Система Стражински. Как стать писателем и остаться в профессии

– Жена главного персонажа несколько лет назад погибла в аварии, – начал я, – а он до сих пор не оправился от горя. Мужчина страшно мучается от того, что их последний разговор обернулся жарким спором, и вот сейчас я как раз пытаюсь придумать, что могло бы послужить причиной такого конфликта. Допустим, супруга была слишком большой транжирой, или у них не сошлись политические взгляды, или, возможно, они просрочили арендную плату, или кто-то подозревает партнера в интрижке на стороне… Я перебрал кучу вариантов, но все не то. Может, у тебя есть какие идеи?

На это Харлан ответил:

– Это все довольно серьезные ссоры.

– Ага, – сказал я, не заметив, как угодил в расставленную ловушку. – Думаю, нужно что-то существенное.

– Вот именно поэтому у тебя ничего не выходит, – объяснил Харлан. – Споры, которые ты приводишь в пример, – обычное дело, типичный материал дурацких телепередач. Конечно, мужчине тошно оттого, что он ругался со своей женщиной перед тем, как она погибла, но не факт, что он будет сожалеть об этом, ведь арендная плата – обычное дело и счета – обычное дело. Знаешь, о чем мы действительно жалеем? Мы сокрушаемся о всяких глупостях, которые натворили, о всякой ерунде, которая приходит на ум, пока ждешь зеленый сигнал светофора. Поэтому вместо спора о квартплате как тебе такой вариант: помнишь баночки с вишневым или сливовым вареньем, которое едят на завтрак? Допустим, мужчина всегда называл их джемом, а женщина в шутку звала их желе. И вот на протяжении тридцати лет каждое утро муж просил: «Передай мне джем, дорогая», а она в ответ неизменно отвечала: «Вот, держи свое желе, милый». А однажды мужчина сел завтракать в ужасном настроении, может, он не выспался или его что-то беспокоило, и после фразы супруги: «Вот, держи свое желе, милый», он срывает на ней всю злость, говоря, что спустя тридцать лет это уже ни черта не смешно, да и никогда не было смешно, и, если он просит проклятый джем, просто пусть даст его сюда и не несет всякую чушь. Остаток завтрака пройдет в гробовой тишине, он знает, что перегнул палку, но нужно бежать на работу, поэтому мужчина решает извиниться позже. Однако жена погибает в аварии, и это «позже» так никогда и не наступает. Дело не в самом споре, а в том, что повод был глупый и пустяковый и он повел себя как кретин, а теперь отдал бы что угодно, чтобы вернуть те пять минут и все исправить.

Никакой квартплаты. Никакой политики. Никаких измен. Потому что именно из-за такой ерунды люди постоянно ругаются, и часто никто не виноват. Джем и желе. Потому что на подсознательном уровне мы понимаем, как будем сожалеть о споре из-за такой глупой и неважной мелочи с любимым человеком в последний день его жизни.

С того дня фраза «Если хочешь сыграть по-крупному – играй на мелочах» все время стоит у меня перед глазами.

С тех пор я стараюсь найти в своих работах ту маленькую истину, которой не нужно быть весомой и громоздкой. Как-то я работал над эпизодом для одного телесериала, где два персонажа отправились на космическом шаттле из пункта А в пункт Б. Лететь еще шесть часов, надо как-то убить время, а заняться нечем, кроме как смотреть в окно. И когда один из них решает нарушить затянувшееся молчание, вместо того чтобы обсудить предстоящие сражения или что-то подобное глобальное, он спрашивает: «Так что все-таки, пуговица – молния или молния – пуговица?»

Когда попутчик интересуется, о чем речь, персонаж объясняет, что, надевая брюки, кто-то сперва застегивает молнию, а потом пуговицу, а кто-то, наоборот, сперва застегивает пуговицу и уже потом – молнию. Этим вопросом задались не только главные персонажи, но и все зрители, а на следующий день принялись обсуждать это с друзьями. И сегодня, спустя двадцать лет с момента выхода серии в эфир, когда я приезжаю на какой-нибудь фестиваль, во время выступления кто-нибудь в зале обязательно поднимет руку и спросит: «Ну так что, Джо, молния или пуговица?»

Спустя годы, что я провел в погоне за правдой, большой и маленькой, я пришел к выводу, что детонатор, центральный элемент любой истории, должен быть гораздо изысканнее и элегантнее, чем мне казалось. Да, конечно, истина – это его основа, но не суть и даже не цель.

Речь скорее про создание чего-то прекрасного.

Заходя в кинотеатр или включая телевизор, мы хотим увидеть нечто красивое. Разумеется, нам хочется развлечений, но еще мы находимся в поисках духовного подъема и просветления. Даже взгляд становится мягче, когда мы смотрим на предметы искусства, слышим музыку или видим что-то прекрасное. Балетные вращения, безупречные и непринужденные на первый взгляд, становятся возможны спустя годы борьбы за совершенство линий и форм. Красота наполняет нас, заставляя стремиться стать лучше, чем нам казалось возможным, и в этом ее великая сила.

Работая над сценарием, где действие происходит в цыганском концлагере во время Второй мировой войны, я общался с мужчиной, утверждавшим, что он – потомок тех, кто помогал проектировать подобные места. Так вот, при строительстве руководствовались двумя важными правилами.

Во-первых, куда бы ты ни пошел, ты всегда находился в поле зрения охраны, находившейся на вышках или на территории.

Во-вторых, не должно было быть красиво, нигде.

Потому что красота вселяет надежду, а надежда может привести к мятежу.

Правда нас информирует, рассказывая, кто мы. Красота нас трансформирует, рассказывая, кем мы можем быть.

Будучи мальчишкой, живущим в ужасных условиях, я тосковал по красоте, грезил о красоте, стремился к красоте, благоговел перед красотой, не осмеливаясь произнести ни слова, и, сам того не осознавая, всю жизнь провел в погоне за прекрасным.

Красота – первый порыв и финальная цель путешествия любого писателя, потому что лишь на последних этапах проявляется ее естественная природа, которую можно понять и обыграть. И, хотя я до сих пор стремлюсь к истине, последние годы своей карьеры я уделяю большое внимание красоте повествования.

И нет в мире ничего прекраснее, чем видеть, как новые голоса, новое искусство появляются там, где раньше их никогда не было. Новые мечтатели. Новые истории.

Новые писатели.

Как ты.

Ты только что появился на свет, и какие бы мысли тебя ни посещали, ты – прекрасный человек.

Привыкай.

Кто ты?
Версия 1.0

Теперь давай развернем камеру и сфокусируемся на тебе, твоей семье и твоих амбициях.

По сценарию 1 родители, родные и друзья верят в тебя. Они хотят, чтобы все твои начинания ожидал успех, чтобы мир услышал твои истории и увидел твое искусство. Они поддерживают все твои начинания эмоционально и финансово, мечтая однажды прийти в книжный магазин или кинотеатр, включить телевизор и увидеть твое имя.

Если дело обстоит именно так – поздравляю. Тебе повезло оказаться среди небольшого числа начинающих авторов, попавших в эту категорию, потому как подавляющее большинство живет по…

Сценарию 2, когда друзья и семья либо не верят, что у тебя есть необходимые задатки, либо предпочли бы, чтобы у тебя был диплом по специальности, которая сможет (теоретически) гарантировать работу, либо признают, что талант-то, может, у тебя и есть, но шансы на успех ничтожно малы. Стремясь защитить тебя от неудач, унижений и нищеты, окружающие делают все возможное, чтобы сбить тебя с курса, отправив на нормальную работу, где, если повезет, ты сможешь находить время на свое творчество.

Так как первый сценарий прекрасно функционирует сам по себе, давай углубимся во второй вариант.

В Евангелии от Марка, глава 6, стих 4, сказано: «Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем, и у сродников, и в доме своем». Это означает, что гораздо легче произвести впечатление на незнакомых людей, нежели на тех, с кем ты вырос, кто хорошо тебя знает. Писатели, как и другие творцы, считаются волшебными созданиями, которые внезапно появляются где-то там, в бескрайней неизвестности, это не чей-то странный брат или недалекая сестренка. Из-за того, что родные и друзья помнят, каким человек был, им сложно увидеть, каким он стал и кто он теперь, отчего реагируют со скептицизмом, беспокойством и сарказмом.

Писателя не уважают лишь в собственном доме, в собственной семье.

Бороться с неуверенностью в себе очень трудно. Заниматься творчеством наперекор сомнениям и всевозможным препятствиям, которые могут чинить друзья или родные, – самое сложное, с чем может столкнуться начинающий автор. Предположим, ты любишь свою семью, всю жизнь доверяешь родным и следуешь их советам. И если они считают, что у тебя нет необходимых способностей, сразу возникает эта навязчивая мысль: а вдруг они правы и к ним стоит прислушаться?

Но даже если родные и друзья и вправду согласны, что у тебя есть грубые, неотшлифованные задатки таланта, их все равно будет пугать перспектива твоих неудач. Поэтому ради твоего же блага, чтобы тебя защитить, они запрут тебя в четырех стенах ненавязчивого разубеждения. А что, если не получится? Что, если все твои попытки так ни к чему и не приведут и время будет потрачено впустую? На что ты будешь жить? Шансов мало. Может, стоит попробовать что-то еще?

Я называю подобное поведение Тиранией Рациональных Мнений, которая во многом продиктована страхом неудач, а также любовью, ведь провал, особенно публичный, – абсолютное табу для общества. Но человек никогда ничего не добьется, пока не будет готов к неудачам, возникающим на пути. Специалисты по военной стратегии и тактике считают, что провалы время от времени необходимы, потому что помогают выявить уязвимые места обмундирования и недостатки самой операции. Если пытаешься перебраться через стену, но ничего не выходит, нужно понять, что делаешь не так, чтобы в следующий раз использовать эту информацию.

Самое удивительное в том, что успех писателя часто определяется готовностью принять свои внутренние неудачи.

Художники создают арт-объект, потом его продают, а затем приступают к новому творению. Писателям в этом плане сложнее: то, что мы создаем, не существует в реальном мире, это не произведение материального искусства, какая-нибудь штуковина, сделанная в одном экземпляре, или симпатичный шкафчик. Мы сидим, уставившись в одну точку, и выдумываем всякую всячину. А подобное противоречит здравому смыслу общества с его представлениями о том, что у тебя должна быть работа, что надо ходить в офис, где нужно заниматься делами, получать оклад с премией (если заслужишь), и относительной стабильности, что даже в самых лучших условиях – лишь иллюзия, но эта тема для другой книги. Даже когда я уже десять лет успешно зарабатывал писательским трудом, некоторые родственники продолжали спрашивать, когда я устроюсь на нормальную работу.

Все заканчивают школу, строя планы на будущее, и в какой-то момент придется сделать выбор: последовать за мечтой или пойти путем наименьшего сопротивления. Отказаться от своих желаний лишь потому, что на пути возникнет много сложностей, гораздо проще, чем рискнуть и подставить остальных под удар. Ведь если решишь последовать за мечтой и добьешься относительных успехов, это поставит под сомнение решение окружающих не поступать так же. Если докажешь, что все, что они считали невозможным, возможно, сразу станет очевидно, что им самим просто не хватило смелости, а такое не всякий захочет признать. Следовательно, всегда найдется тот, кто из кожи вон вылезет, но не даст тебе последовать за твоей мечтой, чтобы как-то оправдать то, что он сам не следует за своей.

А это возвращает нас к вопросу о том, чего ты хочешь, чего надеешься добиться, и к твоим сомнениям (личным и вторичным) по поводу того, сможешь ли достичь поставленных целей. Начинающие писатели часто разрываются между двумя крайностями: я действительно хочу заниматься именно этим, и я не знаю, есть ли у меня талант для подобного занятия^[3]. Желая убедиться в правильности своего решения, они надеются, что кто-то придет и скажет: «Да, у тебя, несомненно, талант, и ты обязательно добьешься успеха – дерзай смело!» Но успех никогда нельзя гарантировать, а любой, кто говорит иначе, пытается тебе что-то продать, чаще всего – пособие по литературному мастерству.

Еще одна ужасная особенность писательской стези в том^[4], что первую половину жизни мы убеждаем окружающих, что у нас есть талант, а вторую – пытаемся заверить в этом самих себя. И так как этот процесс бесконечен, лучше привыкни к боли сейчас, чтобы в будущем сэкономить на походах к психологу.

Без гарантированного писательского таланта остаются лишь перспективы и возможности, знаки, предзнаменования и признаки, подсказывающие, что ты на верном пути. Их проявления могут меняться в зависимости от того, на каком этапе становления ты находишься, но в общих чертах это выглядит так.

Если ты еще учишься в школе, то вместо того чтобы пойти попинать мяч, включить последнюю версию Call of Duty или потусить с друзьями, большую часть времени ты проводишь дома за написанием рассказов или стихов либо изливаешь душу дневнику. И поступаешь так потому, что внутри тебя что-то должно это написать, а еще ты ощущаешь, как это весело и здорово, когда слова уводят в неизведанные миры, доверяя секреты, которых другие никогда по-настоящему не поймут. С другой стороны, нет уверенности, что у тебя хватит смелости показать свои тексты миру, ведь там содержатся мысли и идеи, о которых ты редко говоришь вслух, потому что это как раз в твоем стиле: из шести мыслей, проскакивающих в голове, озвучивать лишь одну-две. Люди говорят, что ты слишком часто витаешь в своих мыслях. Возможно, так и есть, ведь там гораздо интереснее, чем в реальном мире.

Или, допустим, ты уже в колледже и границы твоей вселенной расширились непростым судьбоносным способом. До сегодняшнего дня окружающие решали за тебя, какие предметы изучать, какие экзамены сдавать и через какие обручи прыгать. Накрытый стол не пестрил разнообразием, да и из имеющихся блюд выбирать тоже не дозволялось. Каждый день одно и то же. А теперь внезапно перед тобой оказался шведский стол, до отказа заставленный всякими разносолами, изобилующий вкусами, текстурами и цветами. Но, несмотря на восторг и вседозволенность, это может немного пугать и сильно сбивать с толку. Раньше при выборе предметов приходилось учитывать желания родителей и школьной администрации, обещать выбрать определенные дисциплины, чтобы впоследствии получить стабильную, надежную профессию в науке, юриспруденции или бухгалтерском деле. Здесь же предметы приводят тебя в настоящий восторг: литературное мастерство, создание коротких рассказов, написание сценариев для театра и телевидения. Разум знает, какие предметы позволят добиться ощутимых результатов, а сердце подскажет, что ему нужно… и это уж точно не чертов бухучет^[5].

Или, допустим, ты не можешь позволить себе колледж и пытаешься прожить, перебиваясь подработками сразу в нескольких местах, разрываясь между сменами с ненормированным графиком за гроши и забыв про премии, потому что прекрасно понимаешь, что тебя могут уволить в любой момент без выходного пособия. Не имея ни стабильности, ни возможности остановиться и перевести дух, ты носишься днем и ночью, что напоминает бег по кругу из «Алисы в Стране чудес», где нужно мчаться сломя голову, чтобы оставаться на месте. Драгоценных минут не хватает ни на что, кроме работы, сна и страданий. Но, несмотря на усталость, ты заставляешь себя найти немного времени по утрам, или между сменами, или за обедом, вытаскиваешь блокнот, чтобы набросать пару строчек, или диалог, или очередной сюжет… наброски и замыслы… небольшие проявления творческого сопротивления, которые приносят счастье и сохраняют рассудок в таком сумасшедшем графике.

Или, наоборот, предположим, прямая дорога в университет – это история не про тебя, оно тебе не надо. Допустим, ты подрядчик, столяр, фотограф или музыкант, может, у тебя свой бизнес или ты врачебный техник, а возможно, все никак не решишь и смотришь вдаль, пытаясь найти свой путь в этом мире. Но ничто из вышеперечисленного не сможет заглушить постоянно растущее где-то глубоко внутри чувство, что тебе есть что сказать, что-то, что окажет сильное влияние на наш мир^[6].

Или, допустим, лет тебе уже прилично, но ты все еще горишь желанием рассказывать истории. Стабильная работа сослужила хорошую службу, у тебя семья и обязанности, а последнее время дни пролетают так быстро, что не поспеваешь за ними. Раньше не было времени на творчество, потому что обязательства и неопределенности затягивали в пучину, но сейчас, с высоты прожитых лет, тебе не занимать уверенности и в себе, и в реализации своих идей. Наконец пришло время озвучить свои мысли, ведь раньше было непонятно, как это сделать, или страшно, что окружающие не поймут. Но так как жизненный путь с каждым днем короче, необходимость озвучить эти мысли лишь растет, ты даже находишь имена писателей, которые начали карьеру на склоне лет: Джеймс Э. Миченер и Шервуд Андерсон, Лора Инглз Уайлдер и Хелен Девитт, Чарльз Буковски и Рэймонд Чандлер, в надежде, что однажды среди них появится и твое. Уже поздновато, и неизвестно, хватит ли сил, таланта и времени дойти до конца, но ты хочешь… тебе нужно… попробовать.

Если какая-то из ситуаций тебе откликнулась, нам есть что обсудить.

Давай приступим.

Семинары для начинающих писателей

Композитор и сатирик Том Лерер как-то сказал: «Жизнь похожа на сточную канаву. Ее содержимое во многом зависит от того, что туда сливали». То же самое можно сказать и об общеобразовательных курсах писательского мастерства в высших учебных заведениях. С одной стороны, они оказывают студентам неоценимую услугу, объясняя ключевые принципы письма, рассказывая о метафорах и сравнениях, улучшая ясность речи, обучая, как построить художественное произведение или сочинить стихотворение. Качество наших мыслей неразрывно связано с уровнем владения языком, поэтому умение четко и креативно высказываться гарантирует острый ум и жизнестойкость.

Однако тем, кто действительно хочет стать писателем, может показаться, что базовые курсы весьма ограничены с точки зрения практической пользы или даже действуют в ущерб цели, если преподаватели фокусируются на том, как ученики должны писать, вместо того чтобы оценить, как они на самом деле пишут, и помочь перенести их уникальный голос на страницы. Принуждая студентов соответствовать стереотипам определенного художественного стиля, даже самые творческие натуры можно вынудить чувствовать себя неловко или скованно, а еще заманить в ловушку, заставив разрываться между тем, что они хотят сказать, и тем, как это позволяет сделать преподаватель. Из-за этого начинающие авторы могут опустить руки, потерять интерес или выработать плохие привычки, и понадобятся годы, чтобы от них отучиться. Эффективный процесс обучения должен объяснять, как избегать стереотипов в творчестве, а не добавлять новые.

Хороший текст звучит со страниц нашим уникальным голосом, впоследствии слова редактируют до тех пор, пока они не станут меткими и точными, словно лазер. Лучше всего это отражено в разговоре Айзека Азимова со своим агентом, состоявшемся как-то раз за обедом. Еще молодой писатель, переживающий трудные времена, признался, что находится на грани отчаяния, так как не уверен, как именно ему стоит писать. Сомнения касались не столько развития сюжета и персонажей, сколько самого процесса расстановки слов, чтобы они звучали как надо – литературно.

Какое-то время агент молча кивал. Он постоянно слышал о подобных сомнениях.

– Айзек, – сказал он наконец, – ты знаешь, как бы Хемингуэй написал «солнце восходит по утрам»?

– Нет, – ответил Азимов в надежде услышать какое-то откровение. – Как?

– Солнце восходит по утрам. Просто произнеси это, и все.

Просто произнеси это. Три коротких слова, но некоторые писатели десятилетиями пытаются постичь их смысл.

Занятия по писательскому мастерству должны побуждать студентов свободно выражать свои мысли. Мне доставляет невероятное удовольствие наблюдать, как те, кого слишком часто заставляли помалкивать, открываются с другой стороны, демонстрируя понимание цели, свободу воли и достоинство. Но эта радость быстро улетучивается, если учебный процесс превращается в строго контролируемую вотчину, где педагог настаивает на том, что его вариант написания – единственно правильный, забраковывая при этом работы независимо мыслящих и расхваливая тех, кто научился копировать нужную модель письма или просто выслуживается. Это создает проблемы сразу на нескольких этапах, особенно если учесть, что оценка творческих заданий – процесс в высшей степени субъективный. Если тебе поставили несправедливый балл за тест по истории или математике, можно пожаловаться декану; если преподаватель решил, что отрывок написан плохо, руководствуясь какими-то своими личными стандартами, то некуда обратиться за объективным вмешательством.

В колледже у моего преподавателя по писательскому мастерству постоянно возникали проблемы с девушками, предпочитавшими открыто высказывать свое мнение и прислушиваться к собственному внутреннему голосу, а не просто делать то, что он им говорил, и лишь так, как он велел. Это отражалось и в системе оценивания – у парней баллы всегда были выше, и в поведении на лекции. Юношам он давал слово гораздо чаще и больше их поддерживал, а при общении с девушками демонстрировал надменную раздражительность, нередко критикуя их работы с излишней бесцеремонностью.

Как-то раз, обсуждая рассказы, заданные на предыдущей неделе, преподаватель набросился на одну из студенток, и его поведение мне показалось не только чересчур агрессивным, но и непристойным. Казалось, ему нравится ее критиковать, а так как положение педагога лишало девушку возможности что-то возразить или потребовать пересмотреть подобное к ней отношение, он продолжал до тех пор, пока студентка не расплакалась.

И тут откуда-то с последних рядов прозвучал спокойный и уверенный голос:

– Отвали от нее на хрен^[7]!

Удивившись не меньше остальных, я обнаружил, что это был мой голос.

Побагровев от злости, преподаватель предложил мне выйти и поговорить.

– Ничего не имею против, – сказал я, и мы вышли.

В коридоре мне показалось, что своим поведением он провоцировал меня на драку, чтобы появился повод для отчисления. Я не попался на удочку. Постоянно держа руки в карманах, я еще раз озвучил свою позицию, сказав, что его поведение некорректно и он должен извиниться перед студенткой.

Он отказался и поднял этот вопрос на кафедре в надежде, что стены Иерихона падут на мою голову. Но там вмешиваться не стали, их реакцию отлично иллюстрирует цитата из фильма «Человек из Ла Манчи»: «Если надо – убейте друг друга, но, ради бога, сделайте это тихо».

До того дня я получал лишь высокие оценки за свои работы. Но потом моя успеваемость снизилась, появились двойки, иногда даже с минусом. Думаю, он бы и колы мне ставил, но тогда привлек бы внимание и обеспечил условия для апелляций.

В последний день семестра, когда я уже направлялся к выходу, этот преподаватель подошел ко мне и сказал громко, чтобы все слышали:

– Вам никогда не стать писателем, мистер Стражински. У вас нет для этого нужных качеств.

Позже, когда мои работы начали публиковать, для меня стало делом чести отправлять ему копию каждый раз – просто чтобы позлить^[8]. Он ни разу не ответил. Спустя какое-то время работ стало слишком много, чтобы продолжать подобные пересылки, и я прекратил. А спустя несколько лет преподаватель умер. Желая отдать дань уважения, я выяснил, где он похоронен, и поехал на могилу, прихватив с собой последние публикации и карандаш. Прикинув, как именно он там лежит, я положил свои работы туда, где должно было находиться сердце, на тот случай, если он решит восстать.

И вовсе я не злопамятный…

Несмотря на тот инцидент, уроки литературного мастерства я не бросил (некоторые из них оказались очень поверхностными, а другие касались лишь какого-то определенного жанра), предположив, что это наилучший способ обеспечить себя инструментами, которые пригодятся для того, чтобы стать писателем. Я обнаружил, что иду не тем путем, когда посещал курс по написанию коротких рассказов в государственном университете Сан-Диего. Мне так нравилось учиться там у преподавателя Ричарда Кима, что я с удовольствием выбрал себе на следующий семестр его курс по написанию романов. Но в первый же день, увидев, как я сажусь за парту, он вывел меня в коридор.

– Ты выучил все, чему я тебя учил, а я, в свою очередь, рассказал все, что знаю, – сказал он. – Все, чему ты должен научиться теперь, не почерпнуть из моих лекций о письме. Это придет непосредственно в процессе творчества, а значит, нужно походить на интенсивные мастер-классы.

С этими словами он выгнал меня взашей.

И это лучшее, что он мог для меня сделать, ведь преподаватель оказался прав. Литературному мастерству студенты учатся непосредственно при написании работ, а на мастер-классах необходимо писать тонны материала, представляя в дальнейшем свои работы на суд не только педагога, но и всей группы, чтобы получить критический анализ. На этом этапе становления мастер-классы необходимы, потому что безопасные отработки на лекциях никогда не приведут туда, куда нужно. Этого можно добиться, лишь выйдя на арену, представ перед лицом беспристрастных однокашников и наставника. Разумеется, это гораздо предпочтительнее, чем спрашивать мнение о своих работах у друзей и родных, ведь они редко скажут, что думают на самом деле, и даже если они склонны к искренности, то недостаточно опытны и не владеют терминологией, чтобы доступно объяснить, где и что пошло наперекосяк.

Перспектива того, что твою работу примутся критиковать два десятка абсолютных незнакомцев, может пугать начинающих писателей, уже сейчас не уверенных в качестве своего материала. Но мастер-классы могут создать позитивную и располагающую среду при условии, что участники будут высказывать конструктивную критику. Это вовсе не значит, что нужно смягчать свою реакцию на представленную работу, тут потребуется честность и четкость выражения мыслей. Нельзя говорить, что история плохая, только потому, что она тебе не понравилась, – литературная восприимчивость разнообразна, и то, что не нашло отклика у тебя, может найти свою аудиторию где-то еще. Такая критика не просто бесполезна, из-за подобной субъективности человек может просто отмахнуться от всех сомнений: с моим рассказом все в порядке, он тебе просто не нравится. У тебя свое мнение, у меня свое. Участники дискуссии должны уметь объяснить, почему им что-то не понравилось, а не просто объявить сам факт того, что им не приглянулся материал. Что именно беспокоит в рассказе? Проблемы с грамматикой? Неприятный главный герой? Надуманный сюжет? Натянутая или нереалистичная концовка? Чем точнее и объективнее критика, тем скорее она будет обращена к работе, а не к тебе.

Конструктивная критика может звучать так: «Видно, что ты много труда вложил в свой материал, есть много удачных моментов. Мне понравились второстепенные персонажи, да и стиль письма очень лаконичный. Однако, на мой взгляд, неясна мотивация главного персонажа. Ты пишешь, а точнее, он говорит, что убил всех тех людей, желая отомстить за погибшего брата. Но ведь об убийстве нам так ничего и не рассказали, как и об их отношениях до трагедии. Если хочешь, чтобы читатель понял, что подвигло героя прибегнуть к таким экстремальным мерам и стать ангелом-мстителем, думаю, важно показать отношения братьев до убийства. Мало просто сказать, что это сюжетная линия или логическое обоснование. Нам нужно понять причины его поступков, а это станет возможно, если связать все воедино. Понятно, что сам ты знаешь, что произошло, ведь все эти события существуют в твоей голове, поэтому я бы предложил перенести часть из них в книгу: либо в самое начало, либо в виде флешбэков, либо в качестве переходов между частями. В любом случае, я свои пять копеек вставил, интересно послушать мнение остальных – считают ли они, что подразумеваемые отношения между братьями и так очевидны и что-то добавлять будет излишне».

Всю важность честной критики товарищей осознаешь, когда наступает твой черед. Если ты ведешь себя подобающе, то и они ответят тем же. А если нет, тогда готовься к перегрузкам. Если кратко: не будь сволочью, а то испытаешь сволочизм окружающих на своей шкуре.

Когда слушаешь критику, особое внимание удели логичным и неопровержимым наблюдениям. Если пункт сюжета А в рассказе противоречит пункту В, если персонаж определенной профессии никогда бы не стал делать то, о чем ты пишешь, без четких оправдывающих обстоятельств или если в терминологии либо исследованиях ошибки, воспринимай критику с благодарностью, потому что человек только что спас тебя от явного конфуза, который случился бы на чтениях или при публикации. Но если тебе говорят: «Меня не зацепил этот персонаж», дело необязательно в тебе, возможно, просто этот человек не смог понять того персонажа или роль, которую он играет в рассказе. Тем не менее бывает, что некоторые элементы не сработали, но у тебя не получилось это заметить, так как работа все время была слишком близко. Поэтому вместо того чтобы сразу же отвергать подобные замечания, спроси, почему их не устроил тот или иной момент, и подумай, можно ли повысить потенциал персонажа без ущерба собственному видению. Таким образом, даже если в итоге персонаж останется таким же, как и в начале, ты заново обдумаешь весь процесс и сможешь защитить свою точку зрения.

Подобные тренинги как в университете, так и за его пределами могут стать потрясающей возможностью роста. Однако со временем мастер-классы, организованные не высшими учебными заведениями, могут показаться ограниченными, и придется самостоятельно разбираться, что сработает, а что нет. Как только понимаешь, что нравится группе, а что они не оценят, тут же бессознательно начинаешь писать, пытаясь угодить их предпочтениям и не ранить свою тонкую душевную организацию. Чтобы исправить ситуацию, преподаватель должен постоянно встряхивать учеников, чтобы новые голоса могли расшевелить болото и помогли избежать формирования привычных схем.

Участники продолжительных мастер-классов, в свою очередь, не должны задерживаться в одной группе больше года. По прошествии этого срока или найди другой мастер-класс, где твоим навыкам бросят новый вызов, или же на время откажись от групповых занятий и поработай над своим мастерством самостоятельно, применив то, чему тебя научили во время семинаров. А позже вернись, чтобы твои старания проанализировали и оценили.