Loe raamatut: «История о стремлении к мечте»

"Доброе утро, Майк!"

Я услышала веселый голос Леви, прежде чем заметила голову моего любимого бариста, появившуюся из-за стойки. Я позволила двери мягко закрыться за мной, чтобы колокольчики на венке не бились о стекло двери.

Леви встречал и обслуживал меня сотнями ранних утренних часов на протяжении многих лет. Я слежу за тем, чтобы он получал экземпляр каждой книги, которую я пишу. Я считаю, что меньшее, что я могу сделать, – это удовлетворить его любопытство готовым продуктом всего того, что он видит, как я печатаю. Над каждым проектом я работаю месяц за месяцем, кропотливо превращая слова в предложения, предложения в абзацы, а абзацы в главы, пока не рождается новая книга. Когда я долго пишу за своим домашним столом, у меня начинается лихорадка, поэтому кофейня стала моим вторым офисом.

Запах жареных зерен мгновенно заполнил мои ноздри, и я выдохнул, расслабив плечи. Чашка крепкого кофе или крепкий напиток были единственным средством, которое могло успокоить меня и вернуть в настоящий момент. Особенно в последнее время – казалось, что даже короткие утренние молитвы и прогулки уже не помогают.

К счастью, было еще и писательство. Когда я работал над книгой, я мог раствориться в другом мире. Но когда это было не так, я не мог вырваться из своего собственного без помощи выпивки или какого-то другого отвлекающего фактора. Я редко чувствовал себя полностью спокойным. В моем сознании не было времени на отдых. Я постоянно планировал, думал и переосмысливал.

Может быть, я не занималась спортом, не пила достаточно воды и не уделяла себе достаточно времени, прежде чем каждое утро бросаться к своему длинному списку дел? Кто знает… У меня не было идей.

Я верил, что именно так и бывает, когда ты ставишь перед собой цель и добиваешься большой мечты.

Когда вы берете на себя обязательство сделать что-то необычное, это не очень удобно. Вы оставляете себя уязвимым для неудач и критики. Вы постоянно делаете то, что заставляет вас напрягать ум, испытывать терпение и подрывает вашу уверенность. Я решил, что постоянное беспокойство – это часть процесса и означает, что я двигаюсь в правильном направлении.

Я хотел не просто развлекать людей, но и вдохновлять их. Я хотел вдохновлять читателей, как вдохновлял меня мой любимый автор Ог Мандино. Я хотел стать великим писателем. И я хотел стать мотивационным оратором, потому что Ог Мандино был мотивационным оратором.

Я был подавлен и бесцелен, когда нашел одну из его книг в тележке с подержанными книгами в местной библиотеке. Тогда я был двадцатипятилетним парнем и жил ради выходных, ненавидя понедельники, когда приходилось возвращаться в свою кабинку на работе, и лелея пятницы, когда я регулярно вырывался пораньше, чтобы успеть проскочить пробки и начать свои выходные. Именно тогда я наконец-то мог забыть о работе на два коротких дня.

Не знаю, что заставило меня взять в руки его книгу "Лучший способ жить". Потрепанная книга в мягкой обложке обошлась мне всего в доллар и навсегда изменила мою жизнь – чертовски выгодная сделка для полного преображения. Именно тогда я понял, что хочу стать писателем и оратором, хотя я страшно боялся публичных выступлений. На самом деле я так боялась, что бросила занятия по ораторскому искусству в колледже после того, как застыла во время трехминутной презентации и забыла остаток своей плохо подготовленной речи. Со свекольно-красным лицом и горящими ушами я выскользнула из класса и больше не возвращалась.

И все же, прочитав книгу Ога, я понял, что это то, чем я хочу заниматься – говорить и писать. . . Я должен был. Меня тянуло к этому с уверенностью, которую я до сих пор не могу объяснить.

Пожилой мужчина в комбинезоне и резиновых сапогах с высокими голенищами вошел в магазин и встал у меня за спиной, пока я ждал, пока Леви закончит обслуживать очередного клиента. Я оглянулся, наши взгляды встретились, и я кивнул, быстро вернув свое внимание к прилавку.

"Хороший день, не так ли?" услышала я его слова позади себя.

"Что… о, да". Я повернула голову через плечо, чтобы ответить, не глядя на него.

Черт, не надо было оглядываться.

Я не был уверен, говорил ли он о том, что сегодня канун Рождества, или же у него лично было хорошее начало дня и он хотел рассказать мне об этом, но в любом случае мне было неинтересно слушать. Я знал, как уклоняться от светских бесед с незнакомцами, и у меня это получалось. Отвечайте кратко и избегайте зрительного контакта – в конце концов, они поймут намек.

Человек в комбинезоне оставил меня в покое, и я снова погрузился в свои мысли.

Я за чем-то гнался. Иногда я забывал, что именно, но знал, что гонюсь за чем-то. Я хотел совершить великие дела в своей жизни. Я хотел оставить после себя наследие и оставить след в мире. Я боялся быть "никем". Все жаждут признания, даже если не признают его. Никто из нас не хочет существовать без того, чтобы его видели, слышали или помнили.

И я наконец-то увидел способ добиться этого – если я смогу осуществить эту новую мечту, которая родилась во мне, я смогу стать кем-то. Я знал, что если через несколько лет меня не станет, а какая-то бедная заблудшая душа найдет одну из моих книг, и она изменит его жизнь… все это будет стоить того. Если кто-то найдет старую запись одной из моих речей и она поможет изменить его убеждения в положительную сторону, я повлияю на мир. Что может быть лучшей наградой, чем заслуга в изменении чьей-то жизни? Я не мог придумать ни одной. Это работа, от которой я бы не хотел уходить на пенсию. Так что именно это мне и нужно было сделать.

Я тоже был на верном пути. Я уже видел, как воплощаются в жизнь вещи, которые я когда-то только представлял. Много лет назад, когда я еще сидел в своей кабинке в маленькой типографии, в которой работал, я представлял себя стоящим на сцене перед большими аудиториями. Теперь я уже выступал с речами перед аудиториями в несколько тысяч человек. Я рисовал обложки книг со своим именем, представляя себя опубликованным автором. Теперь я уже написал и опубликовал несколько книг.

И все же даже после написания книг и выступлений на этих сценах мое уверенное, оптимистичное, вдохновляющее будущее казалось таким далеким. Я думал, что, когда достигну этих рубежей, у меня все получится. Я стану экстраординарной версией Михаила Виктора Иванова и никогда не оглянусь назад. А потом я помогу другим сделать то же самое. Я больше никогда не буду "никем". Люди знали бы мое имя. Люди ставили бы мне в заслугу свои преображения.

Но, как ни странно, произошло обратное. Чем большего прогресса я добивался, тем сильнее развивались мои страхи и появлялась неуверенность в себе. Чем на больших сценах я выступал, тем больше чувствовал себя самозванцем. Чем больше книг я продавала, тем сильнее меня сковывали ожидания и мнения людей обо мне; я боялась, что читатели, которые высоко оценивали мои работы, узнают меня настоящую и будут разочарованы. Я уже не был уверен, что хочу, чтобы мне что-то приписывали.

По какой-то загадочной причине мне стало казаться, что для достижения всего, чего я хочу, мне нужно найти и переключить какой-то секретный переключатель в своем сознании – наконец-то позволить себе признать, что я достоин и что я принадлежу к лучшим. Но я никак не мог найти этот выключатель.

Я чувствовала себя неуверенно, неквалифицированно – как будто я знала о себе меньше, чем раньше.

В прошлом, когда я жил ради выходных, жизнь казалась намного проще… Возможно, именно поэтому многие люди остаются самодовольными – по крайней мере, это удобно и безопасно, даже если ты гниешь в кабинке.

Возможно, именно поэтому я не спал. Я говорил людям, что сплю очень крепко, но это было преуменьшением и полуправдой. Проезжающая мимо дома машина или шелест листьев на ветру у окна моей спальни могли разбудить меня, и следующие несколько часов я проводил в мучениях.

Я лежал без сна, ворочаясь и размышляя, стал ли я всем тем, кем хотел стать, или просто трачу годы в погоне за какими-то фантазиями, пока моя жена и семья терпеливо ждут, когда я вернусь к реальности. Возможно, они надеялись, что в конце концов я всерьез займусь своими финансами, работой и будущим. Прошел ли я точку невозврата?

Может быть, мне стоит вернуться к своему старому боссу, попросить работу, сделать безопасную карьеру и завести семью, пока не стало слишком поздно. Может быть, если я брошу все это и успокоюсь, то смогу наконец выспаться. Так ли уж плоха эта сделка?

С годами, чем больше я узнавал о бизнесе выступлений и продажи книг, тем больше понимал, как далеко мне еще предстоит пройти. Я не был знаменит, и у меня не было агента. Для такого неизвестного, как я, не существовало коротких путей. Несмотря на мои успехи и невероятные возможности, которые открылись передо мной, мне предстояло еще многое сделать, прежде чем я смогу считать писательскую и ораторскую деятельность успешной карьерой. Мои выступления не были постоянными, а гонорары за книги не гарантировались каждый месяц.

К тому же все вокруг, казалось, двигались вперед по жизни. Рождались дети, росли пивные кишки, а мои некогда дикие и свободные друзья остепенились. Однажды утром я обнаружил на своей бороде один седой волос и весь день пребывал в депрессии. И все же я продолжал работать за ноутбуком, писать книги и ежедневно связываться со спикер-агентами, ставя все свои фишки на стол и делая ставку на свою мечту.

Если мне предстояло выступить с речью, ночи были изнурительно долгими. Я репетировал ежедневно по несколько часов, а когда наступала ночь, снова смотрел в потолок, чувствуя себя глупым и фальшивым, задаваясь вопросом, как мне вообще удалось получить этот ангажемент. Неужели это моя последняя возможность? Что, если я до смерти надоем аудитории? Что, если мой разум отключится, и я выставлю себя на посмешище, как это было в колледже? И вообще, место ли мне на одной сцене с другими ораторами?

Наверняка я был единственным докладчиком в программе конференции, который лежал без сна и сомневался в себе. Значит ли это, что я не следую своему истинному предназначению? Если это мое призвание, то почему, черт возьми, это так чертовски трудно? Мне казалось, что я иду не в том направлении, когда ночь была самой темной.

Я понял, что иногда то, от чего мы бежим, – это то, к чему мы должны двигаться. Но как я мог успешно вдохновлять людей, если перед каждым выступлением я все еще был так подавлен и считал, что, возможно, есть тысячи ораторов, более талантливых и комфортных, чем я? Разве это чувство когда-нибудь пройдет? Как я мог писать книги о принципах лучшей жизни, если сам с трудом жил в соответствии с ними?

Сомнения только усугубляли мое беспокойство.

Но я не могла перестать быть одержимой. Я хотел успеха больше всего на свете и думал, что если когда-нибудь сделаю перерыв в работе над своим бизнесом, то успокоюсь и потеряю темп. Поэтому я продолжала рассчитывать, прикидывать, надеяться, желать, молиться, постоянно размышляя о будущем и не замечая маленьких моментов, происходящих вокруг меня. Меня окружали невероятная семья и друзья, и все же большую часть времени я не мог присутствовать, когда мы были вместе.

Как я могу наслаждаться жизнью, если я еще не нахожусь там, где хочу быть? Я часто спрашивал себя.

Счастье придет позже. Я еще не продала миллион книг, как мечтала. Я не заполнил свой график выступлениями, как обещал себе, что сделаю это к настоящему времени.

И все же я была так готова покончить с ощущением, что у меня меньше квалификации, чем у всех остальных, занимающихся тем же, чем и я. Я ненавидела чувствовать себя самозванкой. В кои-то веки я просто хотела поспать восемь часов перед выступлением. Хоть раз я хотела смириться с тем, что кому-то не понравлюсь я, или мои книги, или моя речь. К этому моменту я должна была победить эти страхи.

Что, черт возьми, я делаю не так?

Я был уверен, что, достигнув своих целей, я перестану сомневаться в себе, мой разум обретет покой, и я буду доволен. Тогда, и только тогда, я смогу расслабиться и наслаждаться ленивыми вечерами и праздниками с семьей, не задумываясь о будущем. Тогда я стану успешным. I

Я знал, что еще не дошел до этого, и теперь не был уверен, что когда-нибудь дойду. "Как поживает знаменитый автор?" Леви улыбнулся, протягивая мне мой обычный напиток – средний брив с шестью шотами. Мне не нужно было делать заказ: Леви всегда начинал с моего напитка, когда видел, что я заезжаю на парковку.

"Готов к Рождеству, Майк?"

"Ага, ага", – ответил я и оглянулся, надеясь, что человек в комбинезоне не подслушал автора.

"Как насчет тебя, парень? Сделал покупки?" быстро спросил я.

"Ты знаешь это!"

Утром в канун Рождества я особенно волновался. Я ехал на поезде один и не проводил Рождество с женой или семьей. Волей-неволей в течение четырех дней буду только я и мои мысли. Мне нужно было время, чтобы подумать. Когда за несколько дней до этого я покупал билет из Ванкувера (штат Вашингтон) до станции "Чикаго Юнион", у меня не было никаких дел на Среднем Западе. Я планировал проехать на поезде туда и обратно и надеялся, что уединенное путешествие каким-то образом станет достаточным временем, чтобы привести в порядок свои мысли и свою жизнь или хотя бы немного прояснить ее и обрести покой. Боже, как же мне это было нужно.

***

Я наклонился и чмокнул Макензи в щеку.

"Спасибо за понимание. Я знаю, что сегодня Рождество, но последнее, что мне нужно, – это находиться среди людей. Никто, кроме меня, не поможет мне разобраться в этом деле… а мне нужно привести мысли в порядок. Возможно, у меня еще долго не будет возможности повторить такое путешествие".

"О, боже мой, конечно!" – воскликнула она. "Мне просто хотелось бы как-то помочь, но я знаю, что это то, что вам нужно сделать – мы просто сделаем Рождество супербольшим в следующем году". Моя самая преданная сторонница широко улыбнулась, а мое чувство вины за пропущенное Рождество только усилилось. Я не справился с этим годом; кто знает, насколько хуже мне будет в следующем году.

Я перекинул рюкзак через плечо и взял с заднего сиденья сумку. Затем я направился через парковку к Ванкуверскому вокзалу. Когда я проходил мимо поезда, меня испугало внезапное оглушительное шипение тормозов, сбрасывающих давление, и я подумал, что странно, что на платформе никого нет. Обычно ранним утром здесь было шумно.

Один

"Ваши глаза – это окно, через которое душа видит мир".

Я взглянул на свой телефон и увидел пару пропущенных сообщений. Черт, надо было проверить уведомления от Amtrak. Я пропустил обновленное время отправления после покупки билетов. Когда девушка за стойкой проверила мою бронь, она поспешила вывести меня за дверь и сообщила по рации, чтобы я успел на поезд, как раз вовремя. Теперь я знал, почему станция была пуста – все уже сели. Я был последним в поезде.

Моя остановка на кофе – попытка удержать хоть какое-то ощущение знакомости в это тревожное утро – едва не стоила мне поездки.

Я направился по проходу, проходя через один полный вагон за другим, протискиваясь через пассажиров, уже выстроившихся в очереди в туалеты, и останавливаясь, чтобы дать матери поднять с пола своих двух борющихся близнецов, чтобы я мог проскочить. Я прошел через вагон-бар, вагон наблюдения и по узким коридорам через спальные вагоны, расположенные в передней части поезда. В конце концов я нашел свою комнату – тесную, но уютную каморку вдоль левой стороны поезда, шириной примерно в четыре фута между окном и дверью в зал, где я стоял. Большое окно занимало почти всю длину комнаты, а две скамьи, стоящие друг напротив друга, можно было разложить в кровать. Я раздвинул шторы, закрывающие толстое стекло; я не хотел упустить вид, когда мы выезжали из Ванкувера в ущелье реки Колумбия.

Я скинул пальто, засунул сумку под сиденье рядом с рюкзаком и направился к последнему вагону, когда поезд тронулся с места. Что-то в последнем вагоне в конце поезда привлекло мое внимание, и я хотел это выяснить.

Я открыла тяжелую деревянную дверь и увидела, что интерьер последнего вагона не соответствует дизайну остальной части поезда, который был ожидаемо современным, с USB-портами и лампами для чтения, встроенными в каждое из больших мягких сидений. Во всех вагонах были стандартные для Amtrak тиловые ковры и соответствующие шторы с белыми пластиковыми панелями, как и в моем номере. Однако вагон в конце состава выглядел так, словно принадлежал к другой эпохе, возможно, к гораздо более старому поезду.

Его обшитый панелями салон был отделан темным, элегантно вырезанным и отполированным деревом. Тусклые лампы Эдисона отражались от длинного узкого зеркала на потолке в месте соприкосновения округлых панелей, придавая автомобилю теплое свечение. Я посмотрел на свое отражение в потолочном зеркале и поправил бороду. И тут я заметил под ногами толстый ковер бутылочно-зеленого цвета. К моему удивлению, каким бы старинным ни выглядел салон, на нем не было ни единого пятна или потертой заплатки, как будто он был постелен совсем недавно, а не использовался с начала 1900-х годов, как я себе представлял.

Что это?

Вагон был разделен на две кабины. В первой, где я стоял, находился бар. Его подсвеченные полки были предназначены для хранения спиртного и тянулись до потолка по обе стороны от большого зеркала. Но эти полки были пусты. Шесть высоких табуретов, привинченных к полу, окружали барную стойку; их темно-зеленые бархатные сиденья совпадали с ковром и не имели никаких признаков износа, как будто табуретами, как и ковром, никогда не пользовались. На барной стойке и пустых полках не было ни пылинки.

Узкая дверь с маленьким овальным окошком на уровне глаз разделяла две каюты. Откинув занавеску в сторону, я смог заглянуть в последнюю каюту, когда приблизился к ней. Я оглянулся назад, размышляя, не попаду ли я в беду, забредя туда.

Может быть, этот вагон перевозят в музей? Он выглядел слишком элегантным и старинным, чтобы быть частью обычного пассажирского поезда, направляющегося в Чикаго. Я протиснулся в дверь, одной рукой все еще сжимая кофе. Внутри последней кабины стояли две одинаковые классические кушетки вдоль стен друг напротив друга и несколько дубовых стульев, обитых зеленым бархатом, как и барные табуреты.

Толстые хрустальные подносы для сигар и две тускло горящие старинные лампы стояли на каждом торцевом столике из красного дерева. Я пожалел, что со мной нет Макензи. Она бы сочла этот автомобиль романтичным; она обожает все, что связано с модой и дизайном начала 1900-х годов. Я чувствовал себя как в старом фильме и ожидал увидеть путешественников в костюмах-тройках, с карманными часами, в шляпах и курящих сигары. В своих поношенных кроссовках, любимой бейсболке, которую я купил у уличного торговца в Бостоне, толстовке и джинсах я был явно не на своем месте.

Я подошел к задней части хижины, отодвинул занавески с кистями, чтобы заглянуть в окно, и заметил золотую ручку. Я еще раз оглянулся, нет ли кого-нибудь поблизости, и потянул за нее.

К моему удивлению, она не была заперта, и я вдруг оказался на заднем балконе мчащегося поезда, а между мной и рельсами не было ничего, кроме стальных перил. Холодный зимний воздух, смешанный со снегом, вздымаемым поездом, мгновенно окутал меня, и я оглянулся на теплое свечение, исходящее из кабины.

Я что, на чертовом Восточном экспрессе?

Я осторожно толкнул дверь так, чтобы она казалась закрытой изнутри, но не стал ее закрывать на случай, если кто-то еще войдет в машину после меня. Я бы замерзла насмерть, если бы меня каким-то образом заперли. Натянув свитер потуже на шею и держась за перила, я смотрела, как Ванкувер исчезает за поворотом, а поезд громыхает вдоль реки Колумбия. Я заметил фары нескольких машин на шоссе № 14, когда мы ехали параллельно ему, пока оно не изогнулось и не начало подниматься, исчезая в горах. Было утро кануна Рождества, и люди наконец-то успокоились на несколько дней после хаотичных недель, предшествовавших праздникам. Кроме нескольких машин, дороги были пусты.

Я догадался, что остальные пассажиры поезда – это те, кто в последнюю минуту отправился в отпуск и, скорее всего, избегал поездок по снегу. В новостях сообщили, что многие горные перевалы в Вашингтоне, Айдахо и Монтане были закрыты из-за сильного снегопада.

Как было бы здорово, если бы этот домик был в моем распоряжении до конца поездки. Между этими видами и хижиной, я бы не отказался побыть один в такой невероятной роскоши.

Небо посветлело до серого, когда солнце поднялось где-то высоко над снежными тучами. Через несколько минут стало невыносимо стоять на балконе в тонкой толстовке и футболке. С таким же успехом можно было остаться без рубашки. Я осторожно прошла через последний вагон, убедилась, что никто не видел, как я вышла, и направилась в свой номер.

Я потягивал кофе и ел сэндвич, закинув ноги на противоположное сиденье в своей комнате, наблюдая за тем, как за окном разворачивается ущелье реки Колумбия. За свою жизнь я проезжал через ущелье не менее тысячи раз – это было одно из самых красивых мест во всей Америке, и нам, жителям Тихоокеанского Северо-Запада, повезло, что оно находится у нас на заднем дворе. Но я никогда не видел его с поезда, и, когда снег покрывал скалы, утесы и бесконечные горы вечнозеленых деревьев, я не мог не восхититься его красотой. За эти годы я привык к ней и воспринимал как должное. Когда зубчатые скалы возвышались над головой, исчезая высоко в утреннем тумане, я просто сидел и делал долгие глубокие вдохи.

Это то, что мне было нужно – побыть в одиночестве и насладиться красотой природы.

Поразительно было вдруг осознать, что простое созерцание чего-то столь мирного и безмятежного приводит мой разум в состояние покоя. Как будто моя душа высохла, и я оживлял ее, просто глядя на то, что в кои-то веки не вызывало тревоги, беспокойства или неуверенности. Я часто слышал поговорку "глаза – это окно в душу", но никогда не слышал, чтобы кто-то говорил о том, что глаза – это окно, через которое душа воспринимает мир.

В последнее время я получаю одно письмо с отказом за другим. Получать больше "нет", чем "да", – необходимая часть процесса развития практически любого бизнеса, карьеры или погони за мечтой, особенно когда пытаешься пробиться в конкурентную отрасль. Но просмотр этих писем с утра не приносил мне никакой пользы.

Будь то мероприятие, на котором я выступала, спикерское агентство или книготорговец, мне постоянно напоминали, что я недостаточно хороша. По крайней мере, именно так я это интерпретировал. День за днем, месяц за месяцем, год за годом я видела или слышала страшное "к сожалению" в каждом многословном электронном письме или телефонном звонке.

"К сожалению, вы не прошли отбор".

"К сожалению, мы больше не принимаем новых талантов".

"К сожалению, в данный момент мы не заинтересованы в представлении вашей книги".

Я слышал их все, но продолжал отправлять предложения и донимать людей.

Я также не помогала себе тем, что постоянно просматривала социальные сети и видела успехи авторов и спикеров, которые были там, где я хотела быть. Это напоминало мне, что я отстаю еще больше. Я делаю недостаточно, часто думала я, поэтому я удваивала усилия и отправляла больше запросов, но отказы, конечно, донимали меня.

В редкие моменты, когда я надолго отрывался от шума и суеты, мир казался более нормальным, я чувствовал контроль над своей жизнью и не ощущал себя таким уж неудачником. Не знаю, почему я не помнил, что нужно чаще делать перерывы; просто сосредоточив взгляд и внимание на вещах, которые давали мне покой, надежду и радость, я снова чувствовал себя целым.

Я снова вдохнул и медленно выдохнул, пропуская дыхание через нос, пока поезд ехал вдоль реки, входя и выходя из одного туннеля за другим. Я не мог поверить, насколько сильно физическое тело реагирует на мысли и только на мысли. Теперь я понял, что дышу неглубоко и теряю сон, казалось, целую вечность только потому, что постоянно нахожусь в своей голове, размышляя о чем-то.

Я потянулся под сиденье и достал из рюкзака свой дневник. Я перелистывал многолетние заметки, наблюдения, мечты и планы, нацарапанные и датированные на первых страницах старого блокнота, пока не нашел чистую страницу. Возможно, это были не новые идеи, но они были новыми для меня.

Глаза – это не только окно в душу, но и окно, через которое душа видит мир. Как может душа быть умиротворенной, если перед ней только негатив и неудачи? И как душа может испытывать негатив и разочарование, если она размышляет обо всем хорошем, подлинном и позитивном, несмотря на хаос? Это одна из тех вещей, которые можно обнаружить, только предоставив себе пространство для размышлений.

Я не могла позволить себе снова проехать так долго, не дав своей душе время расцвести вдали от хаоса.

Остаток дня я провела в своей комнате до вечера, выходя только для того, чтобы пообедать, сходить в туалет и размять ноги, когда поезд останавливался в Паско и Спокане. Я захватил с собой несколько книг и планировал почитать позже в тот день в вагоне наблюдения, но обнаружил, что все места заняты. Я решил, что позже возьму напиток и почитаю в уникальной кабине в конце поезда, если она еще не заперта.

Я надеялся, что так и будет.

Уже начало темнеть, и снова пошел снег, когда я направился в бар. Мы прибудем в Сандпойнт через час, и я хотел выпить до того, как люди начнут выходить и садиться. Я заплатил за свой двойной Old Fashioned и осторожно направился к последнему вагону с книгой Ога Мандино "Лучший способ жить", засунутой в подмышку. Я читал эту книгу десятки раз и все еще носил ее в рюкзаке, куда бы ни пошел. Ее фиолетовая мягкая обложка была порвана и обесцвечена, но чудом осталась целой. Та самая, которую я купил за доллар много лет назад. Я надеялся, что перечитывая ее, смогу вернуть те сильные чувства возможности, которые она когда-то зажгла во мне. Она была мне нужна.

Это была одна из редких книг, в которой Ог писал о своей личной жизни, а не о типичной вдохновляющей беллетристике.

Ог рассказал о том, как во время Второй мировой войны он летал на тяжелом бомбардировщике B-24 Liberator и был вторым пилотом вместе с актером Джеймсом Стюартом. Вернувшись с войны, Ог стал неудачливым продавцом страховок, а затем алкоголиком, из-за чего от него ушли жена и ребенок. Ветреной ночью в Кливленде он заметил в витрине ломбарда пистолет и решил купить его, чтобы покончить с собой, но ломбард был закрыт. Вместо этого он укрылся от холода в публичной библиотеке и там, чтобы его не выгнали, читал книги таких авторов, как Наполеон Хилл, У. Клемент Стоун, и многих других вдохновляющих классиков.

Книги меняют жизнь. Тысячи успешных людей на протяжении всей истории приписывали свой успех прочитанным книгам, и хотя я был далек от того, к чему стремился, я могу без сомнения сказать, что чтение изменило и мою жизнь.

Эта книга, личная история Ога, много лет назад впервые зажгла мою мечту писать и выступать. Я сидел в своем рабочем кабинете и неоднократно перечитывал книгу, и во мне что-то шевелилось. Иногда это доводило меня до слез. Как будто сам Бог подталкивал меня, заставляя мечтать, верить в то, что я способен на гораздо большее, чем писать скучные строки кода для небольшой типографии, которая ценила свою прибыль выше сотрудников. Но мысль о том, чтобы покинуть стабильную зарплату, казалась такой недосягаемой.

В то время я молил об ответах, искал цель и желал чего-то лучшего в своей жизни. Ответы пришли, когда я заметил это название в библиотеке, возможно, так же, как Ог поступил с книгами, которые изменили его жизнь в той библиотеке, где он нашел убежище. Точно так же я мечтаю, чтобы мои книги однажды нашла та заблудшая душа, ищущая лучший способ жить.

Подойдя к антикварному вагону, я обрадовался, что вокруг нет пассажиров, и еще раз оглянулся, чтобы убедиться, что никто не наблюдает за мной дальше по вагону. Я потянул за ручку. Все еще не заперто! Я проскользнул в вагон, прошел мимо старого бара и осторожно закрыл за собой разделительную дверь между двумя кабинами, как раз в тот момент, когда почувствовал, что поезд медленно движется к станции Сандпойнт.

Вскоре поезд тронулся с места и уже оставлял Сандпойнт позади в ветреных сумерках, когда я услышал, что дверь в вагон открылась. Я тихо поставил виски на тумбочку, прижимая к себе раскрытую книгу, которую читал, и подошел к разделительной двери, чтобы заглянуть в овальное окно. Бородатый старик с тростью держался за барный стол, с любопытством осматривая его, как и я в то утро.

На нем была черная ветровка, мокрая от тающих на плечах хлопьев, и кепка дальнобойщика с золотым шитьем спереди – я сразу узнал кепку. Он был ветераном Второй мировой войны.