Шизофрения. Том 1

И, увидев эту невредимую женщину, и несказанную Расею вокруг неё, и крестьянские поля без колоса, и поруганных девиц, и товарищей, которые много ездют на фронт, но мало возвращаются, я захотел спрыгнуть с вагона и себе кончить или её кончить. Но казаки имели ко мне сожаление и сказали:

– Ударь её из винта.

Исаак Бабель «Соль»

© Юкиш Никита Викторович, 2015

Михаил

Михаил. Такое ему досталось имя. Некто, весьма прозорливый, написал, что оно отдаёт трагичностью судьбы – Лермонтов, Булгаков и кто там ещё, но попытка соответствовать высоким стандартам самопожертвования удалась ему лишь отчасти: то есть трагичности судьбы оказалось навалом, но вот с остальным как-то сразу и основательно не задалось. Вполне успешный, вполне довольный жизнью, вполне одинокий, он будто специально был создан провидением, чтобы всем существованием демонстрировать умение довольствоваться если не совсем уж малым, то, по крайней мере, удовлетворительным набором всяческих благ. С детства беспросветный середняк, «хорошист» – ни то ни сё, без выдающихся способностей, уныло тянувший лямку и не отпечатавшийся в памяти, наверное, ни одного из учителей, он брал цитадель знаний не штурмом юного пытливого ума, но тихой усидчивостью старого геморройного служаки, закостеневшим от рутины мозгом осваивающим ЭВМ – да и то лишь по необходимости.

Даже должность его тянула, как он сам с лёгким сожалением признавал, на руководителя чуть ниже среднего звена, когда именно в «чуть» и скрывался главный подвох: упорным трудом, хотя и не без помощи удачно сложившихся обстоятельств добившись повышения, Михаил занял позицию, могущую называться руководящей лишь на бумаге, по сути являясь промежуточным звеном между недосягаемым боссом и рядовыми сотрудниками, чаще сотрудницами, финансового отдела, хотя бы и именуясь при этом супервайзером. Чья-то больная фантазия поставила мужчину на типично женскую даже в западной компании должность, что закономерно и довершало образ какой-то противоречивой неполноценности как в карьере, так и в жизни.

Начальник, однако, из него вышел неплохой – в силу привитой с детства полезной привычки руководствоваться во всём одной лишь объективной необходимостью, которая выражалась в его случае единственно в указаниях вышестоящего шефа. Любые просьбы, советы, а хоть бы и приказы последнего он никогда не подвергал сомнению, и только когда конфликт со здравым смыслом оказывался очевидно налицо, аккуратно спускал на тормозах результат деятельности чьего-нибудь слишком возбуждённого ума. Лишённый возможности получать сильные эмоции естественным путем – любовь не клеилась в силу посредственной внешности, спорт по причине хилой конституции не пошёл ещё со школы, к красотам природы он был равнодушен, Михаил сконцентрировался на двух основных способах достижения выдуманной, очевидно временной, но всё же гармонии: книги и алкоголь. Первое существенно помогало расширять кругозор, тренировать воображение и вообще добавлять в унылое по большей части прозябание красок, второе выполняло роль привычного допинга или анаболика, готового в любой момент, смотря по ситуации, придать дополнительный импульс или заглушить боль тоски и одиночества. Пьющий книжный червь, причём количество опустошённых – в основном наедине – бутылок примерно соответствовало числу прочитанных книг, а поскольку и то, и другое исчислялось сотнями, то со временем он стал-таки весьма эрудированным, с претензией на индивидуальность, чуть раздражительным мужчиной, постель которого иногда согревали вполне симпатичные девушки, хотя чем дальше, тем больше знакомые проститутки.

В очередном алкогольном угаре, когда привычка напиваться без меры в одиночестве стала уже потребностью, захлёбываясь в экстазе самоуничижения, рождённый ползать, вдруг приподняв голову, неожиданно основательно и всерьёз решил оторваться от надоевшей ползучей действительности, взял в руки перо и бумагу, что на современном языке означает открыл компьютерную программу и вознамерился для разнообразия полетать – то есть что-нибудь взять да и написать. Однако всё, что оказалось у него в жизни сколько-нибудь ценного, было резюме; весьма, впрочем, удобная при известных обстоятельствах форма жизнеописания: можно подходяще изложить любую ерунду под настроение или конкретную позицию и быть уверенным, что никто не станет ничего проверять, ведь рекрутер работает за комиссию, а не за правду – на кой ляд ему звонить твоему бывшему работодателю; hr вкалывает с 9 до 18 и получает зарплату исключительно за этот промежуток времени, а уж тебе самому и подавно плевать на то, кто ты есть на самом деле – иначе придётся рано или поздно признать, что ты вообще ничто, а это неприятно. С curriculum vitae, собственно, всё и началось, когда слегка потерянный, несмотря на твёрдую валюту зарплаты, светлое предсказуемое будущее, где в конце уже начинала маячить тихая уютная гавань, в которой так приятно встретить смерть, типичный продукт конвейера глобализации вдруг, с какой-то радости, ощутил в себе задатки личности. Буква накладывалась на букву, тесные границы CV раздвигались, превращаясь в хорошо известный дневник лишнего человека.

Сей труд не блистал ни красотой слога, ни силой воздействия хотя бы непосредственно на автора, но однажды вечером, утомлённый алкогольной интоксикацией, Михаил записал нечто, заинтересовавшее его самого, а не одних лишь восторженных интеллектуалов из светлого будущего:

«Читая новости, мне пришло в голову, что наша нынешняя система власти в стране очень напоминает конец девятнадцатого – начало двадцатого века в царской России: и там, и здесь власть с большим напрягом не так давно избавилась от наиболее звериного своего проявления; в первом случае – отменив крепостное право, во втором – отправив на свалку истории коммунистическую идею. Власть в обоих временных промежутках была в руках не самых, может быть, сведущих, но всё-таки более-менее вменяемых людей, в результате чего, несмотря на жуткую бюрократию, население было в целом обуто-одето-накормлено и могло с некоторой уверенностью смотреть в будущее и даже строить на это самое будущее планы.

Наконец, с разницей в сто лет одинаково ощущается некоторое брожение в обществе, которое хотя и понимает, что в этой стране всё может быть намного хуже, однако не забывает, что ведь может же быть и лучше – благо пример сытой довольной Европы будоражит умы российских реформаторов всех времён. Как мы помним из курса истории, в начале двадцатого века карты смешала Первая мировая война, в которой мы доблестно исполнили свою обычную роль пушечного мяса, отвлёкшего на себя силы Кайзера ценой, правда, собственной государственности – ну так ведь чего не сделает русский человек, если хорошо попросят. Однако дискредитирована и поругана власть была задолго до этого – над ней загодя надругалась собственная интеллигенция, которая в попытках избавиться от русского сплина породила толпы народовольцев, террористических групп и прочих истинных патриотов отечества своего, которые и показали покорному до тех пор народу, что власти можно плевать в лицо, её можно унижать, а хоть бы и убивать, и, главное, можно заставить её себя бояться (вспомним Александра третьего, проводившего жизнь фактически в заточении из страха разделить судьбу своего предшественника). Усвоил эти уроки, правда, не народ, а, скажем образно, его низы – наиболее амбициозная и способная часть, лишённая от рождения большинства благ этого мира, но воочию увидевшая способ пересмотреть эту досадную несправедливость.

Объективности ради, отметим, что, когда они получили эту самую пошатнувшуюся власть, то закрутили гайки государственной машины так, что никаким боевым группам такое не могло присниться даже в самых жутких кошмарах. В такой стране нет власти закона, так как покупается всё и от этого, понятно, страдает рядовой обыватель. И хотя государственная, разъедаемая коррупцией машина плевать хотела на обывателя, которому и так по меркам нашей родины дано не мало – сиди, как говорится, на жопе ровно и не высовывайся, есть и другая сторона медали, которую упустили из виду потерявшие бдительность власть имущие. Если МВД занимается сбором податей и пошлин с населения, у него нет времени на такие неприбыльные мелочи как борьба с преступностью. Если ФСБ повсеместно крышует бизнес, ему некогда заниматься национальной безопасностью и прочей непрофильной фигнёй. Если власть общается со своими приближёнными только методом пряника, они теряют всякий страх перед наказанием. А теперь представьте, что на фоне всего этого бардака с претензией на державность появляется сплочённая единой идеей, кровью спаянная, железной дисциплиной законспирированная Группа, изрядно финансируемая заинтересованными структурами за пределами страны. Не нужно ведь даже ничего придумывать – достаточно просто перенять систему организации хотя бы народовольцев и выбрать конкретную цель – свержение нынешней власти, а ещё лучше и практичнее – роль политической силы, которая если и не указывает власти, что делать, то уж точно способна показать конкретным её представителям, чего делать не следует.

Удобство этой схемы в том, что в обществе всегда есть много недовольных тем или иным, а в целом эти полярные массы недовольны всем абсолютно, что весьма упрощает работу с заказчиками. Например, не нравится кому-то процесс над Ходорковским – пожалуйста, убиваем прилюдно гособвинителя и берём на себя ответственность за эту акцию. А остальных предупреждаем – всех ждёт такая же участь, причем без срока давности. То есть, если нового прокурора обложит со всех сторон федеральная служба охраны, то ведь не на всю же жизнь и не всех членов его семьи – и он, сам часть гнилого механизма, будет прекрасно понимать, что родное государство о нём позаботится ещё немного после вынесения обвинительного приговора, а потом как-то само собой, понемногу всё сойдёт на нет, и вот тут его и достанут. Какую же меньшую из двух зол выберет слуга закона – ответ, по-моему, очевиден. Государство может после первой акции перевести процесс в закрытый режим и не публиковать списки прокуроров, но там, где всё покупается, хозяин тот, кто больше платит – особенно, если к конверту добавить обещание грохнуть в случае неоказания содействия. И вот мы уже знаем имя нового счастливчика. Как уже было сказано, удобство схемы в её универсальности – с таким же успехом можно заниматься наоборот адвокатами, и всегда то или иное действие найдёт поддержку какой-то части общества – таким образом, нельзя обвинить Группу в предвзятости, а уж тем более – в работе по заказу. Можно блокировать принятие законов выборочно, нанося удар по голосовавшим «за» депутатам (никто ведь всерьёз не верит в тайну голосования в нашей стране). Сам факт того, что тебя могут, хоть и с вероятностью один к ста, отправить к праотцам, явно поубавит энтузиазм народных избранников.

Энтузиастов для этого дела найти хоть и не просто, но вполне реально. В стране полно талантливых и способных людей, которые не очень-то довольны избирательностью закона, а конкретнее, например, тем, что будь ты хоть трижды богат и талантлив, об тебя всегда вытрет ноги избалованный сынок какого-нибудь генерала, и хорошо, если не пристрелит при этом. Раны от таких унижений затягиваются редко, а если прибавить сюда почти уже гласное деление людей на белую кость и остальное быдло второго сорта, многим волей-неволей захочется некоторой социальной справедливости. Добавьте туда же причастность к великой идее – хотя бы и какой-нибудь расплывчатой и податливой под заказы извне, принадлежность к закрытой могущественной Группе, стремление человека совершить в жизни что-то стоящее да к тому же возможность разделить в будущем лавры с победителями – и желающие найдутся. Закрыв умным и талантливым людям дорогу во власть, потому что последняя лежит через многолетнее планомерное унижение, государство составило из них армию потенциальных радикалов, движимых чувством зависти, обиды и мести – смесь, из которой можно приготовить очень взрывоопасное блюдо».

Не бог весть какая новаторская мысль, тем более, что протестные настроения сделались к тому времени снова модными, но вместо того, чтобы, заведя собственный блог, собрать команду из пяти-шести почитателей и, удовлетворившись очевидным наличием в недрах себя гения, благополучно вернуться к привычному образу жизни, Михаил отчего-то поддался соблазну докопаться-таки до истины, продолжив начатое исследование без свидетелей. Странная, доселе незнакомая мотивация двигала им в этот момент, и, не изменив в привычном расписании ровным счётом ничего, он тем не менее стал как-то в шутку, по дороге на работу и домой, про себя обдумывать неожиданную головоломку, а после и вовсе скрашивать одинокие попойки размышлениями на заданную тему. Ко всему прочему явилось и другое: ему вдруг понравилось писать. Он стал получать от этого удовольствие. Не от результата, интересной мысли, оформленной в повествование, а именно от процесса. Тихое постукивание клавиш сделалось самой приятной музыкой. И никаких ошибок, даже когда он с трудом мог налить себе ещё.

Сугубо практическим результатом порывов, как оказалось, всё ещё юной романтической души сделался, однако, похожий на отвратительный похмельный привкус во рту непрекращающийся зуд, требовавший от него продолжать начатое. Поначалу он ожидаемо не придал значения новому увлечению, поскольку по опыту хорошо знал, как вопиюще неприспособлен был его организм в качестве места жительства для сколько-нибудь серьёзной страсти, а потому, махнув рукой на временное недомогание, устроил себе подряд несколько алкогольных вечеров в обществе симпатичных проституток, которые с повышением более чем когда-либо сделались доступны его кошельку. Терапия, однако, должного эффекта не имела, разве что принесла лишь «поощрительный» урогенитальный приз – к счастью, не фатальный.

К исходу недели диагноз был налицо: ещё не понимая, что на самом деле произошло, Михаил почувствовал, что в жизни, а точнее – в сознании его, поселилось и с поразительной быстротой утвердилось нечто новое, требующее от него скорейшего претворения в жизнь исполненной цезарского самолюбования записанной полушутливой мысли. Речь, однако, к тому моменту уже шла о зародившейся, хотя ещё и не до конца сформировавшейся идее, которая начинала властно заявлять о своих правах. Свободное время в меру успешного руководителя было чётко расписано между сменявшими друг друга удовольствиями, по большей части телесного свойства, хотя полюбивший читать сделался не чужд и духовному, но так или иначе это пространство было занято, а значит, допустить одно можно было лишь ценой другого. Опытным менеджером был, однако, найден устраивающий все стороны компромисс, заключавшийся в некотором пренебрежении сугубо производственными обязанностями. По сути ему и так особенно нечего было делать на работе, но, привыкнув однажды коротать время за неспешным болтанием по сети в ожидании желанных восемнадцати ноль-ноль, оказалось не так уж просто, и даже несколько болезненно променять невинное бездействие на самую что ни на есть активную деятельность. «Что же, раз эта зараза поселилась, – говорил в Михаиле прежде всего опытный руководитель, не лишённый практической смекалки, – нужно довести всё до логического конца, то есть оформить мысль в чёткую процедуру или инструкцию: знакомый материал, с которым очевидно проще будет иметь дело, а значит и справиться».

И тогда на корпоративном флипчарте он начал рисовать модель будущего тайного общества. Ему показалось уместным разделить организацию на ячейки из пяти человек каждая, где четверо являются рядовыми членами, а пятый – безоговорочно старший во всех внутренних вопросах пятёрки, который единственный является связующим звеном с руководством, например эмиссаром, имеющим исключительное право поменять старшего. Эмиссар в свою очередь может являться рядовым членом другой пятёрки более высокого порядка, но не может быть её старшим. Поскольку рядовые члены пятёрки не имеют контакта с эмиссаром, а эмиссар имеет контакт только со старшим нижестоящей пятёрки, но не со своим вышестоящим эмиссаром, достигаются сразу несколько целей:

– схема универсальна для любого количества членов – от пяти и до бесконечности;

– в случае раскрытия пятёрки в любой части цепи безопасность всей группы обеспечивается ликвидацией эмиссара вышестоящей пятёрки и старшего нижестоящей (при наличии). Контакты со всеми членами пятёрки прекращаются, а сама пятёрка при необходимости и возможности также ликвидируется;

– никто из членов пятёрки (включая старших в чуть меньшей степени) не имеет представления о реальном размере, силе и потенциале всей группы;

– соответственно, вербовать членов первой пятёрки можно, ссылаясь на уже существующую многочисленную группу.

Организация, безусловно, требовала устава, политической программы и прочей внешней мишуры, которые на данном этапе Михаил справедливо признал второстепенными, полагая первоочередной задачей вербовку первого члена якобы могущественной группы, а на деле пока лишь адепта его не на шутку разыгравшегося воображения. Чем сложнее представлялась эта задача, тем очевиднее становилось, что её выполнение докажет практическую возможность реализации идеи целиком. «Любое целенаправленное и последовательное действие уже потому верное, что оно последовательно и целенаправленно, иными словами, чем чёрт ни шутит», – так процитировав самого себя, он продолжил. Привычка к систематизации процесса и опыт подбора персонала на более «житейские» должности в компании-работодателе подсказала для начала составить список минимальных требований:

– Возраст до 35 лет.

– Холост/не замужем. Без детей.

Эти два сочетания гарантировали в принципе возможность уделять незаметно для близких необходимое время Группе, именно поэтому сюда же можно было отнести наличие супругов и/или детей при условии несовместного проживания или, наоборот, жизнь под одной крышей, но будучи связанными не более, чем социальными обязательствами. Что до предельного возраста, то Михаил не сомневался, что идее, как и любви, покорны все без исключения года, но чем старше человек, тем менее подвижен его мозг, и потому тем труднее он сам расстаётся с привычным образом жизни, если только этот милый сердцу обывателя образ уже заботливо не разрушен вездесущей государственной машиной, то есть:

– Желателен болезненный конфликт с существующим встране порядком вещей.

Этот пункт стоял на третьем месте, но уж точно не по значению. Здесь нужна была глубокая душевная рана, жажда мести и желание порвать ненавистную, не столь принципиально чью глотку, лишь бы дали до неё дотянуться. Человек должен быть доведён до состояния загнанного в угол зверя, чтобы его животная ненависть распространялась на всех окружающих, сколько-нибудь наделённых властью, и, что не менее важно, всех их приближённых. Михаил справедливо полагал, что эффективно бороться с пусть и проржавевшей, но всё же многочисленной и сектантски сплочённой государственной машиной невозможно на её поле. Нужно было расширить набор инструментов воздействия до максимума, что было совсем не трудно, так как даже трижды бесчеловечная, но официальная власть в современном мире скована необходимостью соблюдать хотя бы внешние приличия.

На этом в принципе основан весь современный терроризм, когда смертельный удар наносится по невиновным людям, а государственная машина в ответ может в лучшем случае лишить жизни террористов, но уж никак не отплатить им той же монетой. В основу своей идеи Михаил положил принцип «расширенной ответственности», когда за совершённые преступления могли и должны были отвечать абсолютно все приближённые к чиновнику лица, включая супругов, детей, родителей и вообще всех близких родственников. Он понимал, что эти люди и являются наиболее болезненным и при том уязвимым местом, поэтому-то в первую очередь и должны сделаться объектами возмездия, особенно на первом этапе, когда возможности будут весьма ограничены. Существовал некоторый риск, что это лишит организацию поддержки определённых слоёв населения, но, во-первых, группа изначально не планировалась как рупор общественных, пусть и благих, идей, а во-вторых, степень толерантности нынешнего российского общества находится на достаточно низком уровне, чтобы переварить идею вроде «возмездия оборзевшим, зажравшимся мажорным детишкам, благодаря родительской должности поставившим себя выше остального быдла второго сорта». Или что-нибудь в этом роде. Об этом ещё стоило подумать, но то, что идея найдёт последователей, как минимум среди молодёжи, Михаил не сомневался.

Для некоторого морально-этического обоснования (хотя оно и вторично в ключе непосредственно деятельности, но, если можно им не пренебрегать, то почему бы и нет) вполне можно было придумать что-нибудь удобоваримое вроде адаптированной к современности веры монголов-чингизидов в то, что любые человеческие качества – как положительные, так и отрицательные, включая предательство, трусость и так далее, передаются по наследству, а посему вместе с носителем вируса уничтожаться должны и потенциальные переносчики. Благо, что любимая родина не далее, как во времена Иосифа Джугашвили, на практике применяла этот принцип, хотя бы и прикрываясь номинальным «сын за отца не ответчик». Так что генетическая память в сочетании с подчас ошеломляющей наглостью и беззаконием, творимыми власть имущими, поможет примириться с этим весьма условным нововведением на ниве политической борьбы.

Безусловно, официальная власть захочет ответить хоть и не официальным, но от того не менее зверским ответным истреблением всех и вся, но для того в группе и будут состоять одинокие или равнодушные к близким люди, чтобы исключить любое потенциальное воздействие с этой стороны. Таким образом, имелось первое существенное преимущество в борьбе против государства. Этот термин, кстати, тоже следовало заменить на более подходящее слово – система, так как организация не ставит своей целью уничтожение государства как такового, а хочет лишь избавить его от раковой опухоли – так, по крайней мере, стоит декламировать официально свою задачу.

– Готовность, а точнее – желание вершить судьбы (не путать с правосудием) и приводить в исполнение приговор.

Эта черта – сугубо национальная, но она отчасти лежит в основе всех успешных революционных действий в стране. Задавленный на протяжении десятков поколений, ещё не так давно раб, почти добровольно преклоняющийся перед хозяином, русский человек не может в какой-то момент не желать стать хозяином сам, и этому желанию рано или поздно понадобится выход. На этом, в том числе, построен весь принцип современной российской бюрократии и вообще организации жизни, где среднестатистический чиновник, к примеру, полностью зависит от своего начальника, не важно, какую должность он сам при этом занимает. Будь ты хоть министр, отношение к тебе непосредственного руководителя идентично восприятию помещиком своего крепостного, который является его полной собственностью. В качестве компенсации ты получаешь возможность относиться так же ко всем нижестоящим по иерархической лестнице. Говоря проще, я готов, чтобы об меня вытерли ноги, но дайте мне вытереть свои о десяток других. В конце этой цепочки стоят совсем уж низшие слои общества, которым по должности не положено вытирать что-либо об кого-либо, но для этого – со времён судебника Ивана III – предусмотрен выход в виде такой же иерархии семейных отношений, где муж владеет и, если желает, как хочет издевается над женой, а жена либо терпит свою незавидную долю, в таком случае муж и является самым лучшим, кровно заинтересованным надзирателем, который не даст этому последнему звену восстать против существующего порядка вещей, или при желании распространяет императив поведения на детей, а те уж точно не потянут на революционный элемент.

Такова существующая у нас вертикаль власти, которая идеально укладывается в русскую ментальность. Игнорировать эту извечную мотивацию русского человека невозможно, да и не нужно, когда гораздо практичнее её использовать. Фактически необходимо поставить в основу взаимоотношений внутри группы право рядовых членов решать судьбы остальных людей, убивать или миловать, а платой за это установить железную дисциплину с единственно возможным наказанием в виде ликвидации. Ничего, опять же, принципиально нового.

– Отсутствие интереса к алкоголю и/или наркотикам.

Видимо, в силу содержания эстрогена, подавляющего мужской тестостерон, алкоголь прививался русскому человеку на протяжении всей истории нашего государства и успешно используется до сих пор, хотя бы и в виде внешне принятой на вооружение антиалкогольной компании. Именно он как-то примиряет низшие слои с действительностью, да и всем остальным помогает пережить различные «перегибы» власти. Глубоко в душе Михаил почти признался себе, что добавил этот пункт, по большей части испугавшись собственного примера – при всей сосредоточенности, с которой занимался подготовкой, он тем не менее ясно понимал, что хотя и оперирует набором очевидно вменяемых средств, конечная цель от этого не становится более очевидной.

Начало было положено, и, удовлетворённо разорвав на кусочки исписанный лист, развеселившийся отчего-то Михаил отправился шататься с показательно озабоченным видом по офису, дожидаясь конца оказавшегося прямо-таки рабочим дня. Поводов для радости было достаточно: на его стороне был здоровый прагматизм, который, как он всё ещё надеялся, рано или поздно, но остановит его перед лицом если не невозможности, то бессмысленности предприятия, а если нет… и если к тому же первая вербовка удастся, то, кто знает, может и стоило повнимательнее присмотреться к неожиданной фантазии. Он явно ощущал набирающее скорость движение, природу которого отчаянно силился понять.