Реальность чуда. Записки целителя

В следующем материале «Сухов и Компания» я рассказал о громадных хищениях в системе УРСа (Управления рабочего снабжения) Московского пароходства. Снабженцы обирали экипажи судов и туристов-пассажиров.

На очереди был еще один скандальный материал – о том, как в Южном порту разворовывали имущество всех новых судов иностранной постройки. Три-четыре лайнера в год закупало советское правительство. Роскошные многопалубные суда поступали в пароходство. В тот же день составлялся акт, что за время пути от верфи в ГДР до Москвы фарфоровая столовая и чайная посуда, декоративные вазы, хрустальные светильники, мельхиор, тонкое постельное белье и т. п. «от сильной качки разбились и повредились в пути». В Москве (уже за счет пароходства) те же суда в короткий срок комплектовались другими сервизами, вазами и бельем, но уже отечественного производства. Ущерб («в твердых ценах») достигал 300 000$ в год. Доллар в ту пору стоил 70 копеек. На черном рынке ценность украденного была много раз выше официальной.

Полдюжины мелких жуликов проворачивать регулярные операции такого масштаба в эпоху сплошного дефицита не могли. Средневу и мне стало очевидно: мы вышли на громадную разветвленную банду. (Слова «мафия» в русском языке тогда еще даже не существовало!) Главными участниками аферы были десятки высокопоставленных чиновников во главе с самим речфлотмикистром товарищем К^[1].

Когда же в пароходство, а затем и в министерство просочилась информация, что нам, в редакции, известно, как грабят новые лайнеры, началась жесткая кампания против «Московского водника». Дважды приглашал к себе меня, литсотрудника многотиражки, заместитель министра по кадрам. Долгие увещевательные беседы заканчивались ничем. На попятную я не шел и в торг не вступал.

Тогда «Московский водник» внезапно закрыли. «За нерентабельность». Отдел печати ЦК промолчал. В стане наших врагов началось ликование. Е.И.Средневу, главному редактору лучшей в СССР бассейновой газеты, предложили должность литсотрудника отдела писем в союзной газете «Водный транспорт». Ниже была только должность курьера и сторожа. В другие издания Евгения Ивановича не взяли: тянулся шлейф загадочного для посторонних скандала. Средневу нужно было кормить семью. В тесной, тусклой комнатенке он сел работать «с письмами трудящихся – речников», которые поступали в «Водный транспорт».

Меня же, беспартийного и теперь снова безработного журналиста, вызвали в транспортный отдел Московского комитета партии. Я мог не пойти. В партии я не состоял. Увольнять меня уже было неоткуда.

Однако я понимал: «в случае неявки» меня объявили бы трусом. Я бы дал бесценный повод заявить, что факты, изложенные в моей последней публикации «Сухов и Компания», «чистое вранье», поскольку «прямого и честного разговора в Московском комитете партии Камов испугался».

Я пришел. Уже несуществующую газету «Московский водник» я представлял один. А ждали меня человек пятьдесят: «герои» моей последней публикации, высокие чины из министерства и московского пароходства, сотрудники транспортного отдела МК.

В присутствии всей этой разгневанной публики заведующий отделом сурово потребовал, чтобы я, не сходя с места, написал заявление примерно такого содержания:

«В МК КПСС.

(Транспортный отдел)

Факты, изложенные мной в статье «Сухов и Компания», не соответствуют действительности. Я, молодой журналист, по неопытности оклеветал хороших людей, в том числе заслуженных членов партии.

Приношу им свои извинения».

В ином случае, пугали меня, я не напечатаю больше ни одной строки.

Когда же в ответ на обвинения в неопытности и клевете я стал вынимать из портфеля и класть перед партдеятелями из МК пачки документов, – бумаги никто в руки не взял и даже краем глаза на них не взглянул. Целью «поболыневистски принципиального разговора» было «дожать этого журналиста».

«Дожать» не удалось, хотя против меня выступили десятка полтора ораторов. Писать отречение от собственных публикаций я отказался. И ушел из МК очень довольный собой.

Только дома, припомнив подробности разговора и намеки, понял: дела мои плохи. Транспортный отдел Московского городского комитета партии держал сторону заведомых грабителей. Пришли на ум и предупреждения знакомых работников Южного порта, что теперь везде и всюду мне следует быть очень осторожным…

Ночь я не спал. А утром нашел свое мальчишеское удостоверение члена «Бригады содействия милиции». (В конце концов, я тоже когда-то работал «в органах».) Взял папку с документами, которые не пожелали смотреть в МК, и отправился в Министерство по охране общественного порядка (так называлось в ту пору МВД). Отдать бумаги я согласился только в руки самого начальника главка ОБХСС. Для меня это был последний шанс на благополучное завершение «производственного конфликта».

Через неделю в Южном порту были уволены сотрудники речной милиции. Все до одного. Это они обеспечивали бесконтрольное круглосуточное воровство и беспрепятственное движение транспорта с награбленным. Взамен Петровка, 38 (по указанию из главка ОБХСС) прислала своих людей.

А еще дней через десять в пароходстве начались обыски и аресты. Документы под охраной офицеров с той же Петровки вывозили грузовиками. Под суд попали 14 человек – воры средней руки. Крупные пока что оставались в кожаных креслах, но испуг среди них был велик чрезвычайно. Все помнили о недавней судьбе директора Елисеевского гастронома, расстрелянного по прямому указанию Н.С.Хрущева за операции с валютой.

Спустя три дня после первых арестов в Южном порту литсотрудник отдела писем газеты «Водный транспорт» Е.И.Среднее был назначен заведующим экономическим (т. е. самым главным) отделом того же «Водного транспорта». Одновременно Среднева выбрали секретарем парторганизации. При первом же случае наградили орденом Трудового красного знамени. Затем, не мешкая, назначили заместителем главного редактора. В последний раз Евгений Иванович, утвержденный самим Михаилом Андреевичем Сусловым, поил меня чаем, уже пребывая в должности Главного.

Но пока совершалось сенсационное восхождение Е.И.Среднева, сам я снова оставался безработным. По счастью, теперь это меня уже не огорчало. С августа 1962 года я занимался новым расследованием. На этот раз – обстоятельств гибели Аркадия Петровича Гайдара.

Хотя с момента смерти писателя прошло более 20 лет, никто, включая родню, не потрудился узнать, а как это случилось на самом деле. Я исходил вдоль и поперек деревни и леса возле села Леплява на Украине, где воевал партизан Аркадий Гайдар. Ездил и летал по стране на встречу с его боевыми товарищами.

Не реже раза в месяц выступал по радио и телевидению. Мои радиорассказы шли циклами по три передачи подряд. До меня так выступал только один человек – писатель Сергей Сергеевич Смирнов, автор народной книги «Брестская крепость».

Очерки и статьи о моем поиске теперь печатали газеты и журналы. Стало модным приглашать меня для чтения лекций о подвиге А.П.Гайдара в детские и даже взрослые аудитории^[2].

Мало кто знает: кампания против Аркадия Гайдара на самом деле была направлена против его внука, Егора, который в качестве политика сделал первый шаг в сторону рыночных реформ. Сотни обличительных публикаций против автора «Чука и Гека», которые почти одномоментно появились в газетах по всему тогда еще Советскому Союзу, были щедро оплачены краденным «золотом партии». Все было сделано в соответствии с девизом: «Если ты врешь, то ложь должна быть колоссальна».

Любопытная подробность: обвинения были самые пестрые, носили по большей части фантастический характер, не имели ничего общего с реальной биографией Гайдара и абсолютно ничем не подтверждались. Не было никакой документальной базы.

Для столь широкомасштабной кампании нужен был лидер. Стать им согласился писатель Владимир Алексеевич Солоухин, автор скандальных, фальсифицированных публикаций о В.И.Ленине и антисемитской книги «Последняя ступень».

Солоухин выдвинул тезис, что в годы гражданской войны А.П.Гайдар (тогда еще Голиков), потомок крепостного крестьянина, сын сельского учителя и матери-дворянки, занимался «геноцидом (то есть истреблением по расовому признаку!) русского и хакасского народов».

После того, как в «Огоньке» № 29 и «Литературной газете» № 35 за 1991 г. появились первые публикации Солоухина против А.П.Гайдара, я выступил в газете «Мегаполис-экспресс» № 49 за тот же год с открытым письмом. В нем я называл Солоухина клеветником и заявлял, что у него нет ни единого документа, который бы подтверждал обвинения.

В борьбе за доброе имя А.П.Гайдара меня поддержал Артем Боровик. В газете «Совершенно секретно» (1992, № 2 и 1993, № 8) были помещены две мои большие статьи в защиту любимого писателя нашего детства.

Ответом на эти публикации (через несколько лет!) стала книга Солоухина «Соленое озеро», где автор пытался полемизировать со мной.

Сейчас я заканчиваю непридуманный детектив, книгу-расследование «Игра в наперсток». Она имеет подзаголовок: «История одного литературного преступления». Книга поставит точку в затянувшемся споре. На основе архивных материалов, к которым никогда не прикасался Солоухин, я доказываю: и в увесистом «романе» (как именуется «Соленое озеро») нет ни одного документально подтвержденного доказательства преступной деятельности А.П.Гайдара в годы гражданской войны.

Существование мое разительно переменилось. Перед днем рождения А.П.Гайдара в январе или в канун 26 октября, дня его гибели, первый звонок раздавался в восемь утра. Статью об Аркадии Петровиче у меня просили срочно; размер – оптимальный для этого издания; гонорар как для членов Союза писателей. Условие одно – в материале должна быть сенсация, которая еще не появлялась в других журналах и газетах. Такого количества сенсаций у меня в запасе не было.

Я клал трубку – звонили из другого печатного органа. Иногда он никакого отношения к истории минувшей войны или детской литературе не имел. Просьба – та же.

Если совсем недавно меня изматывали отказы, которые я получал в редакциях, то теперь меня изматывали отказы, которые я вынужден был давать редакциям. Получалось: от бесчисленных неудач до успеха иногда тоже всего один шаг.

О работе дома не могло быть и речи. Жена доставала мне путевку в пансионат на Клязьме. Я уезжал из Москвы. В комнате из четырех человек, где соседи слушали радио и неторопливо, с утра, пили «родимую», – по договору с Детгизом я писал книгу, которую все ждали, – «Партизанской тропой Гайдара».

Мне посчастливилось найти несколько десятков человек, которые знали Гайдара по Юго-Западному фронту и в партизанском отряде. Оказалось, что за 127 дней войны, которые были ему отмерены судьбой, Гайдар принял участие в десятках боевых операций, ходил в тыл противника вместе с разведчиками. В окруженном Семеновском лесу под Киевом вместе с полковником А.Д.Орловым (которого я тоже нашел) Гайдар организовал прорыв и помог вывести из кольца более 2500 окруженцев.

Погиб он 26 октября 1941 года. В последние мгновения жизни, пожертвовав собой, писатель-партизан спас четверых товарищей. Двух, бывших лейтенантов С. Ф. Абрамова и В.И.Скрыпника, я отыскал. Они выступали потом несколько раз по Центральному телевидению.

Все обвинения Солоухина в том, что Гайдар повинен в целенаправленном «геноциде русского и хакасского народов», то есть в деятельности фашистско-националистического толка, – мошенничество и ложь.

После выхода книг «Партизанской тропой Гайдара» и «Сумка Гайдара» до 200 000 человек стали ежегодно приезжать на Украину, в Канев, чтобы посетить места, где воевал и погиб автор «Тимура». В Каневе была его могила. Там была построена Библиотека-музей А.П.Гайдара. Деньги на нее прислали дети-тимуровцы и взрослые со всей необъятной страны.

На основе собранных мной материалов Главное политуправление Советской Армии и Флота, ЦК ВЛКСМ, Союз писателей СССР и издательство «Детская литература» обратились в Президиум Верховного Совета СССР с ходатайством присвоить А.П.Гайдару звание Героя Советского Союза.

В архивах Союза писателей СССР хранится письмо из ЦК ВЛКСМ, в котором сообщалось, что Секретариат ЦК КПСС на специальном заседании рассмотрел ходатайства и принял решение присвоить (посмертно) звание Героя А.П.Гайдару и выдающемуся разведчику Рихарду Зорге.

Готовились грандиозные торжества. Детгиз, где выходили все книги Аркадия Петровича, должен был стать «Издательством «Детская литература» имени Героя Советского Союза А.П.Гайдара». Обсуждался вопрос, на какой площади Москвы будет возведен памятник. В Каневе памятник стоял, в Арзамасе, на родине писателя, тоже. В Москве еще не было.

Как случилось, что в Указе Президиума Верховного Совета СССР о награждении А.П.Гайдара Золотую звезду в последний момент заменили орденом Отечественной войны, – это отдельный детективный рассказ.

Но даже церемония вручения семье писателя скромного (как тогда говорили) «военкоматского ордена» прошла в Кремле, при большом стечении народа. Она вылилась в грандиозный праздник нашей культуры и отечественной детской литературы. Подробные репортажи об этом событии поместили на первых полосах все газеты Советского Союза. Они же печатали многочисленные фотографии.

…Именно в эту пору наконец достигнутого успеха и относительного финансового благополучия у меня заболел сын. Врачи довольно быстро перестали что-либо предлагать для его лечения. Кроме постельного режима.

Однажды я привез Сережу на консультацию к знаменитому профессору. Хотя в кабинете было просто холодно, знаменитый нефролог зачем-то велел раздеть мальчишку, потрогал его ледяными руками (Сережа вздрогнул), небрежно полистал анализы и объяснил: мы поздно к нему пришли, и он, светило, уже не берется нам помочь. А с начала болезни прошло только три месяца. И все это время мы мотались из клиники в клинику в поисках спасения.

Я успел устать от беспомощности знаменитостей, в поведении которых часто проскальзывал цинизм. Нас, родителей, «гении» отечественной нефрологии даже как бы осуждали, что мы приводим или приносим на руках тяжко больного ребенка вместо того, чтобы сидеть дома и ждать… И я спросил:

– Профессор, вы занимаетесь только почечными больными?

– Да, – не без любования собой ответил он, – пациентов с другими заболеваниями я отсылаю коллегам.

– Но почки лечить, как я только что убедился, вы тоже не умеете. Чем же вы тогда занимаетесь?

Вскоре наступил такой день, когда я понял: если я хочу, чтобы Сережа снова стал здоровым и вернулся в школу, я должен заняться его лечением сам. Выход, смутно представлялось мне, нужно искать в народной медицине. Но, кроме нескольких упражнений из хатха-йоги, я ничего о ней тогда не знал.

Результатом моих новых поисков, начатых сорок лет назад, на полузанесенных тропах народной медицины, стало не только исцеление сына, но и появление множества собственных разработок по альтернативному лечению общетерапевтических недугов.

Самым главным итогом усилий в области врачевания оказался «метод Б.Н.Камова» по сопроводительной безлекарственной терапии онкологических больных.

Подробно обо всем этом – в книге, которая сейчас перед вами.

Часть первая
Я не собирался быть целителем

Глава I
Блеск и нищета онкологии

Блеск

Рак – древнейшая болезнь. В Китае она была известна и подробно изучена в эпоху Шан-Инь – за две тысячи лет до н. э. В ту пору еще не успели изобрести бумагу. Свои записи врачи делали на черепашьих панцирях и костях животных.

Древние китайские ученые, пользуясь многовековыми наблюдениями, выдвинули свою концепцию возникновения рака. Злокачественные опухоли, утверждали они, возникают в результате: застоя крови в тканях; задержек в организме плохо переваренной пищи и слизи; нехватки в теле кислорода и «жизненной энергии» – «ци» (откуда берет свое название термин «цигун терапия»).

Серьезность своего открытия китайские медики подтвердили практикой. Тогда же были найдены методы и средства лечения. Главным в противоопухолевой терапии стала оздоровительная гимнастика: дыхание по системе фэн-хуси (два вдоха – один выдох) и быстрая продолжительная ходьба с выгнутыми пальцами ног. Этим будто бы странным и легковесным способом в Китае лечат рак до сих пор, т. е. четыре тысячи лет спустя, если больному не помогают средства современной европейской медицины – химические препараты и лучевая терапия^[3].

В то время, как тихие несуетливые китайцы уже минимум полторы тысячи лет успешно лечили раковых больных, «основоположник европейской медицины» Гиппократ (он родился около 460-го и умер около 370 г. до н. э.) делился с товарищами по работе личным опытом в качестве онколога: «Если у кого рак бывает скрытым, то таких лучше не лечить, ибо испытавшие лечение скоро гибнут, а не лечившиеся живут более продолжительное время^[4]». Перенимать при этом опыт восточной медицины, который был ему хорошо известен, Гиппократ не желал (о чем разговор впереди).

Перенимать опыт европейских народных лекарей тем более. Врачи европейской школы следуют его примеру до сих пор.

В Европе (если вести хронологию от того же Гиппократа) две с половиной тысячи лет не имели понятия, как бороться со злокачественной опухолью. Еще в начале XX века применялся единственный способ устранения новообразований – нож. Евромедики возмущались, если кто-то пытался лечить злокачественные опухоли другими способами. Например, травами, благодаря которым в практике народных целителей происходило полное рассасывание опухолей^[5].

Зато конец XX столетия ознаменовался колоссальными достижениями. Евроонкологам стали ясны причины многих форм рака. В первую очередь техногенных. Это открыло путь к массовой профилактике. Получила мощное развитие диагностическая аппаратура. Она позволяет обнаруживать ранние признаки заболеваний, отслеживать результаты лечения на всех этапах, подбирать способы лечения применительно к конкретному пациенту и т. п. Существует разнообразный набор препаратов, которые уничтожают или тормозят развитие раковой клетки. Есть приборы, способные сжигать новообразования.

Наконец, руки хирургов. Они, как и прежде, остаются главным оружием в борьбе с этой болезнью. И сегодня нужны люди с дарованием от Бога. Но теперь врач вооружен еще и видеоинформацией. Когда хирург подходит к больному в операционной, он в большинстве случаев имеет точное представление о том, что ему откроется. Это снижает количество опасных неожиданностей.

Во второй половине XX века через руки онкологов прошло от 250 до 300 миллионов человек. Одних онкологи от смерти спасли. Другим подарили короткую отсрочку. Поклонимся врачам-практикам и кабинетно-лабораторным ученым; поклонимся создателям могучего противоопухолевого арсенала за их совместный великий подвиг.

При этом заметим: полностью и временно исцеленных могло быть значительно больше…

Колосс на одной ноге

Наши врачи лечат хорошо.

Они выхаживать не могут.

Мих. Жванецкий

Итак, ученые и практические врачи создали мощные противоопухолевые препараты и «лучевые пушки». В каждой клинике есть асы, которые искусно владеют этим «огнестрельным оружием» и «отравляющими веществами».

Но драма в том, что война с применением таких сильнодействующих средств происходит в живом организме. Первыми ее жертвами становятся здоровые клетки, ткани, органы. Часть этих тканей и органов оказывается отравлена – вместе с раковыми клетками; часть обожжена – тоже за компанию с ними. Что-то неизбежно повреждается скальпелем во время операции. Понятно: это происходит по суровой «производственной необходимости».

Но осложнения порой обретают такие масштабы, что вылеченный от рака больной не в состоянии порадоваться избавлению от недуга: его одолевают другие. И нередко возникают трагические ситуации: анализы и снимки показывают: опухоли больше нет. Место, где она была, «перепахано» лучами и «удобрено» химпрепаратами. В ближайшее время на обработанном участке раковые клетки скорей всего не появятся. Победа?! Но больной вскоре умирает. Не от рака. От негативных последствий лечения.

Приведу всем памятный пример. Заболела раком крови жена нашего государственного деятеля. Ее пригласили на лечение в Германию, в лучшую европейскую клинику. Однако спасти больную, при безграничности денежных и лечебных средств, не удалось. Мало кто обратил внимание на причину трагедии, которую предали гласности немецкие профессора: «паралич кишечника». В переводе с высоконаучного языка на бытовой это означает: онкогематологи справились с острым лейкозом, но не сумели ничего поделать с «кишечным парезом», который в повседневной жизни известен как банальный, затянувшийся запор.

С ним немецкие специалисты, конечно, боролись тоже – делали промывание кишечника. Однако результатов это не дало никаких. Восточные медики в подобных случаях говорят: «Лечить нужно корни, а не листья». По моей версии, случилось вот что.

Самых «сильных» лекарств пациентке в Германии не пожалели. Как не жалели перед этим и в Москве. Печень оказалась перегружена, а желчный пузырь просто забит лекарственными и биологическими шлаками. Больная, как я понимаю, страдала от постоянной горечи во рту, позывов к рвоте. Чтобы избавить пациентку от изнурительных позывов, медики давали ей противорвотные средства. Отрава, вместо того, чтобы уйти из организма и принести облегчение, продолжала накапливаться. Больная отказывалась от еды и почти ничего не пила. Следствием этого сделалась полная «остановка» кишечника, что уже с другой стороны усилило общую интоксикацию. Таким образом, (повторяю, по моей версии) подлинная причина гибели женщины, уже в принципе спасенной от рака крови, – отравление организма лекарствами и биологическими шлаками.

Можно ли было избежать нелепой трагедии? Скорей всего, да. Я не держал в руках истории болезни. Но по имеющемуся у меня опыту, здесь требовалось, чтобы во время прохождения курса химиотерапии больной бы параллельно давали желчегонные и слабительные средства. То же самое надлежало сделать врачам и в Москве.

Вот самая незатейливая пропись из арсенала российской народной медицины, которая была способна переломить тупиковую ситуацию: лист сенны (или кора крушины, или жостер), бессмертник, льняное семя. Все это нужно взять в равных долях. Одну или полторы столовых ложки смеси насыпать в термос, залить тремя стаканами кипятка, дать постоять 15–30 минут, пить по 3/4 стакана за 20 минут до еды. И гибель могла быть предотвращена^[6].

Трагедия в немецкой клинике открыла: специалистов по сопроводительному лечению онкологических больных ни в лечебных заведениях России, ни на Западе не существует. Оказалось: в экстремальной ситуации такого специалиста в системе евромедицины просто негде взять, даже если это необходимо для престижа государства; если угодно – для престижа целого континента, согласного выложить любую сумму за спасение больного.

Соответственно и средств, нейтрализующих последствия противоопухолевой терапии, непростительно мало. Эффективность их низка. Между тем общее количество лекарственных препаратов, будто бы помогающих при иных недомоганиях, исчисляется сегодня на Планете десятками тысяч.

Евромедицина как наука (включая евроонкологию) две с лишним тысячи лет страдает отсутствием системного мышления.

Евростуденты изучают в институтах разрозненные анатомические препараты. Евроврачи затем лечат разрозненные органы пациентов: ухо, горло, нос, глаза, легкие, печень, почки, сердце, кожу; отдельно желудок, отдельно верхнюю часть кишечника, отдельно нижнюю.

Окулист при этом не ведает, что качество зрения нередко зависит от состояния шейных позвонков. И почек. Дерматологу невдомек, что т. н. нейродермит, от которого страдает великое множество людей, на самом деле часто является «калодермитом» и зависит от состояния кишечника и печени. А невропатологу не приходит в голову, что частые обмороки у детей и взрослых в большинстве случаев – не «эпилепсия???», а всего лишь результат хронического кислородного голодания, следствие слабого развития легких и неправильной «постановки» общего дыхания.

Евромедик самой высокой квалификации испытает в наши дни замешательство, если ему приведут незнакомого больного и предложат, не выходя из кабинета, поставить диагноз и прописать все необходимое лечение.

При этом врачи не желают даже слышать, что их восточные коллеги, за редким исключением, не гоняют пациента по соседним кабинетам, не посылают на анализ мочи, кала, слюны, желудочного сока, крови; не утруждают УЗИ, рентгеновские установки, роскошные томографы, а решают все диагностические и терапевтические проблемы сами, отвечая за возможные ошибки престижем, лицензией и дипломом.

Возвращаясь к главной теме, скажу: и в системе евроонкологии сегодня, как правило, отсутствуют специалисты широкого профиля. Каждый отвечает за свою «малую землю». Хирурга не очень-то волнует, мочился ли больной: ведь опухоль удалена. Лучевик не спрашивает, что пациент ел на завтрак – ведь Греи отпущены полностью; химиотерапевт может счесть маловажным, что больной страдает от ожога, полученного при облучении: ведь анализ крови позволяет ввести очередную дозу какой-нибудь «платины».

Предельно узкий спектр «зоны личной ответственности врача» привел к тому, что за больного в целом отвечать некому. Клиника спешит отослать пациента под ответственность онколога районного. А районколог, если что случается, возмущенно спрашивает: «А вы знаете, в каком виде из знаменитой клиники поступил ко мне больной?!»

В результате евроонкологи до сих пор всерьез не озаботились созданием сопроводительной медицины. И пока существует эта не глупыми людьми придуманная «спихотехника», какому-нибудь онкологу Ивановой сопроводительная медицина не будет нужна еще двести лет. Ивановой будет «и так хорошо»… – пока она сама не попадет на больничную койку с онкодиагнозом.

Общетерапевтические проблемы пациента начинают всерьез волновать онколога, только если осложнения сиюминутно угрожают жизни больного. Здесь уже принимаются самые решительные меры. Но лишь только угроза миновала, те же проблемы в смягченном виде остаются пациенту для самостоятельного решения в содружестве с поликлиникой по месту жительства…

Такая структура «частичной ответственности» за онкобольного привела к образованию гигантской «черной дыры». В ней превращаются в ничто героические усилия хирургов, химиотерапевтов, лучевиков, которые реально в определенный момент уже спасли больного от неминуемой смерти сначала в операционной, затем в реанимации. Но за порогом этих двух помещений не оказалось врачей по восстановительной терапии, готовых продолжить работу по дальнейшему спасению больного на том же высоком уровне.

В этой «черной дыре» исчезают громадные финансовые и материальные средства: деньги за пользование «умной» аппаратурой; цинично дорогие лекарства; дефицитные кровезаменители; заменители органов, (например, пульпа костного мозга), которые приходится иногда искать буквально по всему свету. Но главное, в этой дыре исчезают тела и души больных. Современная онкология уподобилась человеку, который хочет бодро шагать и прочно, не качаясь, стоять… на одной ноге. По моим наблюдениям, если бы существовала комплексная, в первую очередь профилактическая «наука выживания», ближние и отдаленные потери онкобольных могли бы стать меньше на 20–30 процентов.

Совершенно очевидно: назрела необходимость в создании отдельного самостоятельного направления медицины – сопроводительной и восстановительной терапии онкологических больных. Она должна существовать на стыке онкологии и общей терапии. Особым образом подготовленных специалистов по такому лечению следует ввести в штат каждой онкологической больницы наравне с рентгенологами, медиками-лаборантами, хирургами, химиотерапевтами, лучевиками, реаниматорами и врачами по лечебной физкультуре.