Апрельский ночной ветер дул в раскрытое настежь окно, это было самое приятное время в этой климатической зоне. Май и июнь были дождливыми, а июль и август невыносимо жаркими. Лишь апрель был теплым и ласковым, без гроз и сильных ветров. В такие дни все, кто мог, покидали стены больницы при любой возможности. Сотрудники старались обедать во внутреннем дворике, где сравнительно недавно были оборудованы столы и скамейки под это дело. Пациенты, кто мог, тоже собирались небольшими группками на улице, курили, болтали, смеялись. Апрель баловал всех.

Ник сидел перед окном в кресле каталке из которого не вылезал уже пару недель, здоровье стараниями врачей быстро шло в гору, но ходить было больно, да и в принципе любое резкое движение давалось тяжело. Швы затягивались медленно. В палате ему уже не разрешалось курить, а на лестницу в силу габаритов кресла он не мог выехать, поэтому выбрал один из тупиков во многочисленных коридорах, возле подсобки, где окна выходили на оживлённую дорогу и курил там.

В офис Марка он почти не выбирался, хотя тот его неоднократно звал. На это у Ника было множество причин. Марку он говорил, что его любимый Свид умер, а значит ему там делать нечего, отчасти это было правдой, он с ужасом понимал, что вскоре ему предстоит пересесть на другую машину, которая вполне возможно станет его последним место пребывания. Но в основном он не шёл туда, лишь по тому, что острый коготок ревности, всё ещё скреб его душу, как бы он не отмахивался от этих незнакомых ему чувств. Марк ежедневно навещал Анри и как не кстати именно тогда, когда Ник тоже хотел заехать, но наткнувшись на воркующую парочку несколько раз, он перестал навещать Анри и спрятался в этом темном уголке. Днём он старался спать, а ночью выбирался к открытому окну в тупике и часами курил, наблюдая как фары машин пролетают по дороге рисуя замысловатый рисунок в его фантазии. В душе он очень надеялся, что Марк сможет удержать Анри здесь, может даже они поженятся и тогда она точно будет защищена от опасностей фронта. Он знал, что Марк был не бедным человеком и занимал высокую должность, а значит мог даже и без женитьбы устроить всё как надо, но брак дал бы стопроцентную гарантию. Поэтому всякий раз при встрече с ним он в шутку намекал на то, что Анри так-то в целом была бы хорошей женой, и Марку в его возрасте стоило бы задуматься о будущем. На что тот многозначительно кивал, но не посвящал Ника в свои планы.

Мысли Ника оборвались неожиданным появлением кого-то в другом конце коридора. Кто-то катился в его сторону на точно такой же коляске, руки ещё не научились хорошо управляться с колесами, поэтому некто двигался очень медленно.

– Привет, вот ты где прячешься – весело начала Анри, замучившись с этой коляской она уже была готова встать, но ноги её ещё плохо слушались, и она быстро уставала. Врач так и не смог ей толково объяснить, что не так, сказал, лишь, что скоро всё придёт в норму. Ник смерил её подозрительным взглядом – и здесь курить тоже нельзя – ехидно добавила Анри. С тех пор как Ник последний раз был в её палате прошла уже неделя и Анри забеспокоилась, что тот мог что-то задумать. Все-таки он был свидетелем того, как неизвестный Раук принялся им помогать и был явно знаком с ней. Замучившись с этими мыслями Анри пришла к выводу, что нужно это обсудить с Ником, хотя бы понять, планирует ли он её сдать. Врождённое недоверие, заставляло идти на этот риск вопреки своим страхам.

– Я не влез на лестницу, так бы там курил. Да и тут никто не ходит, за всё это время я не видел ни одного человека здесь, хотя кто-то открывает это окно каждый вечер – задумался Ник и правда, кто-то всякий раз открывал окно, сам бы он не смог, весь бы измучился пока дотянулся до верхней защёлки, а так кто-то делал ему доброе дело, возможно даже не зная о том, что один боец проводит здесь каждую ночь.

– На лестнице тоже нельзя курить, это если ты не знал – Анри захихикала, чувствуя, что Ник не настроен на разговор, хотя он в принципе никогда не был настрое на беседу, но сегодня это особенно чувствовалось. Помимо того, что она ежедневно тряслась за свою шкуру, она ещё безумно тосковала. Ей не хватало той обыденности, вокруг неё все носились и переживали, будто она была совсем уж немощной и слабой, а жалость она не терпела, но конечно в глаза никому об этом не говорила. Она знала лишь одного человека, кто не относился к ней жалостью, того, кто был всегда на ступеньку выше по уровню неудачности – это Ник. Тот странный пьяный вечер намертво засел в её голове, такой обычный, будто не было войны, такой обыденный и лёгкий, как те снежинки, которые ловил в кольцах дыма Ник. Именно он создавал эту атмосферу безопасности, это плотную штору, на которой был нарисован её любимый яблоневый сад в весеннем цвету, и не было ни намека на войну, бесконечную и кровопролитную.

– Нигде нельзя курить, все это злобствующие зожники, пережрали сельдерея, так что теперь у них вместо мозгов одна большая накаченная жопа – Анри засмеялась, он вернулся со своими глупыми шуточками.

– Ты во всем видишь заговор, зожники то тут причем? – наигранно возмущалась она.

– Да как в причем, какая-то сплошная пропаганда здоровья, всё делают, чтобы человек жил долго и мучительно – Ник хохотнул, его правда немного раздражало это повышенное внимание к здоровью особенно когда с фронта эшелонами везли трупы тех, кто возможно и ни курил в своей жизни ни разу.

– Все то тебе чем-то досаждают, врачи, зожники, даже эта коляска.

– Э нее, с этой красоткой мы уже поладили, смотри что умею – Ник бросил зажигалку и пачку сигарет на подоконник, взялся обеими руками за колёса и поднял переднюю часть коляски вверх, удерживая равновесие лишь на задних колёсах – видала, да я на ней могу прям сразу в поля ехать, мастер, что сказать – Анри улыбкой наблюдала за его фокусами, понимая, что пора бы уже перейти к вопросу, с которым она сюда пришла, но так не хотелось рушить это простую атмосферу.

– Слушай, я тут хотела серьёзно с тобой поговорить – Ник медленно опустил передние колеса на пол и замер в ожидании – я про то, как мы выбрались.

– А, ты об этом – с некоторым разочарование ответил Ник – ну как как, своим ходом – он улыбнулся, давая понять, что знает о чем она хочет поговорить, но Анри этого понимания было недостаточно.

– Я о том парне – Анри вдруг поняла, что напрочь забыла, как его звали, хотя точно помнила, что он ей представился, но она была так занята другими мыслями, что похоже даже не услышала его имя.

– Ты о Мерсаде? – подсказал Ник, Анри кивнула и продолжила.

– Да, я забыла его имя, странно, что ты запомнил и вообще слышал, я думала ты был в отключке. В общем я совершила одну очень страшную ошибку и хочу всё объяснить – она выдержала паузу, ожидая, что Ник что-то добавит, но он молчал – помнишь я рассказывала, как я бежала в прошлый раз, наверняка помнишь. Так вот в лесу я не просто наткнулась на Рауки, а наткнулась на него, он был подбит и честно я не знаю, что в тот момент произошло в моей голове, это было не обдуманное решение, вообще спонтанное, такой был день суматошный, сам понимаешь. Я решила ему помочь, перебинтовала. Вот так вот мы и встретились. После того случая и до этого случая я его не видела и не знала. Я хочу, чтобы ты понимал, что я ни какая-то оппозиционная личность и всеми руками за нашу победу, но тогда, не знаю почему я так поступила. В общем я не хочу, чтобы ты плохо думал на этот счет и тем более распространялся – Анри заметила на себе испытующий взгляд Ника.

– То есть ты думала, что я побегу тебя сдавать? – в голосе звучали нотки возмущения. Анри замялась, врать, что она так не думала было бессмысленно.

– Да, потому что каждый уважающий себя гражданин сообщил бы об этом, и я пойму если ты решишь донести обо мне, возможно во мне что-то есть нехорошее, что может повредить нашей армии и таких людей нужно изолировать. Я пойму – Анри опустила голову, ей было стыдно смотреть в глаза Ника. Она лгала насчет того, что видела в своём поступке, что-то плохое, плохое было в том, что произошло после того, как она помогла Мерсаду.

– А теперь можно честно, что ты думаешь? Уж мне то не надо вешать лапшу на уши насчет преданности стране и нашей идеологии, ты наверняка знаешь, за что я сижу – Ник был спокоен, но немного недоволен, что Анри держала его за такого дурака, думая, что он мог сдать её из политических побуждений.

– Ты помнишь Гарычева? – Ник закатил глаза.

– Опять этот Гарычев, он то тут причем? – Нику уже надоела эта непонятная беседа и вечные упоминания его злейшего врага. Даже после смерти он не давал ему покоя.

– Я его убила – тихо проговорила Анри закрывая лицо руками, дрожь пробежала по всему её телу от этих слов. Ник замер, он не мог оторвать взгляда от Анри.

– Да чушь – ровным голосом ответил он, но что-то уже заставило его засомневаться в том, что Анри выдумывает какую-то историю.

– Ох, лучше бы это была чушь, фантазия моего больного воображения, но это правда – оба замолчали. Ник потянулся за сигаретой и закурил. Он не мог представить ситуация как Анри могла убить Гарычева. Тот был сильным бойцом второго ряда. После нескольких лет службы в учебке, он перевелся на фронт, где продолжил свои бесчинства.

– И каким образом, позволь узнать?

– Я же говорю, нашла Раук, перебинтовала бойца, а тут Гарычев из ниоткуда взялся. Я тогда даже не знала кто он, увидела только имя на предплечье и всё. А он начал мне угрожать, что я пойду под суд и приказал отойти от Раука, а тут меня опять перемкнуло, ну не могла я дать ему убить беззащитного бойца, что со мной не так не знаю. Я давай его уговаривать, а тот ни в какую. Ну Мерсад мне и предложил убить Гарычева с его орудия. Ну как предложил, глазами показал, что нажать надо, а их машины ведь в точности такие же как наши, я их досконально знаю. Ну вот и пальнула всего разок, а этого оказалось достаточно – Анри выдохнула, почувствовав лёгкость во всем теле, словно всё это время носила камень где-то в груди и тут он куда-то исчез.

– Ну и что с того, убила и убила – спокойно ответил Ник, но в душе его бушевала невиданная буря эмоций. Всё это уже не походило на хорошо продуманную ложь, да и зачем ей врать, разве что травма головы что-то там ей повредила, но это уже были его додумывания. Он вспомнил раскуроченный Свид в офисе Марка «били с очень близкого расстояния, разорвало так разорвало, такие травмы не частые в полевых условиях с такими опытными бойцами, да и Мерсад её действительно знает» рассуждал он.

– Ты не понимаешь, даже если бы там был ты, я бы поступила бы точно также – с сожалением сказала Анри – я вдруг стала защищать врага, ото всех, да это был какой-то момент помутнения рассудка, но, если бы там был не он. Да наслышана уже о том, что человек Гарычев был не очень, но вместо него мог быть кто угодно и он бы действовал по правилам, а значит я бы его убила.

– Ну точно не я, не надо говорить за всех, если бы я был там, то позволил бы тебе его привести в порядок, а потом бы смылись – уверенно сказал Ник, на то у него были собственные причины. Не просто так он шастал ночами по полям среди сбитых Рауков – Гарычев был ужасным человеком и можно сказать ты меня уже дважды спасла. Его тогда перевели из учебки и вскоре он должен был стать командиром отряда, в котором был я, и уж поверь, эта сволочь не упустила бы возможности добраться до меня, после всего, что я сделал. Да и я бы в долгу не остался, сразу бы убил, а это расстрел. Так что ты оказала мне большую услугу сама того, не подозревая, и не только мне – Ник смотрел в окно, машины всё также пролетали вдалеке.

Анри молчала, его слова были словно бальзам на душу, о котором она мечтала уже многие месяцы, но то, что произошло дальше навсегда изменило всё между ней и этим странным бойцом.

– Когда я попал в учебку, то не имел даже малейшего представления, что меня там ждет. Честно я был золотой сыночек для своей мамы, лучший ученик в школе, в университете, а потом бац и я в тюрьме за инакомыслие. Даже толком не попрощался с мамой, видел её только через решётку в зале суда и всё. Дальше дорога на фронт и четыре месяца ада, когда я и думать забыл о доме. Не знаю зачем я тебе это рассказываю, но ты должна знать, что быть ярым приверженцем власти, также плохо как быть ярым оппозиционером, нельзя ударяться в идею так сильно, что теряется моральный облик. В университете я ненавидел бойцов и Свиды в целом, я считал всех тех, кто пошел на войну психами безмозглыми, стадом баранов, которых помани, и они пойдут, так отчасти и есть. Но когда ты уже сидишь в этой машине, а на той стороне точно такие же люди, понимаешь, что не все бойцы заслуживают ненависти, даже бойцы врагов – он замолчал, Анри боялась даже дышать, чтобы он не отвлёкся и не сменил тему, но он и не планировал.

– Нас привезли осенью, расселили по палаткам. Всё было чинно благородно. Первые две недели были инструктажи безопасности, в общем теория всякая. Я знал куда иду и понимал, что от того, как хорошо я буду знать теорию во многом будет зависеть моя жизнь, поэтому не пакостил там, был прям прилежный ученик. После тюрьмы это как санаторий был, ни тебе работы, ни тебе решёток. Пока нас не перевели в полноценную учебку. Гарыч, это его прозвище, как ты поняла. В общем Гарыч и его несколько дружков обучали нас пользоваться Свидами. Сначала на симуляторах два месяца. Там конфликтов не было. Все они были сама любезность, тогда я не знал почему, а всё оказалось проще простого. Начальники их все были в этой части вот они и не творили всякой дичи. Но потом нас перевели в другое отделение, километров за десять от учебки, где мы и сели уже за реальные машины. Пацаны были в восторге, первое ощущение невероятное, сложно конечно, но весело. Но уже тогда я понял как отношение резко поменялось.

Почему ты думаешь я на самокате? Так вот это решил так Гарыч, говорит мелкий ты для взрослых игрушек, сиди в этом. Ну я против не был, зачем мне конфликты с начальством, да и не разбирался я тогда во всей этой технике, для меня всё одно и тоже было. Но колкость я его запомнил. Для перехода на следующий этап подготовки нужно было сдавать нормативы по всему пройденному. До стрельбищ у нас ещё даже дело не дошло, а мы уже сдавали нормативы как правильно приседать в машине, как прыгать, бегать, кувыркаться всякое разное. Ну и у меня, как и многих других не с первого раза получалось это сдать. Но Гарыч решил оторваться именно на мне, не понравился я ему с самого начала.

Началось всё с обычных оскорблений. Мелочи, я не обращал внимания. Пусть глумится думал я. Но одними подколами не обошлось, к декабрю они окончательно озверели – Ник снова замолчал, достал очередную сигарету и закурил – я, кстати, раньше не курил. Ты что, я в такой семье вырос и у меня такое окружение было, мы все читали Канта не меньше. Курить я начал в учебке, были тому причины. В общем Гарыч не остановился на оскорблениях и стал каждый мой заваленный тест финалить оплеухами. Потом кто-то ему сказал, что по лицу бы лучше не бить и он так оскалился на своего напарника, что ночью приказал им меня выволочь на улицу, а поверь это был уже декабрь, так-то снег на дворе, а я в одних трусах и футболке. Никто даже не пикнул из ребят, когда меня вывели и даже когда кричал, молчали – Ник вздохнул, каждое слово давалось всё тяжелее и тяжелее. Анри молчала, пазл стал медленно собираться в её голове, кровавый пазл еще совсем короткой жизни обычного человека.

– Ладно, побили, может и за дело, я терпел – потом они дня четыре вроде не обращали на меня внимания, а на выходных напились и как думаешь, кто был первый в очереди на тумаки? Меня опять вытащили посреди ночи в одном белье, дотащили до их палатки и завели. Гарычев был пьяный до той кондиции, когда ещё не лежишь мордой в салате, но уже и не контролируешь себя. Начал мне что-то вещать за мою статью, мол всё он про меня знает и про семью мою убогую. Я молчал, думаю, что хорошо, что молчал, так бы может вообще убили. Но его, по-моему, и бесило мое молчание, и он кинулся на меня. Его уже не волновало останется ли мое лицо целым или нет, было ощущение, что он хочет стереть меня в порошок. Потом заставил меня подвесить и били по очереди в живот. К утру я отключился, так и провисел весь день на крюке.

В госпиталь, конечно, меня никто не отправлял, после всех их побоев приходилось лечиться самостоятельно. Другие ребята обходили меня стороной, боялись, что за помощь мне и им достанется. Я их понимаю и не виню, каждый там выживал по-своему.

Спустя пару недель прибыли новенькие. Один из них был слащавый до невозможности, такие лица обычно можно увидеть на обложках модных журналов, но щупленький, как и я. Он и предложил мне написать жалобу. Ох, как я об этом потом пожалел, неделю кровью блевал, думал умру прям здесь, не дойдя до полей, забавная ситуация, скажи? Но его я не сдал, он же хотел как лучше. Он мне старался помогать как мог, кормил, когда я есть не мог, прикрывал, если я косячил. А потом и его загребли. Впервые за всё время не меня утащили в это гадкую палатку. Вроде я должен был ликовать, но не мог, хороший был парень, добрый, да и сел за какую-то мелочь, мошенничество вроде, не помню, но точно не политический.

Утром я нашел его на прежнем месте. Лежал, молчал и не вставал, я пытался с ним поговорить, но он не отзывался. Так и пролежал весь день. Вообще с тех самых пор он не проронил больше ни слова. Был нем как рыба и на тренировках, и в палатке. У нас там души были общие, одна длинная линия и шланги из стены. Мылись мы по часам, и я мог видеть этого парнишку. Какого было моё удивление, когда я понял, что на нём нет ни единого синяка. Да его таскали в эту палатку раза по три на недели, а он целый и невредимый. Я снова попытался до него докопаться, но он на меня не реагировал, будто меня и нет. А самое интересное от меня отстали, почти на несколько недель – Анри внимательно следила за лицом Ника, был он сейчас какой-то другой, как будто и не тот весельчак и шутник, а напуганный ребёнок, который вновь и вновь переживает одну и туже страшную ситуацию.

– А потом поползли слухи, в которые я никак не мог поверить и не хотел верить. А слухи у нас вещь такая всё равно дойдут до ушей, того, кто стал объектом этих слухов и в одну ночь он попытался бежать. У меня сон чуткий, я от каждого шороха просыпаюсь и услышал, как тот вышел. Я за ним, дергаю его «куда мол собрался, совсем с ума сошёл», а он меня толкает и дальше бежит. Но тут то наши и поднялись. Схватили, он кричал так будто его убивают, а ведь они его и не били даже.

Привели нас обоих к Гарычу, парень всё продолжал кричать, будто приступ какой-то, мне совсем с этого поплохело, я не знал, что делать. Начал его выгораживать, мол пытался бежать, а он меня останавливал. Ну кто в эту чушь мог поверить, я же всего не знал, что там творилось. Гарыч кивнул, и меня начали бить, я упал и зажался в комок, чтобы хоть по органам не попали, руки ноги ладно, переживу. Они пинали минут двадцать, пока не выдохлись. Потом пошли выпить. Я до сих пор помню его взгляд, напуганный, он словно просил меня спасти его, а как и от чего? Когда вернулись, Гарыч схватил паренька и уволок куда-то, а меня облили водой и на улицу выгнали, поставили возле будки и говорят «сегодня ты у нас дозорный» поржали и ушли. Холодно было до ужаса, но я время не терял обошёл палатку и заглянул с другой стороны. Лучше бы я не ходил, лучше бы я примерз к этой чертовой будке, чем увидел, как этот выродок насилует паренька – Ник резко опустил голову и закрыл лицо руками. Молчание воцарилось в коридоре. Анри не знала, что сказать. Она слышала уже о побоях, слышала об издевательствах, но о таком нет.

– Знаешь, раньше я себя жалел, думал, что как же мне тяжело, бьют, ругают, мучают, но после того дня понял, что есть вещи и похуже.

Парень повесился на следующую ночь. Я слышал, как он вышел, но решил не идти за ним, да как идти, что я ему скажу, что скоро всё закончится, что скоро фронт, потерпи пару месяцев? Я хоть и не дурак в целом, но в таких ситуациях не могу подобрать слова. А он ушел в ангар и повесился, молча так, тихо, как будто его и не было, а он был, был в моей голове всё время, каждый день, я просыпался и засыпал, видя его взгляд. Я должен был тогда, что-то сделать, я должен был убить этого выродка, но боялся. Трус я, что сказать. Но теперь уже не трус, совесть меня доконала.

В один из вечеров, когда они буйно пьянствовали, я слил масло с одной машины и облил их палатку, а на входах колышками забил полог и поджёг. Вспыхнула палатка в секунду. Пять человек до того были пьяные, что сгорели заживо, но не Гарыч, эта сволочь так просто не умерла бы. Он, конечно, знатно тогда обгорел, но уже через два месяца был во втором ряду. Наша медицина лучшая медицина в мире – злобно прошипел Ник – а меня через неделю уже кинули в поля – Ник замолчал. Порыв ветра ворвался в окно и начал трепать его волосы, но он не обращал внимание, а бессмысленно смотрел в одну точку.

– Не надо думать, что все плохие, что каждый тебя готов подставить. Есть люди, кто выше всего этого и мне кажется ты из их числа. Это плохо, таким людям тяжело жить – он вздохнул и наконец решился посмотреть на Анри. Лицо её было напуганное, руки сжаты в кулаки, будто она готовилась кого-то бить. Ник ожидал этого, зная её, настолько насколько он мог её знать, он понимал, что эта история её сильно заденет. В груди у него болело – вместо Гарыча там мог быть обычный парень, такой как мой умерший друг, а он бы в жизни не стал тебе препятствовать и уж тем более сдавать, и поверь, таких много, гораздо больше, чем ты думаешь. Ты понимаешь меня?

– Да – Анри не знала, что ещё сказать, мысли перемещались, прежний её мир, где всё было более-менее правильно рухнул. Хорошо и плохо поменялись местами таким образом, что совесть навсегда оставила свои нападки на душу.

– Ну вот и хорошо – добавил Ник и снова закурил – погода сегодня отличная – добавил он как ни в чем не бывало, будто и не было этого тяжёлого разговора. Ему хотелось разбавить обстановку, так как беседа вскрыла прежние раны, которые он так старался скрывать даже от самого себя.

Анри снова и снова прокручивала в голове пугающий рассказ, тело её словно онемело от ужаса, мозг машинально пытался поставить себя на место того паренька. Мысли плотной пеленой закрыли ей глаза и уши, поэтому она не услышала слова Ника. Она ожидала, что после его истории станет жалеть его ещё больше, но теперь ей казалось, что Ник был последний человек на свете, кто нуждался в жалости. Он просто жил и делал, то, что должен, что считал нужным, он справился со своей болью и эта странная открытость, так ему не свойственная, не была с целью зацепить тонкие струны души девушки, нет, он пытался научить её чему-то, что знал сам, пытался объяснить ход своих мыслей, в своей особенной манере.

– Ну вот, началось, не стоило тебе это говорить – расстроился Ник глядя на оцепеневшую Анри – я уж думал ты сильная.

– Да нет, всё в порядке, просто много мыслей, слишком много – она подъехала ближе к окну и прохладный апрельский воздух вернул ей самообладание – да погода и правда чудная. Я люблю апрель, он такой заботливый в этих краях – Анри уставилась на спешащие даже ночью машины. Мир жил своей прежней жизнью, чтобы не случилось, люди будут продолжать работать, болтать ни о чём, смотреть глупые телевизионные шоу и ругать политиков. Всё будет так же, как и вчера, даже если в этот самый момент происходит, что-то ужасное.

– Может завтра выберемся на улицу? Нет, не сюда, куда-то за город, ну или хотя бы в парк, лишь бы не в больнице. Я думаю, мы вполне преодолеем дорогу до метро – неожиданно спросила Анри.

– Ты не нагулялась в полях? – Ник усмехнулся и заметил добрую улыбку на её лице.

– Я люблю конечно походы, но туроператор нам тогда попался не очень, как думаешь? – Ник засмеялся.

– Да, я оставлю им гневный отзыв, буду как та взбалмошная баба на кассе, которой продали йогурт не по акции – он был рад, что Анри его поняла и вывела тему в другую сторону.

– Люблю пятничные акции на выпечку у нас, всегда набирала себе всякой дряни на ночные смены, половину, конечно, даже не съедала, но жадность она такая.

– Ну выпечка у нас недорогая можно и не по акции брать – удивился Ник. Он знал цены в столовой и уж выпечка точно не кусалась ценником.

– Кому как – отозвалась Анри.

– Вы помнится с мадам таскались по торговому центру, она потом ещё неделю показывала всем свои новые наряды, лучше бы я, конечно, их не видел. А ты то хоть купила себе чего? – Анри молчала, ей было стыдно говорить, что денег у неё не водилось особо и приходилось на всём экономить. Жизнь её всегда была не богатой. Родители хоть и были все доктора наук и имели прочие регалии, но не в тех областях, которые могли бы приносить деньги.

Когда началась учёба, стало ещё сложнее. Университет съедал значительную часть их семейного дохода, а работать она не успевала. И сейчас, чтобы оставить за собой место в университете, ей приходилось ежегодно платить значительную сумму. Это сумма была меньше, чем реальная стоимость годового образования в мединституте, но в соотношении с заработной платой медсестры, была колоссальной, поэтому Анри приходилось постоянно откладывать. Она всё ещё надеялась, что рано или поздно всё закончится и учеба возобновится. Ей до сих пор было непонятно, почему она попала в список призывных студентов, половина её группы продолжала учиться и скоро должны были выпуститься. Также было странно, что правительство не позаботилось о сохранение места самостоятельно, а возложило всё на плечи бедных студентов. Хотя в мединститут попадали зачастую выходцы из богатых семей, по-настоящему бедных Анри видела крайне редко, среди студентов на своём потоке, поэтому не знала, как другие справляются с подобной ситуацией. Если она не будет платить за место, то ей придётся поступать вновь, а это куда большая сумма, чем та которую она отдает сейчас.

– Нет у меня денег на такое, да и честно как-то без разницы в чем ходить. Когда ты всю жизнь донашиваешь чьи-то вещи, то постепенно теряешь к ним интерес – Анри отчасти говорила правду, роскошные наряды её не привлекали, высокие каблуки отпугивали своим неудобством, но чего ей действительно не хватало так это пары хороших и удобных брюк, а может даже и футболок, а на зиму было бы не плохо прикупить обувь потеплее, но кошелек её был пуст, как в принципе и всегда.

Ник задумался, он каждый день видел, как большая часть девушек щеголяла в модных шмотках, как девочки на администраторской часами выбирали и заказывали какие-то вещи, так уходя в это с головой, что докричаться до них было невозможно. Даже Мадам, умудрялась себя баловать. Ник как-то не обращал внимание в чем ходила Анри, да и халат её всегда был застегнут на все пуговицы. Это не Мари, которая всегда ходила на распашку, всем своим видом показывая из какого она теста.

– Ну тогда нам не в парк надо идти, а в торговый центр – спокойно сказал Ник, а Анри засмеялась.

– Ты что думаешь мне ходить не в чем? Все мои вещи основные в центре остались, так что мне ничего не надо, а если и надо было, то извини, карманы мои пусты – но Ник уже не слушал её, а мысленно считал сколько у него скопилось денег и по его скромным подсчётам сумма была приличная. Не такая, чтобы можно было пойти и скупить целый отдел, но достаточная, чтобы снабдить Анри всем необходимым. Он вспоминал свою, мать, которая вечно на всем экономила, чтобы сын ни в чем не нуждался. Но сын всё время видел в школе, как остальные мамочки сторонятся её, как жалость заполняла их глаза всякий раз, когда она приходила на какое-то важное школьное мероприятие в одних и тех же потрепанных вещах. Сын нуждался, нуждался лишь в одном, чтобы его мама была самой красивой и самой нарядной, потому что казалось, что в этом было какое-то женское счастье. Он и сейчас думал так, думал, что вещи могут кого-то сделать счастливее, тому была уйма доказательств: Мадам, снующая по палатам и показывающая свои платья; Мари, которая всегда безумно расстраивалась, если не могла купить себе сумочку по последней моде, да и все остальные девушки придерживались таких же мыслей.

– Тогда после завтрака напишу заявление на выезд. Мы, конечно, с тобой те ещё ходоки, но будет неплохой повод развеяться. Но в шмотках я не разбираюсь, так что меня бессмысленно спрашивать идет или нет – рассуждал Ник. Анри смерила его подозрительным взглядом, думая, что он либо издевается над ней, либо не слышал её слов вовсе.

– Алё, у меня нет денег, никуда я не поеду – строго сказала она, немного обидевшись, ей не доставляло удовольствия лишний раз напоминать о своём бедствующем положении.

– Да я понял тебя, что ты злишься? У меня есть деньги, тем более если я опять выжил, то там капнуло не мало, а они отчасти и твои, ты ж меня волокла – с улыбкой добавил он. Ник понимал, что Анри вполне возможно будет отказываться от его денег, поэтому и придумал эту байку.

– Ты считаешь, что я спасала тебя ради, того, чтобы ты мне потом денег был должен? Ты вообще, что несешь? Мне теперь даже в парк уже не хочется – она стала неуклюже разворачивать кресло-каталку, но Ник вцепился рукой за её подлокотник и остановил – мне не нужны твои подачки, понял? – Анри разозлилась не на шутку.

– Я ж тебе не машину иду покупать, так пару вещей – пытался он выйти из ситуации, но Анри была непреклонна.

– Если бы мне что-то было нужно, я бы сама себе пошла и купила, не надо меня считать за бомжа и из жалости что-то покупать. У меня ещё осталось достоинство.

– О-о-о, достоинства у тебя навалом, я заметил – язвил Ник, его начала забавлять эта ситуация – а ты можешь засунуть его хоть разок куда-нибудь поглубже и доставить удовольствие одному никому не нужному мальчику, который просто хочет как мужчина поухаживать за девушкой? – тут он залился румянцем, но полумрак скрыл его смущение «ляпнул так ляпнул, ну как всегда», он уж точно не хотел придавать такую окраску этой поездке, но слова сами собой слетели с его губ. К этому добавлялось и то, что он очень надеялся, что Марк все-таки покорит эту неприступную стену и оставит возле себя, вдали от полей сражения и кровожадных Рауков. Анри замялась, он нажал на нужную кнопку, ведь по её канонам совести, отказать больному человеку было кощунство. Голос внутри нашёптывал, что настои она на своём, может и правда обидеть того забитого мальчика внутри измученного взрослого бойца.

– Ладно – недовольно процедила она – но тогда через две недели. Сейчас мы с тобой ели ходим, а шопинг дело изматывающее – эта отсрочка давала ей шанс улизнуть, возможно он просто со временем забудет об этом и всё встанет на свои места. Тогда не будет этого неудобного момента игры во взрослых.