Loe raamatut: «На грани реальности: сборник рассказов»

Ночной гость

– Мам, ты проверила под кроватью?

Мама устало вздохнула. Блеклая женщина, почти полупрозрачная. Бледная кожа, светлые волосы. Даже одежда была приглушенных тонов, словно она старалась стать незаметнее для других. Чтобы наконец оставили в покое. И только синяки под глазами были темными, врезающимися в память. Когда я смотрел на ее лицо, я сначала обращал внимание именно на эти тени, и только потом – на ее глаза цвета асфальта. Бесцветная мама.

Четкие движения, словно у заведенной механической игрушки, она повторяла наш ежедневный ритуал. Включить ночник, закрыть шкаф и ящики, посмотреть под кровать, занавесить шторы, накрыть меня одеялом, пять раз «щелкнуть» фонариком и спрятать под подушкой, выключить свет в комнате, плотно закрыть дверь, чтобы она ни в коем случае не открылась от сквозняка. Но я боялся вовсе не резкого порыва ветра.

Старый ночник в форме гриба преданно и верно выполнял возложенную на него миссию – защищал от всего ужасного, что таит тьма. Его теплый желтый свет словно обнимал, накрывал куполом спокойствия и шептал: «Ты спи, а я буду охранять тебя». Я послушно лежал в постели, прижимая пуховое одеяло к подбородку. Тут я подумал, что не помешало бы сбегать в туалет, но просто не мог заставить себя покинуть мое убежище из подушек и одеяла. Да и мама бы разозлилась – это ведь означало, что придется повторять все сначала. Иначе я никогда не усну. Мама уже как раз была на последней стадии и проверяла фонарик. А я проверял, чтобы она ничего не забыла.

– Мам, ты щелкнула четыре раза. А надо пять.

– Нет. Я щелкнула пять раз. Я умею считать, – она никогда не скрывала своего раздражения.

– Или ты просто хочешь побыстрее от меня избавиться… – пробурчал я себе под нос.

Мама цокнула языком и закатила глаза, как обычно делала, когда папа забывал выключить телевизор перед выходом из дома. Или ставил пустую немытую тарелку обратно в холодильник. Или в очередной раз обещал, что больше никогда не будет ходить в гости к тете с работы.

Она включила фонарь и направила его мне прямо в лицо. Яркий свет ударил по глазам, отчего я зажмурился и отвернулся к стене.

– Пять. Если тебя это, наконец, успокоит, – щелчок, свет погас.

Я схватил оружие по борьбе с темнотой и засунул под подушку. Иногда я представлял, что фонарик – это световой меч, прямо как в Звёздных войнах, луч которого может уничтожить любое зло. Однако все мое маленькое существо сжималось от одной мысли, которая крутилась в голове каждый вечер – скоро блеклая мама уйдет и заберет с собой весь свет. И тогда мне никто не поможет. Даже отважный ночник и световой меч.

Я закрыл глаза. Послышался звук шагов и скрип половиц, а затем и щелчок выключателя. Комната погрузилась в полумрак. Всем телом сжавшись под одеялом, я пытался стать еще меньше. Или таким же бесцветным, как мама. Наверное, поэтому оно не приходит к ней по ночам… Просто на просто не замечает ее.

– Мам, останься, – умоляюще пролепетал я.

– Миш, не маленький уже. Всю жизнь буду с тобой что ли спать?

– Тогда пока не ложись, ладно? Чтобы ты прибежала, когда я закричу.

– Спи уже, – она отвернулась и прошептала уже сама себе. – Боже, не ребенок, а одно мучение…

Когда дверь закрылась, я почувствовал себя самым одиноким на свете ребенком. Мама бросила меня. Опять.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я смог заставить себя открыть глаза. Комната начала постепенно принимать привычные, давно знакомые очертания. Вот мой стол, на нем папка с комиксами, которые Аня называет «дурацкими». Ничего не дурацкие! Вот зеркало около двери. Я стараюсь долго не смотреть в него, даже днем. Бабушка рассказывала, что оттуда на нас тоже смотрят, но не люди, а нечто другое. Я ей почему-то верю. Жалко, что бабушку увезли в больницу «для таких, как она», и мы уже давно не виделись. Вот шкаф. Вот аквариум с золотой рыбкой. Она забавная, но другая – раньше она была больше и желтее. Мама говорит, что это глупости и мне кажется, но я уверен – это не моя рыбка.

С моей что-то случилось, но мама и папа почему-то делают вид, что это со мной что-то не так. Вообще я заметил, что взрослые часто врут. Игрушки убраны в комод: в темноте они словно смотрят на меня по другому, нежели днем. Как-то слишком… пристально.

Мое убежище. И все равно что-то в этом всем было не то. Какое-то несоответствие, но я упорно не мог понять, что именно выдавало его. Мама советовала перед сном много не думать. «Бабушка тоже много думала, и где она теперь?», повторяла она снова и снова. Быть как бабуля в семье означало одно – быть странным. А уж быть странным было хуже, чем плохо учиться, драться за школой, обзываться, брать вещи без спроса… в общем, хуже всего на свете. Но я все равно люблю ее всем сердцем. И безумно скучаю. Иногда даже мне кажется, что она была самой нормальной из всех нас, несмотря на все истории. Просто другие почему-то не хотели ее понять.

Я крепко зажмурился, словно это могло отогнать плохие мысли. Скорее бы уже провалиться в сон, чтобы наступило утро. Громко и размеренно тикали старые часы. Тик-так. Тик-так.

Однако чем дольше я лежал, тем страннее мне казался этот звук. С каждым разом они словно тикали все медленнее и медленнее, а паузы между ударами становились все дольше. Ти-и-и-к… Та-а-а-к… Ти-и-и-к… Та-а-а-к… Мысленно я оценил это как хороший знак – наверное это значит, что я засыпаю.

Вдруг свет ночника тревожно замерцал. Ладони мгновенно вспотели. Я понял, как сильно ошибался. Оно здесь. А если еще нет, то скоро будет. Сердце заметалось внутри грудной клетки, словно было попрыгунчиком, а ребра – стенами, от которых он отскакивал. И кто-то бросал его с силой снова и снова, а оно отскакивало и отскакивало. Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок.

Я медленно открыл глаза и увидел то, от чего сердце-попрыгунчик остановилось. Дверь. Она была слегка приоткрыта. А за ней – густая и непроглядная темнота. Как гуталин. Я уставился на темноту, не в силах отвести взгляд, и она уставилась на меня в ответ. Я не видел то, что таращится на меня в ответ, и это пугало сильнее любых ужасных чудовищ из страшилок. Неизвестность. Пустота. Нечто необъяснимое, необъятное, а значит – непобедимое.

–Мам! Дверь! – крикнул я.

Ответом была тишина.

–Мам? – жалобно позвал я снова.

Я хотел закричать еще сильнее, чтобы мама прибежала и обняла меня, хоть она никогда этого не делала. Не маленький ведь уже. Но то ли дело в пересохшем горле, то ли в сдавленной грудной клетке, но я не смог выдавить из себя ни звука. Немой крик словно застрял в горле.

Помню, папа однажды сказал мне, что быть смелым – это выбор. Сначала я не понял, что он имеет ввиду, а когда он сказал, что всем иногда бывает страшно, не поверил. Неужели папа тоже может бояться? Чего? Он же такой большой и сильный. Тогда я спросил, что взрослые делают, когда им страшно. Он рассмеялся и затем ответил: «Не знаю, как другие взрослые, но я всегда притворяюсь смелым, и тогда бояться начинают уже меня».

В ту ночь я решил быть как папа – притвориться смелым, чтобы темнота испугалась меня и убежала, и никогда больше не приходила ко мне. Ночник перестал мигать, видимо почувствовав мою решимость и стараясь поддержать меня. Я мысленно поблагодарил его за это.

Я решил действовать быстро. Нащупав трясущейся рукой под подушкой фонарик, я собрал всю волю, что была в моем тощем тельце, и соскользнул с кровати. Щелчок, и световой меч-фонарик прорезал лучом комнату. Босиком я рванул к двери, так быстро, как не бегал никогда раньше.

Идея пришла сама собой. Зажав фонарик зубами, я быстро снял футболку и захлопнул дверь, зажав ткань между ней и дверным проемом. Довольный собой, я сжал фонарик в ладони и уже собрался запрыгнуть обратно в кровать, как вдруг произошло то, чего я боялся больше всего на свете.

Ночник погас. Комната резко погрузилась во мрак.

И тут за спиной я услышал то, что заставило все тело оцепенеть от ужаса. Сначала это был скрежет ногтей по паркету, а затем…

–Ма-а-ам? Две-е-ерь! – прохрипел голос, лишь отдаленно напоминавший мой собственный.

Я широко раскрыл глаза, не в силах ни вздохнуть, ни обернуться, ни закричать. Все мое существо пронзили острые иглы страха. Сердце колотилось так быстро, билось о грудную клетку так сильно, что казалось скоро сломает ребра. К горлу подступила тошнота.

Невероятных усилий мне стоило заставить себя развернуться. Свет фонаря медленно блуждал по комнате, пока не наткнулся на нечто. Рядом с кроватью стояло оно. Монстр из моих кошмаров. Существо, которое мое воображение никогда не могло бы сотворить настолько жутким. Я много раз пытался нарисовать его, но всегда выходило не так пугающее, как на самом деле. Так много раз оно мне снилось, и вот сейчас мой кошмар стал явью.

Высокая черная тень, словно вырезанная из тьмы, с костлявыми руками, свисающими почти до пола, и уродливо кривыми длинными пальцами, напоминающими ветви голых деревьев. Лицо неестественно вытянуто, глаза – одни белки, а рот растянулся в уродливой гримасе, обнажив острые, как бритвы, зубы, готовые разорвать меня на части.

Мой ночной кошмар улыбался, и уголки рта его растягивались так широко, как если бы кто-то пальцами залез в рот и сильно растянул его в разные стороны. Из глубины черной пасти доносился хриплый, утробный звук.

–Мам?! – снова передразнило существо, явно насмехаясь над моей беспомощностью.

Тень сложила руки над головой так, что длинные уродливые пальцы стали похожи на оленьи рога. Оно с хрустом наклонило голову и снова оскалилось.

Все мое тело затряслось. Надо было бы звать на помощь, но я не мог заставить себя. Надо было бы бежать к маме, но ноги не слушались. Все мое тело, каждая клеточка – словно парализовало. Я застыл в оцепенении. Паника, охватившая разум, яростно вопила в голове, сжимала горло и давила на грудь.

И тут тело существа выгнулось так сильно и неестественно, словно у него не было суставов. Раздался хруст костей, оно переломилось в позвоночнике, выкрутилось, встало на четвереньки.

Я зажмурился крепко-крепко. Так сильно надеялся остановить этот кошмар наяву. В глубине комнаты по прежнему раздавалось тяжелое, прерывистое дыхание. Открыв глаза, я увидел, что нечто таращилось на меня немигающими белыми глазами, и замерло. Свет фонарика, казалось, его ничуть не пугал.

«Это все не взаправду. Это все не взаправду. Это все не взаправду», мысленно повторял я себе.

И тут фонарь погас. Белые глаза сверкнули в темноте. Оно резко рвануло в мою сторону. Послышался жуткий топот по деревянному полу. Схватив за ногу, существо дернуло за нее, от чего я повалился на пол. Я начал яростно дергать ногами в жалких попытках вырваться из цепкой хватки чудовища. Бесполезно. Когда оно открыло рот и со всей силы впилось мне в ногу, я почувствовал, будто сотни осколков вонзились мне в кожу. Вот тут я заорал во всю глотку.

Нечто вцепилось крепкой и жадной хваткой. Я услышал причмокивания. Кажется, оно начало пить мою кровь. Силы покидали.

–Миш? Миш, очнись!

Голос сестры. Слабый, отдаленный, словно из другого мира. Последними что я увидел перед тем, как отключиться, были мертвенно белые глаза и уродливые кривые пальцы, тянущиеся к моему лицу.

–Миша! Проснись!

Я резко дернулся и открыл глаза. Весь вспотевший, подушка и простынь были мокрыми насквозь. Тяжело дыша, я пытался понять, что происходит. Мой блуждающий взгляд никак не мог сфокусироваться. Глаза в панике бегали по комнате, ища знакомые очертания, и я с трудом понимал, где нахожусь. В голове по прежнему звучал мой истошный вопль и хриплое дыхание монстра.

–Миш, ты как? Опять кошмары, да?

Наконец, я с трудом смог распознать очертания старшей сестры. Яна сидела на краю кровати, черные волосы мягко спадали на плечи. Она ласково поглаживала меня по лбу, покрывшемуся испариной. Взгляд ее был обеспокоенным и немного уставшим. За окном уже было светло. Сколько я спал?

Я сел и взглянул на свои трясущиеся руки. Наконец, потихоньку начал приходить в себя и вспоминать, кто я вообще такой. Миша, двадцать один год, учусь в строительном университете, есть белый кот и золотая рыбка. Разум потихоньку начал возвращаться в реальность. Я тяжело выдохнул.

Я уже давно не ребенок. И все-таки этот кошмар преследует меня по пятам. Но кошмар ли? Или воспоминание из далекого прошлого? Прошло уже двенадцать лет. Дрожащие пальцы провели по шраму на ноге – глубокие рваные раны и следы от чьих=то зубов.

Естественно, мне никто не поверил. Однако и объяснить, откуда у меня эти шрамы, никто тоже не мог. Когда я, захлебываясь слезами, рассказал о той ночи родителям, они сделали то, что умели лучше всего – притворились, что ничего не было, и больше не вспоминали об этом. Но только не я. Я никогда этого не забуду. И пусть все вокруг твердят, что я просто странный и впечатлительный сумасшедший с разыгравшимся воображением и больной фантазий, который путает сны и реальность.

Ночной гость из кошмаров больше никогда не приходил. И все же каждую ночь я зажигаю ночник, кладу под подушку фонарь и нож, и жду, когда оно снова придет за мной. И на этот раз я буду готов.

Помилуй меня, Боже

– Извините пожалуйста, не хотел беспокоить, но Вы напоминаете мне Бога.

Клянусь, услышав эти слова в поезде глубокой ночью, я подумала, что мне причудилось. Наверняка разум сыграл со мной злую шутку. Размеренный стук колес, разговоры в тамбуре, да и я не спала уже… а черт его знает, сколько. Будь проклята эта бессонница. Да, мне определённо это послышалось.

К тому же, я никогда не расставалась с наушниками. Музыка помогала убежать от шума жизни, который казался уродливым. Слишком громким и оттого невыносимым. Вот и сейчас я выбирала очередную песню, чтобы снова заглушить реальность, да так и осталась сидеть – с телефоном в руках и тишиной в ушах.

Правда, вопрос о божественной сущности был адресован не мне, а моему соседу по купе. Это был приятный на вид седой старик, что-то около семидесяти лет. С белой, слегка растрепанной бородой и такого же цвета волосами, которые напротив, были тщательно расчесаны, в потертых брюках и изношенной временем куртке, но выглядел чисто и опрятно. Лицо его было изрезано глубокими морщинами. Он сидел в углу и мирно почитывал старую газетенку, пока его покой не был нарушен. Мы не разговаривали всю дорогу с тех пор, как сели на одной и той же станции. Словом, идеальный сосед.

Мы со стариком переглянулись, я с непониманием, он – с невероятным спокойствием. Сосед казался ничуть не удивлен неожиданному ночному визиту, в отличие от меня. Старик отложил газету и мягко улыбнулся пришедшему.

– Вы Бог? Это правда? – спросил незнакомец с надеждой в голосе.

Все ещё находясь в легкой степени изумления, я в недоумении окинула взглядом незнакомца в дверях. И странные слова вполне сочетались с внешним обликом странника. Мужчина средних лет, темноволосый, неухоженной щетиной и глазами, уставшими от тягот жизни. По выражению лица создавалось странное ощущение, будто он прошел войну, и никак не может прийти в себя после увиденного.

На незнакомце был плотный темно-зеленый дождевик и резиновые сапоги, все испачканные в засохшей грязи. Сперва я подумала, что он походил на походника или там, не знаю… грибника? Но после таких заявлений я невольно сравнила его с маньяком, орудующим в лесной глуши. Слишком уж странно это все выглядело. Он явно был не совсем в себе.

Мужчина в упор смотрел на моего соседа и терпеливо ожидал ответа на вопрос, который, по-видимому, казался ему вполне нормальным. А еще – очень важным.

Ночной гость весь напрягся, застыл и затаил дыхание. Моего присутствия он словно и вовсе не замечал. Странный блеск в широко раскрытых глазах – он будто не верил в происходящее и одновременно был напуган неожиданным откровением. Я, признаться, также верила с трудом в то, что кто-то на полном серьезе может произнести подобные слова, и это будет даже не в церкви. Сосед по купе же, напротив, выражал необычайное спокойствие, словно ситуация была ничуть не странный и такое он слышит каждый день.

Вопросы проносились в голове так стремительно, как темный лес за окном мчащегося на полном ходу поезде. Что, черт возьми, здесь происходит? Городской сумасшедший? Да, ноябрь – странный месяц. Все вокруг вдруг начинают слышать голоса да бросаться под колеса, ну и просто на просто сходить с ума. А уж религия – такая плодотворная почва для безумия. Может как вытащить со дна, так и толкнуть в бездну.

Ночь была такая темная и густая, словно кто-то разлил чернила по небу, и теперь оно было в грязных кляксах и разводах. Ни звезд, ни луны, ни единого намека на свет. В купе стоял запах крепкого чая и пыли, но вошедший принес с собой привкус табака и. перегара? Тогда это многое объясняет.

Я вытащила наушники и уже собралась идти за кондуктором, как вдруг старик поднял руку, прося остаться и сесть обратно. Я хотела было возразить, но сама не зная почему послушалась и уселась на место.

– Ты в порядке, сынок? – спросил он у мужчины по-отечески.

Глаза незнакомца расширились еще больше. Он быстро шагнул в купе, выглянул в тамбур, словно боялся, что кто-то может подслушивать, и громко захлопнул дверь. Я отсела ближе к окну. На всякий случай. Но не буду врать – любопытство манило податься вперед и наблюдать, что будет дальше. Однако сразу же откинула мысль, подумав, что это выглядело бы странно. А странных людей на один квадратный метр уже было более чем достаточно. Поэтому я открыла книгу, что лежала на столике, и сделала вид, что собираюсь читать. Сама же вся обратилась в слух.

Незнакомец вдруг рухнул на колени перед пожилым человеком. Глаза блестели, он тяжело дышал, взволнованный и растерянный. Мужчина схватил руку старика и крепко сжал в своих ладонях. Старик удивился и слегка приподнял брови, но все же ласково улыбнулся. Он молча смотрел на него бездонными, но в то же время ласковыми глазами, что даже я почувствовала тепло, исходящее от старца.

– Простите, я просто… запутался, понимаете? – начал он сбивчиво шептать. – Наша встреча – это воля судьбы, верно? Я ведь вообще не должен быть здесь. Совершенно случайно оказался на этом поезде. Я не понимал, куда я еду и зачем. А потом увидел Вас и сразу все понял. Все-все вдруг открылось мне так ясно… Я здесь, чтобы встретить Вас. Вы ведь Он.

– Сынок, ты, наверное, очень устал, – мягко ответил старик.

– Да, я устал, – признался незнакомец, задумавшись на секунду, но через мгновение странный блеск в глазах вернулся. – Простите. Простите, ибо я очень грешен. Я хочу исповедоваться. Никогда в жизни этого не делал, ибо труслив, низок и малодушен. Прошу, выслушайте меня.

– Я не священник.

– Вы же Бог! Это же вы! – горячо заговорил мужчина. – Вы можете отрицать это. Я понимаю. Но я вижу Вас, Вашу сущность, как себя в зеркале.

Вдруг, к моему удивлению, старик спокойно ответил:

– Хорошо, сынок, я тебя выслушаю.

От абсурдности всей ситуации невольно вырвался смешок. Я зажала рот рукой и опустила взгляд. Незнакомец похоже впервые заметил, что кроме него и Бога в этом старом ржавом купе был еще и невольный наблюдатель в моем лице. Лицо его исказилось, кажется, он начал подбирать слова в голове, но не смог выдавить и звука, и лишь крепче сжал руку старика. Тот слегка наклонился, попытавшись заглянуть мне в лицо, начал пристально рассматривать очертания в полумраке.

– Вы смеетесь над моим горем? – наконец смог произнести мужчина.

– Ни в коем случае, – едкий тон невольно вырвался из горла, – просто никак не ожидала провести вечер в одной компании с Богом и сумасшедшим, – я откинулась на спинку сиденья и снова уткнулась в книгу.

– Вы не верите в Него? – сказал он таким тоном, словно это невозможно, указывая на моего седого соседа по купе.

Я вдруг задумалась. Повисло молчание. Затем, устало выдохнув, я потерла глаза, закрыла книгу и уже серьезно ответила:

– Это сложный вопрос. Я называю себя атеистом по неволе. Может быть, я бы и рада была верить, вот только не могу. Если бог и есть, он давно оставил меня.

– Как вы можете так говорить?! – горячо выпалил странный человек. – Как вы можете сомневаться? Он же сидит прям перед вами! Вы слепы? Или это происки дьявола, который уже завладел вашей душой? Прозрейте, выйдите из темноты.

– Ого! – я рассмеялась. – Мужик, у тебя что, осеннее обострение?

– Я не сумасшедший!

– Тогда солнце не встает на востоке и не садится на западе.

– Все в порядке, – мягкий и успокаивающий голос вмешался и прервал наш спор, – Я готов вас выслушать.

Наверное, правильным было бы уже выйти из купе, позвать кондуктора, чтобы они вызвали неотложку. Или полицию. Хоть кого-нибудь. Но вместо этого я снова решила остаться. Я хмыкнула, снова открыла книгу и отгородилась ею от странной пары, а сама в предвкушении приготовилась прислушиваться, жадно выхватывая каждое слово. Тем более, что незнакомец в дождевике снова забыл о моем существовании. Не знаю, что за грехи были у этого мужика, но свой я могу назвать без колебаний – любопытство. Тем временем мужчина опустил голову и начал исповедь.

– Господи, прости меня, ибо я грешен. Я. меня зовут Алексей. Боже, жизнь моя пустая и бестолковая. И промчалась, как ветер. Жил беспечно, не ценил ни минуты, прожигал время, упускал возможности. Презирал тех, кто слабее меня, и ненавидел тех, кто сильнее. У меня было все, о чем можно мечтать, но я не ценил этого, был слеп и глух к счастью. И вот, когда я потерял все, я понял, какую бездну я создал своими руками. Теперь я просто оболочка человека, и сам виноват в своем горе.

Рука его потянулась к карману дождевика. Я выглянула из-за книги. Алексей достал смятую, потускневшую фотографию и трясущейся рукой протянул старику. Тот долго и внимательно всматривался в помятое фото, а затем грустно улыбнулся.

– Вот, жена моя, Ксеня. А это девочки мои. Старшая – Оленька, красавица моя, в университет поступать хотела. А младшая – Ленок. Я ее так и называл ласково, «ленок-поплавок». Она у меня плавает хорошо. Как занырнет под воду, и долго-долго сидеть там может. Думали с женой на плаванье отдать. «Талант есть!», так тренер на пробах и сказал. Не знаю, в кого, не в меня уж точно…

Голос мужчины начал дрожать. Он согнулся под тяжестью мыслей. Старик сочувственно начал медленно гладить рукой его ладонь. Мой взгляд невольно поймал в слово «прости» на странице книги, которую я читала. Вернее, упорно делала вид, что читаю.

– Я не хотел, чтобы так вышло, Боже, – хриплым голосом продолжил Алексей исповедоваться. – Никогда не хотел. Я выпил тогда… Не надо было за руль садиться. Ксеня говорила мне. Кричала на меня, но я же дурак дураком, никогда не слушал ее… Машина вылетела с дороги, и… и все. Я остался один, а они… они ушли.

Алексей начал судорожно всхлипывать, будто задыхаясь, слезы застыли на глазах. Я уже не притворялась, что читаю, а просто сидела и смотрела на убитого горем несчастного. В горле образовался неприятный ком, а на грудь будто кто-то встал и давил на нее всей тяжестью.

– Это все я, Боже! – он с силой сжал ладонь старика, – Это я виноват! Я убийца! Все погибли, а я остался на этом свете… Скажи мне, почему? Почему Ты забрал их всех, а меня оставил? Почему?!

В купе воцарилась напряженная тишина, прерываемая стуком колес и тяжелым дыханием Алексея. Мне уже было не до смеха. Трагедия наполнила купе глубокой печалью и безысходностью. Я сидела в углу у окна в безмолвной тишине и сжимала книгу так, что побелели костяшки. Шум колес уже не умиротворял, как раньше, а напротив, гулом отдавался в висках, как молот бьет по наковальне. Старик молча смотрел на него, словно пытаясь понять глубину его боли. Он покачал головой. Мне стало не по себе. Захотелось дернуть на стоп-кран, остановить чертов поезд и уже выйти на воздух, растворившись в нем. Исчезнуть, чтобы не чувствовать это странное гнетущее чувство внутри.

– Я понимаю, ты хотел наказать меня… – продолжил мужчина после долгого молчания. – Раньше я ненавидел тебя, каюсь. Но теперь все по-другому. Я не боюсь Ада, потому что вся моя жизнь теперь – бесконечное мучение. Каждый день я просыпаюсь с мыслью о том, что совершил, и засыпаю с ней же. Непоправимое. Это нельзя ни понять, ни простить. Лучше бы мне было прекратить все это и броситься под поезд. Или пустить пулю в лоб. Это ведь то, чего я заслуживаю. В конце концов, собаке – собачья смерть. Боже, я так хотел, чтобы ты уже забрал меня. Избавил. Упокоил. Но увидев тебя сегодня я понял… я понял, что должен помочь тебе.

– Почему ты решил, что мне нужна помощь? – наконец произнес старик.

Алексей не ответил. Она начал оглядываться по сторонам, и увидев меня, удивился. Мужчина повернулся ко мне и протянул руку. Его глаза горели странным светом.

– У вас есть листок?

Не задумываясь ни на секунду, я вырвала страницу из книги и протянула мужчине. Его ледяные дрожащие пальцы на секунду соприкоснулись с моими, и я вздрогнула так, словно меня ударило током. Достав из кармана ручку, он начал быстро что-то записывать, а затем протянул листок старику. Тот взял страницу и долго в задумчивости смотрел на нее. Затем поднял глаза и посмотрел на Алексея, ожидая объяснений.

– Это мой адрес. Приходите, – сказал мужчина с мольбой в голосе.

– Ты хочешь, чтобы я пришел к тебе? Зачем?

– Вам нужна помощь.

– Мне?

– И мне тоже, – наконец признался он.

Старик мягко положил руку на плечо мужчине и спокойно, но твердо произнес:

– Алексей, сынок. Ты знаешь притчу о блудном сыне? Тот, кто заблудился и вернулся домой, был принят с радостью. Отец его не осудил, а обнял и простил. И ты, подобно блудному сыну, вернулся домой. Домой к себе самому. Ибо Царство Божие внутри вас есть. Ты ищешь Бога вовне, но Он всегда был с тобой, в глубине твоего сердца. И ответы на все твои вопросы тоже сокрыты там.

Алексей слушал, как завороженный. Я же жадно вслушивалась в каждое слово с чувством, что невольно оказалась на проповеди. Но это было нелегко. Мне вдруг показалось, что эти слова были не только для сумасшедшего. Забавно, я в некотором роде тоже являюсь блудным сыном. Изгой. Разочарование семьи. В голове прорезался крик отца: «Ты мне больше не дочь!». Смогу ли я когда-нибудь вернуться домой?..

– И, если ты приглашаешь меня к себе, я приду, – продолжил старик, прерывая поток мыслей, – но не сейчас, а когда наступит время. А твое время еще не настало. У каждого человека свой крест. Твой крест может стать твоим спасением, если ты научишься нести его с достоинством. Твое сокровище – это любовь, прощение и смирение. Найди их в себе, и ты обретешь истинное счастье. Отдай свою волю в руки Бога. И ничего не бойся.

Тишина. Каждый из нас будто задумался о своем. Не знаю уж, о чем думали другие, но я же о том, что кажется схожу с ума. В конце концов, не каждый день ты услышишь исповедь глубоко несчастного человека и проповедь того, кого при тебе называют самим Богом. Что происходит?

– Ты простишь меня, Боже? – наконец хриплым голосом прошептал мужчина.

Старик кротко кивнул.

– Бог простит, если ты найдешь силы простить себя сам. Ты уже сделал первый шаг, признав ошибку. Это очень важно. Но помни, что прощение – это не одноразовый акт, это процесс. Он требует времени и усилий.

– Я… я не знаю, что сказать.

– Тебе надо отдохнуть сынок. Выспись. Сегодня ты будешь спать хорошо.

– Да… Да, мне надо бы поспать. Я так давно не спал. Спасибо тебе, Боже!

Старик улыбнулся. Алексей поднялся с колен, слегка пошатываясь. Наши взгляды пересеклись. Казалось, еще чуть-чуть, и захлебнешься в этом океане боли и пустоты. Но вместе с тем, там было что-то еще. И тут я поняла, что это было – в его глазах появилась надежда. И она была словно маяк для корабля в бушующем шторме.

Спотыкаясь, мужчина, который уже не был незнакомцем, вышел из купе, аккуратно прикрыв за собой дверь. Послышались шаги в тамбуре. Старик несколько раз бережно сложил вырванную страницу с адресом и убрал в карман старой куртки, как самое ценное сокровище. Купе в очередной раз погрузилось в тишину. Я сидела и в задумчивости проводила пальцами по корешку книги, где еще недавно была страница. Наверное, пыталась осмыслить то, что произошло мгновения назад. Все эти разговоры о грехе и искуплении невольно задели что-то потаенное и глубинное, что я так упорно старалась спрятать от других и самой себя. Вдруг я почувствовала на себе пристальный взгляд.

– Ничего себе, да? Бывают же такие встречи, – произнес старик с улыбкой. – Судьба?

– Или, может быть, это просто стечение обстоятельств, которые мы называем судьбой.

– Не верите в предназначение свыше и что все в жизни предначертано нам?

– Не особо, – ответила я, упорно отводя взгляд, – судьба – для слабаков.

– Почему, если не секрет?

– Не люблю, когда за меня решают, как жить и что делать. – я усмехнулась, – Мне приятней думать, что я сама определяю путь. Я птица свободного полета. Куда хочу, туда и лечу.

– Даже домой?

Я опешила и в замешательстве посмотрела на старика. Его взгляд, прежде спокойный, теперь казался мне насмешливым.

– При чем тут дом? – с едва скрываемым раздражением спросила я. Он попал в самое сердце, и это мгновенно разозлило.

– Дом – это не только место, где мы родились. Это то, что мы несем в себе, то, к чему стремимся.

– У меня нет дома. По крайней мере пока, – я пожала плечами и попыталась сделать вид, будто мне все равно.

– Каждый из нас ищет ответы на одни и те же вопросы. Мы все странники, путешествующие по лабиринтам жизни. Иногда мы заблуждаемся, но в конце концов всегда находим дорогу домой. Дом… Помните, что сказано: «Ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет». Дом – это наше внутреннее состояние, наше духовное пристанище.

– Если что, сумасшедший уже ушел, так что можно выходить из роли. Если вы и правда не священник, – усмехнувшись, парировала я. – А то уж очень похожи.

– Вы думаете, этот мужчина сошел с ума?

Я закрыла глаза, облокотилась на сиденье и прикусила щеку, как делала всякий раз, когда сомневалась в себе или просто нервничала. Запах пыли смешался с металлическим привкусом метала во рту. Стук колес начал успокаивать. Я вдруг почувствовала, как начала проваливаться в сон. А ведь затяжная бессонница долго отгоняла даже малейшие намеки на это и лишь смеялась над жалкими попытками уснуть.

– От чувства вины и самобичевания у любого крыша поедет, – наконец ответила я.

– И в Бога, вы, значит, не верите?

– Нет, не верю.

– Тогда во что верите? Дайте угадаю. Наверное, в себя?

– Если честно, я уже давно ни во что не верю.

– А разве не это ли повод сойти с ума?

Разговор начал утомлять, вызывал зудящее чувство раздражение и досады. Я резко встала и повернулась спиной к старику, вцепившись в верхнюю койку, чтобы удержать равновесие от тряски мчащегося поезда. Сильно зажмурившись, я попыталась утихомирить то, что этот старик во мне распотрошил.