предисловия в мировой литературе всегда занимали важное место в восприятии текста. это доказывает хотя бы то, что знаменитые предисловия вальтера скотта и вовсе были опубликованы отдельным томом.
в этом смысле невозможно обойти стороной федора михайловича, хотя, стоит признать, льюис бэгби не обделяет вниманием и других русских писателей, из которых русскоязычный читатель мог забыт в.т. нарежного, написавшего 'российского жилблаза', определенно намекая на французский плутовской роман лесажа 'похождения жиль бласа'. такое погружение американского исследователя в русскую культуру не может не удивлять и восторгать. бэгби штрихами охарактеризует предисловия некоторых русских писателей: нарежный, аки маленький марсель, страстно желает быть принятым в высшее общество; "желчное перо лермонтова не щадит никого" в скандально известном ироничном предисловии "героя нашего времени"; гоголь же кажется тревожным, что неудивительно, если вспомнить его болезненную реакцию на критику его ранних произведений и отъезд в италию на целых тринадцать лет и так далее. но какова была цель иллюстраций предисловий других русских авторов - неясно, если бэгби никак не показал связь достоевского с предшествующей культурой.
впечатляет и глубокое знание языка бэгби, если он даже способен обратить внимание на говорящие фамилии героев и даже домыслить следующее: видоплясов меняет фамилию на танцев, и
'ни рассказчик, ни достоевский не высказывают эту рифу вслух. но ее легко предположить - 'засранцев'.
занавес.
касаемо 'записок из мертвого дома' - возмутительно, что он называет их романом, поскольку это повесть. русскоязычного читателя поражает, как бэгби гиперболизирует ужасы, творящиеся в "записках". в том-то и дело, что лагерь здесь изображен скорее как санаторий, ведь первоначально "записки" не хотели печатать потому, что, как отмечает игорь волгин, лагерь изображен слишком уж мягко, чего доброго энтузиасты носа кажут. поэтому достоевкий в дальнейшем несколько огрубляет текст, хотя он действительно не слишком впечатляет современного читателя, читавшего 'гулаг' солженицына и тем более 'колымские рассказы' шаламова.
глава под названием 'игра с авторскими идентичностями' в полной мере отображает тему авторской полифонии, хотя это слово у бэгби напрямую не фигурирует (что удивительно). на примере предисловия 'братьев карамазовых' куда лучше видно наличие нескольких авторских идентичностей, многоголосье автора, а не только героев:
'как ни странно, выглядит это как диалог между двумя голосами о том тексте, который они намерены создать'.
что подчеркивает ту же преемственность: любимый достоевским в. гюго представляет в предисловии 'последнего дня приговоренного к смерти' драматическую сцену.
примерное разделение авторского многоголосья:
'рассказчик-хроникер (имплицитному автору, выступающему в качестве его наставника). начиная жизнеописание моего, алексея федоровича карамазова, нахожусь в некотором недоумении. а именно: хотя и называю алексея федоровича моим героем, но, однако, сам знаю, что человек он отнюдь не великий, а посему и предвижу неизбежные вопросы вроде таковых: чем же замечателен наш алексей федорович, что вы выбрали его своим героем? что он сделал такого? кому и чем известен? почему я, читатель, должен тратить время на изучении фактов его жизни?
имплицитный автор (рассказчику-новичку). последний вопрос (для вас. -л.б.) самый трудный; я могу только ответить (вашим читателям и от вашего имени. - л.б.): 'может быть, увидите сами из романа'.
рассказчик-хроникер (обеспокоенно). ну а коль прочтут роман и не увидят, не согласятся с примечательностью моего алексея федоровича?'
это и дальнейший анализ двухстраничного предисловия достоевского ввергает в изумление. как всегда, достоевский, имея кратчайшие сроки для сдачи романа, чтобы заработать денег, не только тонко следит за хронологией романа ("бесы", например), но и успевает написать такое короткое, но такое блестящее предисловие.
бэгби несколько уходит от темы, занимаясь разбором хроникера из "бесов", показывая ненадежность антона лаврентьевича, то, что он не брезгует распространением слухом, то, что он - всевидящее око, рассказывает даже о том, свидетелем чего не был. самая скандальная мысль: может ли быть такое, что антон лаврентьевич - тоже одна из пятерок петра верховенского?.. будучи главным рассказчиком, так легко скрывать то, о чем не хочешь говорить. впрочем, бэгби тут же опровергает эту крамольную мысль, указывая на работы других исследователей, опровергающих подобную точку зрения.
тяжко вздыхая от съедающих подозрений касаемо честности хроникера, переходим к степану трофимовичу.
'степан трофимович, которого мы при первом прочтении должны считать (как позднее выяснится, необоснованно) центральным персонажем произведения'.
почему же необоснованно? можно подумать, в произведении обязательно должен быть один главный герой (что, конечно, не так, чего стоит 'война и мир' л.н. толстого с его троицей). так и здесь: не зря ф.м. достоевский так расписывает биографию степана трофимовича, поскольку верховенский и ставрогин, два главных героя, связаны: степан трофимович нашел то, что искал ставрогин: веру. из читающего 'что делать?' пожилого протеже варвары петровны и непутевого отца он превратился в человека, в первый раз осмысленно понимающего текст евангелия и потому укротившего свой дух. и там, где верховенский пусть и незадолго, но познавший нечто важное перед смертью, покидает мир, ставрогин выбирает иной путь, 'чтобы доказать, что он ничто', говорит бэгби. и это кажется одним из самых внятных и коротких объяснений самоубийства ставрогина. он - ничто, раз совершил самый тяжкий грех - обидел малого от сего мира. и даже заверения тихона не помогут. но не стоит и забывать о бахтиновской версии: ставрогин не кается, поскольку он кривляется со своей печатной исповедью, где надо бы несколько в слоге подправить. какое это раскаяние, когда ты стоишь спиной к народу.
таким образом, современная западная русистика действительно впечатляет, хотя и не смотрит на текст с точки зрения человека, прожившего несколько лет, несколько превратно толкует некоторые аспекты, но это только дает исследователю взглянуть на текст с другой точки зрения и найти то, чего не смог бы русскоязычный литературовед.
Arvustused
1