Loe raamatut: «Обречённость»
«Если я обречен, то обречен не только на смерть, но и на сопротивление до самой смерти»
Франц Кафка.
«Если человек чувствует обреченность,
он лишается воли к борьбе».
Дин Кунц «Подозреваемый».
1.
Резко впрыгнув в квартиру, он захлопнул дверь. Воздух с хрипом вырывался из легких, лицо заливал пот. Он прижался спиной к двери и тут же съехал на пол, лишившись опоры – ноги стали ватными и не смогли его удержать, как ни пытались. Сердце яростно колотилось в груди, словно хотело вырваться на свободу. Каждый удар заставлял пульсировать глазные яблоки и чуть не разрывал голову.
Но всё равно он был страшно рад – снова удалось отомстить. Да. И это была хорошая новость, от которой ему становилось легче.
Постепенно дыхание выравнивалось, сердце замедляло ритм.
– Ох, черт! – резко произнес парень, когда расстегнул куртку и обнаружил, что она заляпана какой-то жидкостью. Само собой, он знал, что это такое.
И эти два слова сильно напугали его. Более того, парню казалось, что из темноты квартиры на него кто-то пялится. Именно, что не смотрит, а пялится. И еще усмехается. Мрачной усмешкой.
– Не смотри! – прошипел он, вдавливаясь в дверь. Грязные кроссовки заскребли по полу, будто парень старался продавить спиной дверь в коридор.
– НЕТ! – заорал он и бешено замотал головой. Слюни потекли по его искаженному ужасом лицу. – НЕ СМОТРИ НА МЕНЯ! НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!!!
Ноги заскребли еще быстрее.
Затем изо рта парня вырвался нечленораздельный клокочущий звук, и он потерял сознание.
Может, так оно и лучше – хоть на время он забудет, кто он такой.
А может, и нет.
2.
Парень захрипел и открыл глаза. Было совсем светло. Несомненно, уже наступило утро. Возможно, даже полдень.
– Опять, – прошептал он, оглядываясь в недоумении по сторонам. Всюду грязь и кровь. Бросив еще один тревожный взгляд вокруг, парень медленно поднялся, словно опасался, что если он встанет резко, ноги его не удержат, и придется поцеловать пол.
Стянув куртку и кроссовки, он прокрался в ванную. Судорожно вздохнув, как человек, рядом с которым с неба упал грузовик и чуть его не раздавил, парень распахнул дверь – распахивать и захлопывать двери он был мастер, уж можете поверить, – и бросил вещи в ржавую ванну. Заплетясь следом, парень закрыл дверь на щеколду.
Теперь начиналась грязная работа, которую он проделывал в третий раз.
Можно судорожно вздохнуть.
3.
Следом за курткой и кроссовками упал охотничий нож. Лезвие у него было рельефным, с бороздками для стока крови, само собой, сейчас в кровавых разводах. Дубовую рукоятку украшали узоры. Этот нож ему подарил отчим давным-давно. И, надо заметить, что этот нож – нет, Нож, – стал пареньку единственным другом в этом жестоком мире, где были кругом одни враги (и даже в собственной квартире), а помощи не от кого ждать. И только опасные спецоперации по устранению врагов этого доморощенного Рэмбо (а может, даже Гордона Фримена) могли спасти его.
И в это он уже свято верил.
А все началось очень просто. Всё самое трудное начинается всегда очень просто.
Началось с того, что его детство было суровым, как зима в Сибири, честное слово. До двенадцати лет он жил в детском доме, не помня родителей вообще. И звали его Николаем Воскресенским. Всё бы ничего, но была у Коленьки странность, за которую все детдомовцы (особенно, кто постарше) лупили и дубасили его нещадно.
Странность заключалась в том, что Коленька всего лишь боялся людей. Да-да, он всего лишь страдал «хомофобией», если так можно выразиться. При виде себе подобных (и себя, чего уж греха таить), он начинал биться в истерике, плакать, кричать, а нередко и бросался на детишек, которые колотили его по голове.
Штатный психиатр (в стиле «Yes, sir!» – беспрекословно подчиняясь директору приюта) заявив, что болезнь может прогрессировать, выписал Коленьке дни посещения, когда колол мощные транквилизаторы. Однако дети решили продолжать борьбу с фобией – никто тогда не знал, что это фобия – своими методами. Совместно с психиатром, ведя кровопролитные бои, ребятки сделали своё дело. Коленька замкнулся и молчал, даже не плакал. Только недоуменно поглядывал то на дебилов, напоминающих обезьян, скачущих вокруг, то и дело метающих в него кулаки и ботинки, то на доктора, который всё втыкал иглы шприцов.
Так продолжалось, пока пареньку не исполнилось двенадцать лет.
Одним теплым майским деньком пришла тётя, которую звали Анастасия Леонидовна. Она и усыновила бедного Коленьку. Конечно, у нее был и муж, который впоследствии и подарит Коленьке Ножа, его друга. Звали отчима Андрей Игоревич. Фамилия, как ни странно, у них была Лопаткины.
