Судьба шута

На одно короткое мгновение перед моими глазами возникла страшная картина: Молли отвергнутая и несчастная.

– Куда он отправился? – выдавил из себя я.

– Подозреваю, что к тебе. Уж не знаю, где ты сейчас находишься.

Слова прозвучали даже слишком резко, но я услышал в них надежду, что хотя бы кто-то знает, куда и почему ушел ее отец. Мне пришлось отнять у Неттл эту надежду.

– Невозможно. Но думаю, я знаю, куда он пошел, и, полагаю, твой отец скоро вернется.

Олений замок, подумал я про себя. Баррич прямолинейный человек. Он пойдет в Баккип в надежде загнать в угол Чейда и задать ему парочку вопросов. Вместо Чейда он получит Кетриккен. А она ему все расскажет. Ведь открыла же она Дьютифулу, кто я такой. Потому что Кетриккен считает, что людям нужно говорить правду, даже если она причиняет им боль.

Пока я представлял себе их встречу, Неттл снова заговорила.

– Что я наделала? – спросила она меня. Но это был риторический вопрос. – Я считала себя такой умной. Думала, что могу заключить с тобой сделку и вернуть домой брата. А вместо этого… что я наделала? И кто ты такой? Ты желаешь нам зла? Ненавидишь моего отца? – И вдруг с ужасом выпалила: – Мой брат находится в твоей власти?

– Прошу тебя, не нужно меня бояться. У тебя нет причин мне не верить, – поспешно проговорил я и тут же засомневался, правда ли это. – Свифт в безопасности, и, обещаю, я сделаю все, что в моих силах, чтобы он, как только представится возможность, вернулся домой, к тебе. – Я задумался, пытаясь решить, что можно ей сказать, она ведь была совсем не глупа, моя дочь. Слишком много намеков – и она раскроет мою тайну. И тогда вполне вероятно, что я ее потеряю навсегда. – Я знал твоего отца много лет назад. Мы были очень близки. Но я принял несколько решений, которые противоречили его правилам, и мы расстались. Долгое время он думал, что я умер. Теперь, после твоих слов, он знает, что я жив. И уверен, что причинил мне зло и виноват передо мной из-за того, что я к нему не пришел. Он ошибается. Но если ты хотя бы чуть-чуть знаешь своего отца, тебе известно, что им управляет собственное представление о реальности.

– Ты знал моего отца много лет назад? Значит, и маму ты тоже знал?

– Я был с ним знаком задолго до твоего рождения. – Не совсем ложь, но все равно обман; я позволил Неттл сделать свои, неправильные выводы.

– И для моей матери мои слова ничего не значили, – сказала она через несколько минут.

– Да, – подтвердил я и осторожно спросил: – Как она?

– Плохо, естественно! – Неттл разозлилась на меня за глупый вопрос. – Она стояла перед домом и кричала ему вслед, а потом объявила нам, что ей не следовало выходить за такого упрямца. Она дюжину раз спросила меня, что я ему сказала, и я дюжину раз повторила ей про свой «сон». Я чуть не рассказала про тебя все, что мне известно. Но это не помогло бы ведь, правда? Потому что она тебя не знает.

На одно короткое мгновение я увидел Молли глазами Неттл. Она стоит на дороге, у нее растрепались волосы, когда она пыталась остановить Баррича. Они по-прежнему вьются, Молли отбросила их за спину, чтобы не мешали, и грозит кулаком вслед мужу. Ее младший сын, которому чуть больше шести, вцепился в юбку и испуганно всхлипывает – он не понимает, что происходит и почему мама и папа кричали друг на друга, а потом папа куда-то ускакал. Вечернее солнце окрашивает эту картину в кроваво-красные тона. «Ты слепой старый болван! – кричит Молли ему вслед, и ее слова ударяют в меня, точно камни. – Ты заблудишься или тебя ограбят! Ты больше никогда к нам не вернешься!» Но ей отвечает лишь удаляющийся топот копыт.

Затем Неттл отбросила страшные воспоминания, и я обнаружил, что мы больше не стоим на склоне горы с полуразрушенной башней. Мы перенеслись на чердак. Кончики моих волчьих ушей едва не касаются низких балок. Неттл сидит на своей кровати, подтянув колени к груди. За занавеской, которая отделяет наш закуток, я слышу дыхание ее братьев. Один заворочался и вскрикнул во сне. Сегодня ночью в этом доме никто не спит спокойно.

Мне невыносимо хотелось попросить Неттл ничего не говорить обо мне Молли, но я боялся, что тогда она поймет, что я солгал. Она и сейчас могла догадаться, что между мной и ее матерью существовала связь. Я не мог ответить на ее вопрос честно и потому сказал совсем другое:

– Думаю, твой отец скоро будет дома. Когда он вернется, ты мне скажешь, чтобы я перестал волноваться?

– Если он вернется, – едва слышно проговорила Неттл, и я понял, что Молли произнесла вслух то, чего втайне боялись все члены семьи. Неттл начала неохотно, как будто страшилась своими словами сделать опасность реальной: – Его уже однажды ограбили и избили, когда он в одиночку отправился на поиски Свифта. Он нам ничего не рассказал, но мы и сами догадались. И тем не менее он снова пустился в путь один.

– Очень похоже на Баррича, – сказал я.

Я не осмелился сказать вслух то, на что надеялся в глубине души: что Баррич взял лошадь, которую хорошо знал. И хотя он из принципа не пользуется Даром, чтобы общаться со своими подопечными, это не мешает животным чувствовать его.

– Да, таков мой отец, – с гордостью и одновременно с грустью подтвердила Неттл.

А потом стены комнаты потекли – так буквы, написанные чернилами, расплываются по бумаге, на которую падают слезы. Последнее, что я видел, была Неттл. Когда я проснулся, оказалось, что я смотрю в темный угол каюты принца и ничего не вижу.

В томительные дни и ночи, которые последовали дальше, состояние Олуха почти не изменилось. На какое-то время ему становилось лучше, а потом снова начинался кашель и появлялся жар. Настоящая хворь не дала вернуться страху морской болезни, но меня это не утешало. Несколько раз я обращался за помощью к Неттл: просил ее, чтобы она прогнала навеянные лихорадкой кошмары, прежде чем они взбудоражат всю команду. Матросы склонны к суевериям. Благодаря Олуху им приснился одинаковый кошмар, и, когда они сравнили свои впечатления, все дружно решили, что получили предупреждение от богов. Это произошло всего один раз, но вполне могло стать причиной бунта.

Я гораздо больше, чем мне хотелось, занимался с Неттл снами Олуха. Она ничего не говорила про Баррича, а я не спрашивал, хотя и знал, что мы оба считаем дни, прошедшие с тех пор, как он покинул дом. Если бы у Неттл были новости о нем, она бы непременно мне рассказала. Его исчезновение из ее жизни освободило место для меня. Я чувствовал, что наша связь крепнет, и вскоре начал постоянно ощущать ее присутствие. Сама того не зная, она учила меня проникать в сны Олуха и изменять их, мягко наполняя более приятными образами. Впрочем, у меня получалось не так хорошо, как у нее. Я скорее предлагал изменения, в то время как она исправляла его сны.

Дважды я почувствовал, что Чейд за нами наблюдает. Меня это раздражало, но я ничего не мог поделать, поскольку, если бы признал его присутствие, о нем узнала бы и Неттл. Я сделал вид, что не заметил его, и это сыграло мне на руку: Чейд осмелел, и оказалось, что он серьезно поднаторел в использовании Силы. Интересно, он сам не осознает своих успехов или нарочно скрывает их от меня? Я решил не задавать этот вопрос вслух.

Мне никогда не нравилось путешествовать по морю. Скучные пейзажи – и никакого разнообразия. Через пару дней каюта принца начала казаться мне почти такой же тесной и душной, как нижняя палуба, где ютились мои товарищи-стражники. Однообразная пища, бесконечная качка и мое беспокойство за Олуха не способствовали поднятию духа. Наш маленький круг Силы практически не продвигался вперед в своих занятиях.

Свифт продолжал приходить каждый день, читал вслух, узнавал разнообразные сведения о Внешних островах и освежал мои. В конце каждого занятия я задавал ему вопросы, чтобы убедиться, что в голове у него что-то осталось. Оказалось, что у мальчишки отличная память, к тому же время от времени он спрашивал о том, что его заинтересовало. Свифт редко вел себя доброжелательно, но слушался меня, а большего мне не требовалось – пока.

В присутствии Свифта Олух расслаблялся, слушал нас, и морщины на его лице разглаживались. Впрочем, он редко говорил, хрипло дышал, а иногда у него начинались приступы сильного кашля. Процесс его кормления выматывал нас обоих, и мне с трудом удавалось уговорить его съесть хотя бы несколько ложек бульона. Круглое брюшко, которым он обзавелся за последние месяцы, пропало, под глазами появились синяки. Он был действительно серьезно болен, и у меня сжималось сердце, когда я чувствовал, как он воспринимает свое состояние. Олух считал, что умирает, и мне не удавалось прогнать эту уверенность даже из его снов.

Дьютифул был не в силах мне помочь. Он очень старался, поскольку искренне привязался к Олуху. Но принцу было всего пятнадцать, и во многом он оставался мальчишкой. Мальчишкой, окруженным аристократами, идущими на любые ухищрения, чтобы проводить как можно больше времени в его обществе. Здесь, где не действовали суровые правила, навязанные им Кетриккен, они изливали на него самую изысканную лесть и придумывали разнообразные развлечения. Маленькие лодки сновали между кораблями, доставляя аристократов к нам, но нередко Дьютифул и Чейд сами отправлялись на другие корабли, где устраивались настоящие праздники с вином, стихами и песнями. Это делалось, чтобы скрасить однообразие, но Дьютифулу пристало равномерно распределять свое внимание между аристократами, поскольку успех его правления будет основываться на связях, возникающих сейчас. Так что отказаться от приглашения он не мог. Однако меня беспокоила легкость, с которой принц забывал про своего больного слугу.

Уэб был моим единственным утешением. Он приходил каждый день и тихонько предлагал посидеть с Олухом, чтобы я занялся своими делами. Разумеется, я не мог полностью отвлечься от забот об Олухе. Я постоянно присматривал за ним при помощи Силы, чтобы он не вверг всех нас в какой-нибудь дикий, исполненный страхов сон. Но по крайней мере, я уходил из каюты, чтобы прогуляться по палубе, глотнуть свежего воздуха, подставить лицо ветру.

С другой стороны, из-за такого распределения времени мне не удавалось остаться с Уэбом наедине. Я хотел поговорить с ним, и не только ради того, чтобы выполнить поручение Чейда. Доброта и спокойная уверенность Уэба все больше и больше восхищали меня. У меня возникло ощущение, что он добивается моего расположения, но не так, как обхаживали Дьютифула его придворные. Скорее так ведет себя Баррич с лошадью, которую хочет приручить. Должен сказать, что у Уэба отлично получалось, несмотря на то что я все прекрасно понимал. С каждым днем я доверял ему больше, а осторожность и напряжение начали постепенно уходить из наших отношений. Меня перестало пугать, что он знает обо мне правду, наоборот, это служило своего рода утешением. Мне очень хотелось задать ему множество вопросов. Например, многие ли люди Древней Крови знают, что Фитц Чивэл жив? И кому известно, что он скрывается под именем Том Баджерлок? Но я не осмеливался задавать эти вопросы в присутствии Олуха даже в те минуты, когда он спал. Невозможно предсказать, как он повторит мои слова – во сне или наяву.

Однажды поздним вечером, когда Чейд и Дьютифул вернулись после очередного выхода в свет, я дождался, пока принц отпустит слуг. Они с Чейдом сидели на мягкой скамье под окном и о чем-то тихо разговаривали. Я отошел от кровати Олуха и знаком подозвал их к столу. Оба устали после долгой игры в камни с лордом Экселлентом, но их настолько заинтриговало мое поведение, что они послушно встали со скамьи.

– Уэб тебе говорил, что ему известно мое настоящее имя? – без предисловий спросил я Дьютифула.

Удивленное выражение на его лице без слов ответило на мой вопрос.

– И кто только за язык тебя тянет? – сердито проворчал Чейд.

– А что, имеется причина, по которой я не должен этого знать? – более резко, чем я ожидал, ответил за меня принц.

– Просто это не имеет отношения к нашей миссии. Я бы хотел, чтобы вы тратили все свои силы на то, что вам предстоит сделать, принц Дьютифул, – сдержанно ответил Чейд.

– Возможно, советник Чейд, вы позволите мне самому решать, какие тревоги должны меня волновать? – Жесткость, с которой он ответил, навела меня на мысль о том, что они уже не раз обсуждали этот вопрос.

– Значит, ты не заметил, чтобы кто-нибудь из вашего круга Дара знал, кто я такой?

Принц поколебался несколько мгновений, а потом проговорил:

– Нет. Однако разговоры об Одаренном Бастарде возникают время от времени. Знаешь, если подумать… такие разговоры всегда заводит Уэб. Но он поднимает эту тему точно так же, как учит нас истории и традициям Дара. Он что-то рассказывает, а потом задает вопросы, которые помогают нам глубже понять предмет обсуждения. Он ни разу не упомянул о Фитце Чивэле иначе как об исторической фигуре.

Довольно неприятно, когда тебя называют «исторической фигурой». Прежде чем я успел окончательно смутиться, заговорил Чейд:

– Получается, что Уэб официально учит твой круг Дара? История, традиции… Что еще?

– Правила приличий. Он рассказывает истории Одаренных и животных. Как подготовиться к поискам партнера. Думаю, то, чему он нас учит, остальным известно с детства, но он делает это ради нас со Свифтом. Однако предания все слушают очень внимательно, особенно менестрель Кокл. Мне кажется, Уэб знает легенды и сказания, которые почти забылись, и хочет, чтобы мы сохранили их и передали следующим поколениям.

Я кивнул.

– Когда начались преследования, Одаренным приходилось скрывать свои традиции и знания. Естественно, многое было утрачено, и лишь часть удалось сохранить и передать дальше.

– А зачем, по-твоему, Уэб заводит разговор про Фитца Чивэла? – задумчиво спросил Чейд.

Я наблюдал за тем, как Дьютифул обдумывает ответ, – точно так же Чейд учил и меня оценивать действия других людей. Что он выигрывает? Кто подвергается опасности?

– Возможно, он подозревает, что я знаю правду. Однако, я думаю, дело в другом. Думаю, он упоминает Фитца, чтобы наша группа смогла ответить на вопросы: «Какова разница между Одаренным правителем и тем, кто лишен Дара? Как сложилась бы судьба Шести Герцогств, если бы Фитц тогда пришел к власти и его не казнили за обладание Даром? Если когда-нибудь наступит благоприятный момент и я смогу открыть, что я принадлежу к Древней Крови, как это отразится на Шести Герцогствах? И что выиграет мой народ, если им будет править Одаренный? И как может помочь мне круг Дара, когда я взойду на трон?»

– Когда ты взойдешь на трон? – резко спросил Чейд. – Неужели их амбиции так сильно нас опережают? Сначала они говорили, будто хотят помочь тебе в твоем испытании и показать Шести Герцогствам, что Дар можно использовать на благое дело. Они что, предполагают оставаться твоими советниками и после того, как все закончится?

Дьютифул нахмурился, глядя на Чейда.

– Разумеется.

Когда старик раздраженно насупился, я решил, что пора вмешаться.

– Мне это кажется только естественным, особенно если им действительно удастся помочь принцу во время испытания. Использовать их, а потом отшвырнуть в сторону – политически неразумно, ты сам учил нас рассматривать все возможности и варианты.

– Ну… наверное, – неохотно проворчал Чейд. – Если они действительно докажут, что от них может быть польза, то могут рассчитывать на некоторое вознаграждение.

Принц заговорил совершенно спокойно, но я почувствовал, что он с трудом сдерживает гнев.

– И что, по твоему мнению, они должны были бы попросить в качестве вознаграждения за свою помощь, будь они кругом Силы?

Его вопрос прозвучал настолько в стиле Чейда и принц так ловко расставил своему наставнику ловушку, что я чуть не рассмеялся вслух.

– Но это же совсем другое дело!– возмутился Чейд. – Сила является твоей наследственной магией, к тому же она значительно более могущественна, чем Дар. Только естественно, что ты будешь держать свой круг Силы при себе, принимать его помощь и советы… – И тут он замолчал.

Дьютифул медленно кивнул.

– Древняя Кровь – тоже моя наследственная магия. И я подозреваю, что мы очень мало о ней знаем. Чейд, я испытываю доверие и чувство товарищества к тем, кто ее со мной разделяет. Как ты сам сказал, это естественно.

Чейд открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут же закрыл его. Потом снова открыл и снова промолчал. Когда же он заговорил, в его голосе слышалось восхищение:

– Хорошо. Я готов принять твою логику. Это вовсе не означает, что я согласен, но я ее принимаю.

– А большего я и не прошу, – ответил принц, и в его словах я снова услышал эхо властности будущего монарха.

Чейд попытался выместить свое раздражение на мне.

– И зачем только ты завел этот разговор? – сердито спросил он, словно я намеренно стал причиной их разногласий.

– Потому что мне необходимо знать, чего хочет от меня Уэб. У меня сложилось впечатление, что он меня… ну, скажем, обхаживает, пытается завоевать мое доверие. Зачем?

На борту корабля не бывает настоящей тишины. Разговор между морем и деревом, парусами и ветром никогда не смолкает. Эти голоса некоторое время были единственными, которые раздавались в каюте. Потом Дьютифул тихонько фыркнул:

– Возможно, он просто хочет стать твоим другом, Фитц. Что он в противном случае выигрывает?

– Он владеет тайной, – ехидно заявил Чейд. – А тайна – это власть.

– И опасность, – возразил принц. – Как для Фитца, так и для самого Уэба. Представь себе, что будет, если он откроет тайну. Разве он не поставит под угрозу мое правление? Разве некоторые придворные не набросятся с упреками на мою мать за то, что она все знала и молчала и сохранила Фитцу жизнь? – И уже более тихо он добавил: – Не забывай: открыв Фитцу, что он знает его тайну, Уэб страшно рисковал. Ведь, чтобы сохранить ее, некоторые люди готовы пойти на убийство.

Я наблюдал за Чейдом, пока он переваривал слова Дьютифула.

– Ты прав. То, что Уэб знает истинное имя Фитца, угрожает твоему правлению не меньше, чем самому Фитцу, – с беспокойством признал он. – Тут ты прав. Уэбу выгодно хранить свое знание в тайне. До тех пор, пока ты поддерживаешь Одаренных, они будут заинтересованы в том, чтобы ты заполучил трон. А если ты выступишь против них? Что тогда?

– Действительно, что тогда? – усмехнулся принц. – Чейд, вспомни, как ты часто спрашивал меня: «Что случится дальше?» Что, если мою мать и меня лишат власти, кто ее захватит? Естественно, те, кто отнимет у нас престол Шести Герцогств. Причем они будут врагами Одаренных, и такими непримиримыми, с какими Древней Крови не приходилось встречаться никогда. Нет, я думаю, нам не стоит беспокоиться за тайну Фитца. Более того, я считаю, что ему следует забыть о своих сомнениях и по-настоящему подружиться с Уэбом.

Я кивнул, пытаясь понять, почему мне стало так не по себе от этого предложения.

– Я продолжаю сомневаться в необходимости и пользе твоего круга Дара, – проворчал Чейд.

– Правда? В таком случае почему ты каждый день спрашиваешь меня, что сказала птица Уэба? Тебе разве не стало легче от того, что все корабли, которые она видела, принадлежали честным купцам или обычным рыбакам? Ты не забыл, какие новости она принесла нам сегодня? Рииск пролетела над гаванью Зилиг, и Уэб осмотрел ее глазами своей птицы. Он не увидел там необычного скопления людей, какое бывает во время подготовки к военным действиям или когда замышляется предательство. Да, в городе много народа, но там царит праздничное настроение. Неужели у тебя не полегчало на душе, когда мы получили это сообщение?

– Пожалуй, полегчало. Но ненамного, ведь предательство очень легко замаскировать.

Олух перевернулся на бок и что-то пробормотал, и я отправился к нему. Довольно скоро Чейд ушел в свою каюту, принц лег спать, а я расстелил свою постель рядом с кроватью Олуха. Я думал про Уэба и Рииск и пытался представить океан и Внешние острова такими, какими их увидела птица. Поразительное и сказочное зрелище. Но прежде чем я унесся на крыльях своего воображения, меня охватила тоска по Ночному Волку. Этой ночью мне снились мои собственные сны про волков, которые охотятся среди поросших травой холмов.

VIII
Хетгард

Вот как это было. Эда и Эль совокуплялись во мраке, но он не снискал ее расположения. Эда родила землю, а воды, сопровождавшие ее рождение, стали морем. Земля была бесформенной: глина да стоячая вода, но потом Эда стала лепить из нее руны своего тайного имени, и руны тайного имени Эля она сотворила тоже. Свои Божественные Руны она бережно расставила посреди океана, начертав свое имя. И Эль наблюдал за ее работой.

Но когда он попросил глину, чтобы слепить собственные руны, Эда ему отказала: «Ты лишь изверг в меня поток семени, и потому в моем творении от тебя одни только воды, плоть же моя. Так что забирай то, что принадлежит тебе, и будь тем доволен».

Эль не был доволен. И потому он создал для себя мужчин, и дал им корабли, и пустил их по морской глади. Смеясь про себя, он думал: «Их слишком много, чтобы Эда могла за всеми уследить. Скоро они высадятся на землю и переделают ее по моему усмотрению, и там будет написано мое, а не ее имя».

Но Эда была дальновидна. И когда мужчины Эля пришли на землю, они встретили женщин, которые там жили, главенствовали над растениями и обихаживали скот, который плодился и размножался, послушный их воле. И женщины не допустили, чтобы мужчины изменили землю, и даже не позволили им долго на ней жить. Женщины сказали: «Мы возьмем воды ваших чресел и с их помощью создадим плоть, подобие нашей. Но земля, которую родила Эда, не будет принадлежать вашим сыновьям, но только дочерям».

«Рождение мира», пересказ эпической песни Внешних островов

Несмотря на опасения Чейда, сообщение Уэба и его птицы оказалось совершенно точным. На следующее утро впередсмотрящий крикнул, что он видит землю, и уже днем по левому борту можно было видеть ближайшие островки архипелага, стремительно исчезающие вдали. Зеленые берега, крошечные домики и маленькие рыбачьи лодки оживили скучный морской пейзаж. Я попытался уговорить Олуха встать и выйти на палубу, чтобы убедиться, как близок конец нашего путешествия, но он категорически отказался. Когда он заговорил, он произносил слова медленно, как будто нисколько не сомневался в собственной правоте.

– Это будет не дом, – простонал он. – Мы слишком далеко от дома, и мы никогда туда не вернемся. Никогда.

Потом он закашлялся и отвернулся от меня.

Но даже его мрачное отношение к происходящему не могло омрачить моей радости. Я убедил себя, что, как только Олух окажется на берегу, хорошее настроение и здоровье к нему вернутся. Оттого что конец пути близок и мы должны были скоро покинуть замкнутое пространство корабля, каждый миг тянулся целую вечность. На следующий день мы увидели Зилиг, хотя мне казалось, будто прошел целый месяц. Когда к нам приблизились маленькие лодки, чтобы нас поприветствовать и провести наши корабли по узкому каналу в гавань, мне мучительно захотелось оказаться на палубе рядом с Чейдом и Дьютифулом.

Но я лишь мерил шагами каюту принца, время от времени выглядывая в окна. Я слышал крики нашего капитана и топот ног по палубе. Чейд и Дьютифул, его свита из придворных и Одаренные – все собрались наверху и следили за тем, как наш корабль приближается к Зилигу. Я чувствовал себя будто пес, который сидит на цепи у своей конуры и с бессильной завистью смотрит на гончих, отправляющихся на охоту.

Ритм качки изменился, когда были спущены паруса и натянуты буксирные тросы. Потом лоцманы с Внешних островов развернули нас кормой к Зилигу. Мы бросили якорь, и я во все глаза уставился на чужой город в иллюминаторах. Другие корабли Шести Герцогств заняли свои места рядом с нами.

Ничто на свете, пожалуй, не тянется дольше, чем буксировка корабля в порт, разве что разгрузка. Неожиданно вода вокруг нас забурлила от множества маленьких лодок, чьи весла поднимались и опускались, точно лапки водяных жуков. Одна из них, больше и роскошнее остальных, вскоре увезла с корабля принца Дьютифула, Чейда, избранных придворных и нескольких стражников, чтобы доставить их на берег. Я проводил суденышко взглядом, уверенный в том, что про нас с Олухом попросту забыли. И тут раздался стук в дверь, и на пороге возник Риддл в форме стражи принца. Глаза у него сияли от возбуждения.

– Мне велели последить за твоим полоумным, пока ты будешь собираться. Нас ждет лодка, она отвезет на берег тебя, его и остальных ребят. Давайте пошевеливайтесь. Все уже готовы.

Значит, все-таки про меня не забыли, но и посвятить в свои планы не посчитали нужным. Я оставил Риддла с Олухом, а сам спустился вниз, где уже никого не было. Парни надели чистую форму, как только показался порт. Те, кому не выпало сопровождать принца, стояли на палубе, радуясь возможности покинуть душный трюм. Я быстро переоделся и поспешил вернуться в каюту принца.

Я прекрасно понимал, что быстро переодеть Олуха в чистое будет совсем не просто, но, к моему облегчению, Риддл уже приступил к этому неблагодарному делу.

Олух сидел, раскачиваясь, на краю своей кровати. Синяя туника и штаны, словно бесформенный балахон, висели на его исхудавшем теле. Пока я не увидел его в одежде, я и не осознавал, насколько он отощал. Риддл стоял перед ним на коленях и добродушно уговаривал надеть сапоги. Олух жалобно стонал и с мученической гримасой пытался ему помочь – впрочем, не слишком успешно. Теперь я окончательно убедился в том, что Риддл работает на Чейда. Обычный стражник ни за что не стал бы заниматься столь неприятным делом.

– Дальше я справлюсь, – сказал я, и мой голос прозвучал излишне резко.

Я и сам не смог бы объяснить, почему мне хотелось защитить маленького человечка, смотревшего на меня мутными круглыми глазами.

– Олух, – проговорил я, натягивая на него сапоги. – Мы сходим на берег. Как только мы окажемся на земле, тебе станет намного лучше. Вот увидишь.

– Не станет, – пообещал он мне и закашлялся так сильно, что я испугался.

Тем не менее я надел на него плащ и заставил встать. Олух, с трудом переставляя ноги, плелся рядом со мной, когда мы вышли из каюты. Оказавшись на палубе, где дул пронзительный ветер, впервые за последние несколько дней, он задрожал и начал кутаться в плащ. Светило яркое солнце, но день выдался совсем не такой теплый, как летние дни в Бакке. Горные пики украшали снежные шапки, и ветер доносил до нас их холод.

На берег нас доставили представители Внешних островов. Нам с Риддлом пришлось напрячь все силы, чтобы заставить Олуха спуститься с палубы в пляшущую на волнах лодку. Я про себя поносил стражников, которые потешались над нашими усилиями. Сидевшие на веслах местные, не таясь, обсуждали нас на своем языке, уверенные в том, что я не понимаю их презрительных замечаний в адрес принца, выбравшего себе в спутники недоумка. Усевшись рядом с Олухом, я обнял его за плечи, стараясь защитить от ужаса, который его охватил, когда он оказался в маленькой открытой лодочке. По его щекам катились круглые слезы, когда мы взлетали и падали вниз, а я, щурясь от ярких солнечных бликов на воде, разглядывал пристани и дома Зилига.

Зрелище, представшее моим глазам, не доставило мне удовольствия, и я понял отвращение Пиоттра Блэкуотера к городам. Зилиг обладал всеми недостатками большого порта. Пристани и доки под разными углами прорезали бухту, тут и там виднелись самые разные корабли. Большинство из них были могучими китобоями, и их окутывала застарелая вонь жира и крови. Мне удалось заметить несколько торговых судов из Шести Герцогств, а также одно из Калсиды и одно из Джамелии. Между ними сновали рыбачьи лодки, снабжавшие город свежей провизией, и совсем крошечные лодчонки, которые доставляли на покидавшие порт суда копченую рыбу, сушеные водоросли и все необходимое для дальней дороги. Мачты причудливыми штрихами украшали небо, по мере нашего приближения медленно увеличивались в размерах стоящие у причалов корабли.

За ними мне удалось разглядеть склады, гостиницы для моряков и лавки. Узкие улицы, некоторые не шире лесной тропки, с трудом пробирались между маленькими домами, выстроенными по большей части из камня. В дальнем конце бухты, где вода была мелкой и каменистый берег не годился для причалов, стояло несколько домиков. Лодки с веслами лежали выше линии прибоя, а на веревках, точно белье, сушилась выпотрошенная рыба. Дым костров, разведенных в коптильных ямах, придавал ей особый вкус и одновременно предохранял от гниения. По берегу с громкими криками носились дети.

Район, к которому мы приближались, похоже, построили недавно. В отличие от остального города улицы здесь были широкими и прямыми. Традиционный местный камень дополняло дерево, дома казались значительно выше. В некоторых на верхних этажах имелись окна из ребристого стекла. Я вспомнил, что драконы Шести Герцогств побывали в этом портовом городе и принесли на своих крыльях смерть и разрушения нашим врагам.

Новые дома и мощеные прямые улицы казались какими-то чужими на фоне беспорядочного портового города. Мне стало интересно, что здесь было перед тем, как в Зилиге побывал Верити-дракон. Еще больше поражал тот факт, что разрушения, причиненные войной, могут стать причиной такого методичного строительства.

За гаванью тянулись скалистые холмы, тут и там в защищенных от ветра местах ютились темные вечнозеленые деревья с кривыми стволами. Среди холмов, где паслись овцы и козы, петляли проселочные дороги. Над прячущимися за деревьями домиками поднимался дым. Горы и высокие скалы со снежными вершинами виднелись за ними.

Мы прибыли во время отлива, и пристани казались великанами, которые стояли на толстых деревянных ногах, облепленных рачками и черными ракушками. Мокрые перекладины лестницы, ведущей на пирс, были украшены фестонами водорослей, оставшихся после прилива. Принц и часть придворных уже высадились, остальные неохотно уступили нам дорогу, чтобы мы могли выбраться на берег и сопровождать принца дальше.

Я покинул раскачивающуюся на волнах маленькую лодочку последним, подтолкнув к скользкой лестнице стонущего от страха Олуха. Выбравшись на берег, я отошел от воды и огляделся по сторонам. Принца, окруженного придворными, приветствовали представители Хетгарда. Мы с Олухом остались стоять неподалеку, поскольку я не знал, что теперь делать. Мне нужно было увести своего подопечного в какое-нибудь теплое место, где на него не будут глазеть любопытные зеваки. Возможно, мне даже следовало остаться с ним на корабле. Откровенное отвращение и презрение во взглядах, которые бросали на него окружающие, говорило о том, что доброго приема нам ждать не стоит. Очевидно, здесь с детьми, родившимися неполноценными, обходились так же, как в Горном Королевстве. Если бы Олух появился на свет в Зилиге, его жизнь оборвалась бы на следующий день.