Loe raamatut: «Империя наносит ответный удар»
Авторское предуведомление
Уважаемые читатели!
Авторы считают своим долгом проинформировать вас, что они знакомы со знаменитым киносериалом «Звездные войны».
Авторы в курсе, что название этой книги совпадает с названием одного из фильмов сериала «Episode V: The Empire Strikes Back».
Авторы заверяют, что текст книги не имеет никакого отношения к легендарной эпопее Джорджа Лукаса.
Авторы отдают себе отчет в том, что кто-то может счесть себя оскорбленным, а кто-то задумается, дочитав до конца, но в любом случае полагают, что поступили правильно.
Приятного чтения,
Роман Злотников, Василий Орехов
Глава 1
– А что, уважаемый, не слишком ли это утомительно – два светила-то?
– Ну, быват… Но что ни говори, а два солнца для земледельца – большое подспорье в хозяйстве. Ярило вечером опустится за холмы, а над дальними горами Лабысло уже тут как тут. И катится по небу всю ночь, до самого восхода Ярилы. Ну и оно, конечно, те культуры, которые из титульного списка Императорской сельхозакадемии, начинают плодоносить сам-тридцать и сам-сорок. Я-то когда учился у вас на Светлом Владимире, видал, какие в тамошних магазинах овощи худосочные. То ли дело у нас: зерновые, скажем, колосятся, словно камыш на болоте, вишня опять же вырастает размером с клубнику, клубника – не меньше вашего яблока, а яблоко или, для примеру, помидор в одной руке не помещаются. Всякая культура, которая солнце любит, урождается у нас куда лучше и скорее, чем под прохладным земным светилом, однознак.
Пилот глидера чуть подал на себя потертый, весь в залысинах пластика штурвал, отчего глидер слегка задрал нос и перевалил через невысокую скальную гряду, густо поросшую лесом, состоящим из генетически модифицированной лиственницы и местных пород. Затем пилот вновь опустил машину до высоты, с которой, казалось, можно было рукой дотянуться до верхушек стремительно проносящихся под днищем деревьев.
– Конечно, есть свои трудности, куда ж без них, – продолжал он. – Для примеру, спать крестьянину совершенно не можно, когда круглые сутки светло как днем и иногда даже еще светлее. Поселяне давно уже перестали делать в спальнях окна, иначе совершенно не можно. Я когда на Светлом Владимире объявился, даже удивлялся поначалу – окна в спальнях, экое диво! Как же спать? – Пилот хохотнул. – А потом ничего, привык… Опять же огурец, скажем: он от такого количества света желтеет, сохнет и грустит всячески. Приходится его раз в сутки накрывать светоотражающей пленкой, чтобы отдыхал. И капуста обратно получается сухая и жесткая. И редис выходит пустотелый и горький. Зато вкусной моркови и картофелю родится столько, что успевай только бурты сколачивать. И свекла…
Далеко впереди блеснуло небольшое озеро. Пилот уверенно свернул к нему – видимо, для местных оно служило дополнительным ориентиром.
– Ясно, что на земледелие не только двойная звезда влияет. Тут и вода совсем другая, и состав почвы, и притяжение, и магнитные поля. А растение – оно ить как человек, чувствует, где живет: что-то угнетает его, что-то, наоборот, в рост пускает. Для растения важно, чтобы было достаточно солнца, воды и подходящего грунта. Быват, скажем, что солнца много, а почва – сплошной камень, пыль да песок, вон как остальные в нашей системе. Такие планеты для крестьянства непригодны. Правда, и с них польза государству имеется: их можно использовать как плацдармы. То есть вращается возле вражеского мира или мятежной провинции такая себе небольшая планетка, сплошь из камня, пыли да песка. Ну, или лед там многокилометровый, неважно. По приказу Александра Михайловича на ней тайно оборудуют военную базу, и – пожалте бриться. Неприятель только глазами лупает, когда у него в небе вдруг возникают несокрушимые русские армады. Он-то думал, что нам еще лететь и лететь бог знает откуда, а мы вот они: хаудуюду, мистер? Как почивали-с, на лаврах то есть?..
Пассажир уважительно кивнул:
– Это вы Ипалайский конфликт имеете в виду? Вот уж не думал, что у вас тут следят за внешнеполитическими новостями.
– А как же, мил-человек, а как же! Ты не смотри, что у нас губерния земледельческая, маленькая, от звездных трасс далеко, отчего в битвах не участвует и баз военных на ней нету. Во-первых, рекрутов мы в имперский флот регулярно отправлям, и краснеть за них нам еще ни разу не приходилось. Во-вторых, почитай, в каждой семье кто-нибудь да учился на столице. У нас, к примеру, дядя мой, теперь вон племянника отправлям. Умный парнишка, не то что мои охламоны… Да и все братья мои двоюродные образование имеют. Токмо учились поближе да подешевше. На Карелах, к примеру, или на Казачьем Посту, а кто и до Новшлиссельбурга добрался…
Пассажир вновь понимающе кивнул. На Новом Шлиссельбурге располагалась вторая по значимости и престижу сельскохозяйственная и лесотехническая академия Империи. И хотя она не значилась в списке патронируемых и содержалась в основном на средства Фонда Освоения и частные пожертвования, но средств этих хватало с лихвой. Так что оснащена она была едва ли даже не лучше Светловладимирской, да и по стоимости обучения ей не уступала. Единственное, на чем мог выиграть студент на Новом Шлиссельбурге, так это на стоимости жилья и более низком по сравнению со столичным уровне цен в губернии.
Пилот между тем продолжал:
– Так что всем, что в Империи и за ее пределами творится, – очень даже интересуемся. И во всеимперском чемпионате по кулачному бою за наших болеем регулярно, и сериалы бабы смотрят… И как живут городские, мы прекрасно знаем, потому как парады в День Тезоименитства, и концерты на День Флота, и Большую императорскую охоту завсегда смотрим по сети. И новости, особенно про внешнюю политику. У нас ведь тут тоже поозоровывают…
– И сильно? – заинтересовался пассажир.
– Да нет, не особо. Чтобы губернское ополчение регулярно с вражеским десантом воевало – от этого нас Александр Михайлович хранит, дай бог здоровья ему и долгих лет на престоле. Залетные лихие люди балуют, конечно, ну так на то мы и приграничный район. Всякое бывает. А ты варежку не разевай и будь готов отстоять свое добро с оружием в руках. Флот, чай, за каждым пиратским катером гоняться не может, у него государственная задача – содержать Российскую Империю в порядке и не допускать супостата в пределы. А с баловниками мы и сами справимся, люди привышные…
Пассажир усмехнулся. Да уж, разница в менталитете между подданными густонаселенных центральных миров Империи и окраин налицо. Если бы у границ так называемых цивилизованных губерний появилась хотя бы тень пиратского корабля, то СМИ тут же подняли бы крик: «Где флот?», «Что делают наши адмиралы?», «Куда уходят деньги налогоплательщиков?», «Почему подданные Империи не могут чувствовать себя в безопасности даже в центральных провинциях?» А тут – «сами справимся»… И ведь справляются же, черт побери!
– Кроме земледельческих хуторов, есть у нас тут всякие охотницкие артели, большие и малые, – снова вернулся к рассказу о родной губернии пилот. – Дичи, стало быть, в окрестных лесах много водится, только не всякую есть можно. Златоглавок вот нельзя, и трупырей, и более всего листвяников – на кровавый понос изойдешь. Зато хорошие шкуры и крепкие кожи. Рыбу ловят, только помаленьку: неудобно, да и невкусная. Золотишко моют старатели, но тоже по малости – выход породы слишком скудный и лететь до нас далеко, чтобы государству была выгодна промышленная добыча. Вот и все. Кожевенный заводик, пушная мануфактура, таможенка, сувенирные кустари, лесопилка, пара больших ферм-комбинатов, на которых выращивают свиней, коровок, кур и кролей. Не центральные провинции, конечно, на каждой из которых десяток таких губерний, как наша, помещается, но жить очень даже можно.
– А что молодежь, после учебы в столице не остается ли? – поинтересовался пассажир.
Пилот почесал бороду свободной рукой.
– Ну… быват, и остается. Вон у Пронькиных, Витальки младшего дочка, во время учебы замуж выскочила и осталась. У Джабраиловых опять же, старшего Козьмы сын, Марат, тоже. В полиции служит на Новом Шлиссельбурге. Остаются, как же не оставаться, ведь там и развлечения всякие городские, и денег побольше… Токмо большинство все одно возвращается. Потому что… Как бы объяснить тебе, мил-человек… Вот, бывалоча, выйдешь на закате Ярилы из дому, после баньки-то, сядешь на завалинке с кружкой лимонникового чаю или свежесваренного пива, прихлебываешь потихоньку, поглядываешь на дальний лес, любуешься на крошечные Макошь с Радуницей, что наперегонки бегут по небу, – и такая любовь к сердцу подступает, таково становится хорошо, что даже в глазах начинает щипать, ровно у бабы глупой. Родина, уважаемый! Родина…
Глидер миновал приметное озерцо и направился к вздымавшимся на юго-востоке холмам.
* * *
– Н-но, пшла, дура!
Почесывая спину кнутовищем, хуторянин деловито загонял в распахнутые ворота хлева коровку. Животное протяжно мычало, жалобно зыркая на хозяина выпуклым блестящим глазом. Не обращая внимания на мольбы подопечной, тот попинывал ее в корму, добиваясь, чтобы она попала в створ ворот с первого раза. Коровка была неповоротливой, как танк, и на воротах виднелись отчетливые глубокие вмятины от предыдущих столкновений.
– Давай, давай, Бусечка! Куда пошла? А ну, стой!
Коровка Буся, бессмысленно вращая глазами, двинулась боком и с грохотом врезалась в сетчатый металлический забор. Селянин с проклятиями бросился к ней и начал плечом оттирать в сторону хлева.
– Ну, давай же, родимая… Пошла, бестия, кому говорят!
Брюшко Буси вдруг конвульсивно сократилось и плюнуло в человека едким секретом. Чуть отклонившись и пропустив мимо себя жгучую петлю изумрудного цвета, которая вдребезги разбилась о забор, хуторянин совсем рассердился:
– Ах ты, стерва… – Он отвесил коровке могучего пинка по филейной части корпуса, и животное снова развернулось мордой к воротам. – Пошла, дщерь греха! Давно кнута не пробовала? Сейчас выпросишь – угощу!
Коровка кнута не хотела, поэтому снова покорно двинулась к воротам – и с размаху слепо врезалась в них грудным панцирем. Хозяин набрал в легкие побольше воздуху, чтобы от души выматерить бестолковое животное, но в этот момент у него на запястье затрещал, запиликал суматошно электронный браслет. Хуторянин бросил на него недовольный взгляд и тут же подобрался: браслет сигнализировал, что в доме сработала радарная система.
– Все, подруга, некогда мне больше с тобой вожжаться! – Резким движением он вонзил кнутовище между жестких чешуек панциря коровки и сжал рукоятку в пальцах. Слабый электрический разряд уколол животное в нежную мякоть, и оно, взбрыкнув четырьмя лапами из восьми и протестующе взревев, все-таки ухитрилось протиснуться в хлев, ободрав панцирные бока о створки ворот. Большая вымахала, зараза, четыре панциря за год сбросила, красавица. Снова надо расширять помещение.
Быстро заперев хлев, хуторянин бегом бросился в дом.
На радаре отображалась мерцающая красная точка. В зону действия радарной системы вошел небольшой глидер, который стремительно приближался с северо-запада. Места здесь были неспокойные, на планете порой высаживались шайки космических отморозков с территорий американского фронтира, интересовавшихся старательскими артелями и продуктами, которые можно было отобрать у местных фермеров. Разумеется, обычно для пиратов все заканчивалось плачевно, однако местный люд был настороже. Береженого, как известно, святые угодники берегут.
Забрав в сенях прислоненный к стене «баринов», хуторянин вышел на улицу и, приложив ладонь козырьком ко лбу, посмотрел в вечернее небо. На горизонте, на фоне пылающего местного заката, показалось продолговатое пятнышко глидера. Такие модели не были приспособлены для межпланетных перелетов, соседи использовали их, чтобы перемещаться по губернии, но это еще ничего не значило.
Жесткое, продубленное излучением двух солнц лицо прорезала хмурая усмешка, и хуторянин, вскинув «баринов», текучим, ловким, совершенно не характерным для крестьянина, более свойственным танцору движением скользнул вперед и в сторону, к покосившемуся овину.
Легкий катер опустился на пастбище за домом, неподалеку от Бусиного хлева, пустив воздушную волну по зарослям травы. Заслышав чужака, коровка заволновалась и заскреблась в своем домике, словно жук в спичечном коробке. Глидер действительно оказался соседский, однако хуторянин продолжал держать его в рамке пассивного широкоугольного прицела, пока сосед Никодим не откинул прозрачный колпак кабины, не вылез из катера и не свистнул условным свистом, который обозначал, что все в порядке.
– Родим Афанасьевич, ты здесь? Вылазь! – крикнул гость, озираясь в поисках хозяина. – Свои!
Выйдя из-за овина и забросив «баринов» за спину, хуторянин степенно поздоровался с соседом.
– Здоров будь, соседушко, – приветствовал он гостя и замолчал. А чего болтать-то? Раз сосед наведался – значит, дело у него. А раз у него дело, так пусть сам разговор и затевает.
– Гостя я тебе привез, Родим Афанасьевич, – ответил тот, и тут же с заднего сиденья глидера донесся старческий, но энергичный голос:
– Однако помогите же спуститься, молодые люди!
Из кабины высунулась абсолютно седая голова. На вид пассажиру было лет сто – сто двадцать, хотя вел он себя для своего возраста довольно бодро. На нем был изысканный городской костюм. Переносицу пассажира оседлало стильное позолоченное пенсне (впрочем, как называется эта очередная новомодная форма веб-коммуникатора, пилот узнал, только спросив у пассажира при посадке).
– Никодим, друг мой, примите информаторий!
Сосед поспешно подхватил чемоданчик, который старик подал ему из кабины. Видимо, этот багаж был слишком дорог гостю, чтобы доверять его грузовому отделению. Хуторянин подставил руку, и седой пассажир, опершись на нее, с трудом спустился по крутой металлической лесенке.
– Старость – не радость, – пожаловался он, ступив на твердую почву, и без всякого перехода восхитился: – Какой воздух, какой пейзаж! Какие цветы! Когда уйду на покой, лет через двадцать, непременно прилечу к вам жить. Найдется у вас тут немножко землицы для престарелого профессора?
– Да вон, полная долина, – добродушно махнул рукой Никодим. – Приезжайте и живите где хотите. Или в Озерках, с людьми, если есть желание. С домом поможем, с семенным фондом тоже. Оружие дадим. Своих не обижаем. А с таким соседом, как Родим Афанасьевич, вообще ничего не страшно.
Хуторянин хранил спокойное молчание. Как видно, он был не из говорунов.
– Спасибо, молодой человек! – Профессор благодарно улыбнулся, а потом хитро прищурился и, развернувшись к хозяину хутора, спросил, глядя на собеседника поверх пенсне: – Так вы, значит, и есть тот самый знаменитый охотник?
Тот пожал плечами.
– Не охотник я. Хуторянин.
– Ну да, – прогудел Никодим, – хуторянин… А кто каждый год по осени привозит на сборный пункт потребкооператива под полсотни шкур росомах? Это ж не каждая охотничья артель столько за сезон скрадывает…
– Ну и что? – пожал плечами Родим. – Артельным-то по лесам за росомахами приходится гонять, сторожить, а ко мне они сами приходят. Места-то глухие. Их тут – как мошкары…
– Вот-вот, – закивал головой пассажир, – это очень хорошо, очень… Кстати, позвольте представиться – Вельяминов, Федор Степанович.
– Родим, – откликнулся хуторянин. – Пестрецов.
– Крайне приятно. – Гость покосился на ствол «баринова», торчавший у правого бедра собеседника: – Серьезная вещь, однако! Армейский вариант, если не ошибаюсь? Чем же, позвольте спросить, вызваны столь строгие меры предосторожности с вашей стороны? Никодим еще в воздухе запугал меня, что вы запросто можете сбить нас при посадке. Неужели мы похожи на бандитов?
Хозяин лениво пожал плечами.
– Кто ж вас разберет? Глидер вроде знакомый, да откуда я знаю, кто на нем летит? На брюхе у него не написано.
– Я же говорил, профессор, – встрял Никодим, – озоруют тут у нас всякие придурки. В прошлом месяце вон одни уроды семью Исуповых в заложники захватили. С хутора Пашкин Лес. И на их же глидере полетели к лагерю старательской артели Кузьмы Оглобли. Думали врасплох застать. Только когда вывалились из глидера, получили в упор залп из старательских «бариновых». А потом еще один. И пожалте бриться. Те, кто выжил в перестрелке, потом очень удивлялись, как так получилось и почему налет не удался.
– А с семьей что? – обеспокоенно вскинулся профессор.
– Так с ними только двое охранников осталось. Вон Родим Афанасьевич с парой наших, что недавно из армии вернулись, баловников и скрутили.
– И вы, значит, тоже в армии служили? – профессор окинул уважительным взглядом крепкую фигуру хуторянина.
Тот молча пожал плечами, будто не поняв вопроса, а Никодим даже удивился:
– А кто не служил-то? Самое мужицкое дело – императору служить и родину от супостата оберегать.
Профессор вздохнул:
– Ну, в столице не все так думают, особенно из молодежи…
От такого заявления Никодим даже глаза вытаращил. Это как же так – в армии не служить и продолжать мужиком считаться?! Да где ж это видано?.. Впрочем, кто их, столичных, разберет. Он когда учился, слыхивал, что есть мужики, которые с другими мужиками заместо женщин живут. Такие, ясно дело, и служить не пойдут, потому что не женское это дело, так что все возможно…
– Но кому же это могло прийти в голову напасть на подданных русского императора? – снова вернулся к теме озорников профессор. – Все ведь знают, что у Александра Михайловича с мародерами разговор короткий.
Хозяин хутора вновь молча пожал плечами. Никодим пояснил:
– Я же и говорю – придурки. Потому как думали, видно, что медвежий угол у нас тут, никто и не узнает, кто созоровал, а ежели и узнает, то где мы, а где император – Александру Михалычу, мол, и делов-то нет до того, что происходит на окраинных планетах державы… Ну и вот. Те, что выжили после нападения, числом немного, трудятся сейчас в поте лица на рудниках Его Императорского Величия. Лет через шесть, глядишь, выйдут высочайшим указом на поселение, ума-разума набравшись… Ну, пес с ними.
Все согласно покивали, а затем Вельяминов, осторожно сняв пенсне-коммуникатор и начав протирать его белоснежным шелковым платочком, обратился к хозяину хутора:
– Однако я до сих пор не поведал, по какой причине прибыл. Видите ли, уважаемый Родим Афанасьевич, дело в том, что я ученый. Ксенобиолог. Пишу научную работу по эндемичным видам местной фауны. Про божьих коровок ваших, про листвяников, про костоеда. И, в частности, очень интересуюсь повадками и ареалом обитания полосатой росомахи. Крайне любопытный хищник, смею вас заверить! Аналогов ему в изученной части галактики просто нет. На планете я уже почти неделю, все пытался увязаться с охотниками, но они брать меня с собой опасаются, потому что, дескать, я человек пожилой, мало ли что со мной в лесу приключиться может. А вы, Родим Афанасьевич, человек в местной общине уважаемый и охотник знатный. Вот мы и решили с окружным старостой, что вы способны мне помочь, ибо наверняка досконально изучили все повадки сей зверюги. Не окажете ли вы любезность поведать мне все, что знаете о полосатой росомахе? В каких местах предпочитает рыть норы, чем охотнее всего питается, как охотится…
– Родим Афанасьевич, – произнес Никодим умоляющим тоном, – не откажи, соседушка. Обчество очень просит тебя сподмогнуть уважаемому господину профессору. А то прямо нехорошо получается. Человек со столицы летел, понимаешь, через все пиратские территории, через пояс Лагранжа, головой рисковал ради торжества российской науки, а его никто из наших не привечает. Прямо скажем, стыдоба. Приюти человека, а? Расскажешь ему, что знаешь, про андичменный вид местной фауны.
Хуторянин окинул взглядом профессора и Никодима, глядевшего на него с крайне просительным видом, и неожиданно улыбнулся.
– А и хорошо.
– Отлично! – обрадовался профессор. – Спасибо вам огромное, уважаемый Родим Афанасьевич! Никодим, друг мой, выгружайте скорее багаж, пока хозяин не передумал.
Подхватив свой информаторий, он уверенно двинулся к жилищу хуторянина. Хмыкнув в бороду, Никодим переглянулся с хозяином и потешно сморщился. Столица, мол, без няньки никак…
Никодим быстро выгрузил из глидера пожитки профессора, отказался остаться на ужин, сославшись на вечернюю дойку коровок и кучу других повседневных забот, и улетел. Проводив катер соседа взглядом и махнув ему вслед рукой, Родим взялся споро носить вещи Вельяминова в дом, как тот ни пытался таскать чемоданы самостоятельно. В итоге профессору удалось сделать только две ходки, перенеся загадочный информаторий и небольшой дорожный несессер с медикаментами. Когда он в очередной раз вернулся на пастбище за домом, вещей там уже не осталось.
– Вот тут располагайтесь, – Родим провел профессора по коридору и распахнул дверь в гостевую комнату. – Белье все чистое, только что стиранное. Разбирайте вещи, а я пока повечерять сделаю.
– Повечерять я бы не отказался! – оживился Федор Степанович. – Хотя, впрочем, у меня с собой академический экспедиционный паек.
Родим, который с отлетом соседа стал несколько более словоохотливым, с недоумением посмотрел на гостя, а затем покачал головой:
– Это вы для столиц оставьте. У меня картошечка свежая, сочная, мяско, грибочки. Овощи прямо с грядки. Сейчас все сготовлю в один момент.
– О, прошу прощения, – смутился профессор. – Но тогда уж я угощаю алкоголем. «Боярская». Из самой столицы вез.
– Это дело! – одобрил Родим. – Пивал когда-то, уважаю. – Он бросил на профессора взгляд, в котором опытный человек мог бы прочитать легкую иронию, искорку интереса, одобрение и где-то глубоко – следы какой-то затаенной горечи. Впрочем, эти самые следы, похоже, были в глубине его глаз практически постоянно. Вот только разглядеть их смог бы разве что очень опытный физиономист. – Так что переодевайтесь во что посвободнее, сполоснитесь с дороги – и милости прошу к столу. – С этими словами хозяин хутора прикрыл за собой дверь.
Оставшись один, профессор, вместо того чтобы сразу заняться распаковкой вещей либо залезть под душ, присел на кровать и, вновь сняв пенсне, принялся сосредоточенно его протирать. Судя по всему, это был привычный жест, означавший, что профессор Вельяминов над чем-то глубоко задумался. Закончив протирку, он вновь водрузил пенсе на нос.
– Вам помочь чем-нибудь? – поинтересовался профессор, спустя четверть часа объявившись на кухне и наблюдая, как Родим моет корнеплоды.
– Ай, бросьте, – добродушно отмахнулся тот. – Вы барин городской, непривышный. С Александром Михалычем, наверно, в Золотом зале за руку здоровались. Вам, небось, картошку прислуга чистит, а еду личный повар готовит с Ниппона VII.
– Точно так-с, – чуть виновато согласился Вельяминов. – Времени, знаете ли, совершенно нет самому заниматься стряпней. Однако я, милостивый государь, родом из такой же губернии, как ваша. Малый Алтай – может быть, слышали?.. Так я и думал. Десятый ребенок в семье. Сызмальства приучен ко всякой работе. Да и сейчас люблю ходить с друзьями в походы в лесную глушь. Прислугу мы с собой не берем, поваров тоже. Ну, где у вас тут ножик?
Борода Родима раздвинулась в одобрительной усмешке.
– Вот, – сказал он, подавая профессору требуемый инструмент. – А я тогда займусь грибами. Будете грибы? Соседка вчера привезла.
– Честно говоря, ни разу не пробовал местных грибов, – признался гость.
– Попробуйте непременно. Либо полюбите на всю жизнь, либо возненавидите. По-другому не бывает.
Ножом старичок действительно орудовал умело. Стружка с картошки лилась непрерывной, тонкой и прозрачной струйкой.
– А что, полосатая росомаха-то, – нейтральным тоном произнес Родим, щедро прополаскивая почищенную картошку под краном: гидроциркуляция в его доме была замкнутого цикла, поэтому воду можно было не экономить. – Неужто такой важный зверь, что ради него стоило лететь в такую даль, да еще и головой рисковать?
– Ну, не скажите, любезный Родим Афанасьевич! – горячо возразил профессор. – Не буду убеждать вас, что фундаментальные исследования, не приносящие сиюминутной пользы, крайне важны для развития человеческого знания в целом, все равно не поверите – вы ведь практик до мозга костей, почвенник и добытчик, крепкий хозяин, что вам до абстрактного знания. А вот Александр Михайлович прекрасно понимает, что чем больше проводится изысканий в самых различных областях науки, тем более мощный интеллектуальный потенциал приобретает держава в целом. Император не жалеет денег на неприкладные научные исследования, и нередко это, кстати, совершенно неожиданно приносит живую пользу. К примеру, кто мог предположить, что изучение учеными нашей кафедры особенностей передвижения улиток Бочарова с Эребуса XII позволит разработать оригинальную и весьма эффективную ходовую часть для новых штурмовых танков «Китоврас», способных перемещаться по совершенно непроходимой местности и даже по практически отвесным стенам? А изучение поверхностного покрова костяных акул с Радужной Океании дало возможность разработать такое внутреннее покрытие для трубопроводов, что потери на трение снизились в десятки раз, а скорость обрастания – в сотни. Экономический эффект только от этого одного усовершенствования в масштабах Империи составил почти сто восемьдесят миллиардов полновесных платиновых рублей. А поначалу, когда исследования на Радужной Океании только разворачивались, тоже раздавались возгласы, что мы-де зря расходуем государственные средства.
– Ладно-ладно, сдаюсь, – поднял обе руки Родим. – Убедили. – Наполнив водой кастрюлю, он поставил ее на плиту. – Это для грибов. Грибы бесперечь нужно опускать в крутой кипяток, не то не раскроются и аммиаком будут попахивать. Займитесь, когда справитесь с картошкой, а я пока мяско пожарю.
– Под вашим руководством готов к любой черной работе, – по-флотски, двумя пальцами козырнул профессор.
– А вы забавник, – улыбнулся хуторянин, который совсем уже отмяк и ничем не напоминал того хмурого и нелюдимого бирюка, который встретил их с Никодимом на дворе.
Когда ужин совместными усилиями был готов, хозяин пригласил гостя к столу. Профессор принес из своей комнаты бутылку «Боярской» и медицински точно наполнил две тонкостенные стопки.
– Ну, с прибытием, – провозгласил первый тост хозяин.
Они выпили, крякнули разом. Родим хрустко закусил крепкобоким соленым огурцом, Вельяминов с аппетитом потянул к себе свежезасоленную селедочку.
– Хорошая штука, забористая, – одобрил Родим. – Душевная. «Поставщик двора Его Императорскаго Величества», – с явным удовольствием прочитал он на этикетке, – как же, как же! С уважением. Хотя наша местная однознак не хуже. Тем более что у нас ее чистую и не пьют вовсе, всяк свои настойки делает. Давайте-ка я вам налью, попробуете. – Он открыл дверцу кухонного шкафчика и извлек из него небольшую пластиковую канистру, на треть заполненную прозрачной жидкостью, слегка окрашенной в благородный медовый оттенок. – Частить не будем! – сразу предупредил хозяин, разливая жидкость по рюмкам. – Ибо напиваться срамота есть и грех пред лицом Господа нашего Иисуса Христа. Давайте-ка сначала картошечки горяченькой с мяском.
Профессор Вельяминов с удовольствием воздал должное великолепной рассыпчатой картошке и жареному мясу, которое прямо таяло на языке. Через некоторое время дошла очередь и до второй рюмки.
– Прекрасно! – восхитился старичок. – Просто изумительно! Пьется, как родниковая вода, и аромат невероятный. Можно даже не закусывать. Из чего вы ее делаете?
– Настаиваем на одной местной травке, – хмыкнул очень довольный Родим. – Но это скорее для аромату. А так – все по вековым дедовским рецептам. Возгонка, двойная очистка, на березовом листу…
– Почему бы вам не продать рецепт в метрополию? – поинтересовался Федор Степанович, удовлетворенно почмокивая и наслаждаясь послевкусием.
– Промышленное производство, однако, невыгодно будет, – пояснил Родим. – Возни много, дорого. Либо надо упрощать рецепт для экономии, а это уже баловство – потеряется весь смак. Если только открыть трактирчик в столице и готовить понемножку, для постоянных гостей, из тех, у кого деньги водятся… Но мне это ни к чему. Не люблю я столицу: шум, гам, суматоха, сплетни и слухи – продыхнуть негде. То ли дело здесь: тишина, благодать, я головизор неделями не включаю, и, поверите ли, совершенно не тянет. – Он взял с блюда истекающий сладким паром гриб и начал деловито разламывать ножом полураскрывшиеся от кипятка хитиновые створки. – Кушайте, не стесняйтесь. Я сам до них большой охотник.
Грибы профессор оценил, и весьма высоко.
– Такое ощущение, что я зря держу дорогого повара, – признал Вельяминов, отложив вилку и с трудом переводя дух после сытной трапезы. – Честно говоря, сегодня вам неоднократно удалось удивить мои вкусовые рецепторы. Казалось бы, за столько лет каких только изысканных деликатесов не попробовал. И на тебе – самые простые ингредиенты, самая простая кухня, а какой эффект!..
– Здоровая все пища, полезная, – степенно согласился Родим. – Натуральная. Для желудка весьма пользительно. – Он неторопливо собрал со стола грязную посуду, остатки еды и раковины грибов отправил в утилизатор, тарелки же отнес в мойку. – Кстати, – произнес он, повернувшись, уже совсем другим тоном, – если вам не сложно, милостивый государь, не потрудитесь ли объяснить, для чего это я вдруг понадобился Второму управлению?
Профессор изумленно вскинул на него взгляд, после чего снял пенсне и от души рассмеялся.
– Ну вы даете, голубчик, – проговорил он, смахивая слезы. – А ведь Александр Михайлович предупреждал меня… Ой! А вы когда-нибудь рыбачили на Эпсилоне Эридана, Родим Афанасьевич?
– Рыбачил, рыбачил, – насмешливо подтвердил Родим, скрестив руки на груди, – только все время попадалась мелочь, и я ее выпускал обратно. Не беспокойтесь, Федор Степанович, я знаю пароль. Или вы на самом деле не Федор Степанович?..
– Видите ли, вы и ошиблись, и нет, – отозвался профессор. – Вельяминов Федор Степанович, точно так-с. И не имею никакого отношения ко Второму управлению. Действительный член Академии наук Его Императорского Величества. И меня в самом деле очень интересует полосатая росомаха и ее повадки. Но у меня к вам, кроме всего прочего, крайне важная миссия. Не скажу, чтобы я был близким другом императора, но один из его знакомцев. Причем из тех, которым он вполне доверяет. Потому иногда нагружает меня некоторыми личными поручениями… Я привез вам послание от Александра Михайловича.
В кухне воцарилась мертвая тишина. Сделав многозначительную паузу, профессор пытливо посмотрел на замершего Пестрецова.
