Loe raamatut: «Зачем падают звезды?»

1

Каждый раз, глядя в небо, он не замечал ход времени. Глубокая синяя даль, словно тихая лазурная гавань над головой, разрасталась в его сознании до размеров вселенной. Стоило лишь посмотреть вверх, затаив дыхание, и он невольно отдавал себя во власть воспоминаний. Бездонная вечность, цвета индиго, в ней прошлое уже не казалось ему столь далеким и необозримым, оно оживало, рождалось заново, наполнялось давно забытыми красками, чувствами и эмоциями. И погружаясь все глубже в пучину воспоминаний, он осознавал, что возвращается во времена слез и печали, но уже не мог заставить себя остановиться. Он никогда не мог осилить эти приливы грусти, что мощными волнами разбивались о скалы памяти, разрушая монолиты из застывших грез.

Вглядываясь в светло-синюю бездну, плывущую за окном автобуса, Ярослав вспоминал свою мать. У нее были точно такие же глаза, цвета сегодняшнего неба. Яркие, блестящие в свете солнца, чистые и полные доброты. Он смотрел на далекие белоснежные облака в небесном океане и вспоминал те дни, что проводил у изголовья ее постели, вспоминал ее измученную, но красивую улыбку, ее светло-русые волосы, небрежно разбросанные по подушке, ее голос, искаженный хрипотой из-за частого кашля, но все еще звонкий, словно весенний ручей. Каждый раз, глядя в облака, он видел ее бледное лицо, будто в тумане, больше похожее на восковую маску, и голубое море ее печальных глаз. Ей было тридцать четыре. С тех пор прошло уже пятнадцать лет, но она так и не стала старше. Рак легких, совсем не типичный диагноз для молодой женщины, ведущей здоровый образ жизни, но смерть руководствуется совсем иными, одной ей понятными правилами, выбирая своих жертв. Ярославу тогда было одиннадцать лет и он мало что помнил о ней. Лишь эти смутные образы, словно клочья разорванных старых фотографий вновь и вновь всплывали на поверхность сознания, вызывая слезы. Так странно… Время стирает из памяти практически всё – зрительные, слуховые и тактильные ощущения, но есть то, что не поддается никакому влиянию времени, оно может хранится в памяти долгие годы и от него очень тяжело избавиться. Это чувства. Стоило Ярославу попытаться вспомнить маму и первое, что возникало в его памяти – чувства, что он испытывал, находясь рядом с ней. Ярослав уже вряд ли бы вспомнил все черты ее лица, ее походку, нравы и привычки, но он ясно и точно смог бы описать свои чувства к ней. Будто они возникли не в глубинах мозга, посредством электрохимических реакций, а где-то совсем в ином месте, откуда ничего не исчезает, где эти чувства бережно хранятся в первозданном виде, где им не страшна вековая пыль прожитых лет. Ярослав любил свою мать. Это была еще та детская наивная любовь, больше похожая на безусловный рефлекс, но оттого не менее искренняя. Он помнил, как грустил, помнил, как плакал и не мог поверить, что больше никогда ее не увидит. Воспоминания об этих чувствах рисовали в памяти облик женщины на больничной койке, множество проводов и трубочек, подсоединенных к ее исхудалому телу и тихий писк, отбивающий ритм сердцебиения и он, еще совсем мальчишка, стоящий рядом с ней, держа в ослабевшей руке букет цветов. Эта сцена, единственное яркое воспоминание о тех днях, возникала только тогда, когда Ярослав поднимал глаза к небу.

– Очнись, мечтатель, – женский голос вырвал его из цепких объятий ностальгии.

Марина, обладательница густых ярко-рыжих волос и веснушек на щеках сидела рядом с ним на соседнем сидении. Она ловко вертела длинным шнуром наушников, сворачивая их в замысловатый узел. Пытаясь скоротать время поездки, она отдавалась наплыву лирических ритмов современной поп-музыки и была немного расстроена, что дорога оказалась короче, чем ее любимый плэйлист.

– Приехали, – добавила она, слегка подтолкнув Ярослава к выходу. – Пойдем, скоро начнется веселье.

Усилием воли он отогнал наплыв печальных воспоминаний о прошлом и заставил себя вернуться в реальность. За пыльным окном автобуса высились исполинские кованые ворота с острыми кольями по верхушкам, выкрашенные в мертвенно-бледные цвета. Они напоминали врата в потусторонний мир, от одного взгляда на них к сердцу подступала смутная тревога. Кирпичный забор, втрое выше человеческого роста, казался неприступным оборонным строением средневековой крепости. Выполнен из темно-серого кирпича с отбитой по углам штукатуркой, ему было не менее полувека. За кирпичной границей виднелось широкое здание бурого оттенка с множеством пристроек и образовавшихся в следствии этого закрытых площадок.

Едва ступив на каменную дорожку, ведущую к воротам, Ярослав попал под гнет жаркого весеннего воздуха, разогретого полуденным солнцем до температуры плавления асфальта. Марина вышла вслед за ним, поправляя лямки небольшого рюкзачка, повисшего на ее щуплых плечах, как капля утренней росы на цветочных лепестках. Марина всегда отдавала предпочтение рюкзакам, в противовес женским сумочкам. Этакое бессознательное проявление набирающего обороты феминизма. Ярослав мял в руках пластиковую папку для бумаг, она казалась ему более практичным аксессуаром, под стать его будущей профессии. Вслед за Мариной из салона автобуса появились двое: невысокий короткостриженый парень в круглых очках с толстыми линзами, что раза в два увеличивали размер глаз, делая его похожим на классического марсианина из старых фантастических фильмов – Егор, один из лучших студентов психологического факультета, всегда серьезный и неразговорчивый. И полная ему противоположность – Максим, парень крупного телосложения, больше подходящего для участия в соревнованиях по греко-римской борьбе или тяжелой атлетике. Максим напоминал собой молодого буйвола, который в силу своей глупости забрел в аудиторию университета и уже пятый год не может понять, как ему выбраться. Он дожил до последнего курса, никогда не покидая списков претендентов на отчисление, и скорее всего не меньше куратора удивлялся, как ему это удалось.

– Жуткое местечко, – сказал Максим, ступая по горячим гладким камням, ведущим к кованым воротам. – Я бы не хотел оказаться здесь, если когда-нибудь, стану сумасшедшим.

– Те, для кого построено это здание, вряд ли способны по достоинству оценить условия здешнего комфорта, – эта фраза прозвучала из уст куратора, который замыкал шествие.

Сергей Витальевич Стрельников, чуть полноватый мужчина с седыми висками дружелюбно похлопал Максима по плечу:

– Из моих выпускников, никому еще не удалось оказаться здесь в качестве пациента, но если ты, Максим, станешь первым, я обещаю навещать тебя каждую субботу.

– Вы очень добры, – съязвил Максим.

– Пойдемте, у нас не так много времени, – с улыбкой ответил Сергей Витальевич.

Куратор подошел к воротам. Из неприметной будки, спрятанной в тени размашистого клена, появился охранник с явно не выспавшимся выражением лица. Ярослав почему-то подумал, что лицо этого человека мало чем отличается от кирпича в старом облезлом заборе.

– Студенты? – коротко осведомился охранник, низким хриплым басом.

– Выпускники, – уточнил куратор.

– Один черт, – охранник слегка обнажил кривые верхние зубы. – Главное, что не пациенты.

– Не любите здешних обитателей? – куратор склонил голову, внимательно рассматривая собеседника сквозь решетку ворот.

– Не люблю видеть их по ту сторону забора, – снова улыбнулся кривыми зубами охранник. – Проходите, управляющий ждет вас.

Он открыл ворота и впустил пришедших, задержав цепкий взгляд на очертаниях бедер Марины. Девушка сделала вид, что не заметила, но Ярослав видел, как дрогнули ее плечи, а руки самовольно стали оттягивать края футболки вниз. Неосознанный жест смущения, знакомый каждой девушке еще со школьной скамьи. Ярославу показалось, что этот кирпичноликий истукан мимоходом облизал свои потресканные губы, как старый дворовой кот, глядя на свежий окорок. Неприятный человек.

Прямая неширокая дорожка вела к парадному входу, на темных массивных дверях висела крупная застекленная табличка на желтом фоне: «Специализированный центр для душевнобольных». Ярослав никогда не бывал на территории подобных заведений, он узнал об этой поездке всего две недели назад, когда распределительная комиссия университета определила его на попечение Сергея Витальевича Стрельникова, одного из самых неординарных преподавателей факультета психологии. Неординарность эта, в большинстве своем, выражалась в методах преподавания и организации учебного процесса. Ярослав слышал разные истории от студентов, которым посчастливилось учиться под его началом, от безобидных появлений на лекциях в странных костюмах, изображающих тот или иной предмет изучения, до азартных игр и распития слабоалкогольных напитков со студентами во время занятий. Но прославился он даже не этим. Сергей Витальевич был основоположником и наверное единственным приверженцем своего метода окончательной оценки способностей выпускников. Проще говоря, вместо банальной дипломной работы, в которую каждый уважающий себя студент изливает галлоны мутной отработанной жидкости, использованной до него бесчисленными поколениями таких же молодых специалистов и подкрепляя ее своими пустыми теоретическими выводами, тщательно соскобленными с потолка, Стрельников взял за основу чистую практику. В прошлом году он предложил иной подход к делу. Теперь его выпускники не будут писать дипломную работу в ее обычном виде. Имея связи в определенных кругах, куратор добился для своих студентов права работать «в полевых условиях». Кому-то этот подход понравился, а кто-то выразил явное недовольство, но все же ему удалось добиться от вышестоящих инстанций разрешения на проведение подобных мероприятий. Ярослав попал в первую группу, которой было дано право работать по новой системе Стрельникова.

Куратор шел впереди, завязав тихий разговор со своим любимчиком Егором, а Максим поравнялся с Мариной и пытался втолковать ей что-то о предстоящей встрече, как он выражался, с чокнутыми. Ярослав оказался один позади, так как ширина дорожки не позволяла вместить более двух человек. Он подумал, что очень часто попадает в подобную ситуацию и всегда, сам того не осознавая, становится тем, кому не хватило места рядом с другими. Он понимал, что это латентный признак неуверенности в себе и безынициативности, но ничего не мог с собой поделать. Чистый флегматик-интроверт, с природой не поспоришь.

Что поразило Ярослава, едва он оказался внутри здания, так это тишина. В его мозгу не могли связаться эти два понятия: психбольница и тишина. Конечно, он понимал, что находится сейчас в административном корпусе, где не держат пациентов, но даже это не помогло избавиться от навязчивых ассоциаций. Глухой стук шагов пяти пар ног раздавался эхом в пустом коридоре, выложенном толстой плиткой неопределенного цвета на полу. Света неоновых ламп было достаточно, чтобы не споткнуться о встречного, но разглядеть надписи на многочисленных дверях оказалось затруднительно. Полумрак и тишина заставляли мысли течь совсем не в том направлении и порождать ненужные домыслы. Куратор повел группу на второй этаж по узкой лестничной клетке в конце коридора и остановился у красивых светлых резных дверей с табличкой «Управляющий – Янбаев И. В.» Куратор деловито постучал костяшками пальцев и потянул ручку на себя.

– Не помешал? – с улыбкой спросил он, заглядывая в просвет приоткрывшейся двери.

– Нет-нет, – голос из кабинета показался Ярославу мягким, но со скрытыми стальными нотками. – Проходите. Мы всегда рады гостям.

Слышать эту фразу от управляющего психушкой было весьма двусмысленно. Тем не менее, Ярославу показалось, что он один воспринял ее не так, как остальные. Кабинет управляющего оказался очень вместительным, кроме них сюда могли спокойно войти еще человек семь-восемь. Широкое окно, открывающее обзор во внутренний двор, заливало кабинет солнечным светом, в котором блестели мелкие пылинки. Высокий шкаф с множеством папок для бумаг подпирал собой пластиковый потолок, а в углу, у окна, раскинул свои крылатые листья громадный фикус. Управляющим оказался высокий стройный мужчина, по внешнему виду не более сорока лет, гладко выбрит и аккуратно причесан, с острым вороньим лицом серого оттенка. Он встал из-за стола и быстро, скорее даже профессионально, сделав несколько движений черными глазами, оценил всех вошедших за пару секунд.

– Меня зовут Игорь Валериевич Янбаев, – представился он. – Но, прошу вас, давайте обойдемся без ненужных формальностей. Просто Игорь.

– Очень приятно, – куратор протянул ему руку через стол. – Сергей.

– Взаимно, – на непроницаемом лице управляющего появилась тень улыбки. – Наслышан о Вас и о вашей новой методике. Честно сказать, я даже рад, что Вы выбрали именно наш центр. Я, знаете ли, тоже люблю разного рода эксперименты.

– Рад это слышать, – куратор наконец отпустил его руку. – Надеюсь, мы не слишком помешаем вашему стандартному дневному распорядку?

– Ну что Вы, у нас очень редко бывают гости. Даже родственники наших друзей не навещают их чаще, чем раз в сезон.

– Вы называете своих пациентов «друзьями»? – не сдержался Максим, он стоял прямо за спиной куратора, а сейчас выступил чуть вперед.

– Почему бы и нет, – с готовностью ответил управляющий, ожидая подобного вопроса. – Они ведь тоже считают нас сотоварищами, приятелями, хорошими знакомыми, семьей. Здесь их дом.

– Но они ведь больны, – не унимался Максим.

– Молодой человек, – снисходительно улыбнулся управляющий, поправив воротник рубашки. – Больные, обычно, осознают то, что болеют и признают себя таковыми. Больные нуждаются в лечении, а друзья – в понимании, не так ли?

– Разве Вы не занимаетесь их лечением? – на этот раз подал голос Егор, чуть сдвинув на нос свои круглые очки.

– Я вижу, ваш куратор не счел нужным посвятить вас в тонкости работы нашего заведения, – вздохнул управляющий, искоса поглядев на Сергея Витальевича, скорее с удивлением, затем – быстро вонзил сильный и острый взгляд в Егора. – Нет, мой юный друг, мы не занимаемся лечением. Конечно, многие из живущих здесь людей, рано или поздно, покидают эти стены, если их патологии поддаются регрессии. Кстати, именно с такими вам и предстоит сегодня встретится. Но, в основном, наш центр специализируется на людях, которым помочь уже невозможно.

На один короткий миг, в кабинете стало настолько тихо, что Ярослав услышал отдаленный стук часов на противоположной стене и сдавленный вздох Егора.

– Я просто не хотел вдаваться в подробности, – наспех пояснил куратор, словно оправдываясь перед управляющим и своими студентами.

– Тем не менее, – снова на лице управляющего возникла тонкая улыбка, – я уверен, что эта информация никак не отразится на качестве вашей работы. Ну что ж, не будем терять времени. Идите за мной.

Пройдя несколько коротких коридоров и пустынных лестниц, управляющий вывел группу на задний двор, откуда – прямиком к жилым корпусам, что выглядели как старые картонные коробки, в которых непременно должен хранится ненужный обществу хлам. В нашем случае, подумал Ярослав, этим хламом являются умалишенные люди, небрежно брошенные сюда на произвол судьбы, а некоторые – до конца жизни. Те, кто по каким-либо причинам не подходит под определение «нормальный человек». Еще перед поездкой сюда куратор успокаивал их тем, что особо буйные представители этой касты находятся в другом блоке, под круглосуточной охраной, за колючей проволокой и клетчатыми окнами, так что встретится с ними, вряд ли удастся. Для студентов подготовили индивидуумов, представляющих наименьшую опасность и более-менее развитую коммуникабельность.

Пройдя под очередной аркой между зданиями, они оказались прямо перед сеточным ограждением, за которым явилась широкая площадка, в виде мило оборудованного дворика для прогулок. Лавочки и аллейки, клумбы с цветущими гладиолусами, деревянные столики, качели на лужайке, это все напоминало обычное междворовое пространство, с энтузиазмом обустроенное заботливыми жильцами для самих себя. Зеленые лужайки отливали изумрудным блеском, отражая солнечные лучи, а высокие деревья едва обзавелись свежей весенней листвой и перешептывались меж собой тонкими юными голосами. Посредине лужайки искрился фонтан из тонких звенящих трубочек, что образовывали подобие шара, узкие тропинки обвили клумбы змеевидными кольцами, а в дальней части двора смыкались в тенистую поляну под саженцами молодых дубов. Уют и миловидность этого миниатюрного парка отличалась резким контрастом от старых щербатых стен дальних корпусов. Ярослав подумал, что эта площадка, наверное, единственное ухоженное место на территории. Что скрывается за бурыми стенами бетонных коробок, а в особенности, там, где содержаться буйно помешанные – неизвестно. Естественно, в любом учреждении должно быть такое место, которое не стыдно показать людям извне. Что-то вроде цветущей орхидеи в саду, заросшем сорняками.

О том, что этот кусочек спокойствия и умиротворения находится на территории спеццентра для душевнобольных, говорило лишь то, что все люди, размеренно бродившие за ограждением, были облачены в одинаковые белые одежды, явственно выделяющиеся на фоне зелени. Ярослав ожидал увидеть среди них мрачных, измученных жизнью людей, в большинстве – преклонного возраста, апатичных и с пустыми глазами, не выражающими ничего, кроме отрешенности или непонимания происходящего. Но он увидел совершенно иную картину. Не все конечно, но подавляющее большинство людей совершенно не подходили под описание «чокнутых», как их рисовал в своем воображении Ярослав. Долгие и нудные лекции по психическим заболеваниям давали лишь смутное представление о том, как должны внешне выглядеть больные люди, конечно, если болезни не имели отношения к параличу лицевых мышц или церебрального аппарата. Там, за решеткой, можно было увидеть абсолютно нормальных на первый взгляд людей, вышедших на полуденную прогулку. Они выглядели ничем не хуже других, обычных жителей города, по крайней мере, издалека. Некоторые спокойно вели ненавязчивые беседы, некоторые любовались цветами, кто-то полушепотом напевал неразборчивые песенки, кто-то просто сидел на лавочке, словно задумавшись о своей жизни. Ярослав даже заметил двух пожилых мужчин, играющих в шахматы за столиком под тенью каштана.

– Перед вами обитатели блока А, – сказал управляющий, ловко открыв замок на железной калитке. – Не бойтесь, они абсолютно безвредны. Их отклонения не выражаются в агрессивной форме. Мы называем их «мечтателями».

– Почему? – с неподдельным интересом спросила Марина.

– Потому что они живут в своем мире, – дал ответ управляющий. – Их патологии больше отражаются на восприятии действительности. Но не буду рассказывать подробно об их отклонениях. Это ведь ваша задача, верно?

Управляющий вежливо отошел с прохода, приглашая всех войти первыми за ограждение. Ярослав переступил порог с ощущением, будто входит в другое измерение. В каком-то смысле это так и было, ведь те кто живут за этой чертой – принадлежат нашему миру лишь физически. Кто знает, что творится в их воспаленных мыслях, о чем они думают, о чем мечтают, что видят, глядя перед собой? Профессия психотерапевта, которую выбрал для себя Ярослав, обязывает находить ответы на все эти вопросы. Или хотя бы приблизительно понимать, как тот или иной человек воспринимает мир и реагирует на окружающую обстановку. Конечно, большинству психотерапевтов не приходится работать с людьми, подобными этим, но для успешной дипломной работы по системе Стрельникова, выпускник факультета психологии должен составить подробный анализ личности, психологическую карту, классифицировать отклонения и предложить возможные способы реабилитации именно такого человека, который по определению уже не является частью общества. Задача не из легких. Но, как любил повторять Сергей Витальевич, в дальнюю дорогу бери рюкзак потяжелее, и чем дальше путь, тем труднее в самом вначале.

Управляющий раздал студентам легкие белые халаты, чтобы, как он объяснил: «Наши друзья лишний раз не переживали по поводу пребывания посторонних на их территории». У ограждения встали дежурить двое санитаров в синих халатах, на случай если что-то пойдет не так. Куратор обмолвился парой напутственных слов со своей группой и любезно предоставил каждому право самому выбирать себе «экземпляр для изучения». Лишь немногие люди, разгуливающие за ограждением, обратили внимание на вошедших к ним студентов, остальные продолжали заниматься своими бесхитростными делами.

Поправляя халат на своих широких плечах, Максим смело зашагал к одинокому худощавому мужчине средних лет, сидящему на лавочке. Ему видимо показалось, что именно такой человек является самой «легкой добычей». Задумчивый, спокойный и тихий, с грустью в глазах, исхудалым лицом и вялыми движениями, мужчина производил впечатление человека, впавшего в глубокую депрессию. С одной стороны, Максим выбрал хороший вариант, такие люди просто находка для начинающих психоаналитиков. Но под толщей спокойных вод нередко таятся недюжинные подводные камни. Кто знает, по какой причине этот человек оказался здесь. В места, подобные этому, просто так не попадают. Наверняка, Максим сделал ставку на алкоголизм или наркоманию, перешедшие в стадию тяжелого невроза. Стандарт, проще простого. Ярослав уже видел в глазах Максима готовую половину отчета.

Отличник Егор обошел вокруг цветочной клумбы, будто бы присоединившись к низенькой женщине, лет сорока, для наслаждения ароматом цветущих растений. Женщина выглядела крайне счастливой, ее улыбку можно было сравнить только с ярко-розовыми лепестками цветов, которыми она, судя по всему, восхищалась. Ярослав услышал, как Егор начал разговор с ней, немного понизив тембр голоса. Сразу видно, будущий профессионал своего дела. Он спросил, знает ли она, как называются эти цветы. Она ответила, что это неважно, ведь они прекрасны. Аффективное расстройство, подумал Ярослав. Перепады настроения от избыточного счастья к непомерному горю. Он бы не удивился, если эта женщина через пару часов возненавидела бы эти самые цветы до глубины души. По части аффективных расстройств Егору не было равных, он заприметил эту женщину, едва управляющий щелкнул замком. Ярослав не сомневался, что этот парень будет первым, кто закончит отчет. Егор всегда был на шаг впереди всех.

А Марина, похоже, колебалась в выборе кандидатуры для психоанализа. Ее потянуло к двум пожилым мужчинам за шахматным столиком. Наверное она подумала, что сложная игра должна быть признаком развитого интеллекта, а значит ей не составит труда найти общий язык с пациентом. А это, считай, уже половина успеха, ведь главный инструмент психологии – слово. Ее пышные рыжие волосы нависли над сидящими в тени мужчинами, как львиная грива над загнанной дичью. Теперь она терзала себя муками выбора между двумя игроками. Ярославу пришла в голову мысль, что она выберет того, кто победит, неважно, соблюдают они какие-либо правила игры или нет.

Сам Ярослав оказался последним, кто еще не определился. Окинув площадку внимательным взглядом, он двинулся по узкой тропинке к зеленеющей лужайке, намереваясь заговорить с молодым мужчиной, что сидел на корточках, внимательно изучая что-то в густой траве. Судя по внешности, не старше тридцати пяти. Впереди еще вся жизнь, с грустью подумал Ярослав, а он коротает ее взаперти. Об этом не хотелось думать, но мысли роились в голове, как назойливые мухи. Вряд ли он когда-нибудь станет верным мужем и ответственным отцом, вряд ли будет иметь хороших друзей и престижную работу. Управляющий упоминал, что люди из блока А не безнадежны, то есть у них есть еще шанс вернуться к нормальной жизни. Но чтобы вылечиться, нужно, как минимум, осознавать, что ты болен. Это настолько грустно, что невольно начинаешь задумываться о том, как же тебе повезло, что ты «нормальный» и тебе дана такая роскошь, как ясность мысли. Почему-то большинство людей не придает этому значения, принимая как должное то, чего другие лишены. Но здесь даже вопрос в другом… А нужны ли этому мужчине все блага «нормальности»? Хочет ли он обрести все то, чем владеет большинство людей? Или может, он счастлив в своем безумии?