана голова на коле. Подписана: Голова Дулак-мурзы.

По своду же в трех местах написано: Приидох, Видех, Победих.

…И как адмирал и командор пришли к Берсеневскому мосту, адмирал Франц Яковлевич Лефорт, выйдя из саней, и командор шел пеший, и в стрелецких полках, против которых они шли, из мелкого ружья и из пушек была стрельба.

А как адмирал и командор к триумфальным воротам пришли, у тех ворот ему, адмиралу, была речь в стихах через трубу такова:

 
Генерал-адмирал! Морских сил всех глава,
Придя, зрел, победил прегордого врага,
Мужеством командора турок вскоре поражен,
Премногих же оружий и запасов он лишен,
Сражением жестоким басурманы побеждены,
Корысти их отбиты, корабли запалены.
Оставшиеся же в бегство ужасно устремиша,
Страх велий в Азове и всюду разшириша,
По сих их сила многа на море паки¹⁶ прииде,
Но в помощь в град Азов от сих никто же вниде,
Сие бо¹⁷ возбранила морских ти¹⁸ воев сила,
Их к сдаче град Азов всю выю¹⁹ наклонила,
И тем бо взятием весело поздравляем,
Труды же командора триумфом прославляем.
 

А после речи была на воротах стрельба из вестовых²⁰ 4-х пушек, и замахали значками, и по той вести была стрельба на Бархатном дворе из большого наряда²¹.

И адмирал пройдя Триумфальные ворота, сел в сани по прежнему и ехал в Белый город и в Кремль до конюшен на санях, а от конюшен до Троицкого подворья шел пеший, а от Троицкого подворья и до слободы ехал на санях, а командор шел пеший.

(Поход боярина Шеина, с. 187–188)

Строительство флота. (из письма барона Боргсдорфа)

Взятие Азова могло только раздражить могущественного в то время турецкого султана. Поэтому царь, нисколько не почивая на лаврах, срочно приступил к строительству морского флота, который бы мог служить демонстрацией военной мощи России на Азовском и Черном морях. Нет ничего удивительного в том, что масштабное строительство не обходилось без определенных качественных издержек. Похоже, именно этим обстоятельством объясняется горячая молитва строителей об успешном плавании флота.

…На реках Воронеже и Волге из военных судов для Вашего Царского Величества изготовлено:

У Воронежа:

Находятся в работе и должны быть летом изготовлены:

20 баркалонов²²; каждый имеет от 36 до 44 пушек.

6 бомбардирских судов, каждое в 20 пушек; две из них могут быть вооружены, кроме пушек, еще одной мортирой, а остальные 4 – двумя.

10 каботажных судов.

12 галер, вооруженных каждая 16 Petrios²³ и 6 пушками.

100 бригантин.

Затем должны поступить в работу и к будущему лету быть изготовлены:

10 баркалонов.

3 бомбардирских судна.

3 каботажных судна.

6 галер.

У села Румянова на реке Воронеже состоят в работе:

4 баркалоны.

У села Ступина на реке Воронеже их находится в работе 10.

У села Савифы на реке Волге находится в работе 10 баркалонов.

Кроме того, в разных вышеупомянутых местностях стоят 400 бригантин.

Все эти суда хорошо и прочно построены; с полным грузом они сидят в воде, большей частью, около 10 фут. и могут плавать по всем морям и рекам. Они были испытаны у Воронежа и оказались весьма хорошими; впрочем, все вышеозначенные суда построены из молодого и сырого леса, на что еще прежде жаловались венецианские мастера, которые не берутся отвечать за могущие произойти от этого несчастья. Да ниспошлет Господь Бог свое божественное благословение, чтобы эти с невероятными усилиями построенные суда могли вовремя достигнуть мелководного Дона и Меотийского²⁴ моря и быть употреблены согласно своему назначению.

Из города Воронежа, 20 июля 1698 г.

(Поссельт Д.М. Адмирал русского флота Франц Яковлевич Лефорт, с. 91–92)

А.Н. Толстой. Петр Первый. (отрывок из романа)

С юга, с Дикого поля, дул теплый ветер. В неделю согнало снега. Весеннее небо синело в полых водах, заливавших равнину. Вздулись речонки, тронулся Дон. В одну ночь вышла из берегов Воронеж-река, затопило верфи. От города до самого Дона качались на якорях корабли, бригантины, галеры, каторги, лодки. Непросохшая смола капала с бортов, блестели позолоченные и посеребренные нептуньи морды. Трепало паруса, поднятые для просушки. В мутных водах шуршали, ныряя, последние льдины. Над стенами крепости – на правой стороне реки, напротив Воронежа, – взлетали клубы порохового дыма, ветер рвал их в клочья. Катились по водам пушечные выстрелы, будто сама земля взбухала и лопалась пузырями.

На верфи шла работа день и ночь. Заканчивали отделку сорокапушечного корабля «Крепость». Он покачивался высокой резной кормой и тремя мачтами у свежих свай стенки. К нему то и дело отплывали через реку ладьи, груженные порохом, солониной и сухарями, – причаливали к его черному борту. Течением натягивало концы, трещало дерево. На корме, на мостике, перекрикивая грохот катящихся по палубе бочек, визг блоков, ругался по-русски и по-португальски коричневомордый капитан Памбург – усищи дыбом, глаза – как у бешеного барана, ботфорты – в грязи, поверх кафтана – нагольный полушубок, голова стянута шелковым красным платком. «Дармоеды! Щукины дети! Карраха!» Матросы выбивались из сил, вытягивая на борт кули с сухарями, бочки, ящики, – бегом откатывали к трюмам, где хрипели цепными кобелями боцмана в суконных высоких шапках, в коричневых штанах пузырями.

Над рекой на горе покривились срубчатые островерхие башни, за ветхими стенами ржавели маковки церквей. Перед старым городом по склону горы раскиданы мазаные хаты и дощатые балаганы рабочих. Ближе к реке – рубленые избы новоназначенного адмирала Головина, Александра Меньшикова, начальника Адмиралтейства Апраксина, контр-адмирала Корнелия Крейса. За рекой, на низком берегу, покрытом щепой, изрытом колесами, стояли закопченные, с земляными кровлями, срубы кузниц, поднимались ребра недостроенных судов, полузатопленные бунты досок, вытащенные из воды плоты, бочки, канаты, заржавленные якоря. Черно дымили котлы со смолой. Скрипели тонкие колеса канатной сучильни. Пильщики махали плечами, стоя на высоких козлах. Плотовщики бегали босиком по грязи, вытаскивали баграми бревна, уносимые разливом.

Главные работы были закончены. Флот спущен. Оставался корабль «Крепость», отделываемый с особенным тщанием. Через три дня было сказано поднятие на нем адмиральского флага.

По мутному полноводному Дону плыли на полосатых парусах, наполненных теплым ветром. Восемнадцать двухпалубных кораблей, впереди и позади них – двадцать галиотов и двадцать бригантин, скампавеи, яхты, галеры: восемьдесят шесть военных судов и пятьсот стругов с казаками далеко растянулись на поворотах реки.

Дул зюйд-ост, вначале противный ветер, – и много пришлось положить трудов, покуда не повернули по Дону на запад: заполаскивались паруса, корабли дрейфовали, бешено орали капитаны в медные трубы. Приказ по флоту был такой: «Никто не дерзнет отстать от командорского корабля, но за оным следовать под пеной. Ежели кто отстанет на три часа, – четверть года жалованья, ежели на шесть, – две трети, ежели на двенадцать часов, – за год жалованья вычесть».

После поворота на юго-запад поплыли шутя. Ненадолго разливались над степью пышные и влажные закаты. Катился выстрел с адмиральского корабля. Били склянки. Огоньки ползли на верхушки мачт. Убирались паруса, с плеском падал якорь. На помрачневших берегах зажигались костры, протяжно кричали казачьи голоса.

С темной громады «Апостола Петра» (где в звании командора состоял царь) ведьминым хвостом взвивалась в звездное небо ракета. В кают-компании собирались ужинать.

Двадцать четвертого мая, в жаркий полдень, из морского марева на юге показались бастионы Азова. Здесь Дон разлился широко, но все же глубина была недостаточной для прохода через гирло сорокапушечных кораблей.

Покуда вице-адмирал промеривал рукав Дона – Кутюрму, а Петр ходил на яхте в Азов и Таганрог – осматривать крепости и форты, – прибыло из Бахчисарая ханское посольство на красивых конях, с вьючным обозом. Разбили ковровые шатры, на холме воткнули бунчук – конский хвост с полумесяцем на высоком копье, послали переводчика узнать – примет ли царь поклон от хана и подарки? Говорили о перемирии, о том и о сем, пощипывая реденькие раздвоенные бороды, шарили повсюду глазами, быстрыми, как у морской собаки, цокали языками:

– Карош москов, карош флот… Только напрасно надеетесь, большими кораблями Кутюрмой вам не пройти, не так давно султанский флот как-то пытался войти в Дон, ни с чем вернулся в Керчь…

Промеры показали, что Кутюрма мелка. Разлив Дона опадал с каждым днем. Надеяться можно было только на сильный зюйд-вест, – если нагонит в гирло морскую воду.

Из Таганрога вернулся Петр. Помрачнел, узнав о мелководье. Ветер лениво дул с юга. Началась жара. С корабельных бортов капала смола. Дерево, плохо высушенное на зиму, рассыхалось. Из трюмов выкачивали воду. Неподвижно, с убранными парусами, корабли лежали в мареве зноя.

Приказано было выбросить в воду балласт. Вытаскивали из трюмов бочки с порохом и солониной, перегружали на струги, везли в Таганрог. Корабли облегчались, вода в Кутюрме продолжала спадать.

Двадцать второго июня в обеденный час шаутбенахт Юлиус Рез, выйдя, багровый и тяжелый, из жаркой, как баня, кают – компании – помочиться с борта, – увидел вращающимся глазом на юго-западе быстро вырастающее серое облако. Справя нужду, Юлиус Рез еще раз взглянул на облако, вернулся в кают-компанию, взял шляпу и шпагу и сказал громко:

– Идет шторм.

Петр, адмиралы, капитаны выскочили из-за стола. Разорванные облака неслись в вышину, из-за беловатой водной пелены поднимался мрак. Солнце калило железным светом. Мертво повисли флаги, вымпелы, матросское белье на вантах. По всем судам боцмана засвистали аврал – всех наверх! Крепили паруса, заводили штормовые якоря.

Туча закрывала полнеба. Помрачились воды. Мигнул широкий свет из-за края. Засвистало в снастях крепче, тревожнее. Защелкали вымпелы. Ветер налетел всею силой в крутящихся, раскиданных обрывках тьмы. Заскрипели мачты, полетели сорванные с вантов подштанники. Ветер мял воду, рвал снасти. Судорожно цеплялись за них матросы на реях. Топали ногами капитаны, перекрикивая нарастающую бурю. Пенные волны заплескались о борта. Треснуло небо раскатами, разрывающими душу ударами, загрохотало не переставая. Упали столбы огня.

Петр без шляпы, со взвитыми полами кафтана, вцепясь в поручни, стоял на вздымающейся, падающей корме. Как рыба, раскрыл рот, оглушенный, ослепленный. Молнии падали, казалось, кругом корабля, в гребни волн. Юлиус Рез закричал ему в ухо:

– Это ничего. Сейчас будет самый шторм.

Шторм пролетел, натворив много бед. Молнией убило двух матросов на берегу. Порвало якорные канаты, сломило несколько мачт, повыкидало на берег, затопило много мелких судов. Но зато установился крепкий зюйд-вест: то, что и надо было.

Вода в Кутюрме быстро поднималась. На рассвете начали выводить суда. Полсотни гребных стругов, подхватив на длинных бечевах, повели первым «Крепость». От вехи к вехе, ни разу не царапнув килем, он вышел через Кутюрму в Азовское море, выстрелил из пушки и поднял личный флаг капитана Памбурга.

В тот же день вывели наиболее глубоко сидящие корабли: «Апостол Петр», «Воронеж», «Азов», «Гут Драгерс» и «Вейн Драгерс». Двадцать седьмого июня весь флот стал на якоре перед бастионами Таганрога.

Здесь, под защитой мола, начали заново конопатить, смолить и красить рассохшиеся суда, исправлять оснастку, грузить балластом. Петр целыми днями висел в люльке на борту «Крепости», посвистывая, стучал молотком по конопати. Либо, выпятив поджарый зад в холщовых замазанных штанах, лез по выбленкам на мачту – крепить новую рею.

Работали весь июль месяц. Шаутбенахт Юлиус Рез делал непрестанные ученья судовым командам, взятым из солдат Преображенского и Семеновского полков. Среди них много было детей дворянских, сроду не видавших моря. Юлиус Рез – по свирепости и отваге истинный моряк – линьками вгонял в матросов злость к навигации. Заставлял стоять на бом-брам-реях, на двенадцати саженях над водой, прыгать с борта головой вниз в полной одежде: «Кто утонет, тот не моряк!» Расставив ноги на капитанском мостике, руки с тростью за спиной, челюсть, как у медецинского кобеля, все видел, пират, одним глазом: кто замешкался, развязывая узел, кто крепит конец не так. «Эй, там, на стеньга-стакселе, грязный корофф, как травишь фалл?» Топал башмаком: «Все – на шканцы… Снашала!»

Четырнадцатого августа «Крепость» поднял паруса и, сопровождаемый всем флотом, при крепком северо-восточном ветре вышел в открытое море. Семнадцатого с левого борта на ногайской стороне показались тонкие минареты Тамани, флот пересек пролив и с пальбою, окутавшись пороховым дымом, прошел в виду Керчи, стал на якорь. Турки, видимо, переполошились – не ждали, не гадали увидеть весь залив, полный парусов и пушечного дыма.

Керченский паша Муртаза, холеный и ленивый турок, с испугом глядел в проломное окно одной из башен. Он послал приставов на московский адмиральский корабль – спросить, зачем пришел такой большой караван. Месяц тому назад ханские татары доносили, что царский флот худой и совсем без пушек и через азовские мели ему сроду не пройти.

– Ай-ай-ай… Ай-ай-ай, – тихо причитал Муртаза, отгибая веточку кустарника в окошке, чтобы лучше видеть. Считал, считал корабли. Бросил.

– Кто поверил ханским лазутчикам? – закричал он чиновникам, стоявшим позади него на башенной площадке, загаженной птицами. – Кто поверил татарским собакам?

Муртаза затопал туфлями. Чиновники, сытые и обленившиеся в спокойном захолустье, прикладывали руки к сердцу, сокрушенно качали фесками и чалмами.

Косой парус фелюги с приставами отделился от адмиральского корабля. Пристава – два грека – явились, подкатывая глаза, вжимая головы в плечи, щелкая языками. Муртаза свирепо вытянул к ним жирное лицо.

Рассказали:

– Московский адмирал велел тебе кланяться и сказать, что они провожают посланника к султану. Мы сказали адмиралу, что ты-де не можешь пропустить посланника морем, – пусть едет, как все, через Крым. Адмирал сказал: «А не хотите пускать морем, так мы всем флотом до Константинополя проводим посланника».

Муртаза-паша на другой день послал важных беев к адмиралу. И беи сказали:

– Мы вас, московитов, жалеем, вы нашего Черного моря не знаете, – во время нужды на нем сердца человеческие черны, оттого и зовется оно черным. Послушайте нас, поезжайте сушей.

Адмирал Головин только надулся: «Испугали». И стоявший тут же какой-то длинный, с блестящими глазами человек в голландском платье засмеялся, и все русские засмеялись.

Что тут поделаешь? Как их не пустить, когда с утренним ветерком московские корабли ставят паруса и по всем морским правилам делают построения, ходят по заливу, стреляют в парусиновые щиты на поплавках. Откажи таким нахалам!

Шлюпка подошла к турецкому адмиральскому кораблю. На борт поднялись Корнелий Крейс и двое гребцов в голландском матросском платье – Петр и Алексашка. На шканцах турецкий экипаж отдал салют московскому вице-адмиралу. Адмирал Гассан-паша важно вышел из кормовой каюты, – был в белом шелковом халате, в чалме с алмазным полумесяцем.

Подали два стула. Адмиралы начали приличный разговор. Гассан-паша спросил про здоровье царя. Корнелий Крейс ответил, что царь здоров, и сам спросил про здоровье султанского величества. Гассан-паша низко склонился над столом: «Аллах хранит дни султанского величества…» Глядя печальными глазами мимо Корнелия Крейса, сказал: