Loe raamatut: «Помпеи»
Robert Harris
POMPEII
Copyright © 2003 by Robert Harris
All rights reserved
Карта выполнена Юлией Каташинской
© О. М. Степашкина, перевод, 2004
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023
Издательство Азбука®
* * *
Роберт Харрис родился в английском городе Ноттингем. Окончил Кембридж, работал журналистом на Би-би-си и политическим редактором газет «The Observer», «The Sunday Times», «The Daily Telegraph». Как писатель начал с публицистики, первый его художественный роман «Фателанд» (1992), написанный в жанре альтернативной истории, стал бестселлером, и по нему был поставлен одноименный фильм.
На сегодняшний день Роберт Харрис – автор более десятка остросюжетных произведений, многие из которых экранизированы (в том числе такими мастерами мирового кино, как Роман Полански, – фильм «Призрак», 2010) и переведены на многие языки мира.
* * *
И снова Харрису удалось с удивительным искусством оживить историю.
The Washington Post
Головокружительный темп, постоянное ощущение грядущей опасности и непредсказуемые повороты сюжета… Потрясающий блокбастер…
Daily Mail
Волнующий, реально захватывающий роман… Последние его страницы потрясают, это ничуть не хуже, а возможно, даже лучше всего, что делал Харрис до этого.
The Sunday Telegraph
Умнейший автор бестселлеров из тех, кто работает сегодня…
Esquire
* * *
Посвящается Джилл
* * *
Примечания автора
Римляне делили день на двенадцать часов. Первый, hora prima, начинался с восхода солнца. Последний, hora duodecima, заканчивался с его закатом1.
Ночь делилась на восемь страж: Vespera, Prima fax, Concubia и Intempesta шли до полуночи; Inclinatio, Gallicinium, Conticinium и Diluculum – после полуночи2.
Дни недели были посвящены Луне, Марсу, Меркурию, Юпитеру, Венере, Сатурну и Солнцу.
События, описанные в книге, происходят за четыре дня.
В последнюю неделю августа семьдесят девятого года от Рождества Христова солнце вставало над Неаполитанским заливом примерно в 6 часов 20 минут.
Во всем поднебесном мире нет другой земли, столь щедро одаренной Природой, как Италия, правительница и вторая матерь мира, с ее мужчинами и женщинами, ее военачальниками и солдатами, ее рабами, ее превосходством в искусствах и ремеслах, ее обилием выдающихся талантов…
Плиний. Естественная история
Разве можно не восхищаться системой водоснабжения, которая в первом веке нашей эры поставляла в Рим куда больше воды, чем поставлялось в Нью-Йорк в 1985 г.?
А. Тревор Ходж. Римские акведуки и водоснабжение
Марс.
22 августа
Два дня до извержения
Conticinium
[04:21]
Выявлена взаимосвязь между силой извержения и продолжительностью предшествовавшего периода покоя. Почти все крупные, вошедшие в историю извержения от вулканов произошли после многолетнего периода безмолвствования оных.
Жак-Мари Бардинцефф, Александр Р. Макбирни. Вулканология
Они покинули акведук за два часа до рассвета и при свете луны отправились в холмы, окружающие порт, – цепочка из шести человек, акварий впереди. Он лично постягивал рабочих с кроватей, и теперь они, одеревеневшие со сна и мрачные, жаловались на него, не понимая, что в теплом неподвижном воздухе их голоса разносятся куда дальше, чем им кажется.
– Дурацкая затея, – пробурчал кто-то.
– Мальчишка свихнулся на своих книжках, – отозвался другой.
Акварий прибавил шагу.
«Пусть себе болтают».
Он уже чувствовал зарождение дневной жары, предвещающей еще один день без дождя. Почти все члены его бригады были старше аквария, и все без исключения – выше; акварий был крепко сбитым, мускулистым, коротко стриженным шатеном. Черенки инструментов, которые он нес на плече, – тяжелой бронзовой кирки и деревянной совковой лопаты – натирали загорелую шею. Но акварий, невзирая на это, шагал быстро и размашисто, твердо ставя босые ноги, и лишь когда оказались высоко над Мизенами, там, где тропа раздваивалась, остановился, опустил свою ношу на землю и подождал остальных.
Акварий вытер тыльной стороной ладони пот со лба. До чего же сверкающее небо тут у них, на юге! Даже сейчас, перед самым рассветом, огромный звездный купол спускался до самого горизонта. Акварий видел рога Тельца и перевязь с мечом, принадлежащие Охотнику. Вон Сатурн, вон Медведица, а вон и созвездие, которое тут именуют Виноградарем, – то самое, которое всегда поднимается над созвездием Цезаря в двадцать второй день августа, возвещая, что пора собирать виноград. Завтра наступит полнолуние. Акварий поднял руку к небу – его короткие пальцы черным силуэтом отчетливо вырисовывались на фоне мерцающих созвездий. Акварий вытянул пальцы, сжал в кулак, снова распрямил, и на миг ему почудилось, будто он – тень, ничто, а свет весо́м и материален.
Снизу, из порта, донесся плеск весел; это ночной дозор проплывал между пришвартованными в гавани триремами. Пара рыболовецких суден подмигивали желтыми огоньками-светильниками с другой стороны залива. Где-то залаяла собака; ей отозвалась другая. А потом на тропе послышались голоса рабочих, медленно карабкавшихся следом за акварием. Надсмотрщик Коракс – акварий узнал его по местному резкому выговору – бросил: «Глядите-ка, наш-то новый, машет ручкой звездам!» – и остальные рассмеялись, хватая ртом воздух. Всех их – и рабов, и свободных – сейчас уравняло негодование.
Акварий опустил руку.
– По крайней мере, – сказал он, – с таким небом нам не нужны факелы.
Он вновь взбодрился, подобрал инструменты и закинул обратно на плечо.
– Пошевеливайтесь, скоро рассвет.
Акварий сощурился, вглядываясь в темноту. Одна тропа уходила на запад, огибая холмы. Вторая вела на север, в сторону города Байи, приморского курорта.
– Думаю, нам сюда.
– Он думает! – фыркнул Коракс.
Акварий еще накануне решил, что наилучший способ общаться с этим надсмотрщиком – игнорировать его. А потому он молча повернулся спиной к морю и звездам и двинулся вверх по темному склону. В конце концов, к чему еще сводится руководство, если не к умению наугад выбрать из нескольких путей один и уверенно делать вид, будто твой выбор чем-то обоснован?
Тропа становилась все уже и извилистей. Акварию приходилось ступать боком, временами хватаясь за склон свободной рукой; ноги его скользили, и камешки сыпались куда-то во тьму. Всякий, взглянув на эти бурые холмы, выжженные летними пожарами, решил бы, что тут должно быть сухо, как в пустыне. Но акварий знал, что это не так.
И все же он чувствовал, что прежняя его уверенность начинает слабеть. Он попытался вспомнить, как выглядела эта тропа под слепящими солнечными лучами, днем, когда он впервые разведал ее: валки обгорелой травы и там, где почва понижается, – бледно-зеленые пятнышки среди черноты – признаки жизни, протянувшиеся к валуну побеги плюща.
Одолев половину склона и снова спустившись, акварий остановился и медленно повернулся, описав полный круг. То ли его глаза привыкли к этому освещению, то ли рассвет и вправду близок… Если второе, значит у них почти не осталось времени. Остальные столпились за спиной у аквария. Он слышал их тяжелое дыхание. Рабочим будет о чем порассказать, когда они вернутся в Мизены: как их новый акварий вытряхнул их из постелей и среди ночи уволок в холмы, и все из-за какой-то дурацкой ошибки. Акварий почувствовал на губах привкус пепла.
– Что, красавчик? Мы заблудились? – снова раздался насмешливый голос Коракса.
Акварий, не удержавшись, клюнул на приманку:
– Я ищу камень.
На этот раз рабочие даже не старались скрыть свой смех.
– То-то он носится кругами, словно мышь в ночном горшке!
– Я знаю, что он где-то здесь. Я пометил его мелом.
Новый взрыв смеха. Акварий развернулся к рабочим. Приземистый, широкоплечий Коракс. Длинноносый Бекко, штукатур. Круглолицый Муса, каменщик. И два раба, Политий и Корвиний. Казалось, будто даже их расплывчатые силуэты исполнены насмешки.
– Смеетесь? Ладно. Но я вам вот что пообещаю: или мы найдем его до рассвета, или нам придется вернуться сюда завтра ночью. Включая и тебя, Гавий Коракс. Только к следующему разу потрудись протрезветь.
Воцарилось молчание. Потом Коракс сплюнул и шагнул вперед. Акварий напрягся, приготовившись к схватке. Они шли к этому вот уже три дня, с того самого момента, как он прибыл в Мизены. И часа не проходило без того, чтобы Коракс не пытался задирать его в присутствии своих людей.
«А если мы подеремся, – подумал акварий, – Коракс победит – еще бы, пятеро на одного! – и они сбросят мой труп со скалы и скажут, что я поскользнулся в темноте. Только вот что они сообщат в Рим, если на Акве Августе меньше чем за две недели погибнет второй акварий?»
Несколько бесконечно долгих мгновений они стояли друг напротив друга, на расстоянии одного-единственного шага – так близко, что акварий чувствовал исходящий от Коракса запах перегара. Но тут у одного из рабочих – у Бекко – вырвался возбужденный возглас, и он указал вбок.
За плечом у Коракса виднелся камень, аккуратно отмеченный посередине жирным белым крестом.
Аквария звали Аттилий – если полностью, то Марк Аттилий Прим, но его вполне устраивало просто Аттилий. Он был человеком практичным, и у него не было времени на все те причудливые прозвания, которыми увлекались его земляки. (Люпус, Пантера, Пульхер – Волк, Леопард, Красотка – да как такое вообще можно воспринимать всерьез?) Да и кроме того, разве было в истории его профессии более славное имя, чем имя рода Аттилиев, вот уж четыре поколения дававших стране зодчих-аквариев? Его прадеда сам Марк Агриппа забрал из отделения баллист XII легиона – «Фульмината» – «Молниеносного» – и отправил строить Акву Юлию. Его дед спроектировал Новый Аниен. Его отец завершил Акву Клавдию – семь миль арок, – довел ее до Эсквилинского холма и в день освящения положил, словно серебряный ковер, к ногам императора. И вот теперь его, Марка Аттилия, в его двадцать семь лет отправили на юг, в Кампанью, и отдали под его начало Акву Августу.
Династия, построенная на воде!
Аттилий, сощурившись, вглядывался в темноту. О, Августа была настоящим чудом – одним из величайших произведений инженерного искусства, когда-либо существовавших в мире. Надзирать за ней – большая честь. Вдали от Мизен, на противоположной стороне залива, высоко в Апеннинских горах, поросших сосновым лесом, этот акведук вбирал в себя истоки Сериния и нес воды на запад – проводя их через трубы по извилистым подземным путям, через ущелья по ступенчатым аркадам, прогоняя через долины сквозь огромные сифоны – и так до самых равнин Кампаньи и дальше, вокруг Везувия, на юг, к берегу Неаполитанского залива, и, наконец, через весь Мизенский полуостров к этому пыльному портовому городу. Августа тянулась почти на шестьдесят миль, а значит, понижалась на ширину ладони за каждые триста футов. Это был самый длинный акведук в мире – даже длиннее, чем великие акведуки Рима, – и куда более сложный, чем его северные собратья, питавшие водой лишь один-единственный город. Извилистый трубопровод Августы – материнская жила, как его именовали, – поил ни много ни мало девять городов, лежащих на берегах Неаполитанского залива: Помпеи, расположенные в самом конце длинного ответвления, затем Геркуланум, Нола, Ацерра, Ателла, Неаполь, Путеолы, Кумы, Байи и, наконец, Мизенум.
«В том-то и проблема», – подумал инженер.
На Августу слишком много возложили. В конце концов, в том же Риме больше полудюжины акведуков; если иссякнет один, нехватку воды восполнят другие. А здесь резервного водовода нет, и это особенно остро ощущается в нынешнюю засуху, что тянется уже третий месяц. Колодцы, откуда брали воду на протяжении нескольких поколений, превратились в пыльные ямы. Ручьи пересохли. Русла рек превратились в тропы – крестьяне гнали по ним скот на ярмарку. Даже Августа выказывала признаки истощения; уровень воды в ее гигантских резервуарах понижался с каждым часом. Именно это и привело Аттилия сюда, на склон холма, в столь ранний час, когда ему еще следовало бы мирно спать в своей постели.
Аттилий достал из кожаной поясной сумки кусок полированной кедровой древесины, с вырезанным в боку углублением для подбородка. Поверхность дерева была гладкой и блестящей – от прикосновений его предков. Прадед рассказывал, что эту деревяшку подарил ему в качестве талисмана сам Витрувий, архитектор божественного Августа. Старик утверждал, будто в ней живет дух Нептуна, бога воды. Аттилию было не до богов – всех этих мальчишек с крылышками на сандалиях, женщин, ездящих верхом на дельфинах, старцев, в приступе дурного настроения швыряющихся молниями с вершины горы. Это байки для детей – не для мужчин.
Аттилий верил в камни и воду и в ежедневное чудо, происходящее от смешения двух частей мокрого ила с пятью частями путеоланума, местного красного песка. Так возникало вещество крепче камня, из которого можно было выкладывать водовод.
И все же – лишь глупец стал бы отрицать существование удачи, и если эта фамильная реликвия способна принести ему удачу… Аттилий провел пальцем по поверхности дерева. В любом случае попробовать стоит.
Он оставил свои свитки с трудами Витрувия в Риме. Но это не важно. Он помнит их наизусть. Их вколотили в него еще в детстве, в те годы, когда другие мальчишки заучивают стихи Вергилия. Аттилий и поныне мог процитировать по памяти любой абзац.
«О присутствии воды свидетельствуют растения: стройный тростник, дикая ива, ольха, плющ и прочие им подобные, не способные расти без влаги…»
– Коракс, сюда, – распорядился Аттилий. – Корвиний, стой здесь. Бекко, возьмешь кол и отметишь то место, на которое я укажу. Вы двое – будьте настороже.
Когда инженер прошел мимо Коракса, тот смерил его взглядом.
– Потом, – сказал Аттилий. От надсмотрщика несло негодованием – почти столь же сильно, как перегаром. Ну и пусть. Они еще успеют уладить свою ссору, когда вернутся в Мизены. А сейчас нужно поторопиться.
Звезды подернулись серой дымкой. Луна спряталась за край горизонта. В пятнадцати милях восточнее, на другой стороне залива, вырисовался силуэт поросшей лесом горы Везувий. Из-за нее и взойдет солнце.
«Вот как следует искать воду: ляг лицом вниз, перед восходом солнца, в том месте, где надлежит проводить поиски, положи подбородок на землю и огляди окрестности. Этот способ не позволит взгляду подняться выше, чем должно, ибо подбородок будет неподвижен…»
Аттилий опустился на выгоревшую траву, вытянулся во весь рост и положил деревяшку так, чтобы она находилась на одной линии с нарисованным мелом крестом – до него было пятьдесят шагов. Затем он положил подбородок на подставку и раскинул руки. Земля до сих пор хранила тепло вчерашнего дня. Потревоженный пепел осел ему на лицо. Росы – ни капли. Семьдесят восемь дней без дождя. Все выгорело дотла. Боковым зрением Аттилий заметил, как Коракс сделал непристойный жест и выпятил пах: «У нашего аквария нет жены, так он пытается трахнуть землю-матушку!» – а потом Везувий потемнел, и из-за его гребня брызнули солнечные лучи. В щеку тут же словно ударила стрела жара. Аттилию, обшаривающему взглядом склон, пришлось поднять руку, чтобы заслонить глаза от ослепительного света.
«Проследи, где над землей курится пар, и копай там, ибо этот знак неоспоримо указывает на присутствие влаги…»
Ты увидишь это быстро или не увидишь вообще, любил повторять отец. Аттилий попытался осмотреть окрестности быстро и методично, переводя взгляд от одного участка к другому. Но все словно начало сливаться в одно пятно: коричневые и серые пятна выжженной растительности, красноватые полосы земли – все принялось дрожать под солнцем. Все поплыло перед глазами. Аттилий приподнялся на локтях, вытер глаза и вновь положил подбородок на подставку.
Вот оно!
Струйка, тоненькая, словно рыбачья леска. Она не курилась и не поднималась к небу, как обещал Витрувий, – она тянулась над самой землей, как будто леска зацепилась крючком за камень и теперь ее кто-то дергал. Она зигзагом протянулась к Аттилию. И исчезла.
– Бекко, сюда! – взвыл Аттилий, и штукатурщик неуклюже затопал туда, куда ему было указано. – Ближе! Да. Здесь. Отметь это место.
Он поднялся на ноги и заспешил к отмеченному месту, на ходу отряхивая с туники красную грязь и черный пепел. Он улыбался и сжимал в руке волшебный кусочек кедра. Трое уже собрались вокруг того пятачка, и Бекко пытался вогнать кол в землю. Но земля была слишком твердой, и кол входить не желал.
– Вы видели?! – торжествующе воскликнул Аттилий. – Должны были видеть – вы же были ближе, чем я!
Рабочие безучастно уставились на него.
– Оно было какое-то странное – видели? И поднималось вот так вот. – Аттилий изобразил несколько отрезков. – Как пар над качающимся котлом.
Он обвел рабочих взглядом. Улыбка его померкла, а там и вовсе исчезла.
Коракс покачал головой.
– Глаза тебя подвели, красавчик. Говорю тебе: нет здесь никакого источника. Я знаю эти холмы. Я двадцать лет лазаю по ним.
– А я тебе говорю, что я это видел!
– Дым. – Коракс топнул по сухой земле, подняв тучу пыли. – Огонь может несколько дней тлеть под землей.
– Я в состоянии отличить дым от пара! Это был пар!
Они, похоже, притворяются, будто ослепли! Наверняка притворяются. Аттилий опустился на колени и ощупал сухую красную землю. Потом начал разгребать ее руками, откидывая камешки в стороны и вырывая обугленные растения, чьи корни крепко засели в почве. Над этим местом поднимался пар. Аттилий был в этом уверен. Разве плющ мог бы так быстро вернуться к жизни, если бы здесь не было источника?
– Принесите инструменты, – не оборачиваясь, приказал он.
– Акварий…
– Принесите инструменты!
Они копали все утро, а солнце медленно поднималось над синей чашей залива, превращаясь из желтого диска в раскаленную белую звезду. Земля скрипела и натягивалась от жара, словно тетива одной из тех гигантских осадных машин, какие строил его прадед.
Раз мимо них прошел мальчишка, волоча за собой на веревке тощую козу. Больше они никого не видели. Мизены заслонял край утеса. Иногда до них доносился какой-то шум – то команды из военной школы, то стук топоров и скрежет пил с верфи.
Аттилий, натянув поглубже старую соломенную шляпу, трудился усерднее всех. Даже когда остальные начали расползаться по сторонам в поисках клочков тени, Аттилий продолжал работать. Черенок кирки сделался скользким от пота и норовил выскользнуть из рук. Ладони покрылись волдырями. Туника липла к телу, словно вторая кожа. Но Аттилий не мог позволить себе выказать слабость в присутствии этих людей. Даже Коракс и тот через некоторое время заткнулся.
В конце концов они выкопали яму глубиной в два человеческих роста и такую широкую, что в ней могли работать двое. Да, там и вправду оказался источник – но он отступал всякий раз, как они подбирались достаточно близко. Они копали. Порыжевшая земля на дне ямы становилась влажной. А потом высыхала под палящим солнцем. Они снимали следующий слой, и все повторялось сначала.
Лишь в десятом часу, когда солнце поднялось в зенит, Аттилий наконец признал поражение. Он проследил, как уменьшается, испаряясь, последнее пятно влаги, выбросил кирку наверх и сам вскарабкался следом. Очутившись наверху, он снял шляпу и помахал ею, пытаясь хоть немного остудить лицо. Коракс сидел на камне и наблюдал за ним. Аттилий лишь сейчас заметил, что у надсмотрщика нет головного убора.
– У тебя так по этой жаре все мозги расплавятся, – сказал он, открыл мех с водой, плеснул немного себе в ладонь, протер лицо и шею, а потом стал пить. Вода была горячая и ничуть не освежала – с тем же успехом можно было пытаться пить кровь.
– Я здесь родился. Мне жара не страшна. Мы в Кампанье называем такую погоду прохладной. – Коракс откашлялся и сплюнул. Потом кивком указал на яму. – А с этим что будем делать?
Аттилий взглянул на яму – уродливая дыра в склоне и высящиеся вокруг груды земли. Памятник его глупости.
– Оставим как есть, – сказал он. – Только накроем досками. Когда пойдут дожди, источник вернется. Вот увидишь.
– Когда пойдут дожди, нам уже не нужен будет источник.
Аттилий вынужден был признать, что в этом замечании есть свой резон.
– Мы можем заключить его в трубу, – задумчиво произнес он. Когда дело касалось воды, Аттилий становился романтиком. В его воображении внезапно возникла идиллическая картинка. – Мы можем оросить весь этот склон. Тогда тут можно будет посадить лимонную рощу. Оливы. Можно устроить террасы. Виноград…
– Виноград! – Коракс покачал головой. – Мы что, уже заделались крестьянами? Послушай-ка, что я тебе скажу, красавчик из Рима. Аква Августа действует без перебоев вот уж больше сотни лет. И будет действовать и впредь – даже несмотря на то, что старшим над ней поставили тебя.
– Будем надеяться.
Инженер допил остатки воды. Он наверняка покраснел бы от унижения, но жара помогла ему скрыть свой стыд. Аттилий решительно водрузил шляпу на макушку и натянул края пониже, чтобы скрыть лицо.
– Ладно, Коракс, собирай людей. На сегодня мы здесь закончили.
Аттилий собрал свои инструменты и зашагал прочь, не дожидаясь остальных. Они и сами прекрасно найдут обратный путь.
Акварию приходилось внимательно смотреть под ноги. На каждом шагу из-под ног у него в разные стороны прыскали ящерицы. Он подумал, что здешние края уже больше похожи на Африку, чем на Италию. А потом он вышел на прибрежную тропу, и внизу раскинулись Мизены. Нагретый воздух дрожал над ними зыбким маревом, словно над каким-то городом в оазисе, и пульсировал – или это просто показалось Аттилию? – в едином ритме со стрекотом цикад.
Цитадель имперского флота являла собою триумф Человека над Природой, ибо по-хорошему городу просто не полагалось существовать здесь. Тут не было реки, и даже колодцев и источников было немного. Однако божественный Август постановил, что империи нужен порт, дабы контролировать Средиземное море, и порт появился – олицетворение силы Рима: мерцающее серебряное зеркало внутреннего и внешнего рейдов, сверкающие на солнце позолоченные клювы и веерообразные хвостовые надстройки пятидесяти военных кораблей, пыльный плац военной школы, красные черепичные крыши и беленые стены гражданской части города да лес мачт, поднимающийся над верфью.
Десять тысяч моряков и больше десяти тысяч мирных жителей сгрудились на узкой полоске земли, практически не имевшей питьевой воды. Лишь акведук сделал возможным существование Мизен.
Аттилий снова подумал про странное движение пара и про источник, словно утекающий в скалу. Странные здесь места. Инженер печально взглянул на стертые до волдырей ладони.
«Дурацкая ошибка…»
Он покачал головой, моргнул, пытаясь согнать пот с глаз, и устало зашагал в сторону города.
