Коды жертв и убийц

– Конечно, прочитаю, – Иван Николаевич пожал плечами, – только со временем у меня напряжонка, так что….

– Но я же почитал ваш труд… – И вдруг его лицо озарилось счастливой детской улыбкой. Сверкнув очками, Караев выдохнул. – А знаете, кто меня надоумил прочитать ваш учебник? Ваш и мой старинный приятель, генетик Олег Царин.

– Олег куда-то исчез с горизонта…

– Зато он все же прочитал досконально вашу докторскую диссертацию, Иван Николаевич… А исчез с горизонта по уважительной причине… Вы перешли со своей группой в институт академика, вашего шефа, руководителя аспирантской работы. А Олег, думал, что вы со своей группой перейдете в институт вашего соавтора нашумевшего обзора в «Зарубежной радиоэлектроники» академику Юрию Васильевичу… Там работа вещего Олега под руководством вашим и Юрия Васильевича была бы оправдана и эффективна… А из института общей генетики Олега вынудили уйти по сокращению штатов… Олег работал в лаборатории, возглавляемой моим университетским однокашником, вместе с которым мы вмести писали дипломы и кандидатские работы на кафедре молекулярной биологии МГУ… Чуть-чуть и моего университетского друга, завлаба не сократили, между прочим, не только одного вещего Олега…

– Вот как… И вещий Олег канул в Лету?..

– Почему же канул?.. Вашего вещего Олега перетащил в Станкин на кафедру физики, которую там возглавил профессор Гладун, трудившийся под началом вашего незабываемого Очевидного и Невероятного… Но ваш вещий Олег меня подвиг на одну нетривиальную идею – хотите расскажу?

– Конечно…

– У вещего Олега был мистический опыт осознания через пространственное волнение факта исчезновения рядом жизни: мозг убиваемого, нет, уже убитого человека выдал сигнал или волну смертельного ужаса исчезающей жизни… Мозг вещего Олега воспринял этот сигнал или волну помимо своей воли… Вот и я работаю над биофизическим генератором, где с помощью лазера на ДНК смогу передавать волну от здоровой клетки или органа, для восстановления здоровья клеток и больных органов… А можно снимать информацию с больных или умирающих органов и с помощью ДНК-лазеров передавать информацию вокруг…

– И даже убивать, Петр Петрович?..

– И даже убивать – но не невинных, а преступников-убийц, лишивших жизни человека… Олег мне рассказал, что он почувствовал сигнал, волну исчезающей жизни человека, когда его убивали… самое любопытное, у меня тоже был такой странный мистический опыт… Когда мне передавалось волнение, когда где-то, неважно рядом или на большом расстоянии внезапно исчезала жизнь дорогого мне человека, близкой родной души… Вот тогда-то и возникла в мозгу идея волнового генома, потрясения сознания мыслящего живого существа, состоящего из ДНК молекул, передающим волнение «смертельной индукции» другим мылящим существом, состоящим из подобных ДНК клеток… Но ДНК клетка не мыслит, должен быть мозг, состоящий из ДНК нейронов… Тайна живого мыслящего мозга, человеческого сознания, взаимодействия живых сознаний через вакуум, где спрятано нечто, связанное с мировым вселенским разумом… Вот и вещий Олег подтолкнул меня к оригинальному решению проблемы, которой я и сам озадачился когда-то… Только пока не знаю, насколько продвинусь скоро…

Глава 4

Иван Николаевич неожиданно для себя вспомнил то, что никогда до этого не вспоминал: о произошедшем с ним, Владиком и их проректором по учебной работе Дмитрием Александрович на спортивной базе Политехнического института под Махачкалой. Почему не вспоминалось до этого, а вспомнилось именно после знакомства с Караевым, разговоров с ним на общую опасную тему «смертельной индукции» исчезающей жизни? Наверное, из-за чувства вопиющей, некомфортной для души неловкости, стеснительности напоминания о чем-то глупом и нелицеприятном. Это же было дико и неестественно, после выступления доцента Ивана Николаевича на пленарном заседании всесоюзной конференции, над которой на правах хозяина шефствовал ректор Политеха Камиль Магомедович, выпускник их вуза и бывший заместитель заведующего кафедрой «Вычислительной математики», ректор предложил отметить в узком кругу научной успех докладчика на спортивной базе их института.

Иван Николаевич был безмерно рад, что лично Камиль Магомедович так высоко оценил его доклад, ведь тот был великим асом в вычислительных методах численного моделирования сложных процессов, первым учеником академика Олега Михайловича, многолетнего ректора и заведующего кафедрой «Вычислительной математики». Владик еще в самолете на ту конференцию рассказал, что его старинный друг Камиль защитил докторскую в их институте в 35 лет и сразу же был назначен ректором только что созданного Дагестанского политехнического института. «Представляешь первый ректор первого Политеха в Дагестане, это, возможно, покруче всей поэзии народного поэта, героя Соцтруда аварца Гамзатова… А Камиль – даргинец… Так что у аварца-героя летучие, любимые народом «Журавли» в небе, а у даргинца Камиля первая синица дагестанского Политеха в руках…» Спорик не был бы Спориком, если бы не добавил каплю инакомыслия в свой пассаж о великих сынах дагестанского народа: «Журавли никогда бы не зазвучали на аварском языке, не взлетели на музыкально-поэтический небосклон, если бы им всесоюзный и мировой взлет не обеспечила бы музыка еврея-композитора Яна Френкеля и перевод на русский язык с банально-беззубого подстрочника еврея-переводчика Наума Гребнева…»

Их командированная троица, сразу после прилета из Москвы в Махачкалу и размещения в гостинице, была приглашена к ректору Политехнического института, в роскошные домашние апартаменты. Во время застолья с изысканными многолетними коньяками договорились о том, что после окончания конференции они останутся в Махачкале на один-два дня, чтобы прочитать профессиональные лекции заинтересованным студентам соответствующих специальностей. Как говорится, без лишних проблем.

Но «реальный» доклад по программе конференции был только у Ивана Николаевича. И он сделал его уверенно и под кураж, даром, что ли, привез с собой плотно упакованный тубус с плакатами «наглядного материала» из Москвы. Легко и непринужденно ответил на множество вопросов слушателей из зала, где присутствовали не только союзники докладчики, но и соперники-оппоненты из разных научных школ со всех бескрайних просторов Союза, от Калининграда и Прибалтики, до Сибири и Дальнего Востока. Наверное, председательствующий доктор физмат наук, профессор Камиль Магомедович, потрясенный услышанным и увиденным собственными глазами, сразу после заседания предложил Ивану Николаевичу перейти «на ты» с обращением друг к другу по имени без отчества.

Камиль Магомедович во время импровизированного банкета с легкой закуской и фруктами совершенно не пил коньяк, только виноградную водку, кизлярку, потом кизиловую водку, в минимальных количествах, как дегустатор-профи. Это Иван Николаевич оценил острым наблюдательным глазом дегустатора с незабываемых аспирантских времен, когда ему открылась божественная истина дегустации: «Прекращай дегустацию, вообще потребление алкоголя, как только притупляется чувство наслаждения вином, когда вино пьётся, как обычная вода без благоговения перед солнечным напитком богов». Владик, глядя на замедлившего темп и количество потребления марочных коньяков коллеги-докладчика, тоже сбавил обороты. Лишь Дмитрий Александрович не унимался в компании заводного молодого проректора Политеха Али, поддавая жару на алкогольном фронте. Потом ректора вызвали в институт по какому-то срочному неотложному делу, тот раскланялся и быстро покинул веселую компанию.

Под вечер, после нового возлияния, перед отбытием ко сну, проректор Али предложил «размяться» и сыграть в мини-футбол «два на два» на мягком борцовском ковре спортзала. Себе в компанию Али взял молодого парня, борца вольного стиля, мастера спорта, а Дмитрий Александрович стал исполнять роль тренера на скамейке запасных, корректируя возгласами успешные и не очень действия своих московских институтских коллег, Ивана и Владика. Потом тренер хлопком остановил игру при победном счете в пользу Москвы и попросил Ивана и Владика «под ручки» сопроводить его до одноместного номера. Двухместный номер коллег был рядом. Перед уходом к себе Владик предусмотрительно предупредил:

– Дмитрий Александрович, в случае чего, мы рядом… В стенку постучите, если что… Только ни в коем случае не закрывайте дверь вашего номера изнутри…

– А я и не собирался закрываться на ключ… Хотел только на защелку, на крючок…

– И на крючок не надо, – Владик переглянулся с Иваном и еще раз настойчиво повторил. – В случае чего, мы рядом, имейте это в виду, не стесняйтесь…

– Спокойной ночи, футболисты, хорошо, что обыграли хозяев, на победной волне усну…

– Спокойной ночи, – дуплетом выдали Иван и Владик, приятных снов на новом месте…

– Может, и нам обломится новый сон на новом месте, – сказал Владик.

Только новый сон им не обломился, а случился форс-мажор. Иван и Владик в полной тишине проснулись одновременно, мгновенно переглянулись и рванули в комнату проректора. Тот лежал на полу, только что съехав со смятой кровати и прохрипел одно полное слово и обрывок второго:

– Сердце… Нитро… – последним условием воли показал руками на свой пиджак, повешенный на спинке стула.

– Нитроглицерин? – спросил Владик. Не получив ответа от лежащего внизу на полу проректора, рванулся к пиджаку, вытащил из его внутреннего кармана нужные таблетки. Обратился к Ивану: – Наливай в стакан воду…

Прямо на полу приподняли голову Дмитрия Александровича, заставили проглотить таблетку нитроглицерина и запить ее водой. Осторожно вдвоем возложили обессиленное тело на кровать, и замерли на мгновение-другое…

– Чего делать-то, Иван?

– Надо вызывать скорую… Но это лучше сделать через Али… Возможно, и на базе есть свой доктор среди команды борцов… Я – за Али… Придется беспокоить и будить…

Владик взял руки Дмитрия Александровича, лежащего на кровати с закрытыми глазами, то ли дремлющего, то ли временно потерявшего сознание, внимательно поглядел на обе ладони и грустно свистящим шепотом выдал:

– Смотри, Иван, на левой ладони руки налицо обрыв линии жизни, а на правой – после островка, в одном и том же месте, налицо продолжение линии жизни…

Иван Николаевич автоматически поглядел на визуальное открытие своего коллеги-хироманта Владика и побежал будить Али и вызывать врача или скорую помощь.

Как-то все обошлось и устаканилось. Али нашел доктора среди команды борцов. Тот снял кардиограмму, измерил давление, дал какие-то новые сердечные снадобья… Во время этой процедуры Дмитрий Александрович не проронил ни слова… Сидел на кровати неподвижно и морщился от того, что явился причиной неожиданного медицинского вмешательства и бытовых сложностей…

– Все под контролем, – заверил доктор, – обычный сердечный, гипертонический криз. – Вовремя криз купирован, иначе все могло бы случиться… Рекомендую на какое-то время лечь в больницу…

Когда Али и доктор вышли из номера, коллеги втроем стали совещаться – что делать? Дмитрий Александрович сказал слабым нетвердым голосом:

– В больницу не лягу, мужики… Камилю о моем кризе ни слова… С Али я переговорю на этот счет…

– Может, вам вылететь в Москву, – спросил Владик, и тут же осекся под тяжелым взглядом проректора.

– И в Москве лишние хлопоты не нужны…

– А что нужно, Дмитрий Александрович, – осторожно спросил Иван, – как быть-то?

– Вместе будем прорываться, но вы за мной приглядывайте – вот как быть надо… За лекарствами по списку доктора в аптеку сбегаете…

– Это с вами в первый раз такое, – спросил Владик, – или уже был звоночек?

– В первый раз, и хорошо, что не в последний раз… – поморщился Дмитрий Александрович. – Подумал как-то нехорошо… Мысль запустил: надо же, как это бывает все бездарно и мгновенно… Хотел стукнуть кулаком в стенку, да не смог, рука мгновенно онемела… Вот и мысль о помощи послал… Помню, что на полу оказался без сил сопротивляться старухе с косой… Но не скосила, выходит… Мысль о скорой помощи дошла до назначения… Будем выкарабкиваться как-то… Авось, выкарабкаемся…

– Конечно, все будет хорошо, Дмитрий Александрович, – заверил его Владик.

– В сухой остаток, мужики, возвращаемся вместе, в Москву никому не звонить, понятно?..

– Как скажите, Дмитрий Александрович…

– Так и скажу, мужики, фронтовиков такие бытовые трудности и болячки скосить не в состоянии… Не для этого на фронте выжили, понимаете…

– Понимаем, будем вас опекать… – сказал Владик. – До Москвы, авось опека не будет лишней…

– До Москвы, мужики… А дальше – молчок, никому, что здесь произошло… Понятно?..

– Понятно, – сказал Владик, уже вышедши из номера проректора, – мы из понятливых, не бестолковых. – И обратился к Ивану. – Я так понимаю, что мы с тобой проснулись одновременно. Твои ощущения: что нас разбудило и заставило вскочить с постели и выскочить спасать его?

– Он же сказал, что в состоянии клинической смерти, что была обозначена разрывом линии жизни на левой руке, послал последнюю спасительную мысль о скорой помощи… И я это почувствовал…

– Как почувствовал?

– Толчок, Владик, как будто меня что-то тронуло… Нет, кто-то тронул за плечо… Я это явственно почувствовал…

– И я почувствовал, Иван, и даже увидел женщину… Возможно, голограмму, фантомный образ… Только я эту женщину знаю… Это, удивительное дело, жена Дмитрия Александровича – вот, кто это…

– Я ее никогда не видел, только слышал о ней, но мне тоже показалось, что меня прикосновением разбудила какая-то женщина, точнее, образ женщины… Но я шелест платья ощутил, прикосновение, почему-то не холодное, не нейтральное, теплое. Понимаешь, Владик, теплое, а потом горячее. Я вздрогнул от прикосновения, понял, нужна помощь ему за стеной.

– А меня эта голограмма женщины, жены не тронула, разбудила взглядом, догадываясь, что я узнаю ее, и надо помогать ее мужу…

– И ты помчался первым, потому что сообразил, что у Дмитрия Александровича сердечный приступ? Ты ведь первым сообразил насчет сердечного приступа… а я шепот «нитро» перевел поначалу, как отравление нитратами… не алкоголем, а именно нитратами…

– …А у меня в голове от женского голографического присутствия звучала почему-то фраза «в доме повешенного не говорят…»

– …Не говорят о веревке?

– Нет, подсказка была другая: «В доме повешенного не говорят об инфаркте сердечном приступе». Я уже знал, что мне надо искать, какое конкретное лекарство у Дмитрия Александровича… Ведь у меня не было нитроглицерина – зачем он мне за ненадобностью?.. А дальше все ты видел сам… Если б он не подсказал, где находятся таблетки нитроглицерина, я бы сам полез в его пиджак без его подсказке… Жена-образ, голограмма жены подсказала: во внутреннем кармане пиджака мужа нитроглицерин…

Вот тогда-то во время давнишней их командировки в Махачкалу, Иван Николаевич узнал об увлечении Владика хиромантией. А научно-учебную программу они выполнили полностью: прочитали свои лекции для студентов, пригласив на них своего проректора, которому они запретили утруждать себя лекциями, только сократили время пребывание в Махачкале на один день. Разумеется, об эксцессе на спортивной базе – никому, ни слова, ни полслова. Только часто потом, сблизившись и подружившись, часто, путешествуя на купленной Иваном Николаевичем «Жигулях», обсуждали проблему «острова на линии жизни» правой ладони их проректора.

– Надо посоветовать этот остров на линии жизни профессора Дмитрия Александровича закрасить, а линию жизни на левой руке продлить, – сказал как-то Владик Ивану уже в новых временах после общения на тему геномов и нейронов с Цариным и Караевым.

– Закраска подействует?

– Возможно, просто эффект самовнушения, Иван, от этого эффект не менее значимый, чем заговор цыганки-гадальщицы, или те же аудио-матрицы гиганта мысли и отца волной геномной демократии Петра Петровича Караева…

Сказано это было, воистину, в новых временах, когда уже Дмитрий Александрович подал в добровольную отставку с поста проректора по учебной работе после того, как его под хмельком перехватила на лестнице из ректората вниз группа господ профессоров-оппонентов, возглавляемая одним деканом, тогдашним начальником Владика. Почему-то они с Владиком надолго заблокировали в памяти канал с «эффектом смерти и жизни» на ярком примере хорошо знакомой им человеческой судьбы, когда они странно и случайно спасли жизнь своего изрядно подвыпившего проректора. Выполняя его просьбу никогда и никому не рассказывать, что случилось с ними под Махачкалой на спортивной базе Политеха, ведь не только их проректор, но и сами «футболисты» были тогда поддатыми…

Но все это случится в середине запутанных перестроечных временах, когда и ректор-академик Олег Михайлович переходил из вуза в организованный им академический институт Автоматизации и Проектирования, звал к себе Ивана Николаевича со своей группой, как и звал его шеф в очной аспирантуре академик-директор Владимир Андреевич. Прежде чем принять предложение шефа Владимира Андреевича и отказать другим академикам Камилю Ахметовичу, Олегу Михайловичу и Юрию Васильевичу Иван Николаевич сформулировал для себя открытый в Дагестане и позже «эффект Смерти и Жизни» через феномены исчезающей и продолжающейся (через геном человека и ДНК) жизни и коды жизни. И вместе с пониманием чуда пробуждения и угасания сознания человека – через ускользающий биологический эффект погибели и жизненного возрождения – мистический опыт прикосновения к таинствам жизни оказывается сопряженным с судьбой независимого пытливого исследователя, где за независимость и волю к жизни всегда надо платить самую высокую цену судьбы, всегда по «высшему гамбургскому счету».

Глава 5

Только после проявленного биоэффекта погибели, на примере общего с Владиком и Олегом их знакомца и институтского любимца Демарина, Иван Николаевич заставил себя вспомнить о трагическом и отчасти трагикомическом случае в Махачкале с их проректором. Ведь тогда они с Владиком были повязаны «словом чести», данным профессору Дмитрию Александровичу: «Будем молчать, как могила. Никогда и никому». И держали слово: Владик до гробовой доски, а Иван Николаевич, не говоря об этом «никогда и никому», из чисто научно-экспериментального интереса к биоэффекту погибели, сопряженному с геномом человека, хиромантии и дактилоскопии ДНК стал собирать соответствующие разнородные факты и случаи, как говорится, валяющиеся под ногами независимого исследователя на поприще жизни, природы и технологий.

Уж кто-кто, а Иван Николаевич с младых ногтей исследователя знал, как никто другой, что в науке, технологиях – бери шире, в творчестве! – независимость ценится больше всего, ее так легко потерять и никогда не обрести потом, купившись на мелкие и крупные подачки и искушения, чреватые неприятностями и жестокими падениями на каждом шагу. Он часто прямо и честно беседовал с собой «тет-а-тет, лицом к лицу с совестью», спрашивая жестко и нелицеприятно: «Признайся, как на духу, есть у тебя суетные амбиционные устремления ускорить события, свершения, чтобы побыстрей добиться результатов признания твоих трудов – подвинуться, пробиться, прорваться в первые ряды корифеев своего научно-прикладного дела?» И всегда также честно, как на духу, отвечал себе глубокомысленным или наивным потоком сознания, когда мысль изреченная не является досужей ложью: «Да, хотелось бы, если продвижение, рывок, прорыв не был бы связан с потерей полной или хотя бы частичной независимости исследователя на научно-технологическом поприще. Не хотелось и не хочется укорять себя тем, что за потерей независимости, последует прогиб, желание заглядывать в глазки сильных научного мира сего, жалко прося у них черт знает чего, лишь бы далее как-то солидно существовать за какие-то лакомые коврижки, а не жить полнокровной аскетической исследовательской жизнью, не размениваясь на суету и прозябание с высокими словами о служении «общему делу» и выполнения, незнамо зачем, нечеткого общего и «личного дела жизни».

А ведь «личное дело жизни» Ивана Николаевича в какой-то момент жизни совпало с «биоэффектом погибели» студента-старшекурсника, которого Иван Николаевич собирался взять дипломником на свою открываемую новую кафедру приказом ректора. Все тогда как-то совпало и стряслось почти в один момент, хотя если вглядеться в происшедшее тогда пристальней и жестче, конечно же, было растянуто во времени и пространстве. И одна стадия растянутого момента так или иначе была связана и именем «Камиль», его двоякой расшифровкой. Ведь Камиль Магомедович, только услышав получасовой доклад Ивана Николаевича, с ходу сказал:

– Это докторская, в чистом виде. Поверь мне на слово, ты уже сейчас доктор, хоть и не остепененный, считай, членкор… Ведь имя мое обязывает говорить без околичностей и весомо, Камиль по-арабски означает «лучший, совершенный во всех отношениях». Да и по латинским правилам переводится не слабо, как молодой человек, посвященный служению богам…

Иван Николаевич стыдливо пожал плечами и спросил, переглянувшись с Владиком и Дмитрием Александровичем:

– Спасибо за комплимент, и что из всего выше сказанного следует, профессор?

– А то, что мы решением оргкомитета конференции, присвоим тебе престижный статус первого докладчика лучшего доклада…

– А вот этого не надо делать, – расхохотался Иван Николаевич, – на этот раз поверьте на слово. На своей шкуре испытал не белую зависть своих коллег по кафедре, когда мне дважды подряд вручали значок «победителя социалистического соревнования» за внедрение программных и измерительных комплексов в разные союзные предприятия…

– А чего здесь плохого: внедрил – получи награду… – удивился Камиль Магомедович.

– От третьего знака «победителя» отказался, потому что коллеги намекнули, что после третьего знака полагается государственная награда, медаль или орден…

– Раз заслужил, то радуйся награде, вот и мы наградим титулом первого докладчика, – Камиль Магомедович всплеснул руками, – ведь это же поможет продвижению защиты твоей докторской… И первым оппонентом твоей работы, конечно, должен быть мой друг Камиль, Камиль Ахметович, первый из первых в твоей области…

– Против первого оппонента ничего не имею против, но титул первого докладчика конференции ни к чему, – твердо произнес Иван Николаевич, – это только отвлечет на суету по стезе независимого исследователя жизни.

– Как знаешь, Иван, с твоей колокольни, возможно, видней, чем мне кажется, – с грустной улыбкой сказал Камиль. – Не исключено, что у тебя трезвый и правильный взгляд на суетную научную жизнь с ее соблазнами наград и званий, премий и орденов…

И Камиль с ходу почему-то перешел на рассказ о своем детстве, в котором он в силу внешних и семейных обстоятельств поздно пошел в школу, влюбился в математику, вообще, и особенно в раздел «вычислительной математики». С золотой медалью в двадцать лет, а не в семнадцать, как все абитуриенты, поступил в их вуз, стал там учеником и дипломником-аспирантом Олега Михайловича, помня всё время, что на три года отстает от талантливых «секущих» студентов…

– Стал доктором наук в тридцать пять лет, а мог бы стать в тридцать один, тридцать два… – Камиль поморщился и грустно выдохнул. – С возрастом прыть прибывает, а творческие силы убывают. – А мой знаменитый друг-татарин Камиль, сын Ахмета, уже в тридцать один год стал доктором наук, чтобы в сорок стать членкором, и скоро станет академиком… Не спешить надо, а не задерживаться в развитии, не сбиваться на разных барьерах жизни и судьбы… Вот, я о чем, коллеги… Ведь академическое звание всегда и сейчас, тем более, это как охранная грамота для исследователя… – Он зябко поежился. – Да, настоящая действенная охранная грамота, без разницы, для независимого исследователя или для зависимого исследователя на государевой или еще какой-либо службе…

Камиль Магомедович во время своих командировок в Москву всегда созванивался со своими друзьями-коллегами, Владиком и Иваном, и Иван всегда с превеликим удовольствием возил дружную компанию на своей машине на речку или в лес на шашлыки. Только ко времени защиты докторской диссертации Иваном Николаевичем, они с Владиком узнали, что их друг развелся с женой, освободил ректорское место и переходит в дагестанский академический институт проблем геотермии.

– С чего бы такие кардинальные изменения, – спросил Иван Владика, – ведь его ректорство казалось мне пожизненным.

– Шерше ля фам, – туманно намекнул сначала Владик, – влюбился ректор.

– Ну, и что, мало ли влюбленных ректоров…

– Не скажи, Иван, может быть, влюбленность ректору простили бы, но руководителю Дагестанского научного центра союзной академии, депутату Махачкалинского горсовета и депутату Верховного Совета РСФСР развод с женой влюбленного ректора там не прощают… Символ горных народов должен быть незапятнанным… Помнишь наш разговор о символах аварце Расуле и даргинце Камиле?..

– Помню…

– Человек, держащий синицу в руках, тем более, с видами, на журавля в небе, всегда под наблюдением завистливых коллег, приятелей и неприятелей… Развод шумный, сын брошенный, что на руках матери остался… И молодой, да шустрый, из ранних, проректор Али постарался…

– Тот, с которым мы в футбол играли на спортивной базе Политеха?..

– Да, тот самый… Первым бочку на Камиля накатил – по моральным принципам горца-ректора и морально разложившегося коммуниста, не могущего быть примером в быту и науке для юного поколения студентов и аспирантов… А Камиль только книгу накатал со своим бывшим дипломником, нынешним профессором Сашей, Александром Сергеевичем, будущим членкором и академиком, «Сеточно-характеристические методы»… Издание в «Науке» стильно задержалось из-за развода… Но скоро книга увидит свет, как только здоровье Камиля восстановится… Видишь, влюбленность в новую пассию, походы налево, развод, брошенные дети чреваты расстройством здоровья у самых достойных и творческих людей… Зато, Иван, представляешь, как возрадуются его конкуренты на выборах в Академию наук, на вакансию не будет претендовать самый достойный кандидат Камиль, выбывший из-за неосторожной влюбленности… Но новой актуальной книгой Камиль своего дипломника на академическую орбиту запустит, в членкоры и академики вместо себя грешного и незадачливого горца… А хитрожопый Али стервецом и предателем оказался… Пил много с нами и хорошо закусывал, а в футбол играл плохо, зато хоть помог нам с тобой Дмитрия Александровича спасти от старухи с косой – вызовом скорой… Вот и не знаешь на примере ректора Камиля и проректора Али, где найдешь, где потеряешь… Чудна жизнь и судьба человеческая… Удивляться ей и ее хитросплетениям не могу не удивляться и поражаться, как от ударов молний и громов… Камиль, Али, их проректор, наш проректор, их ректор, наш ректор в наше бурное опасное для всех безмятежно и мятежно живущих время…

Откуда было знать Камилю Магомедовичу, что его друг, только что избранный академиком Камиль Ахметович станет первым оппонентом на защите докторской диссертации Ивана Николаевича. Конечно, Камиль Магомедович пришлет свой положительный отзыв на работу его более молодого друга-коллеги, доклад которого на всесоюзной конференции он высоко оценил когда-то в Махачкале. Только, взглянув на отзыв Камиля, «совершенного и лучшего», Иван с какой-то затаенной печалью вспомнит впечатавшие в память слова горца-ректора о развилке судьбы, вынужденном промедлении темпа свершений, когда до конца не ясно, успеваешь ли ты, или задерживаешься вскочить на ступеньку уходящего, быстро несущегося в неизвестность времени поезда судьбы независимого исследователя…

Ах, это вечное соревнование студентов, аспирантов, кандидатов и докторов в науке, как ученых лошадок в забеге на сколько-то кругов ипподрома славы, забвения, а то и бесславия с поруганием научной и околонаучной общественностью. Ведь лавры «бессмертных» членов большой Академии Наук (АН), членкоров и аков достаются только избранным из избранных, любимчиков академической фортуны. Ах, недоговоренность и затаенная грусть не успевших, «засидевшихся в девках», опоздавших со стартом, спуртом по дистанции, с неудачным финишным ускорением в гонке за признание научных заслуг, в борьбе за вкусные академические коврижки…

Иван Николаевич еще на той памятной всесоюзной конференции в Махачкале отметил, переглянувшись многозначительно со Спориком, что их общий друг, Камиль Магомедович, отдающий пальму первенства в полупроводниковой электронике Камилю Ахметовичу, ставшего членкором в 1972-м, как-то без должного пиетета отзывается о своем однокашнике Юрии Васильевиче, ставшим членкором в 1979-м. Нынешний шеф Владика, заведующий кафедрой полупроводниковой электроники, членкор Юрий Васильевич был когда-то секретарем комитета комсомола их института. А Камиль Магомедович и Юрий Васильевич были одногодками по рождению, но по временам защиты двух диссертаций Юрий Васильевич имел трехлетнюю фору перед даргинцем, что давало ему повод отпустить шпильки в адрес новоизбранного членкора. «Я имел серьезные комсомольские терки с секретарем комитета, когда я ему от нашего факультетского бюро претензии выставил об авторитарном правлении. Мой друг-татарин Камиль на целых семь лет опередил Юрку в академической гонке. Кто же так шустро помог Юрке так лихо избраться в членкоры через семь лет. Наверняка, евреи поспособствовали, кто же еще… Интересно, кто из них быстрее в аки пробьется».

А потом перед академическими декабрьскими выборами 1984 год Владик придет в лабораторию Ивана и пригласит того к Юрию Васильевичу, объяснит ситуацию туманно:

– Шеф Васильич с замзавом нашей кафедры Шуриком Стаканычем только что приехали из Японии, прямо из Кобэ с престижной конференции по полупроводникам. Шеф хочет тебя ознакомить с трудами японской конференции…

– Меня?.. С какой стати? – удивился Иван Николаевич. – С чего бы такой подарок с барского плеча?..

– Шефу наговорили много чего хорошего о тебе и о твоем обзоре в журнале «Зарубежная радиоэлектроника» по перспективным БМК – базовым матричным кристаллам… Хочет обзор написать на свежем японском материале…

– Пусть и пишет…

– Он не специалист в тех вопросах, в чем ты силен… Васильич же наслышан о том, что ты представил к защите докторскую, скоро на академическом Совете по Кибернетике у нашего ректора-академика Олега Михайловича защищаешься… Вот и случай тебе подвернулся отличиться – нельзя не воспользоваться… Одним выстрелом убить сразу двух, а то и трех зайцев… Или не сечешь?..

– Пока не очень…

– Помнишь наш разговор четырехлетней давности с Камилем… Его друг-татарин Камиль Ахметович и Юрий Васильевич вместе дуплетом выставились на вакансию академики…