Донские казачьи атаманы. Исторические очерки-биографии (1550– 1920)

Посник Лунёв

Современником и сподвижником Андрея Корелы был донской атаман Посник ЛУНЁВ. Его имя появляется в исторических документах царствования царя Федора Иоанновича, когда, как отмечено в одной из казачьих челобитных, «отоман Посник Лунев, многие отоманы и казаки царю Федору Ивановичу под Ругодевым и под Иванямгородом служили, а через год Посник жа Лунев (курсив мой. – М. А.) да опять с ним многие отоманы казаки з бояры ходили к Выборгу»^[79].

Пройдя бок о бок с Корелой весь путь до Москвы, Посник Лунев был обласкан самозванцем. Щедро награжденный чинами и деньгами, он наслаждался некоторое время беззаботной жизнью, расположившись в одном из кремлевских дворцов. Но вскоре, разочаровавшись во всем, Лунев принял монажеский постриг и ушел на покой в далекий Соловецкий монастырь^[80].

Иван Степанович Чершенский (Чертенский)

Одним из главных донских атаманов периода Смуты являлся Иван Степанович ЧЕРШЕНСКИЙ (Чертенский), известный еще и как Смага Чершенский. С небольшими перерывами он избирался войсковым атаманом с 1603 по 1616 годы, а затем в 1623 году.

Он происходил из малоизвестного княжеского рода Чершенских, которые в Дворовых списках царя Ивана Грозного были записаны в низший разряд «литвы дворовой»^[81]. Прибившись на Дон, этот отпрыск княжеского рода быстро сумел выделиться из рядовой массы казаков. Историки отмечают, что Чершенский был человеком крайне осторожным, гибким тактиком и неплохим стратегом: с одной стороны, он последовательно придерживался московской ориентации, с другой – умел считаться с настроениями вольных казаков, часто переменчивых в своих симпатиях к русским государям.

Когда с западных границ Московского государства запахло польской интервенцией, и когда в землях «круля» Сигизмунда появился самозванец Димитрий, заявивший свои права на московский престол, как якобы спасшийся от Годунова сын Ивана Грозного, Иван Чершенский осторожно заявил о своей готовности поддержать дело «царевича». Однако, в отличие от атамана Корелы, Чершенский не спешил выполнять свое обещание, предпочитая выжидательно наблюдать за развитием событий. И только после смерти в апреле 1605 года царя Бориса Годунова Чершенский появился в войске самозванца, присоединившись к нему в Туле в июне того же года^[82]. Одновременно с казаками Чершенского «царевичу» представлялись прибывшие из Москвы «с повинною» бояре Шуйские, Ф. И. Мстиславский, И. М. Воротынский, А. А. Телятевский, но Димитрий, который, как отметил историк Н. И. Костомаров, «любил донских казаков» и «принял их с явными знаками предпочтения боярам и допустил их к руке прежде, чем бояр»^[83]. В этом проявилось не только признание заслуг казачества во время обороны Кром, но и желание новоявленного «царя» опереться в дальнейшей борьбе на реальную силу, которым являлось донское казачество.

В дальнейшем такую осторожную тактику избрал Чершенский и во взаимоотношениях с Лжедмитрием II, дожидаясь, когда тот займет Москву. Оставаясь сам на Дону, Смага послал к самозванцу пятьсот своих казаков в помощь^[84].

В конце 1612 года на Дону, у Чершенского, появилось посольство польского короля Сигизмунда III. Глава миссии, объявив от имени короля известие о его избрании на… московский престол (что являлось заведомой ложью), потребовал от казаков принесения присяги на верность Сигизмунду. Дальновидный и осторожный Смага Чершенский, внимательно выслушал королевских посланцев, потчевал их различными угощениями, но присягнуть новоявленному царю Московскому мягко отказался. Так и уехали польские послы ни с чем^[85].

В 1613 году на Дон прибыл посол нового русского царя Михаила Федоровича Романова Соловой-Протасьев, который был принят Чершенским и сообщил об избрании Михаила Романова на царский престол. Атаман тут же собрал круг, на котором было решено отправить с Дона в Москву посольство во главе со станичным атаманом Игнатием Бедрищевым с поздравлениями и дарами новому московскому государю. В Москве посольство было принято Михаилом Романовым, который щедро наградил Войско Донское, послав на Дон «свое государево жалованье» и первое в истории донского казачества наградное знамя (1614 г.), как знак признания за большой вклад казаков в победу над самозванцами и польскими интервентами в годы Смуты^[86].

У Смаги Чершенского установились хорошие личные отношения с царским послом Соловым-Протасьевым, который зимовал на Дону, возвращаясь в 1614 году из Турции в Москву. Атаман попросил государева посла ходатайствовать перед царем о предоставлении казакам за их заслуги перед отечеством и троном права на беспошлинную торговлю в пределах государства Московского. В 1614 году казаки получили царскую грамоту с правом беспошлинной и свободной торговли в «польских» городах Московской Руси^[87]. Ее привез 15 июня 1614 года в Монастырский городок царский посол дворянин Иван Опухтин, торжественно вручив ее атаману Чершенскому на казачьем кругу^[88].

Стремясь сохранить добрые отношения с Москвой, не заинтересованной в свою очередь в обострении отношений с Турцией, Смага Чершенский долго сдерживал казаков от нападений на Азов и походов к Анатолийскому побережью Турции. Однако, весной 1616 года отношения донцов с азовскими турками резко обострились. Поводом послужили захват и казнь азовцами атамана Матвея Лисишникова, защищавшего передовой казачий острог между Черкасском и Азовом. На сей раз Иван Степанович, долго отговаривавший казаков от походов, сам не сдержался и во главе большой казачьей флотилии прорвался через Азовское море к берегам Малой Азии. Бурей пронеслись казаки Чершенского по турецким селениям Анатолии… Донцы пожгли Синоп, штурмом овладели одним из пригородов Трапезунда и с богатой добычей и освобожденными русскими пленными вернулись на Дон.

После этого Чершенский стал категорически противится новым походам против турок и татар, за что в 1617 году был лишен атаманства и «выбит из круга»^[89]. Московское правительство, встревоженное лишением атаманской власти одного из своих влиятельных сторонников, задержало в Воронеже отправку государева жалованья на Дон, стремясь выяснить масштабы «смуты». В следующем году донцы снова не получили царского жалованья. И только в 1619 году, когда междоусобица на Дону была прекращена и во главе Войска встали надежные атаманы Епиха Родилов и Исай Мартемьянов, правительство прислало жалованье в Раздорский городок.

Имя Ивана Степановича Чершенского в качестве войскового донского атамана в последний раз упомянуто в царской грамоте 1623 года на Дон^[90].

Феофилакт Межаков

Одним из известных донских атаманов периода Смуты являлся Феофилакт МЕЖАКОВ. Его социальное происхождение, время и место рождения, а также другие данные (отчество, например) неизвестны. На исторической арене он появился с приходом на Русь войск Лжедмитрий I. Сначала Межаков поддержал самозванцев, но в 1612 году он решительно перешел на сторону русского ополчения, пришедшего освобождать Москву от поляков, во главе с князем Дмитрием Пожарским и Кузьмой Мининым.

Большую роль сыграли казаки Межакова в разгроме отряда литовского гетмана Ходкевича, шедшего с огромным продовольственным обозом в Москву на помощь запертым в Кремле ляхам. На рассвете 24 августа 1612 года польскому полководцу удалось оттеснить казаков, защищавших острог у церкви Святого Климента, папы римского. Говорят, что, увидев уныние в казачьих рядах, к ним обратился келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицин. «От вас, казаки, началось доброе дело, – обратился он к донцам. – Вам слава и честь; вы первые восстали за христианскую веру, претерпели и раны, и голод, и наготу; слава о вашей храбрости и мужестве гремит в отдаленных государствах; на вас вся надежда; неужели же, братия милая, вы погубите все дело?»^[91]. Атаманы Межаков, Коломна и Романов собрали вновь уставшее казачье воинство и со словами «мы пойдем и не воротимся назад, пока не истребим вконец врагов наших», ударили по закрепившимся полякам. Их атаку поддержали ополченцы Кузьмы Минина. «Бой разыгрался зело великий и преужасный», – отметил летописец. К полудню 24 августа казаки ворвались в польский обоз, захватив четыреста возов с продовольствием. Опытный Ходкевич приказал отступать, дабы спасти основную часть обоза^[92]. Осажденные в Кремле поляки, наблюдая эту картину, поняли свою полную обреченность. «О, как нам горько было смотреть, как литовский гетман отходит, оставляя нас на голодную нужду!», – писал один из осажденных^[93].

22 октября 1612 года донские казаки совместно с ополченцами Минина и Пожарского приступом овладели Китай-городом, поставив запертых в Кремле поляков в отчаянное положение. В их стане началось самое настоящее людоедство. «Осажденные переели лошадей, собак, кошек, мышей; грызли разваренную кожу с обуви, гужей, подпруг, ножен с поясов, с пергаментных переплетов книг, – писал современник, – и когда этого не стало… выкапывали из могил трупы и съедено было таким образом до восьмисот трупов… Стали и живые бросаться на живых, сначала на русских, потом уже не разбирая, пожирали друг друга… Иные перескакивали через кремлевские стены и убивались или счастливо спускались и отдавались русским. Добродушные кормили их потом посылали к стенам уговаривать товарищей сдаться. Казаки таких перебежчиков не миловали, мучили, ругались над ними и изрубливали в куски»^[94].

Наконец, осажденные в Кремле поляки согласились сдаться на условии сохранения им жизни. Единственно, чего они боялись – попасть в руки казаков, ибо как отметил историк Н. И. Костомаров, «знали их свирепство». Однако это условие не было принято. 25 октября 1612 года отворились все ворота Кремля и русские вошли в поруганную святыню. Поляки, сложив оружие, молча ожидали своей участи. Командовавшего поляками в Кремле Струся заперли в Чудовом монастыре, а остатки его полка отдали казакам. Вопреки крестному целованию сохранить пленникам жизнь, казаки под впечатлением увиденного в Кремле разорения, учиненного поляками, перебили их почти всех^[95].

Донские казаки отличились и в событиях последующих месяцев. «Казацкие атаманы, а не московские воеводы отбили от Волоколамска короля Сигизмунда, направлявшегося к Москве, чтобы воротить ее в польские руки, и заставили его вернуться домой», – отметил выдающийся российский историк В. О. Ключевский^[96]. Кстати, именно в это время и родилась известная русская поговорка: «Пришли казаки с Дону, погнали ляхов до дому»…

После освобождения Москвы разоренная страна готовилась выбрать себе царя, чтобы начать возрождение порушенной жизни. В этом акте государственной важности (выборы нового царя) атаман Феофилакт Межа-ков сыграл немаловажную роль.

В конце февраля 1613 года в Москву, «на собор всей Русской земли», съехались представители всех сословий и социальных групп Русского государства для избрания нового царя. В числе нескольких донских атаманов на соборе присутствовал и Феофилакт Межаков.

Вокруг кандидатур на царский трон развернулась борьба между различными группировками бояр, служилых людей и казаков. Но всеми ими единодушно были отвергнуты претензии на русский трон польского и шведского королевичей: на отческий престол решили поставить «природного русского государя». Вот тут и разгорелась на соборе борьба…

В числе претендентов на московский трон были князья Д. И. Пожарский, В. В. Голицын, Мстиславский, Воротынский, Трубецкой. «Домогались некоторые из бояр получить венец, подкупали голоса, подсылали своих пособников к выборным: это производило волнение», – отмечал историк Н. И. Костомаров^[97]. Однако, ни одна кандидатура не имела решающего успеха… И тут «какой-то дворянин из Галича, – писал В. О. Ключевский, – откуда производили первого самозванца, подал на соборе письменное мнение, в котором заявлял, что ближе всех по родству к прежним царям стоит М. Ф. Романов, а потому его надобно выбрать в цари»^[98].

Однако старое родовитое боярство возражало против кандидатуры Михаила Романова, раздались сердитые голоса – кто принес такое писание? И в этот решающий момент из рядов донских казаков вышел атаман Межаков и, подойдя к столу, положил на него свое «писание».

– Какое это писание ты подал, атаман? – спросил его князь Дмитрий Пожарский.

– О природном царе Михаиле Федоровиче, – отвечал Межаков.

«Этот атаман, – отмечает Василий Ключевский, – будто бы и решил дело: «прочетше писание атаманское и бысть у всех согласие и единомыслен совет», – как пишет один бытописатель. Михаила провозгласили царем»^[99]. Поляки, желавшие поставить на московский трон царевича Владислава, говорили потом, что «Михаила выбрали не бояре, а взбунтованное казачество»^[100]. 11 июня 1613 года Михаил Романов торжественно венчался на царство в Успенском соборе Московского Кремля.

На этом дальнейшие сведения об атамане Межакове прерываются. «Мавр сделал свое дело…»

Современниками и сотоварищами Феофилакта Межакова, активно участвовавшиеся в борьбе с поляками, являлись донские атаманы Афанасий Коломна, Дружина Романов и Марко Козлов^[101]. Но они не относились к числу главных атаманов донского казачества и, кроме имен, мы о них практически ничего не знаем…

Епифан Иванович Родилов

Одним из выдающихся донских атаманов первой половины XVII столетия являлся Епифан (Епиха) Иванович РОДИЛОВ (Радилов). О его происхождении сведений не сохранилось. Уже в период атаманства Смаги Чершенского Епиха Родилов являлся его правой рукой, что подтверждается грамотами царя Михаила Романова. Так, в одном из государевых посланий на Дон говорилось: «От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Руссии, на Дон, в нижние и верхние юрты, атаманом и казаком Смаге Степанову и Епихе Родилову (выделено мной. – М. А.) и всем атаманом и казаком и всему великому войску»^[102].

В конце 1616 года Епифан Родилов сменил на месте донского войскового атамана Смагу Чершенского. С его приходом на атаманскую должность донские казаки резко усилили морские нападения на своих постоянных недругов турок и татар. Уже весной 1617 года атаман Родилов вывел в Черное море несколько десятков казачьих стругов с семью сотнями боцов на борту. В заранее условленном месте в море их ждала флотилия запорожцев с тремя тысячами казаков. После непродолжительного совета решено было ударить по Анатолийскому побережью Малой Азии. Однако турецкая разведка каким-то образом проведавшая о намерениях казаков, сумела быстро известить султана об опасном движении соединенной казачьей флотилии. Османский владыка приказал немедленно выслать навстречу казакам две сильные флотилии.

Заметив на далеком горизонте громады многопалубных турецких кораблей, принявших боевое построение, Епифан Родилов понял, что биться с подготовившимся к сражению врагом – значит напрасно погубить сотни своих товарищей. Атаман на своем опыте знал мощь корабельной артиллерии турок, которая способна была на большом расстоянии в щепки разнести легкие казачьи струги, поэтому он дал команду отходить. Разделившись, донцы и запорожцы повернули назад. Запорожские казаки ушли к устью Днепра, донцы, преследуемые семеркой мощных турецких каторг, стремительно двинулись к родным берегам. У устья Дона их настигли и атаковали турки. Разгорелся бой. Родилов сумел так расположить свои суда, что турки, несмотря на опытность своего командира, попали в своеобразные клещи и были разбиты. Турецкий паша, собиравшийся уже было повязать казаков, сам очутился в плену. Его отвезли в Раздорский городок, собираясь в будущем обменять за крупный выкуп.

Активизация морских походов донских и запорожских казаков мешала московскому правительству в его взаимоотношениях с турецким султаном. Поэтому отправленному в конце 1617 года на Дон царскому послу Несмеяну Чаплину было приказано тайно повидаться с плененным казаками пашой и постараться убедить его в том, что набеги, жертвой одного из которых стал паша, казаки производят по наущению Речи Посполитой, а государь Московский к этому не имеет никакого касательства, и, более того, собирается «свесть» казаков с Дона. Чаплин успешно справился с порученной миссией…

Весной 1618 года Епифану Родилову пришлось решать новую нелегкую задачу… Смысл ее заключался в том, что турки, доставив из Стамбула в Азов государева посла Петра Мансурова, не хотели отпускать его до тех пор, пока не заблокируют казакам выход в море. Атаман вынужден был бессильно наблюдать, как турецкие саперные отряды засыпали вход в Мертвый Донец, а в гирлах реки Каланчи сооружали сторожевую башню, усилив ее гарнизоном и вооружив пушками. Мешать им в этом Родилов не решился, опасаясь за жизнь государева посла.

Но вскоре для Мансурова все завершилось благополучно, и он отбыл в Москву, а откуда на Дон приехал новый царский посол Юрий Богданов. От имени государя он просил Родилова помочь тому в борьбе с поляками, захватившими некоторые западные территории Русского государства. Видимо, к этому времени под началом Епифана Родилова находилось значительное число казаков, ибо Юрий Богданов просил отправить в помощь «тысеч пять… конных и пеших людей»^[103].

Следует заметить, что не все казаки Дона и не во всем слушались и подчинялись атаману Родилову. Весной 1620 года, на Страстной неделе, около 1300 донцов во главе с походным атаманом Василием Шалыгиным вопреки воле Родилова двинулись «на поиск» в море, желая отомстить туркам за разорение своего передового городка. К донцам присоединилось четыре сотни запорожцев, находившихся в это время на донской земле. Поход был неудачным. Первый удар ослушники получили под городом Риза, а на обратном пути огромный урон казачьей флотилии нанесли турецкие корабли и… сильнейшая буря. Только четыре сотни казаков сумели вернуться к родным куреням, остальные сгинули в морской пучине.

На состоявшемся в 1622 году казачьем кругу Епиху Родилова обвинили в неудаче похода, а кроме этого, ему припомнили, что в 1618 году он не помешал туркам отчасти запереть казакам выход в море. В результате вспыхнувшего после этого спора часть казаков поддержала Родилова, другая же, более многочисленная, требовала его переизбрания. И они своего добились: вместо Родилова войсковым атаманом стал Исай Мартемьянов. Потеряв атаманский пост, Епифан Иванович не утратил былого влияния. Его имя, как и во времена атамана Чершенского, в царских грамотах и отписках упоминается наравне с Мартемьяновым.

Прошло два года. 4 мая 1625 года во время морского похода погиб у Трапезунда войсковой атаман Исай Мартемьянов, и казаки вновь избрали своим вожаком Епифана Родилова. Первой же его акцией после избрания стало нападение на Азов, предпринятое казаками в отместку за сожжение турками низовых казачьих городков. Во главе трехтысячного казачьего войска Родилов внезапным натиском сумел прорваться сквозь ряды защищавших Азов янычар и в числе первых взойти на крепостную стену города. Казалось, еще напор – и турецкая твердыня падет, но в этот момент турки взорвали одну из каменных башен, вблизи которой развивалась основная атака донцов во главе с атаманом. Под обломками рухнувшей башни погибло немало казаков, а сам Епифан Родилов получил серьезные ранение. Донцы вынужденно отступили… На другой день они все же сумели овладеть башней на реке Каланча, разорив ее почти до основания и «опростав выход в море».

Этот успех дал казакам возможность свободно выходить в Азовское море, совершая походы против турок и татар. В том же году двухтысячный отряд донцов, соединившись с запорожцами, смерчем пронесся по южному побережью Черного моря, захватив Трапезунд, Синоп и Самсун, став на некоторое время их полными хозяевами. Отсюда казаков вытеснила стотысячная турецкая армия, двигавшаяся на Багдад. По дороге домой казаки завернули в Крым, где предали огню и мечу город Козлов. На Дон они вернулись с богатой добычей, окруженные ореолом победителей.

Штурм казаками Азова и их морские набеги на побережье Анатолии резко обострили отношения Москвы с Турцией, которые заключили под стражу царских послов, находившихся в Константинополе. Царь Михаил Федорович, получив известие об этом, отыгрался на казаках, заточив в далекий Кирилло-Белозерский монастырь часть донской легковой станицы (посольства) во главе с атаманом Алексеем Старым, находившейся в тот момент в Москве. Родилов, извещенный об этом царской грамотой, был предупрежден, что если он и его казаки не перестанут нападать на турок, ссоря тем самым государство Московское с султаном турским, то он, государь, лишит донских казаков своего государева жалованья и права на свободную и беспошлинную торговлю.

Однако это не остановило Епиху Родилова, и в 1626 году он в очередной раз попытался осуществить свою заветную мечту – взять Азов. Но снова неудачно…

Более двух лет находились казаки в опале. Помириться им с московским государем помог, как ни странно, султанский посол Фома Канта-кузин, грек по происхождению. В конце 1627 года он появился на Дону с тем, чтобы ехать далее в Москву для ведения переговоров с Михаилом Федоровичем. Атаман Родилов, оценив обстановку, решил лично сопровождать посла, с которым уже ездил в русскую столицу в 1622 году, под предлогом его охраны на неспокойных просторах Дикого Поля. Многодневной зимней дорогой атаман сумел уговорить Кантакузина помочь ему и его казакам сыскать милость и благоволение государя Московского, за что и ему, Фоме, будет с казаков прибыток…

Миссия Епифана Родилова в Москву увенчалась полным успехом: царь вернул из ссылки Алексея Старого и казаков его станицы, сняв таким образом опалу и в целом со всего донского казачества. В начале 1628 года Родилов вернулся на Дон с государевым жалованьем, но по малопонятным причинам был смещен с атаманства, сдав свои полномочия ездившему с ним в Москву Волоките Фролову.

Однако атаманская карьера Епифана Родилова на этом не завершилась: в 1630 году он снова был избран вожаком донцов. Явившиеся весной того года на Дон запорожцы предложили ему совершить совместный морской поход на Керчь, что и было сделано.

С этих пор имя Епифана Ивановича Родилова больше не упоминается в исторических актах: сложил, видно, свою голову славный атаман в одном из походов, а где покоятся его кости – одному Богу известно…