Дом с синей комнатой

VI

Хисако Аосава? Я не встречал ее.

Сайга о ней почти не говорила, хотя мне казалось, что она попросту не хотела делиться со мной информацией о ней. Похоже, для Сайги она была кем-то особенным.

Хисако действительно была необычным человеком.

Стоило ее имени прозвучать в ходе интервью, как люди заметно реагировали – с ними происходила перемена. Видимо, она была особенным человеком для всех. Тем, кого любят, кого уважают и кого боятся. На всех она производила особое впечатление, хотя была очень молода на момент преступления.

Что?

Да вы меня насквозь видите! Куда мне с вами тягаться, я никогда не умел врать…

Честно говоря, я видел ее однажды издалека. Только между нами.

Много раз слыша о каком-то человеке из разных уст, любой захочет увидеть его своими глазами. Я слышал, что Хисако была очень красива, и хотел хоть одним глазком взглянуть на нее. Героиня трагедии, персонаж древней легенды… Для меня, молодого мужчины, это желание было вполне естественным; да все, независимо от пола, поступили бы так же!

Мне стало еще любопытнее, когда я понял, что Сайга не хочет знакомить меня с ней. Поэтому однажды, когда она отправилась к Хисако в одиночку, я решил последовать за ней. Сайга, бывало, гуляла в одиночестве, пока я записывал интервью или бесцельно бродил по городу. В тот раз я тоже притворился, что отправляюсь на туристическую прогулку.

Я имел общее представление о том, где должен быть дом Аосава, поэтому смог проследовать туда за ней.

Сайга торопливо прошла в ворота. Но, прежде чем она успела нажать на кнопку дверного звонка, дверь отворилась.

На пороге стояла стройная девушка с короткой стрижкой. Она была невысокой и очень изящной. Я не мог определить ее возраст, но выглядела она очень молодо.

Девушка был совсем не похожа на слепую, поэтому я сразу и не понял, что это – Хисако Аосава. Будь ее глаза закрыты, я сразу догадался бы, но они были широко распахнуты – на первый взгляд она ничем не отличалась от любого зрячего.

Как же я понял, что это она? Так странно…

Стоило ей повернуться к Сайге и тепло улыбнуться, как я все понял.

«О, так вот какая она», – подумал я. Вот и всё. Это был первый и последний раз, когда я видел Хисако Аосава.

Мои впечатления? Действительно, она казалась особенным человеком.

Почему?

Дайте подумать… Мне как-то не по себе говорить о впечатлениях. Жалею, что, говоря о Сайге, упомянул о «неприятных чувствах». Поймите, это не более чем субъективный взгляд, личная точка зрения.

Возможно, это просто мое воображение.

Но, клянусь, когда дверь открылась, она смотрела прямо на меня.

Честно, на то самое место, где я стоял.

Конечно, я осознаю́, что противоречу сам себе. Хисако никак не могла меня видеть. Но в тот момент, казалось, она точно знала о моем присутствии.

Возможно, это совпадение. Возможно, она просто случайно повернулась в мою сторону. Думаю, так и было на самом деле.

Но в тот момент я чувствовал, что Хисако Аосава знала, что я там – и что смотрю на нее.

Где я стоял? На другой стороне узкой улочки у дома, в тени дерева. В разгар лета листва была очень густой, в ее тени меня было сложно разглядеть с противоположной стороны улицы.

Вот о чем я говорю. Правда – всего лишь ваш взгляд на события. Тогда я был уверен, что она видит меня.

Индийская сирень? Перед домом? Цвела ли тогда? Хм, не припомню… А это важно?

Что потом? Потрясенный, я поспешил обратно в гостевой дом. Мне казалось, я сделал что-то плохое.

Конечно же, я не рассказал об этом Сайге.

VII

Я уже говорил, что мы всегда останавливались в одном и том же гостевом доме в К. Сайга каждый раз выбирала одну и ту же комнату. Это была угловая комната на втором этаже, в конце коридора. Я, бывало, менял комнаты, но она всегда останавливалась там. Мы обычно расшифровывали записи в ее комнате.

Я как-то спросил ее, почему она всегда выбирает эту комнату, и Сайга объяснила мне, что так ей спокойнее. Мне казалось, что есть еще какая-то причина.

Мы не разговаривали за работой, но, закончив за полночь, обычно болтали около часа за баночкой пива и простыми закусками. Это было похоже на подведение итогов дня.

Как я и сказал, это были несерьезные разговоры, но кое-что мне запомнилось.

Кое-что об этой комнате.

У Сайги была привычка смотреть в одну точку на потолке, когда она о чем-то задумывалась. Она делала так за работой над записями или посреди разговора, размышляя о том, что сказать дальше.

Гостевой дом был в традиционном японском стиле, с деревянными потолками. Бывало, мы в детстве до чертиков пугались, углядев в узоре дерева что-нибудь страшное! В современных домах такого нет, и дети перестали бояться пятен на потолке.

В общем, когда я решил посмотреть, что же привлекло ее внимание, то обнаружил овальное пятно.

Заметив это, Сайга спросила:

– Как думаешь, на что похоже?

– На амебу, – ответил я. – А ты что думаешь?

– Не знаю даже; может, на чайник? – ответила Макико и добавила: – В доме, где я жила, было такое же пятно на потолке.

Тогда я решил, что это пятно на потолке и было основной причиной, по которой она выбрала именно эту комнату. Конечно, других доказательств у меня не было.

А еще Сайга как-то спросила меня:

– Как передать одному конкретному человеку послание у всех на виду?

Я не совсем понял, о чем она, но ответил:

– Может, через те короткие трехстрочные объявления в газетах?

Все их видят, но смысл может быть понятен только конкретному человеку, которому предназначено объявление.

– А, действительно, – согласилась она.

Позднее снова спросила:

– Если б ты хотел оставить на столе записку одному конкретному человеку, в комнате или доме, где много людей, как бы ты поступил? Естественно, ты не хотел бы, чтобы все догадались, кому она предназначена. Как это сделать?

Немного подумав, я ответил:

– Если б я мог заранее договориться с этим человеком, сообщить ему шифр или пароль, я придумал бы, как привлечь его внимание.

– А если заранее договориться нельзя?

– Тогда остается написать то, что будет знать только он, – ответил я. Так себе ответ.

Но Макико повторила мои слова:

– Написать то, что будет знать только он… – и с серьезным лицом надолго задумалась.

Я вернулся к работе над записями и больше не придавал этому значения. До сих пор не знаю, было ли это важно.

VIII

Я знал, что на месте преступления обнаружили письмо, но нигде не слышал, о чем оно было. А Сайга, похоже, знала.

Услышав о послании в интервью, я решил выяснить, как оно связано с преступлением, но в газетах и журналах не было ни слова о его содержании. Похоже, полиция использовала его как зацепку, способную указать на преступника. Однако, несмотря на то, что преступника в конце концов нашли, полиция так и не выяснила, был ли он автором письма.

Я не мог отделаться от мысли, что в этом преступлении есть какая-то тайна. Что-то не сходилось – что-то, не подвластное человеческому разуму.

IX

Не пора ли нам вернуться? Кажется, дождь все-таки нас догнал.

Интересно, что две реки, обнимающие холм в центре города, не сильно отличаются по ширине, но совсем не похожи друг на друга – у одной мужское имя, а у другой – женское. Характер двух, в общем-то, схожих рек проступает на поверхность: река-женщина отличается мягким и спокойным нравом, в то время как течение реки-мужчины быстрое и бурное.

Было здорово. Люблю такие спонтанные прогулки.

Сегодняшнее путешествие? Уж точно что-то необычное.

Я приехал сюда не за тем, чтобы на что-то посмотреть. Это скорее путешествие в погоне за воспоминанием.

Нет, у меня нет желания вновь видеться с Сайгой. Мне достаточно моих воспоминаний о ней.

К тому же у меня остался экземпляр «Забытого фестиваля».

Конечно, я прочел его сразу, как получил. Ведь я очень хотел узнать, что же было важнее для нее – личность преступника или само преступление.

В результате я так и не понял. Как я уже говорил – наверное, она просто хотела издать книгу.

Что, простите?.. Подозревала ли она, что преступником был кто-то другой?

Так всегда было или она сама сказала недавно?

Неизвестно?

Что ж, я удивлен. Возможно, Сайга считала так с самого начала. Тогда ясно, почему она была так заинтересована.

В таком случае название «Забытый фестиваль» приобретает совсем иное значение.

X

Была еще одна причина, по которой я не хотел, чтобы Сайга включала мое имя в список соавторов книги.

Я держал эту причину в тайне все это время, но, честно говоря, она была основной.

Услышав ваш рассказ, я осознал, что и у Сайги все это время могли быть свои мотивы.

Нет, что вы, это мелочи. Не думаю, что их стоит принимать всерьез.

Но вдруг?..

Я сопровождал Сайгу почти на всех интервью и затем занимался расшифровкой записей, потому неплохо помню содержание сказанного.

Однако, приступив к чтению рукописи «Забытого фестиваля», я был крайне удивлен, обнаружив множество несоответствий.

Деталей, не совпадающих с показаниями.

По правде говоря, это были мелочи, не влияющие на повествование. Но стоило лишь сравнить их с текстами интервью, как отличия становились очевидными – это было совсем не похоже на ошибки, допущенные по невнимательности.

Поэтому, читая книгу, я не мог отделаться от странного ощущения: сперва я решил, что это опечатки, но их было слишком много.

Сайга обладала прекрасной концентрацией и очень ответственно относилась к перепроверке; быть не может, чтобы она просмотрела что-то при прочтении и сверке. Не представляю, как она могла совершить подобные ошибки. Однако эти детали никак не влияли на общую картину, и потому я не сильно вдумывался.

Но вдруг Макико сделала это намеренно?

Могла ли она специально изменить показания, когда включала их в рукопись?

Она же говорила, что «книга – не факт и не вымысел». Это была ее официальная позиция, когда книга вышла. Ни то, ни другое, решайте сами. О, это жутко разозлило прессу – они любят, когда все четко разделено на белое и черное. Для них заявления вроде «не знаю», «ни то, ни другое» и «это серая зона» равносильны преступлению.

Действительно, автор часто намеренно меняет какие-то детали во внешности или окружении, если речь идет о реальных людях, но книга Сайги – это иной случай. Реальных людей по-прежнему можно идентифицировать, стоит только отбросить эти детали, которые, по правде говоря, не важны для истории.

Неужели они были важны для нее лично?

В таком случае сказанное ею однажды приобретает совсем иной смысл. Она спросила: «Как передать одному конкретному человеку послание у всех на виду?»

Я, не сомневаясь, решил, что она говорит о послании, оставленном на месте преступления. Я был уверен в этом до настоящего момента.

Но что, если?..

Что, если с самого начала расследования она планировала издать книгу? «Забытый фестиваль».

«Думаешь, это возможно?

Послание одному, пока все вокруг смотрят, – то, что у всех на виду?

Как насчет книги, ставшей бестселлером?

Послание конкретному человеку. Причастному к происшествию человеку, который наверняка откроет книгу.

Человеку, с которым нельзя договориться заранее или сообщить ему шифр.

Можно лишь написать что-то, о чем известно только ему».

Возможно, она все же обдумала тогда мой ответ.

Тогда намеренно измененные детали и были тем самым посланием, которое поймет только адресат.

Но вот что не дает мне покоя.

Ее отношение к книге после издания. Стоило той выйти в свет, и Сайга, казалось, абсолютно утратила к ней интерес. Будь это посланием кому-то, она с нетерпением ждала бы ответной реакции. Ума не приложу, как она могла так резко охладеть к ней…

Или была удовлетворена уже тем, что изобличила преступника и отправила послание? Доверила ли она адресату право истолковать сказанное и поступить на свое усмотрение?

XI

Солнце садится.

Скоро мой поезд, надо бы поторопиться.

Да, я унаследовал семейное дело – гостиницу рёкан^[35] с традиционной японской кухней. В таком деле очень важно найти ответственную и обходительную хозяйку, на которую можно оставить бизнес, – только благодаря жене я смог сегодня спокойно сюда выбраться.

Да, мне до нее далеко.

Путешествие по волнам памяти…

Думал, что никогда не вернусь сюда снова, и вот он я. Напрасно я сегодня сюда приехал.

Вернувшись сюда в погоне за воспоминаниями, я нашел то, что не стоило видеть, – то, что видеть не хотел. Теперь я понимаю, что соблазн увидеть что-то запретное гораздо сильнее желания встречи с чем-то знакомым.

Город, охраняемый двумя реками, протекающими через его центр – мужчиной и женщиной.

От чего же они его оберегают? Возможно, они сообщники? У меня появилось такое ощущение…

Итак, почему же Сайга выбрала именно меня?

Она прекрасно справилась бы в одиночку, без моей или чьей-то еще помощи. Переносной магнитофон и небольшие сувениры были не такой уж тяжелой ношей.

Однако Сайга зачем-то взяла меня с собой.

Она проследила за тем, чтобы я сопровождал ее на всех интервью, помогал расшифровывать записи и запомнил их содержание.

Одной реки недостаточно. Для защиты нужна была еще одна река.

Так что же я там делал? В чем я на самом деле должен был ей помочь?

Мог ли я быть для нее свидетелем? Для каких целей ей понадобился посторонний наблюдатель? Подошел ли я на эту роль, смог ли оправдать ее ожидания? Или она ошиблась в своих расчетах?

Я могу представить себя в будущем.

Вот я медленно прогуливаюсь вдоль реки. Состарившись, я передал бизнес сыну, и теперь часто наведываюсь сюда. В погоне за чем-то, чего не должен был увидеть, я буду волочить свои старые кости вдоль берега; витая в облаках, бродить вечерами под прохладным ветерком с реки.

Я только что понял еще одну важную вещь.

Послание конкретному человеку – детали, которые она намеренно изменила.

Возможно ли, что оно предназначалось мне? Ведь именно я был тем, кто наверняка прочтет книгу и заметит несоответствия. Именно я, много ночей работая с ней лицом к лицу над записью интервью, мог наверняка обнаружить все неточности в рукописи. Во всем мире лишь я и она знали об этом.

В таком случае становится очевидным, почему она так резко потеряла интерес к книге после ее издания. Ее целью было обязательно дать прочесть эту книгу мне. Книга написана для одного-единственного читателя – меня. В ней было послание для меня. В таком случае ее цель была бы достигнута в тот момент, как я получил и прочел рукопись, остальное было попросту неважно.

Конечно, я понимаю, что это не более чем предположение с моей стороны.

Правда – это всего лишь ваш взгляд на события, я знаю.

Но Сайга из тех людей, что не остановятся ни перед чем, чтобы достичь своей цели.

Потому я не сомневаюсь, что ей это удалось.

3
Посланник из далекой страны^[36]

Девочка довольно долгое время не знала названия этих цветов. Она видела, как оно пишется, однако прочитать его не могла. Но чем старше она становилась, тем сильнее ее занимали более возвышенные темы, и постепенно эти прекрасные цветы, зацветавшие в межсезонье, окончательно слились с остальным миром.

Некогда все мы были близки к земле. После рождения человек, ползая, сперва касается земли руками и ногами, затем отрывает руки от земли, поднимается – и с каждым днем все больше отдаляется от ее поверхности. Его интерес тоже постепенно смещается на более высокие объекты вместе с уровнем глаз – начав с розового мха, одуванчиков, ползающих по земле муравьев и жуков-носорогов, он в конце концов устремляется ввысь.

Однако в тот день цветы привлекли внимание девочки, напомнив ей бумажные украшения на фестивалях и праздниках.

Пышные цветы насыщенного красного цвета напоминали те, которыми украшали классную доску в начале нового учебного года. Девочка тоже помогала их мастерить – складывала несколько слоев бумаги гармошкой и скрепляла их резинкой у основания, прежде чем расправить и придать форму цветка. Каждый новый цветок она укладывала в картонную коробку. Когда ей это наскучило, она принялась играть готовыми цветами в волейбол, следя за их мягким колыханием в воздухе, прежде чем они падали на пол.

Глядя на эти цветы, девочка решила, что они больше походили на красные воздушные шары – яркую игрушку, издававшую забавный хлопающий звук, стоило коснуться ее ладонью.

В тот день небо было затянуто темными тяжелыми облаками. С самого утра они не пропустили ни лучика солнца, потому среди лишившегося красок мира эти цветы выглядели особенно яркими. Девочка, не любившая жару, очень страдала в такой душный день, словно весь мир безмолвно ополчился на нее.

Тяжелое летнее утро.

Ночью температура тоже не снижалась, а бесперебойно работавшие городские предприятия производили еще больше тепла, донельзя разогревая весь город. Тот стал похож на большую фабрику, наполненную рокотом станков и моторов. На этой фабрике не было выходных. Ее работники продолжали двигаться, пока не упадут, а все усиливающаяся жара выпаривала из их тел любую влагу.

Ближе к концу летних каникул город-фабрику, работавшую на полную мощность, охватило радостное предвкушение – приближение низкого атмосферного фронта и сезона тайфунов обещало долгожданное облегчение.

В тот день это было не просто ощущение надвигающегося дождя.

Девочка заметила непривычное оживление, предвещавшее радостное событие, с самого утра заполнившее весь город. Обычно прячущиеся в прохладе взрослые распахнули все двери навстречу этому радостному предвкушению, энергично передвигаясь по нагретым городским улицам.

Сегодня что-то будет в доме с круглыми окнами?

Девочка пыталась вспомнить, глядя на сад из темной комнаты. Надо бы доделать домашние задания, но напоследок она оставила те предметы, в которых плохо разбиралась, потому и делать их не хотелось. Особой срочности не было, но и тянуть больше не стоило. Каждое лето повторялось одно и то же – день медленно тянулся за днем, пока вдруг не наступал критический момент, когда ей приходилось пересилить себя и сделать последний рывок.

Из комнаты, которую девочка делила с братом старше ее на три года, виднелся сад на заднем дворе их дома.

В маленьком саду, не больше трех квадратных метров, росла старая фиговая пальма с листьями, по форме напоминавшими амеб; с наступлением вечера дерево отбрасывало пугающую тень. Как-то раз ночью, когда они только переехали, брат напугал ее до слез, выкрикнув театральным голосом: «Смотри, под ним что-то движется!» На самом деле старое дерево приносило очень много плодов, потому с наступлением сезона в сад наведывалось много птиц и другой живности, явившейся полакомиться упавшими на землю плодами.

Деревянный дом, предоставленный их семье компанией отца, сам по себе был довольно мрачным местом.

На старом деревянном потолке в углу было пятно, напоминавшее человеческое лицо, потому девочка боялась спать в комнате в одиночку, если ее брат уезжал в школьный лагерь.

Она не была особенно впечатлительным ребенком, скорее обладала довольно богатым воображением.

Темные коридоры, лестницы и стенные шкафы, темные углы комнат, пятна и рисунки на раздвижных дверях – все это, как правило, становилось источником ночных кошмаров.

Вот почему на этот раз девочка решила, что это очередной кошмар.

Она вернулась из парка, изможденная жарой и влажностью, предвещавшей приход низкого атмосферного фронта. Быстро проглотив завтрак, поднялась в свою комнату и, лежа на нижнем уровне двухъярусной кровати, какое-то время пыталась отделить реальность от вымысла.

Практически задремав, девочка вдруг ощутила постороннее присутствие.

Первым, что пришло ей на ум, было фиговое дерево в саду, который от комнаты отделяли две раздвижные двери со стеклами, вставленными в деревянные перегородки. Две нижние секции были из матового стекла, поэтому снаружи комнату нельзя было увидеть, а изнутри виднелся лишь силуэт фигового дерева.

Кто-то прямо сейчас стоял за дверью.

Нет, не кто-то, а что-то!

Напряжение нарастало. Девочка, охваченная страхом, никак не могла сбросить с себя дремоту. Мысли роились в ее голове, но тело будто парализовало. Девочка не могла пошевелиться, словно силы разом покинули ее тело.

Я должна посмотреть.

Хочу посмотреть. Не хочу смотреть. Я должна посмотреть!

Она наконец смогла пошевелить шеей. Казалось, это что-то заставило ее голову повернуться.

Повернув голову набок, девочка наконец смогла посмотреть на стеклянную перегородку двери.

По ту сторону маячила белая тень.

Белый кокон. Девочка решила, что по ту сторону стекла находится большой белый кокон. Что же это такое? Неужели кошка?

В сад можно было легко попасть, минуя главный вход в дом. Девочка много раз видела соседскую кошку, прогуливавшуюся по бетонному забору и спрыгивающую к ним в сад. Но для кошки этот объект был слишком большим – к тому же он находился слишком высоко над землей.

Девочка представила большой дрожащий белый кокон, проплывающий над садом.

Вот что она представила. Неважно, было ли это правдой на самом деле.

Сложно сказать, сколько это продолжалось, но когда девочка наконец смогла вернуть себе чувство реальности, кокона уже не было.

Объект, присутствие которого она так болезненно ощущала, исчез без следа.

Напуганная, девочка все же еще немного подремала.

Снова пробудившись, она забыла о переживаниях утра и зажила как обычно. Пройдет еще очень много времени, прежде чем девочка вспомнит об этом снова.

Казалось, в тот день входная дверь была открыта нараспашку. Девочка помнила, как, сидя в темной прихожей гэнкан^[37], наблюдала за улицей в дверной проем – за деревом индийской сирени и людьми, снующими туда-сюда по улице.

Куда подевались ее братья? Дзюндзи наверняка носился где-нибудь по соседству и уж точно уже побывал утром в доме с круглыми окнами. Он был очень непоседливым и общительным мальчишкой, который не стеснялся наведываться в гости без приглашения и научился делать это, не привлекая лишнего внимания.

Голос старшего брата, Сей-ити, все еще звучал у нее в голове. Он всю вторую половину лета готовился к вступительным экзаменам в старшую школу и в тот день был не в духе, видимо, отстав от расписания, которое сам себе придумал. У него была своя отдельная комната на втором этаже, где он накануне сердито отчитал младшего брата, наверняка снова без спроса бравшего его вещи.

Девочка запомнила, как Дзюндзи, разбросав аккуратно расставленную в гэнкане обувь, пулей вылетел из дома.

Мама куда-то отлучилась. Наверное, пошла в тот дом. Недавно переехав в этот город, родители должны были обязательно засвидетельствовать свое почтение и поздравить хозяев того дома с важным днем – они ведь были центром местного сообщества.

Сидя в прохладном гэнкане, девочка читала книгу о жизни Бетховена. Это была одна из детских книг из ее коллекции биографий известных и знаменитых людей.

Она много раз перечитывала эту книгу. В ней был один особенно понравившийся ей эпизод. Ее впечатлили не обстоятельства, при которых композитор потерял слух, и не то, что он продолжил творить, несмотря на это, а событие, произошедшее незадолго до его смерти.

Однажды Бетховена посетил незнакомый молодой мужчина в черном костюме. Они обменялись парой фраз. Позднее Бетховен скончался.

Посланник смерти. Мужчина, пришедший из далекой страны. О чем же они говорили?

Девочка любила размышлять о том, что́ именно мужчина мог сказать Бетховену. Наверняка он не говорил с ним открыто, а как-то зашифровал свое послание. Слова, сперва озадачившие получателя, смысл которых стал бы понятен ему уже на смертном одре. Что же это было? (Девочка лишь спустя десять лет посмотрит «Гражданина Кейна»^[38].)

Она старалась представить лицо молодого мужчины в черном костюме. Наверняка оно не было неприятным или отталкивающим. Мужчина должен был быть красивым и держаться с достоинством, почтительно относясь к адресату своего послания и своей миссии, с которой он успел примириться.

Передав послание, мужчина тихо удалился.

В далекую страну – потусторонний мир мертвых.

Это видение очаровывало девочку. Она представляла высокую гору на краю дикого леса, с глубокой пещерой у подножия, где начинались длинная лестница, идущая вниз. Мужчина верхом на коне исчезает в ее глубинах.

Девочка пока не знала, что совсем скоро ей предстоит встретить настоящего посланника смерти, потому полностью погрузилась в мечтания о мужчине, сходящем в подземный мир.

Она не заметила, как ветер постепенно усилился и небо, затянутое тучами, потемнело.

Девочка расслышала знакомый щелкающий звук, тут же оторвалась от страниц книги и повернула голову в его направлении.

В дверном проеме показалась белая трость, ощупывающая пространство перед ней.

– Хиса-тян!^[39] – Отложив книгу, девочка выбежала на улицу.

– Маки-тян?

В ответ гостья посмотрела прямо на девочку. Нет, она не могла ее увидеть, но со стороны это всегда выглядело именно так. Сердце девочки, как всегда в такие моменты, учащенно забилось. Коротко стриженные волосы гостьи развевались на ветру, ей очень шло белое платье в синий горошек.

– Хиса-тян, а куда ты идешь?

– По поручению. Мне нужно забрать сладости для праздника в честь прабабушки. У нее юбилей.

– А что такое юбилей?

– Какая-нибудь красивая или важная дата по традиционному календарю. Прабабушке исполняется восемьдесят восемь^[40].

Девочка так и не поняла, что такое традиционный календарь, хотя часто слышала, как взрослые говорили о чем-то таком. Почувствовав ее смятение, гостья спросила:

– Можно я зайду к вам домой?

Девочка обрадовалась и протянула руку; пройдя в гэнкан, они уселись рядом на ступеньке перед входом в дом. Хисайо положила белую трость на пол у входа.

Сидя рядом с Хисайо, девочка подумала, что ее приход принес долгожданную прохладу в этот жаркий день.

Гостья заговорила:

– Маки-тян, когда твой день рождения?

– Четырнадцатого июля.

– О, день взятия Бастилии, – пробормотала гостья. – Когда ты родилась – тебе ноль лет, а по прошествии года исполняется один, верно? Поэтому каждый год четырнадцатого июля Маки становится на год старше, понимаешь? А вот по традиционному календарю сразу после рождения тебе один год, а возраст увеличивается на один с приходом Нового года.

Девочка выглядела растерянной.

– Зачем так считать?

Хисайо ласково улыбнулась.

– Когда-то давно каждый прожитый год был очень важен для человека. И для детей, и для взрослых долгая жизнь была настоящим подарком. Они хотели отпраздновать каждый новый прожитый год, поэтому, наверное, и придумали способ, при котором их было как можно больше. Еще совсем недавно дети часто умирали почти сразу после рождения; даже поступив в начальную школу, многие могли погибнуть – например, из-за болезни.

– Сегодня вы празднуете юбилей?

– Верно. С утра в доме много гостей, суматоха… Я так устала всех приветствовать, что решила немного прогуляться.

Хисайо кокетливо высунула язык. Он был маленьким и бледно-розовым, как у кошки.

Сердце девочки забилось еще быстрее. Сидеть вот так, рядом с Хисайо, говоря друг с другом, только вдвоем – было событием невероятной важности. Ее братья, Сей-ити и Дзюндзи, должно быть, умрут от зависти, стоит им узнать об этом. Абсолютно все дети в округе восхищались Хисайо.

– Как же сегодня душно и жарко… Пахнет дождем. Скоро наверняка пойдет сильный дождь.

Хисайо достала из своей небольшой кружевной сумочки хлопковый платочек и помахала на шею. Она очень приятно пахла.

– Как это «пахнет дождем»?

– Хмм… как бы объяснить. Это запах приближающихся дождевых облаков.

Хисайо слегка наклонила голову. Возможно, именно потому, что она лишилась зрения в юном возрасте, остальные ее чувства были обострены. Слух, обоняние, осязание. Привычные для других людей вещи становились особенными, стоило ей заговорить о них.

– Мамы дома нет? – Прислушавшись, Хисайо повернулась к девочке.

– Да! Как ты узнала?

– Я не слышу звуков, которые обычно есть, когда женщина дома. Звуков разных домашних дел. Звуков, которые женщины издают, когда они двигаются по дому, расслабленные и спокойные.

Для девочки голос Хисайо звучал как красивая музыка.

Она как-то слышала, будто Хисайо может видеть руками и лицом.

Говорят, за границей есть люди, которые умеют читать кончиками пальцев. Не шрифт Брайля, а обычный текст; в их пальцах нашли нервные окончания, похожие на те, что есть в глазах. Возможно, во всем ее теле были такие же окончания. Так с серьезным видом говорила одна из одноклассниц девочки.

Девочка однажды видела, как Хисайо и Сей-ити играли в сёги.

– Это просто, если запомнить расположение шашек на доске. Их легко отличить, если потрогать. Так же с шахматными фигурами. Все просто, – говорила Хисайо, но все вокруг знали, что она обладает феноменальной памятью и способностью в голове выстраивать трехмерные модели окружающей обстановки.

Конечно, Сей-ити проиграл в тот раз – возможно, потому, что слишком волновался в ее присутствии.

Девочка очень хотела бы заглянуть в голову Хисайо – узнать, что там внутри. Как же она «видит» окружающий мир? Каким в ее голове предстанет их город и другие люди? Наверняка это был огромный таинственный мир, который никто не мог представить или понять.

Девочка не отрываясь смотрела на маленькую голову Хисайо. В ней было столько всего интересного…

Хисайо вдруг заговорила:

– Кстати, недавно заходил Дзюн. Я слышала его у черного хода.

– Ну конечно! – с обидой ответила девочка. Ее никогда не брали с собой в дом с круглыми окнами! Брат всегда ходил туда, где весело, в одиночку, оставляя сестру дома, как бы она ни просилась пойти с ним.

Вдруг выражение лица Хисайо изменилось.

Девочка почувствовала, как по ее коже побежали мурашки.

Словно температура воздуха резко понизилась, стоило ей заметить, что Хисайо стала серьезной и строгой.

– Маки-тян, тебе не стоит приходить сегодня к нам.

– Что? – Девочка заглянула в лицо Хисайо. Та, стоя в гэнкане, повернулась к двери, незрячие глаза смотрели на улицу. В профиль она была похожа на мраморную статую.

– Но почему? – спросила девочка. Хисайо никогда прежде не была так строга с ней.

– Просто предчувствие, – коротко ответила Хисайо с той же интонацией, с которой говорила о запахе дождя. – Передай Дзюну и остальным. Сегодня в доме полно взрослых, приехавших отовсюду, они будут не рады детям. Приходите в гости как-нибудь в другой раз. Я даже торт-полено специально куплю.

Дети любили шоколадное полено из европейской кондитерской неподалеку – оно было очень вкусным и удобно делилось на всех.

– Угу, – ответила девочка, неуверенно кивая.

– Сегодня не приближайтесь к нашему дому. Пообещай мне. – Взяв трость, Хисайо уверенно встала.

– Но почему? – не унималась девочка.

Хисайо замерла с задумчивым выражением лица.

– Просто. Кажется, я чувствую летучих мышей, – загадочно произнесла она.

А когда ее таинственный ответ потонул в тишине, вышла из гэнкана.

Напоследок Хисайо повернулась в сторону индийской сирени с крупными красными цветами, что росла во дворе. Похоже, она поняла, что дерево цветет. Без белой трости при ней мало кто мог бы догадаться, что она слепая – настолько острыми были остальные ее чувства.