Loe raamatut: «Мир творческой личности. Опыт научной рефлексии»
Дизайнер обложки Александр Уткин
© Римма Васивовна Гумерова, 2023
© Александр Уткин, дизайн обложки, 2023
ISBN 978-5-0051-3015-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Р. В. Гумерова
МИР ТВОРЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ
Рецензенты:
В. И. Кабрин, доктор психологических наук, профессор
И. Я. Стоянова, доктор психологических наук, профессор
Книга адресована тем, кто ставит себе задачу развития собственной индивидуальности и раскрытия своего творческого потенциала. Она способна дать толчок к смелому бытию самим собой и открытию способов реализации себя.
Монография будет интересна преподавателям и студентам психологических, культурологических и других гуманитарных специальностей, преподавателям искусств любого уровня (университеты, колледжи, музыкальные школы и школы искусств), амбициозным родителям, и широкому кругу читателей, интересующихся культурой, искусством и жизнью выдающихся личностей.
Сведения об авторе:
Экзистенциальный психолог, семейный психотерапевт. Путешественница. Писатель.
Автор: книг «Почему одних любят, а с другими живут?», «Коммуникативная онтология творческого бытия», «Основы теории коммуникации»; более двух десятков статей в международных и российских научных журналах; множества публицистических статей.
Предисловие ко второму изданию
Прошло 11 лет с момента первой публикации книги. И вдруг, через несколько лет, я обнаружила, что она вдохновляет многих читателей, вселяет смелость сделать что-то свое и по-своему. Герои моих интервью пробуждают что-то дремлющее в глубине души с виду обычных людей. Это привело меня к решению издать ее еще раз, обогатив фотографиями работ исследуемых творцов.
Перечитав книгу через 11 лет, уже не погруженная с головой в стеллажи научной библиотеки, а сидя в своем тихом и красивом психотерапевтическом кабинете, в мягком кресле между пальмой и кустом розы, я вдруг почувствовала как сложна местами первая глава моей книги. Эта глава – теоретическое исследование – написана в классическом научном стиле. В этом втором издании я вырезала несколько кусков, не изменив смысла и основной линии повествования. И все же я помню мой восторг и наслаждение при чтении тех книг, которые я цитирую в тексте, мою жгучую любовь к тем авторам, которые так гениально проникли в саму суть творчества и творческой личности. Потому духа моего сочинения я не изменила.
И если вы не психолог и не философ, можно читать теоретическую часть по диагонали, пропуская сложные куски или сразу переходить к интервью с творческими личностями и моим выводам, сделанным на основе бесед.
Предисловие к первому изданию
Эта книга создана на материале научного исследования, проведенного в Томском государственном университете на факультете психологии. Теоретический материал, помещенный в книгу, содержит лишь те положения, которые, на мой взгляд, красиво и доступно для образованного читателя описывают мир творческой личности. Теоретический анализ философских и психологических представлений о сущности творчества и творческой личности дополнен примерами из жизни Ван Гога, Поля Гогена, Леонардо да Винчи, всемирно известного композитора томича Эдисона Денисова и других выдающихся людей. Эмпирическое исследование построено на научно-психологической интерпретации свободных интервью с известными томскими деятелями искусства: Петром Гавриленко, Алексеем Пиоттухом, Леонтием Усовым и Владимиром Захаровым. Записи интервью приведены почти дословно, в них видны цели и ценности собеседников, описан их жизненный путь и истории непростого пути к признанию.
Сделала я книгу для того, чтобы разделить с читателями радость творческого научного познания и поделиться интересными открытиями о природе выдающейся личности. Надеюсь, книга действительно будет понятной, увлекательной и обогащающей.
Выражаю благодарность моим учителям: экзистенциальному мыслителю и психотерапевту Лукьянову Олегу Валерьевичу, познакомившему меня с экзистенциальной психологией; моим первым читателям, давшим мне нужные критические замечания и полезные советы: журналисту и специалисту в области связей с общественностью Марине Бычковой, лингвистам Елене Вавиловой и Ольге Казаковой, моему коллеге Александру Уткину и конечно, мужу Юре Андрееву, который мне всегда помогал и поддерживал. БОЛЬШОЕ ВАМ СПАСИБО!
ВВЕДЕНИЕ
В толковом словаре термин «творчество» объясняется как создание нового. Значит творческая личность – это личность, создающая нечто новое, оригинальное, то, чего раньше не было. Возьмем это определение как исходное. Вместе с тем, в представлениях обывателей творческий человек порой предстает как человек непонятный, непредсказуемый, излишне эмоциональный; либо тот, кто не выполняет указаний так, как от него ожидается, а делает по-своему; а может быть, человек, который рисует, играет на инструментах, или пишет стихи… Причем окраска, с которой кого-то называют «творческая личность», может быть самой разной. Иногда это произносят с восхищением и искренним поклонением, иногда – выражая эмоциональное недовольство человеком, который делает все по-своему, а иногда – с презрением за то, что он осмеливается «вести себя так, как я не осмеливаюсь». Это показывает двойственное, противоречивое отношение к творческой личности.
Я же, для начала, обозначу творческой личностью лишь того, кто реально изобретает нечто новое, не повторяет уже что-то, как бы это хорошо ни было повторено, а именно создает новое!
Правда, с «новизной» не все просто – новое может быть субъективно новым, чего человек раньше сам не видел, а может быть и объективно новым, чего в мире вообще не было, как таблица химических элементов Д. Менделеева, например, или Специальная теория относительности А. Эйнштейна, или Импрессионизм в живописи. Причем есть ощущение, что новое в точных науках распознать все же легче, чем в искусстве или науках «неточных».
Есть еще другая важная сторона вопроса – насколько полезны эти новые создания. Причем, эта сторона еще сложнее. Произведение может настолько опережать свое время, что современники сочтут его бесполезным и бессмысленным, как философские труды С. Кьеркегора или метафизические живопись и кинематограф в эпоху соцреализма.
Для своего эмпирического исследования я выбрала тех, чье творчество воспринимается томичами (и не только томичами) как оригинальное, интересное, социально полезное.
По сути, эта книга о людях выдающихся, значительных, в умных книгах по психологии их еще называют самоактуализирующимися, актуализаторами, или духовными меценатами… Расшифровываю по-порядку: выдающийся – это тот, кто выдается, выделяется на фоне обывателей. «Значительный» – это человек, имеющий собственное значение, не серый и безмолвный знак, его личность что-то означает. Термин «самоактуализирующийся» известен по трудам А. Маслоу. Маслоу самоактуализирующимися называет людей, актуализирующих свой потенциал, свои таланты и способности.
Мне не понятно слово «успешный», поэтому я не буду его употреблять. Мне не понятно, куда успел, и к какому сроку надо было успеть (разве что сделать что-то еще до смерти…). У слова «успешный» есть явный социально-обязательный смысл: успел разбогатеть и стал не хуже других, успел к какому-то сроку стать членом чего-то, и все поняли, что не дурак, успел куда-то быстрее всех и чувствую себя лучше всех!.. Такие успехи важны тому, кому мнение других о себе важнее себя самого, кто счастлив лишь тогда, когда его хвалят, им восхищаются, о нем говорят.
Еще раз… Моя книга о людях творческих, выдающихся, значительных… Я написала эту книгу не для того, чтобы изменилось ваше представление о творческих людях, а для того, чтобы что-то изменилось в вас! (Подумать только – какая претензия…) Может быть, для того, чтобы вы увидели, как это интересно проводить научные исследования, или как интересно общаться с личностями реально творящими. Я для себя открыла одну истину: если хочешь быть богатым, то дружи с богатыми и учись у них, если хочешь быть крупным ученым, то общайся с ними и учись у них, если хочешь быть творческим, то дружи с ними и учись творческому восприятию мира!
Может быть, эта книга для того, чтобы вы почувствовали, что для вас быть выдающимся проще, чем серым и незаметным. И моя книга совсем не для того, чтобы вы жили и поступали так, как живут герои моего исследования, – творчество начинается с жизни по-своему, с поступков по-своему, с разговоров по-своему. Если вам говорят авторитеты и коллеги, что вы делаете неправильно, так никто не делает, возможно, вы на правильном пути и в вас есть ростки творческой личности. Может быть, эта книга укрепит первые побеги.
Композиция книги выполнена в классическом научном варианте: сначала краткое теоретическое исследование, а потом эмпирическое. Читать книгу можно в любом порядке (например, как «Игру в классики» Х. Кортасара), начиная с любой главы и заканчивая чтение в любом месте (кстати, и писала книгу, и научное исследование проводила я так же).
Если у вас, читатель, есть интерес к теоретическим поискам ответа на вопрос, что такое творческая личность, то первая глава для вас. Там Вы найдете подробное описание мнений ученых ХIХ и ХХ века о наследственной предрасположенности человека к любому творчеству, а также убедительные доказательства социальных психологов и педагогов о роли воспитания и окружения на формирование выдающихся способностей. В этой же главе много места уделено доказательствам тому, что главным побудительным моментом творчества является стремление к развитию, расширению, совершенствованию и зрелости. Но и на этом мысль ученых не остановилась. Некоторые авторы убеждены, что творчество – это обретение внутренней свободы, рискованные порывы преодолеть невозможное и открыть непостижимое. Существуют еще представления, что только тот становится выдающейся личностью, для кого наибольшую ценность представляет то, что выходит за пределы его физической индивидуальности и его эго, кто способен на бескорыстное проявление любви к делу и к другому человеку.
Во второй главе кратко описаны методы, использованные в эмпирическом исследовании творческой личности, приводятся четыре исследовательских интервью с выдающимися личностями Томска, и излагаются исследовательские гипотезы.
Я проводила исследование с двадцатью пятью личностями Томска, которые известны как творческие, значительные. В этой книге я набросаю портреты четырех: Петра Гавриленко, Алексея Пиоттуха, Владимира Захарова и Леонтия Усова.
СОВРЕМЕННЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПРИРОДЕ И СУЩНОСТИ ТВОРЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ В ГУМАНИТАРНЫХ НАУКАХ
Истоки становления творческой личности: наследственность и воспитание
Как и многие первые научные исследования, мое начиналось с неясных и туманных вопросов: что такое творчество, и что такое искусство? Для меня тогда эти понятия не отличались – «творчество» и «искусство». И поскольку непонятно было, что читать и в каком направлении двигаться, я взяла в руки сборник «Психология художественного творчества»1. В нем я нашла статьи 35 авторов разных школ. Эта книга дала мне понять, что именно мне интересно и куда идти. Я нашла книги тех авторов, которые мне созвучны, и начался интересный познавательный процесс.
У меня, к сожалению, не сохранились цитаты и записи из книги Н. В. Гончаренко «Гений в искусстве и науке»2, но это первая монография о творческой личности, которая меня заинтересовала темой выдающихся личностей.
Следующий увлекательный роман у меня был с Э. Кречмером, вернее с его книгой «Гениальные люди»3. Кречмер исследовал много родословных гениальных людей. Поскольку он клиницист, то и выводы его касались наследственности, жизни рода и особенностей характера выдающихся людей. Конечно, сейчас мы понимаем, что это узкий взгляд на природу гения, тем не менее, труд Кречмера очень любопытен.
Кречмер пишет: «Сегодняшнее состояние исследований позволяет считать установленным, что существенной причиной достижений высокоодаренных людей является именно наследственность, а не внешние факторы окружающей среды. <…> Корреляционно статистические подсчеты показали, что в области интеллектуальных возможностей влияние наследственности намного превосходит воздействия окружающей среды»4.
Кречмер много пишет о «культивировании одаренности» определенного направления: «ручейки определенных частных одаренностей в процессе семейного культивирования сливаются в четко выраженное русло таланта»5. А когда талантливые люди вырастают на «непредвиденном месте», то в таких случаях «следует обращать внимание на социальное положение его предков» внутри своей социальной среды: «оно может указать на увеличение признаков одаренности в роду». Хотя, как он отмечает, резко очерченная социальная одаренность в одной области делает человека уверенным в своем деле, но резко суживает его возможности за ее пределами.
Далее Кречмер возражает А. Адлеру, который считает, что стремление к успехам и достижениям основано на чувстве неполноценности: «Проблему исключительных достижений уже потому нельзя исчерпать универсальными невротическими формулами, что здесь никак не обойтись без учета фактора основанной на наследственности одаренности. Тысячи тщеславных невротиков сверхкомпенсируют свои слабости, и, при всем напряжении их сил не возникает ничего, кроме неврозов, пустой театральности или вымученных посредственных творений. Лишь немногим удается достичь на этом пути заметных социально-значимых результатов…»6.
Очень интересно Кречмер развивает эту мысль дальше: «Но и сама сверхкомпенсация возникает отнюдь не у всех витально слабых людей… В действительности сверхкомпенсация возникает лишь там, где уже в первичных задатках человека наряду с определенной витальной слабостью содержаться и стенические7 компоненты, истинные факторы позитивного ощущения силы и позитивной энергетики… Если личность в достаточной мере обладает упомянутыми частичными стеническими задатками, то они под действием астенических компонентов перевозбуждаются и, в предельных случаях, подвигают на высшие достижения. Таким образом, творения высшей душевной силы возникают не из простой силы – равно как не из мимикрии простой невротической слабости, – но из внутренней полярности противонаправленных стеническо-астенических напряжений. Во многих случаях эта полярность появляется вследствие большой несхожести отцовской и материнской наследственных масс…»8.
Невозможно пропустить следующее его любопытное наблюдение: «Для чувствительных людей бурные внутренние противоречия между гордостью и слабостью – это источник величия души и подводный риф для их душевного здоровья. Подобно тому, как сила пара возникает из огня и воды, самые мощные духовные силы возникают из столкновения враждебных элементов, из непримиримо контрастных влечений, сосуществующих в груди одного и того же человека и разрывающих ее. Поэтому чувствительный человек, несмотря на свою жизненную слабость, может в социальном плане подняться выше обычного здорового человека, в душе которого есть сила, но нет никаких контрастов»9.
Несмотря на то, что я не клинический психолог и считаю, что не только наследственность оказывает влияние на человека, тем не менее, на меня произвело сильное впечатление это сочинение – его стиль, его обширная и интересная доказательная база. Тем более, что невозможно отрицать роли наследственности в судьбе человека.
Потом уже у меня так много было увлекательных романов, что я, как неразборчивая девушка, не все их помню. Но были и яркие, значительные фигуры. Например, В. П. Эфроимсон «Предпосылки гениальности»10. Эфроимсон, обобщив гигантский фактический материал, утверждает «само собой разумеющийся примат социальных факторов в развитии и реализации гения» и выявляет «огромную роль ряда биологических факторов». Теперь-то мы знаем, что не только фактический материал, но и субъективная научная позиция ученого создает выводы. Даже физики, причем именно физики первые, стали говорить о том, что наука не может быть объективной, что она всегда зависит от субъекта – от исследователя, и это не есть ее недостаток.
Примат социального Эфроимсон определяет четырьмя факторами: 1) становление в детско-подростково-юношеском периоде твердых ценностных установок; 2) выбор деятельности в соответствии с индивидуальными дарованиями; 3) оптимальные условия для развития этих дарований, иногда активно созданные даже вопреки социуму; 4) наличие благоприятных социальных условий (социального заказа, спроса) для самореализации. Приведу некоторые любопытные выдержки из его труда.
«Что касается индивидуальных дарований, – пишет Эфроимсон, – то их разнообразие так велико, они столь независимо наследуются, что в силу генетической рекомбинации почти каждому человеку достается в удел какой-то набор способностей, будь то самые различные виды слуховой и зрительной восприимчивости, слуховой и зрительной памяти, комбинаторные способности, лингвистические, математические, художественные дарования. Относительно малая доля людей оказывается вовсе обойденной ими, а решающее значение приобретает наличие или отсутствие стимула для развития и реализации индивидуального набора дарований. Отсюда следует и решающее значение социальных условий для реализации. Среди этих условий одним из важнейших, притом действующим в значительной мере посредством импрессингов11, является социальная преемственность, избирательно воспринимаемая, а также общественная потребность, социальный спрос, социальный заказ на выдающиеся достижения»12.
А размах деятельности человека, пишет Эфроимсон, сплошь и рядом определяется такими социальными факторами, как родовитость, богатство, социальная преемственность. А потому нужно каждый раз, рассматривая гениальную или необычайно творческую личность, выяснять, представляется ли она таковой именно в силу личностных качеств, высокой личной инициативы, или только в силу случайно унаследованного высокого социального положения и могущества.
Надо отметить, что это утверждение Эфроимсона скорее верно для выдающихся личностей, живших до ХХ века. Сейчас границы социальных прослоек и классов в развитых странах более проницаемы чем прежде. Хотя конечно, если родители занимают высокое социальное положение, то стартовая площадка для взлета ребенка уже априори подготовлена, и его достижения будут скорее замечены, чем достижения человека, не имеющего такой «взлетно-посадочной полосы».
Немало интересно такое замечание Эфроимсона: гении и замечательные таланты почти всегда появлялись вспышками, группами, но именно в те периоды, когда им представлялись оптимальные возможности развития и реализации. Одной из таких оптимальных эпох был век Перикла, у которого за столом собирались гении мирового ранга: Анаксагор, Зенон, Протагор, Софокл, Сократ, Фидий – почти все коренные граждане Афин, выделенные из ее свободного населения, едва ли из 50 000 граждан. Если принять во внимание, что творчество музыкальных гениев древних Афин не дошло до нас, что гении естественнонаучные, математические и технические не могли ни развиться, ни реализоваться, что почитались полководцы, политики, ораторы, драматурги, философы и скульпторы, только на них был социальный заказ, то ясно, что в эту эпоху в Афинах могла развиваться и реализоваться едва ли пятая доля свободнорожденных потенциальных гениев.
В Афинах вовсе не собирались величайшие умы эллинского мира. Афинское гражданство давалось нелегко – только уроженцам города, а дети от брака афинянина с неафинянкой не считались гражданами Афин. Почти все названные выше гении сформировались на месте, в результате социальной преемственности, общения друг с другом, благодаря тому, что понимание и «спрос» их творчество встречало не только в кругу ценителей, но и со стороны народа. Но никакие генетические данные не позволяют думать, что афиняне наследственно превосходили окружающие их современные народы. Секрет весь заключался именно в стимулирующей среде. А если это однажды произошло, следовательно, воспроизводимо и впредь.
Имеется немало других примеров, когда весьма малочисленная прослойка, имевшая, однако, возможности развития и реализации своих дарований, точнее, так или иначе узурпировавшая эти максимальные возможности, выделяла относительно много исключительно одаренных людей. Так произошло в Англии в эпоху Елизаветы, когда быстро выделилось множество талантливейших людей, начиная с династии Сесилей-Берлей и Беконов, кончая Дроком, Радеем, Уольсингемом, Марлоу и Шекспиром. Так было во Франции в период энциклопедистов, революции и наполеоновских войн. Так было с дворянским (даже лицейским) периодом русской литературы. Так было с барбизонской школой живописи, с прерафаэлитами, с передвижниками, с абрамцевской группой, с «могучей кучкой», с русскими академиками конца XIX – начала ХХ века. В случае итальянского Ренессанса просто невозможно дать сколько-нибудь обоснованное представление о численности тех слоев населения, из которых выходили художники, поэты, гуманисты, выдающиеся римские кондотьеры. В истории, вероятно, трудно найти такую эпоху взламывания кастовых, классовых и иных ограничений, которая не сопровождалась бы появлением множества талантливейших людей в самых разных областях.
Так произошло и в 60х годах ХХ столетия в России, когда наступило время оттепели и родилось такое музыкальное направление как «бардовская музыка» и появилось много хороших и выдающихся фильмов в российском кинематографе: фильмы Тарковского, Гайдая, Рязанова…
«А как часто потенциальный гений оказывался неспособным реализовать себя? – Продолжает Эфроимсон. – В одном из рассказов Марка Твена некто, попавший в загробный мир, просит указать ему величайшего полководца всех времен и народов. В показанном ему, он с возмущением узнает умершего сапожника, жившего на соседней улице. Но все правильно, сапожник действительно был величайшим военным гением, но ему не довелось командовать даже ротой. А великие победители мировой истории были, по «гамбургскому счету», по подлинной иерархии, не особенно замечательными.
Насколько мощен барьер социальных преград, рассказывал, например, Эндикс. В ХIХ веке австрийскому правительству предлагали свои замечательные изобретения многие выдающиеся техники. Все они не были пущены в дело – ни автомобиль с электромагнитным зажиганием и четырехтактным мотором, ни первая швейная машина, ни первая печатная машинка (сделанная, правда, не из металла, а из дерева), ни велосипед, ни подводная лодка, ни пароходный винт. Но, пожалуй, всего разительнее история ружья, заряжаемого не через дуло, а посредством затвора. Очередной высококомпетентный гофкригсрат отклонил изобретение, потому что вооруженные таким ружьем солдаты будут слишком быстро расстреливать патроны.
Отвергнутое Австрией изобретение приняла Пруссия, а австрийской армии во время австро-прусской войны против Дании (1864), наглядно убедившейся в быстроте прусской стрельбы, пришлось расплачиваться в 1866 г., когда австрийская армия была наголову разбита. Так из-за глупости «эксперта» могущественная австрийская монархия была побеждена, вынуждена была уступить руководство всей Германией Пруссии. Но глупцы оказываются экспертами и вершителями судеб не совсем случайно, а социально закономерно.
Гении были и есть, но Вена ценила гениев музыкальных, технические гении и изобретатели были, но не ценились. Вена стала музыкальной столицей мира, но Австрия – технически отсталой страной.
Немногие, но яркие результаты глупости или бессилия позволяют методом контрастов подчеркнуть социальное значение негативного или позитивного личностного фактора. За каждым неверным, неполноценным решением крупного вопроса или проблемы, за каждым отсутствующим решением срочной дилеммы стоит конкретная личность. Более того, совершенная глупость или совершенная ошибка указывает на существование какого-то недоразвившегося, недореализовавшегося таланта, гения, решительного человека дела, которому не дано было выправить положение в силу ли «закона Паркинсона», либо «принципа Питера», а чаще всего из-за того, что и на гораздо более низких уровнях, у рычага, у «кнопки», оказались некомпетентные личности»13.
Российский исследователь А. Н. Лук14 высказывает схожую мысль: одним из «самых узких мест в процессе творческих нововведений» является недостаточная готовность коллег признать чужую заслугу и чужую идею, если она не подкреплена академическим или административным авторитетом. И в науке, и в искусстве зачастую бывает так, что уже известный ученый или художник привлекает непропорционально большое внимание в ущерб молодым, но пока неизвестным творцам, даже если работы их имеют большую научную или эстетическую ценность. Отсюда признание выдающихся достижений человека большинством людей (будь они даже специалисты в этой области) не означает еще, что он действительно внес серьезный вклад в свою область деятельности. То есть общность людей, объединенных по профессиональному признаку, нередко «весьма жестко прорисовывают перспективную линию движения» своих членов.
Неприятие может вызвать не только непонимание, но и элементарная зависть (чаще, бессознательная). Кто-то даже очень в точку сказал: «О боже, дай мне силы вынести величие другого». Такие факты мы тоже нередко замечаем. Например, Т. Москвина пишет: «Я помню, как уходила из театра имени Ленсовета Алиса Фрейндлих. Кроме растерянных и опечаленных зрителей, никто особо не скорбел. Наоборот, настроения были самые радужные – дескать, вот теперь заживём! Наконец-то театр перестанет быть театром одной актрисы, наконец-то расцветут все цветы.
Рассказывают, как-то Гёте спросил у своего секретаря, – что, по его мнению, скажут немцы, когда он уйдёт в лучший мир? Тот ответил, что немцы, конечно, ужасно огорчатся. «Ничего подобного, – ответил Гёте, – Они скажут: «Уф!»» То есть вздохнут с облегчением – закончена несносная тирания великого человека. Вот такое довольно дружное «Уф!» раздалось и после ухода Фрейндлих. Больше не надо было напрягаться, соревноваться, мучиться сопоставлениями и ревностью. Все цветы немедленно расцвели. Вот только упрямый косный зритель всё тосковал – не по «всем цветам», а по одному-единственному, по заветному своему аленькому цветочку»15.
Не менее интересны заметки И. Стравинского: «В 1737 году немецкий музыковед Шайбе пишет о Бахе: «Этот великий человек вызывал бы восхищение всех народов, если бы только у него было больше грации, если бы он не портил своих сочинений чрезмерной напыщенностью и запутанностью и если бы избыток мастерства не затемнял у него красоту».
Хотите послушать теперь, как Шиллер, знаменитый Шиллер описывает концерт, в котором он слушал «Сотворение мира» Гайдна? – «Это безликая смесь. Гайдн – художник, которому недостает вдохновения. Всё очень холодно».
Людвиг Шпор, известный композитор, слушает Девятую симфонию тридцать лет спустя после смерти Бетховена и находит в ней новый аргумент в пользу того, что он всегда говорил, а именно, что «Бетховену не хватает эстетического воспитания и чувства прекрасного».
Это очень любопытно, но есть и похлеще. На закуску мы оставили мнение поэта Грильпарцера об «Эврианте» Вебера: «Полное отсутствие логики и колорита. Эта музыка ужасна. Подобное разрушение благозвучия, насилие над прекрасным были бы наказуемы законом во времена Древней Греции. Такой музыкой должна заниматься полиция…»
После всего этого было бы смешно, если бы я стал защищаться от некомпетентности моих критиков и жаловаться, что они мало интересуются моими усилиями»16 (Стравинский).
Академик Трухановский, объяснил Л. Гумилеву, почему его (Гумилева) ненавидят коллеги в академии наук: «Три причины. Причина первая. Вы пишете оригинальные вещи, но это не страшно, все равно мимо нас вы не пройдете, нам же их и принесете. Хуже другое: вы доказываете ваши тезисы так убедительно, что с ними невозможно спорить, и это непереносимо. И, наконец, третье: оказывается, что мы все пишем наукообразным языком, считая, что это и есть наука, а вы свои научные суждения излагаете простым человеческим языком, и вас много читают. Кто же это может вынести?!»17
Но не только отдельные личности или группы влияют на направление движения «своих членов». Наиболее выдающиеся личности и новые идеи в любой области науки и искусства обычно опережают своих современников на несколько десятков и сотен лет, за что и расплачиваются сполна. Так признание джаза, пишет В. Конен, произошло «очень поздно – чуть ли не три века спустя после того, как первые невольники из Африки высадились в Новом Свете. Тем не менее, приписывать эту ситуацию только культурному провинциализму американцев прошлых веков было бы несправедливо… нам представляется, что и в более просвещенном европейском обществе афро-американская музыка встретила бы такое же непонимание. Не столько пренебрежение к черным, сколько особенности художественной психологии XVII, XVIII и XIX столетий мешали людям европейского воспитания заметить афроамериканскую музыку, „услышать“ ее своеобразную красоту и звуковую логику. Вспомним, что в кругозоре поколений, последовавших за эпохой Ренессанса, не было места не только „ориентальному“ искусству (мы здесь имеем в виду не экзотику, а музыку Востока в ее подлинном виде)»18. Из их поля зрения в равной мере выпал ряд крупнейших художественных явлений, сформировавшихся на культурной почве самой Европы.
Так, Монтеверди и Перселл пробыли в безвестности два столетия, до возрождения их творчества на рубеже прошлого века: «наряду с большинством композиторов „полифонической“, то есть ренессансной эпохи, они не затрагивали эмоциональных струн в душах меломанов века Просвещения»19.
Не так давно еще «Искусство фуги» Баха воспринималось только как учебное пособие. Великая художественная ценность этого произведения была открыта лишь исполнителями нашего времени.
В России только в начале ХХ века впервые прозвучали в концертах образцы старинного крестьянского многоголосия…
Конен пишет, что «подобная „глухота“ и „слепота“ обнаруживается и отношении других искусств. Достаточно красноречива всем известная судьба шекспировского наследия, отвергнутого художественной психологией XVII и XVIII столетий»20.
Подобная же участь постигла импрессионизм. Первое публичное выступление группы художников, объединившихся вокруг Э. Мане в 1867 г. (в него входили К. Моне, Э. Дега, О. Ренуар, А. Сислей, К. Писсарро и другие), было встречено официальной буржуазной критикой грубыми насмешками и травлей. Правда, уже с конца 1880-х годов формальные приемы их живописи были подхвачены представителями академического и салонного искусства, что дало повод Дега с горечью заметить: «Нас расстреливали, но при этом обшаривали наши карманы»21.
