История России. С древнейших времен до наших дней

Разгром Новгорода и Пскова

После свержения митрополита дороги назад уже не было. Царь почти перестал появляться в Кремле. Столица все более делалась ему невыносима, и он настойчиво искал себе новое местопребывание. Сначала за Неглинной, против Кремля (в самом начале нынешней улицы Воздвиженки), царь воздвиг себе опричный дворец, где останавливался во время визитов в Москву. Вскоре он задумал перенести столицу в Вологду, где разворачивалось большое строительство. В кратчайшие сроки были воздвигнуты собор, стена, поставлен гарнизон. Однако вскоре царь охладел и к Вологде и остался в Александровской слободе, которая фактически стала столицей государства. Здесь, как в настоящей столице, получали царские аудиенции иностранные послы, принимались депутации бояр, совершались великолепные царские пиршества. В слободе была устроена типография, заменившая московский Печатный двор, деятельность которого с 1568 года временно прекратилась. В слободу были перенесены и приказы, потому что без царя не решались сколько-нибудь серьезные государственные дела. Живя в слободе, царь Иван Васильевич посещал монастыри, ближние и дальние, осматривал пограничные крепости, тешился охотой и медвежьей травлей.

Внешне Александровскую слободу второй половины XVI века можно представить по некоторым сохранившимся описаниям. Генрих Штаден, немец-опричник, пишет, что сама слобода была окружена крепкими заставами, въезд и выезд из нее находился под строгим наблюдением вооруженной стражи. Стены кремля были сложены «из бревен, врезанных одно в другое»; снаружи поверх этих бревен была выложена стена толщиной в один кирпич. На площади стояла соборная церковь Покрова и находился государев двор, по обычаю, со своей домовой церковью и различными постройками. В слободе, как в городе, существовали целые улицы, где жили опричники, служилые люди, купцы, стояли лавки. Количество населения слободы в то время точно неизвестно. Из описания бракосочетания Ивана IV с Анной Васильчиковой, которое состоялось в Александровской слободе, можно понять, что на государевом дворе были, кроме церквей и дьячих изб, новая палата, в которой происходило свадебное «столование», государева постельная изба, хоромы царской невесты, столовая изба, хоромы и сени без упоминания их назначения, мыльня (баня), конюшня и прочее.

Опричники, населявшие Александровскую слободу, носили монашеские одежды. Возвращаясь из карательных походов, опричная «братия» начинала жить по монастырским законам. Рано утром царь с Малютой Скуратовым собственноручно звонили в колокола на колокольне, созывая опричников в церковь. На опоздавших к службе к четырем часам утра царь накладывал строгую епитимью. Во время долгой службы сам царь принимал в богослужении активное участие: молился, читал, пел с сыновьями на клиросе. После службы следовала трапеза. По монастырской традиции, во время трапезы запрещено разговаривать и положено читать жития святых и поучения. Соблюдая традиции, царь самолично читал жития опричникам. Затем он возвращался к делам.

Вершиной опричнины стал разгром Иваном Грозным Новгорода в 1570 году. Царь получил донос о том, что новгородцы пытаются изменить ему и перейти на сторону Литвы (как столетие назад). Было решено примерно наказать Новгород, и в декабре 1569 года опричное войско двинулось в поход. Начиная с границ Новгородской земли (Клин, Вышний Волочёк, Тверь), все подвергалось страшному разграблению и разгрому, а количество убитых исчислялось тысячами.

2 декабря первый опричный полк вступил в Новгород. Сразу же была захвачена вся церковная казна, опечатаны храмы, а почти все приходские священники схвачены и поставлены «на правеж» – особое наказание, применявшееся к должникам и заключавшееся в том, что человека ставили на улице или на площади и били палками по ногам, с тем чтобы вынудить его отдать деньги. Новгородских священников пытали по нескольку часов в день, выбивая из них долги, которых они не делали. Трудно представить, но правеж некоторых продолжался в течение нескольких недель. Многие священники не пережили этого.

Спустя несколько дней в Новгород вступил сам государь и был встречен архиепископом Новгорода торжественным крестным ходом. Однако царь не приложился, как положено, ко кресту, заявив, что здесь все изменники, а проследовал в Софийский собор на литургию. Затем последовала трапеза в архиепископских палатах, посреди которой царь вскочил и закричал «гайда!» (знаменитый клич опричников), что явилось сигналом к началу беспримерного погрома города, который продолжался шесть недель. Такого город не переживал никогда.

Опричники начали с древнего Новгородского кремля: разграбили Софийский собор, забрали драгоценную церковную утварь и иконы, выломали древние «Корсунские врата» (их до сих пор можно видеть в соборе Александровской слободы). После разграбления главного храма опричники арестовали слуг архиепископа и многих должностных лиц Новгорода и увезли их в царский лагерь на Городище. Началось дознание, сопровождаемое жесточайшими пытками. Опальных жгли на огне «некоею составною мукою огненною», подвешивали за руки и поджигали волосы на голове. Замученных привязывали к саням длинной веревкой, волокли через весь город к Волхову и спускали под лед. Избивали не только подозреваемых в измене, но и членов их семей. Связанных женщин и детей бросали в воду и заталкивали под лед палками. Пытавшихся выплыть опричники добивали баграми. Суд на Городище продолжался около трех-четырех недель и завершился в конце января. Оправданных не было. С этого момента наступила вторая часть новгородского погрома. Описав расправу на Городище, местный летописец заметил: «По окончании того государь со своими воинскими людьми начат ездити около Великого Новгорода по монастырям».

Целью посещения монастырей было отнюдь не паломничество – царь лично присутствовал при изъятии монастырских казнохранилищ, заблаговременно опечатанных опричниками. Забрав казну, опричники приступали к повальному грабежу: разоряли кельи, снимали колокола, громили монастырское хозяйство, резали скотину. Настоятелей и монахов держали на правеже с утра до ночи, бесконечно требуя денег. В итоге было изъято огромное количество денег и драгоценностей: только по данным новгородских летописей, опричники конфисковали казну у 27 старейших монастырей.

В последние дни погрома опричники разоряли город. Был разграблен новгородский торг, самое ценное опричники поделили между собой, а остальное свалили в большие кучи и сожгли. Над городом поднялись огромные клубы дыма: горели тонны сала, воска, льна, предназначенных для продажи на Запад. Ограблению подверглись и дома обычных посадских людей: опричники ломали ворота, выставляли двери, били окна, убивая тех, кто пытался защитить домашних и имущество на месте. На улицах были собраны все новгородские нищие и изгнаны в чистое поле за ворота города. Большая часть этих людей погибла от холода и голода. По всей видимости, все это было сделано, чтобы пополнить опричную казну и запугать низшие слои городского населения, чтобы люди даже не могли и думать о выражении недовольства. Однако произвол был столь велик, что историки до сих пор не могут прийти к единому мнению о причинах новгородского погрома.

Из Новгорода опричное войско двинулось к Пскову. Жители этого города готовились к самому худшему и поспешили выразить полную покорность. Вдоль улиц, по которым должен был проследовать царский кортеж, стояли столы с хлебом-солью (по преданию, около столов на коленях стояли все жители города). Начало было неутешительным: игумену Псково-Печерского монастыря, вышедшему навстречу царю с крестами и иконами, царь снес саблей голову, а псковские церкви были ограблены дочиста. Опричники сняли с соборов и увезли в Александровскую слободу колокола, забрали церковную утварь. Перед отъездом царь отдал приказ о разгроме города – но в этот момент погром неожиданно прекратился.

Существует несколько версий относительно столь внезапного прекращения псковского погрома. Церковная версия говорит о том, что на улицах Пскова богобоязненный (это действительно было так) Иван Грозный встретил юродивого Николу и тот подал ему кусок сырого мяса. Царь ответил, что он христианин и в пост мяса не ест. Тогда юродивый спросил: «А почему кровь христианскую пьешь?» – и посоветовал уехать прочь из города, чтобы избежать большого несчастья. Блаженный поучал царя «ужасными словесы, еже престати от кровопролития и не дерзнути еже грабити святыя Божия церкви». Не слушая юродивого, Иван велел снять колокола с Троицкого собора, и в тот же час под царем пал конь. Пророчества Николы стали сбываться, и набожный царь в ужасе бежал.

Версия историков несколько иная. Незадолго до опричного похода власти выселили из Пскова несколько сот семей, заподозренных в измене. Этих переселенцев опричники застали под Тверью и в Торжке. По приказу царя опричники устроили резню псковичей, перебив мужчин с женами и детьми, и поэтому прочие жители Пскова были помилованы. Из Пскова Грозный уехал в Старицу, а оттуда в Александровскую слободу. Карательный поход был окончен.

Однако продолжение вскоре последовало в Москве: нити новгородского «заговора» (если он был) привели в столицу. Царь начал выводить корни «измены». Новгородский архиепископ Пимен, оклеветавший когда-то митрополита Филиппа, пожал то, что посеял: захваченный в плен и опозоренный (в Новгороде его возили по улицам, посадив голым на лошадь и дав в руки гусли, как скомороху), он был лишен сана и заточен в небольшом монастыре под Тулой, где вскоре умер. Его сподвижники в течение нескольких месяцев томились в Александровской слободе. Розыск шел полным ходом – царь лично вместе с Малютой Скуратовым проводил дознание и участвовал в пытках.

Однако даже в таких условиях находились люди, пытавшиеся остановить Грозного. Так, по возвращении из новгородского похода царь имел долгий разговор с государственным печатником Иваном Висковатым – главой Посольского приказа, человеком низкого происхождения, но редкого ума и выдающихся способностей. После того как опричники казнили родного брата Висковатого, он решил обратиться к царю. Он горячо убеждал царя прекратить кровопролитие и не уничтожать своих бояр. Царь воспринял выступление Висковатого не как его личную инициативу, а как голос всего боярства и ответил жестко и недвусмысленно: «Я вас еще не истребил, а едва только начал, но я постараюсь всех вас искоренить, чтобы и памяти вашей не осталось!»

Слова стали делом сразу же. Опричники арестовали Висковатого и нескольких других земских дьяков, объявив их помощниками Новгородского архиепископа. «Так новгородский процесс перерос в „московское дело“», – пишет Р. Г. Скрынников. Суд был скорый и неправый, и 25 июля 1570 года осужденных вывели на рыночную площадь, прозывавшуюся в народе Поганой лужей (в районе современных Чистых прудов). Царь явился к месту казни в окружении конных стрельцов. Приготовления к экзекуции и появление царя с опричниками вызвали панику среди столичного населения. Люди начали прятаться, разбегаться по домам, что заставило Грозного обратиться к народу с успокоительной речью. Постепенно паника улеглась, и толпа заполнила площадь. Обращаясь к людям, царь громко спросил: «Правильно ли я делаю, что хочу покарать своих изменников?» В ответ послышались громкие крики: «Живи, преблагой царь! Ты хорошо делаешь, что наказуешь изменников по делам их!» После этого стража вывела на площадь около 300 осужденных. 180 человек были отведены в сторону и выданы на поруки земцам. Царь великодушно объявил народу об их помиловании. Вслед за тем дьяк стал громко «вычитывать вины» прочим осужденным, и начались казни.

Печатника Висковатого привязали к бревнам, составленным наподобие креста, и разрезали на части живьем. Государственный казначей Никита Фуников отказался признать себя виновным и был заживо сварен в кипятке. Пока его мучили, опричники отправились к нему домой и требовали денег от его жены. Когда же выяснилось, что никаких денег у нее нет, ее раздели донага и, посадив на веревку, протянутую от одного дома до другого, таскали взад и вперед, пока она не рухнула полумертвая. Тем временем палачи казнили главных дьяков московских земских приказов, новгородских дьяков и более 100 человек новгородских дворян и дворцовых слуг. В казнях принимал участие сам царь, придумывавший самые изощренные способы умерщвления осужденных. Их тела раздирали железными когтями, перетирали пополам тонкими веревками, протаскивали огромными иглами рубашки сквозь тело, поджаривали на железных сковородах…

Все эти мучения и издевательства, которым подвергались люди, до сих пор заставляют ученых искать ответы на вопросы – что это было? Как это стало возможно? Были ли эти казни хоть как-то оправданны или являлись следствием болезненных изменений в личности царя? Действительно, далеко не все казни, совершаемые по воле царя, можно объяснить. Так, английский посланник Джером Горсей свидетельствовал: «В день св. Исайи царь приказал вывести огромных диких и свирепых медведей из темных клеток и укрытий, где их прятали для его развлечений и увеселений в Великой Слободе. Потом привели в специально огражденное место около семи человек из главных мятежников – рослых и тучных монахов, каждый из которых держал крест и четки в одной руке и пику в пять футов длины в другой. Эти пики дали каждому по великой милости от государя. Вслед за тем был спущен дикий медведь, который рыча бросался с диким остервенением на стену. Крики и шум людей сделали его еще более свирепым, медведь учуял монаха, с яростью набросился на него, поймал и раздробил ему голову, разорвал тело, живот…» Все монахи погибли один за другим. В других случаях человека зашивали в медвежью шкуру и травили собаками. Эта казнь имела даже свой термин: «казнить, ошив медведно». Так был казнен один из архимандритов Новгорода.

Завершение эпохи Ивана Грозного

На рубеже 60-70-х годов XVI века в России начала воцаряться разруха. Причиной ее были стихийные бедствия, приведшие к двухлетнему неурожаю. Голодная смерть, а затем и эпидемия чумы косили население городов и деревень. Этим воспользовались крымские татары. В 1571 году войско крымцев внезапно появилось на русских границах, переправилось через Оку, вырезав сторожи, и быстро двинулось к Москве. Опричное войско не смогло организовать защиту города. Многие опричники просто не явились, а те сравнительно небольшие опричные части, которые все-таки встали у города, ничем не смогли помочь. Москва была сожжена дотла, в пламени исчез и весь опричный двор.

Этот набег убедительно показал неспособность опричного войска успешно сражаться с внешними врагами. Поэтому на следующий год, когда опять стало известно о походе крымцев, были приняты самые радикальные меры: против них были выставлено войско, где опричники и земские были перемешаны. Командовал им знаменитый воевода Воротынский, который в битве у села Молоди (недалеко от современного Подольска) нанес крымским татарам сокрушительное поражение. В плен попали крупные татарские военачальники, и на много лет Москва была спасена от набегов. Однако подобного рода заслуги ничего не значили в глазах царя. Вскоре Воротынский принял по приказу Грозного мучительную смерть: его положили на железную решетку и медленно поджаривали.

В 1571 году (возможно, именно в связи с набегом) царь неожиданно отменил опричнину. Под страхом смертного наказания было запрещено даже упоминать о ней. Все казненные, чьи имена можно было установить, были записаны по приказанию царя в поминальные монастырские книги – синодики, чтобы Церковь неустанно молилась об упокоении их душ. Во многие храмы и обители отправлены огромные вклады: Иван Грозный всеми силами стремился изгнать тяжелый грех восьмилетнего опричного кошмара из своей души и сердца. Эти синодики сохранились до нашего времени, и по ним можно представить масштабы опричного террора. Нередко после десятков имен на страницах синодика идет запись: «Из пищалей отделано 130 человек, их имена ты, Господи, веси [знаешь]», то есть известен только факт казни, но имен не осталось. Царю казалось, что само небо обратилось против него, что тысячи призраков убитых, замученных, казненных неотступно преследуют его, мстят ему, разоряют и разрушают все, что он так долго строил и собирал. Страна лежала в руинах, неудачей закончилась длительная Ливонская война. И наконец случилось самое страшное – от рук самого царя в ноябре 1581 года в Александровской слободе погиб его старший сын, царевич Иван. Это событие до сих пор вызывает очень большой интерес.

Согласно источникам, в этот роковой день супруге царевича Ивана, Елене Шереметевой, нездоровилось. В комнате было жарко натоплено, царевну мутило, и она, сняв с себя верхнее платье, лежала на лавке в одной нижней рубахе. Сам Иоанн был рядом. Царь вошел неожиданно. Увидев сноху в одном лишь исподнем (что для знатных женщин считалось верхом неприличия), Иван мгновенно вышел из себя и с бранью набросился на смертельно испуганную несчастную женщину. Опасаясь за жену, ожидавшую ребенка, царевич кинулся к отцу, пытаясь схватить его за руки и умоляя пожалеть супругу. Однако Грозный уже не мог остановиться. Придя в совершеннейшее исступление, царь ударил несколько раз царевича жезлом, бывшим у него в руках. Находившиеся в соседних покоях люди слышали истошный крик царя: «Я убил его! Я убил его!» Но помочь уже было нельзя. Раненый царевич от пережитого потрясения впал в нервную горячку и через несколько дней скончался. Горе Грозного было неописуемо. К кошмару сыноубийства прибавился страх за судьбу престола после смерти Иоанна. Последняя надежда оставалась на ребенка, которого ждала Елена Шереметева. Однако ужас пережитого сказался и на царевне – младенец родился мертвым. Царь впал в отчаяние.

Как пишет А.Поссевино «каждую ночь князь под влиянием скорби или угрызений совести поднимался с постели и, хватаясь руками за стены спальни, издавал тяжкие стоны. Спальники едва могли уложить его на постель, разложенную на полу». Прошло почти два года, а трагедия, случившаяся с сыном, не смогла утратить для Ивана Грозного своей остроты. В январе 1583 года в Троице-Сергиевом монастыре царь после богослужения «призвал к себе келаря старца Евстафия, да старца Варсонофия Иакимова да рядом духовник его стоял Архимандрит Феодосеи. Было только трое их. И начал государь царь рыдать и плакать и молить… чтоб его сыну царевичу Ивану учинили особое поминовение по неделям от субботы до субботы… И, вспоминая царевича Ивана плакал и рыдал и умолял царь и государь шесть поклонов в землю челом положил со слезами и с рыданием».

В это же время царь объявил о прощении всех казненных им вельмож и начал рассылать щедрые вклады в монастыри на помин души сына (только в Троице-Сергиев монастырь был сделан огромный вклад – пять тысяч рублей), а также на Афон, Синай, в Иерусалим. Он думает даже отказаться от престола и уйти в Кириллов монастырь. Он сильно постарел – сгорбился, поредели волосы в бороде и на голове, взгляд потух. Смерть уже словно положила печать на его лицо. Его начал мучить страх смерти, жестокого и болезненного наказания и безысходности, и под их гнетом царь написал «Канон Ангелу грозному воеводе Парфения Уродивого» – произведение, полное страха перед надвигающимся концом, ужаса от пережитого, отчаяния от невозможности что-то поправить. Ко всему этому прибавилась тяжелая болезнь. Тело его страшно распухло, начиналась водянка.

Через несколько лет, в 1584 году, 18 марта, за шахматной партией царь вдруг повалился и захрипел. Поднялись крик и смятение, присутствующие побежали кто за медиками, кто за лекарствами, кто за духовником, но помочь уже было невозможно. Над умирающим царем успели совершить обряд пострижения в монахи, нарекли Ионой, и царь скончался. Ему было только 54 года. Гроб с телом царя перенесли в Архангельский собор Кремля и погребли в алтаре, справа за иконостасом, рядом с убитым сыном.

В 50-х годах XX столетия гробницу царя Ивана вскрыли и провели исследование останков. На Руси ходили легенды о несметных богатствах, якобы захороненных вместе с царем. Однако ничего подобного найдено не было. Царь был погребен в монашеской рясе, и рядом с ним стоял кубок из великолепного темно-синего венецианского стекла, из которого перед смертью на тело возливали елей. Гробница никогда до этого не вскрывалась и поэтому не могла быть ограблена. Знаменитый антрополог М. М. Герасимов по черепу воссоздал внешний вид царя и вылепил его скульптурный портрет. Заодно исследовали химический состав костей царя. Выяснилось, что царь страдал остеофитами (наростами на позвоночнике), которые при всяком движении причиняли сильнейшую боль. Возможно, в какой-то степени непостоянство его характера было связано именно с этим. Кроме того, содержание ртути в костях было выше, чем полагается, вследствие чего выдвигалась версия об отравлении царя. Однако нельзя забывать, что в те времена в состав почти всех парфюмерных средств входила ртуть (тогда еще не знали о ее ядовитости), она также считалась средством от сифилиса, который имел огромное распространение в России и Европе в XVI веке.

Каковы же были причины опричнины? Многие исследователи сходятся на том, что это была попытка царя окончательно уничтожить остатки удельных владений, боярско-княжеское землевладение. Хотя достичь этого не удалось, его мощь была сильно ослаблена. Была также подорвана политическая роль в государстве боярской аристократии, выступившей против централизации. Однако внимательное исследование судеб погибших в годы опричнины показывает, что количество погибших бояр ненамного превышает количество погибших крестьян и ремесленников. Неудивительно, что опричнина ухудшила положение крестьянства и во многом способствовала его закрепощению. Разгром наиболее богатых территорий страны в годы опричнины и Ливонская война явились причиной социально-политического и внешнеполитического кризиса, в котором оказалась Россия на рубеже XVI–XVII веков.

Среди множества возможных причин, объясняющих загадочность и жестокость опричнины, стоит назвать и еще одну – настойчивое созидание Иваном Грозным нового, идеального царства, противопоставленного прежнему, безблагодатному. Опричники воспринимали представителей земщины как принадлежащих к иному, чужому для них миру. Поэтому противопоставленная «темному царству» – земщине – опричнина вполне закономерно превращается в подобие монашеского ордена, а ее столица – Александровская слобода – в монастырь. Сам царь становится игуменом и облекается, как и все, в монашеские одежды. Опричники отрекаются от имени, от отца и матери, противопоставляя себя всему остальному миру, и принимают своеобразные «иноческие обеты» – клятву беззаветной верности государю. Симптоматично, что царь набирает в опричнину худородных дворян. Помимо причин, объясняющих этот выбор чисто политическими факторами, здесь, очевидно, была и еще одна – «и будут первые последними и последние первыми». Отверженные «тем» царством, не наделенные титулами и правами, они становились избранными здесь, в «Царстве ином», отвергая законы, мораль, нравственность. Убийства чередовались с многочасовыми службами, пытки – с чтением душеспасительной литературы.

Однако новая попытка достижения «Царства», осуществляемая таким образом, напротив, привела к тому, что в стране усилилось смятение, опять началось ее дробление, бегство людей на окраины. Иван Федоров, изгнанный из Москвы, печатает книги в Остроге и Львове, а Андрей Курбский – охраняет и насаждает православие в Литве. В обществе возвышенное стремление к идеалу, государству, «Третьему Риму» сменялось ужасом перед собственной кончиной, страхом жестокого и болезненного наказания и чувством безысходности. Даже сам Иван Грозный в последние годы своей жизни не смог избежать этих чувств.

Однако окончательного ответа на вопрос о причинах опричнины нет до сих пор.

Последствия опричнины были очень тяжелы. Почти 80 % пахотной земли после смерти Ивана Грозного оказалось не востребовано. Даже под Москвой обрабатывалось всего 16 % пахотных угодий, в соседнем Псковском уезде – около 8 %. Была серьезно расшатана крестьянская община – многие крестьяне в одиночку и с семьями уходили от опричных порядков как можно дальше: за Волгу, в леса, на границы.

Нельзя не учитывать и факторы духовного и морального плана. Авторитет власти после всего, что было, восстанавливался с большим трудом. В эпоху опричнины сформировалось целое поколение, часть которого была запугана и забита, а другая нажила огромное богатство на грабеже и насилии. После убийства главы Русской православной церкви говорить о незыблемости авторитета царской власти можно было с большим трудом. Не в лучшем состоянии был образ духовных властей: невозможно было забыть позорные обвинения архиепископа Пимена и прочих лжесвидетелей против митрополита Филиппа.

В целом же эпоха Ивана Грозного стала временем, когда многим на Руси казалось, что только что рожденная теория «Москва – Третий Рим» становится жизненной реальностью. «Достижение идеала, – писал Д. С. Лихачев, – показалось совсем близким: в Москве надеялись, что Стоглав и книгопечатание, „Домострой“ и „Степенная книга“ упразднят культурные различия в обществе, Макарьевские „Четьи-Минеи“ соберут всю читаемую литературу, даже расположат ее по дням года и сама история вот-вот закончится, ибо в мире полной упорядоченности не останется места для событий, случайностей и различий». Политическая почва для этого была подготовлена: состоялось объединение земель под началом Москвы, утверждение Москвы как последнего истинно православного царства, была присоединена Казань, победа над которой воспринималась как событие необычайной значимости.

Однако мнимая близость идеала к осуществлению, выраженная во внешних и внутренних успехах, создавала нетерпение и нетерпимость, что в конце концов привело к деспотизму. Иван Грозный, полный надежд в начале царствования, стал свирепеть от бессилия, и в результате, по тонкому замечанию Д. С. Лихачева, «„единство“ власти в руках „вселенского“ царя обернулось „одиночеством“ власти». Так и не сумев преобразовать государство в целом, он сузил свою мечту до размеров личного государства, в котором спасутся и будут жить по совершенным законам лишь он и те немногие, что пойдут за ним как наместником Божиим на земле до конца. И на этой почве родилась опричнина.

Правление Ивана Грозного во многом предопределило дальнейшую историю нашей страны и прежде всего тот сложный узел противоречий рубежа XVI–XVII веков, который современники называли Смутой.