Монстры

– Антон, хватит! – истошно кричала Инга, но я не слышал ее – продолжал топтать своего врага, крепко держа окровавленный нож в правой руке. – Ну пожалуйста, хватит!

Все еще в состоянии аффекта, я оттащил Бетона в сторонку и надежно, морским узлом, связал его руки, предварительно заложив их за спину. Опасность миновала, запал ярости иссякал. Сделав шаг назад, я обозрел происходящее. Связанный уголовник с торчащим из глаза обугленным мясом, ревущая от страха Инга, окровавленный и бездвижный Андрюшка, сверкающий нож в моей руке.

«Все кончено!» – это было первое, что я сказал себе осознанно с того самого момента, как хрипач упомянул мою Иришку.

Положив в сторонку нож, я молча сел рядом с Ингой – меня бросило в ужас от одной мысли, что сейчас надо успокоиться и обдумать все случившееся. Инга все еще пребывала в шоке, все еще рыдала, проливая бесконечный запас слез.

И тут пришла она – боль от ожога на моей левой руке, которой я запихал головню в злодейский глаз. Волдыри вздулись, жжение пробралось до самых далеких уголков моего сознания.

Адски ноющая рука, шокированная Инга, труп, недобитый злодей – я не знал, о чем мне беспокоиться вперед. В голове царил хаос, в теле – боль, в душе – смятение.

– Ты как? – стараясь быть спокойным, спросил я Ингу.

Вместо ответа она упала на колени и уткнулась мне в грудь.

– Мне было так страшно, Антон, так страшно!

Опять слезы. Запустив свою правую руку в короткое каре, я прижал ее голову к своей груди. По моему прошлому опыту, пяти или десяти минут этой нехитрой терапии Инге должно было хватить.

«Ну и дал я дрозда! – я все же сдался своей совести, решив не откладывать разговор с самим собой на потом. – Взбесился, забыл про отличный план, бросился на них с шашкой наперевес… И что в итоге? Сжег руку, которую даже перевязать нечем… убил человека, хоть он и подлец конченый… Убил! Неужели он будет являться ко мне во снах, неужели теперь этот грех будет давить на меня всю жизнь?! Страшно, очень страшно, жутко… Но если подумать здраво, все могло закончиться гораздо хуже – придуши меня этот уголовник, не выхвати я у него нож… А каков был план! Без сучка и задоринки. Нет, ты дурак, Антон, ты полный дурак!»

Боль в руке с каждой минутой становилась сильнее – наряду с покойником, это не предвещало мне спокойного сна. Желая хоть как-то забыть про нее, я оставил переставшую ныть Ингу и вернулся к связанному Бетону. Присев перед ним на корточки, я уставился прямо на него.

Сергеич еще не пришел в себя. Его мерзкое щетинистое лицо, опухшее от моих пинков, казалось убогим и жалким, вытекший глаз делал его образ прямо страдальческим. Однако стоило мне вспомнить его хрип, его слова, упоминание про «ходячее мясо» и Иришку, как вернувшаяся злоба и остатки ярости разнесли этот образ в пух и прах.

«Поделом ублюдку, – комментировал я состоявшееся развенчание мученика. – Вот только что мне с ним теперь делать?»

Сложность этого вопроса могла смутить даже отстраненного от той ситуации зрителя. Отпустить нельзя – выследит, догонит и зверски отомстит. Оставить там связанным тоже нельзя – умрет от голода либо будет сожран зверьем и стервятниками. Либо если развяжется – то точно выследит и отомстит. Вести его с собой – это как на пороховую бочку сесть – рванет обязательно, я бы не смог быть настороже сутки напролет. Самым логичным виделся тот вариант, о котором воспитанный в культурном обществе человек не должен думать в принципе.

Когда я на второй круг продумывал варианты, листва опять зашумела, кусты осторожно раздвинулись… Ее появление должно было стать для меня неожиданным, но после происшествия с вахтовиками-злодеями я уже ничему не удивлялся.

– Привет, – спокойно бросил я Насте.

Она не ответила, молча прошла на поляну, обошла ее вокруг, внимательно обозревая поле боя, после встала около меня и тоже уставилась на раненого Сергеича. В этот момент я вновь почувствовал исходящее от нее тепло, прямо как в прошлый раз, еще в нашем общем лагере. Причины и источник этого ощущения казались мне весьма интригующими, но я не мог позволить себе думать о таких пустяках.

– Колеблешься? – спросила она холодно, без интереса и сочувствия.

– Да, – ответил я так же холодно.

Она повернулась ко мне, и теперь ее ледяной взгляд сверлил мое лицо. У Насти были широкие карие глаза, даже без косметики они смотрелись очень ярко на фоне ее бледной кожи. Длинные ресницы и густые брови, наоборот, почти не выделялись – их скрывал светло-серебристый цвет, созвучный с окрасом волос на ее голове. По-своему, ее, конечно, можно было назвать милашкой.

С минуту мы смотрели друг другу в глаза. Не знаю, что она прочитала в них – то ли мое согласие, то ли мою нерешительность, но, вероятно, что-то важное, учитывая ее последующие действия.

Не сказав ни слова, она встала перед раненым Бетоном на колени, вытащила из рукава левой руки толстую заточенную спицу, быстрым движением воткнула ему в сердце и тут же вытащила обратно. Смазав свой нож-иглу об одежду умирающего Сергеича, она засунула его обратно в ткань рукава, как в ножны.

Со стороны ее поступок мог бы показаться диким, безрассудным, бесчеловечным, но только не для меня в том состоянии. Внутренне я сам полагал, что его смерть являлась лучшим для нас выходом, мне только не хватало решительности спокойно убить спящего человека. Если же вспомнить, что человеком он был в лучшем случае наполовину… в общем, я скорее понимал и оправдывал ее, чем осуждал.

У Инги было другое мнение – когда «молодая охотница» убила свою жертву, она ахнула от неожиданности, а после набросилась на нее с упреками:

– Зачем ты сделала это? – ее голос срывался с плача на крик. – Дура! Мы же люди все-таки! Мы должны по-человечески поступать… Антон!.. Антон, ну правда же?! – она схватила меня за плечо, ожидая поддержки, уставилась в лицо.

Я долго подбирал слова, чтобы ответить.

«Вроде верно, не по-людски… Но разве они по-людски с нами? Хотя почему я стал таким кровожадным? Не потому ли, что за четверть часа до этого уже убил себе подобного? Хотя бы по форме подобного».

– Другого выхода не было, – ответила за меня Настя.

Отодвинув Ингу в сторону, она прошла к костру, села недалеко от окровавленного Андрюши, открыла свой ранец, углубившись в поиски чего-то внутри него.

– Что значит «не было выхода»?! – возмущалась Инга. – Что за оправдания такие… никчемные?

По виду Насти я понял, что отвечать на эти нападки она не намерена. Роль медиатора выпадала мне.

– Инга, давай попробуем спокойно, – тактично начал я. – Что бы ты предложила с ним делать? Не, ну правда?

– Да лучше бы оставить его здесь, как есть!

– Думаешь? Чтобы волки, ведомые запахом крови, здесь его и сожрали? Разве не то же убийство?

– Ну тогда развязать…

Через пять ходов ее предложения иссякли – она сдалась, закончив очередным плачем в мою «жилетку».

– Возьми, – за этим хныканьем я не заметил, как Настя подошла ко мне. Она протягивала мне марлевый бинт и бутылек перекиси водорода.

– Откуда у тебя все это?

– На вертолете была аптечка.

– Странно как-то, что мы со Степаном не заметили ее, – я был искренне удивлен, мне казалось, что мы вытащили с борта все, что могло иметь хоть какую-то ценность. – Просто так полить?

– Да нет же, глупый! – вступилась Инга. – Надо сделать однопроцентный раствор и положить повязку на рану, иначе сжечь можно. Поверь, уж я-то знаю!

Чуть ли не выхватив из рук Насти пергидроль и бинт, она принялась за мое лечение. Стальновласая охотница наблюдала за ней с легким удивлением, которое, в свою очередь, немало удивило меня – я уже не ожидал от нее проявления даже слабых эмоций. Манипуляции над моей рукой вызывали зверскую боль.

– Не знаю, поможет или нет, – сказала Инга, закончив перевязку. – Ожог очень сильный, а лекарств считай что нету. Ладно хоть перекись нашлась!

Сквозь боль думалось плохо – ни одна мысль не могла задержаться в моей голове сколь-нибудь долго. Точно я понимал только две вещи – что мне очень больно и что нам надо отсюда уходить. От постоянного превозмогания боли я сильно вспотел, во рту чувствовался неприятный привкус, голова кружилась.

– Ну что, уходим отсюда? – спросил я своих спутниц.

Девушки не возражали. Перед уходом мы собрали все имевшиеся на поляне пожитки – из-за нападения злодеев их осталось совсем немного. Неизвестно, что из съестного хранилось в ранце у Насти, но мы с Ингой могли похвастаться только плиткой невкусного молочного шоколада.

Определив юго-восточное направление по GPS, мы уже собирались углубиться в чащу леса, как до меня дошло, что уже окончательно стемнело. В этих краях летом короткие ночи, но густые облака скрывали от нас естественный свет.

– Кто-нибудь знает, как факел делать? – обратился я к девушкам. – Без огня мы далеко не уйдем.

– Я умею, Антон, – отозвалась Инга. – Нужна палка, тряпки и что-то горючее – воск, смола или сало хотя бы.

– Тряпки есть, – я кивнул на мертвых злодеев, – палку найдем, но с горючим у нас беда… Жопа!

– У нас есть сало, – тихо объявила Настя.

– В твоей аптечке и сало тоже имеется? – съязвил я.

– Нет, – она подошла к телу Андрюши, сдернула вверх рубашку и ухватила его живот за складки жира. – Вот сало.

– С ума сошла?! – возмутилась Инга. – У тебя вообще ничего святого нет, что ли?

– Дай мне нож, – попросила меня Настя, протянув руку.

Чуть поколебавшись, я вложил в эту руку охотничий нож Бетона. Эта дамочка в готичном прикиде не переставала удивлять – не моргнув и глазом, как заправский мясник она вырезала из мертвого тела четыре куска сала. Совершенно ошарашенный, я завороженно наблюдал за этим зрелищем – казалось, что на это время я даже забыл о своей боли.

Инга тоже оказалась под впечатлением – ее желудок не выдержал зрелища, исторгнув из себя то немногое, что мы успели с ней съесть на ужин.

– Что ж ты за стерва такая? – бурчала она из кустов, сплевывая едкую слюну. – Немногим лучше этих уродов… Наверное, и съесть бы их смогла?

В ответ Настя недобро сверкнула глазами в ее сторону.

Делать факел ей пришлось в одиночку. Всего лишь с одной рукой я не мог предложить ей помощь, а Инге, обладавшей двумя работоспособными конечностями, мешала брезгливость и позывы к рвоте. Все, что она могла – только давать советы по производству факела, который уже через десять минут был зажжен и освещал нам путь в таежной пучине.

Дорога до новой стоянки заняла около часа и была пройдена нами молча. Весь путь я не мог думать ни о чем, кроме адской боли в руке. Даже воспоминания о сегодняшних ужасах быстро рассеивались новой волной боли. Под конец я совсем обессилел от нее и едва стоял на ногах.

– Слушай, Настя, – я шатался, едва держа равновесие, – может, в твоем рюкзаке и обезболивающее есть?

Задавая данный вопрос, я ни на что не надеялся, скорее, просто хотел намекнуть ей, как мне больно. Ответ обескуражил:

– Есть анальгин. Дать?

На несколько мгновений эти слова пробудили меня, пробудили гневом, злостью, обидой. «Неужели не могла предложить раньше, дура!» – хотел выпалить я, но уже не нашел на это сил.

– Дай… но… почему раньше не сказала? – я принял из ее рук стандарт вожделенных таблеток.

– Извини. Я забыла, – тот же бесстрастный взгляд, то же безразличие, без единого намека на чувство вины.

Приготовились ко сну – еловые ветки вместо матраца, рюкзаки вместо подушек, костер вместо одеяла. Спать решили по двое, прижимаясь друг к другу спинами для сохранения тепла. Третий должен в это время поддерживать огонь и дежурить на случай появления недружелюбных животных. Через час пересмена.

– Ложитесь, – обратился я к своим дамам, – посижу первый, благодаря анальгину меня вроде отпустило маленько.

– Ну уж нет, я с этой бездушной убийцей рядом не лягу!

– Не глупи, Инга, сейчас не время для этой чачи.

– Я серьезно, Антон! Я же не засну рядом с ней! Лучше я первая, хорошо?

– Пусть дежурит, – неожиданно вступилась за нее Настя. – Потом я.

Не дожидаясь ответа, она легла на колючую перину и повернулась к нам спиной, демонстрируя нам изгибы своей фигуры.

– Ладно, – махнул я рукой и вскоре присоединился к «бездушной убийце».

Сон не шел. Таблетки помогли ослабить боль, и теперь все ранее отогнанные ею мысли бомбардировали мое утомленное сознание.

«Убийца… как и эта странная девчонка, я тоже убийца… Убил – ну и что с того? – рассуждал я. – Это ведь самооборона, безвыходная ситуация, меня оправдают. Вот только… настолько ли она была безвыходной? Нет, этого прожженного уголовника мне ничуть не жалко – его человеком-то сложно назвать… Чудовище просто! Но тот, второй, Андрюша, которого я зарезал… он ведь был не так плох… Простой парень, попавший под обаяние матерого злодея. Устрани я только Бетона, парень мог бы одуматься… Не пришлось бы его убивать, а он бы не умер злодеем».

Свой поступок я, конечно, считал скверным, но после убийства мир для меня не изменился, как пишут в книгах или показывают в фильмах. Он оставался прежним, хотя совесть продолжала роптать. Другое не давало мне покоя.

«Ведь у меня был отличный план, план с которым я мог не резать парня, не сжигать себе руку и не страдать от этой тупой глупой боли. Ярость, гнев… Что мной двигало? Я не думал ни о своих действиях, ни о последствиях… не контролировал ситуацию ни на йоту! Идиот, просто идиот! Для чего же мне голова, если действовать, как бешеная собака? Стоит ли говорить о том, что могло получиться, окажись они порасторопней?»

Я вспомнил, какой спокойной, размеренной и лишенной риска была моя жизнь до вчерашнего дня. Отец с малых лет учил меня не ввязываться в драки, он говорил, что из любого конфликта можно достойно выйти и без применения силы. В итоге за свои неполные тридцать я ни разу толком не дрался, не рисковал жизнью. Самое страшное, что со мной произошло – это, наверное, падение через руль с велосипеда.

«А она? – вспомнил я про хладнокровное создание, своим теплом согревающее мою спину. – Ни один мускул не дрогнул на ее лице! Без колебаний убила Сергеича, покромсала Андрюшку на сало… А сейчас сопит себе спокойно, как будто яичницу пожарила! Какая-то заточка в рукаве… заныканный анальгин… Чем еще ты меня удивишь, и кто ты вообще такая?»

Образ Насти был последним, что я видел, прежде чем провалился в долгожданный сон – пепельные волосы, по-детски милое лицо, глубокие глаза, никогда не улыбающиеся губы… руки в перчатках, длинные серебряные ресницы, прямая до бровей челка…

Глава 6. Скитания. Настя

Наступал новый день, очередной день, предвещавший только новые тяготы и новые страдания. Широкие лучи надежды, заботливо согревавшие меня вчера, съежились до слабых и неуверенных пучков света. Утренний холод прожигал мое тело, и ни соседство с Ингой, ни слабое тепло костра уже не могли меня согреть.

Новый день наступил с боли – забывшись в поверхностном сне, я оперся на раненую руку, и та сработала лучше всякого будильника. Приподнявшись со своей хвойной постели, я освободил раненую конечность, постепенно успокаивая боль. Живот недовольно урчал, а довершали мрачную картину нового утра многочисленные комариные укусы, которыми покрылись мои лицо и руки за ночь. Как мог я укрывал лицо одеждой и руками, но комары таки находили способы пробиться до кожного покрова.

«Еще ничего не потеряно, – собирал я остатки своей уверенности. – Шансы невелики, но их никто не отменял, чудо все еще возможно… Как в плей-офф, когда команда безнадежно отстает в серии – надо просто выигрывать каждый следующий матч, не думая о трудности победы в целой серии. Еще один матч… еще один день…»

Поднявшись, я нашел Настю около ветвей деревьев с пластиковой бутылкой в руках. Густой туман, укрывавший нас ночью, утром переродился в обильную росу, которую моя спутница терпеливо собирала.

«Теперь понятно, откуда взялась у нее вода в то злополучное утро… Вот только совсем непонятно, почему она молчала об этом… почему не говорила про анальгин. Настолько эгоцентрична, что совсем побоку до остальных?»

Вместо приветствия я просто кивнул и, взяв свою бутылку, последовал ее примеру. Более часа до пробуждения Инги я собирал эти росинки и в итоге получил почти полную бутыль мутной жидкости. Этой жидкостью еще предстояло поделиться с Ингой, сон которой я по глупости предпочел поберечь.

Пришло время завтрака, самого скудного завтрака в моей жизни, как я думал в тот день. Разломив плитку шоколада на три части, я протянул Насте ее долю.

– Не надо. У меня есть еда, – не раскрывая нам содержимое своего ранца, она достала из него две печеньки.

Поступок Насти выглядел по меньшей мере не товарищеским, а по-простому говоря – жлобским, хотя неплохо вписывался в мою утреннюю концепцию ее беспредельного эгоизма.

– Слушай-ка, подруга, а ты не хочешь поделиться с нами? – в отличие от меня Инга молчать не стала.

– Нет.

– Не объяснишься?

– Нет.

– Может, считаешь, мы недостойны того, чтобы с нами делиться? Думаешь, ты такая крутая и сильная, да?!

Инга вскочила с места и, сжав кулаки, приготовилась к атаке. Она была намного крупнее и выше Насти и в рукопашном бою, вероятно, чувствовала свое превосходство. В ответ Настя взялась за левый рукав, слегка обнажив лезвие той иглы, которой вчера пронзила сердце Бетона.

– Инга, прекрати этот цирк! – чтобы предотвратить нападение, я схватил ее за руку. – Должно быть, у нее есть причины, чтобы поступать таким образом.

– Антон, почему ты ее защищаешь? Эта сука слишком много о себе думает!

– Мы можем разделиться. Если хотите.

– А ну прекращайте эту херню! – заорал я на них. – Не повод устраивать драку из-за куска хлеба! Чем нас меньше, тем сложнее выжить, это ведь всем понятно?! Как дети прямо!

Несколько следующих часов мы «играли в молчанку». Настя шла впереди, прокладывая путь, я в центре, а Инга позади – оставлять их один на один было опасно, искра могла вспыхнуть в любой момент. Выбранная дислокация уберегала нас от открытых конфликтов, но не спасала от фантазий по отношению друг к другу, которые в ходе этого молчания каждый из нас копил и множил. Я не был исключением, хотя вчерашнее убийство и жар в руке беспокоили меня много больше эгоизма и жлобства моих спутниц.

День выдался пасмурным, но до дождя, который позволил бы нам пополнить запасы воды, дело никак не доходило. В отсутствие жары и солнца совсем озверели комары, мошкара и прочие летающие насекомые. Их полчища неустанно следовали за нами, время от времени жаля острыми укусами. Машешь руками, пытаясь их отогнать – они садятся на руки. Сдуваешь с лица, они тут же возвращаются обратно. Бьешь себя по щеке, снимая несколько трупов, на их место сразу садится дюжина других.

– Да сколько уже можно меня жрать?! – закричала Инга, срываясь на слезы. – Не могу уже больше!

Закрыв лицо ладонями, она беспомощно упала на колени. Пришлось остановиться. Безучастная Настя надменно смотрела на ревущую Ингу, очевидно, не собираясь ей помогать.

– Успокойся, Инга! – я склонился над ней, отгоняя налетевших насекомых. – Оттого, что ты сидишь, тебе только хуже. Они сейчас все на тебя слетятся. Вставай, давай.

– Не могу!

– Вставай, я сказал! – мне пришлось заорать и тряхнуть ее за плечи.

Крик сработал – Инга поднялась, я взял ее за руку и потянул за собой.

– Ну что за истеричка? – едва слышно бормотал я себе под нос.

Вскоре мы поднялись с низины, солнце прорвалось сквозь облака, и в итоге вражеские эскадрильи сбавили натиск до уже привычного за последние дни надоедания.

Беда не приходит одна – верно подмечено. Или в ином случае мы просто не считаем это бедой? Комары, боль в руке, угрызения совести – мне с лихвой хватало и этих невзгод, однако ближе к полудню к ним добавились жажда и голод. Шоколад был съеден еще с утра, мутная роса выпита лишь немногим позже, а за три или четыре часа хода нам так и не удалось найти природных источников воды.

Казалось, мой желудок начал поедать сам себя – резало под правым ребром, жгло около солнечного сплетения, урчало в кишечнике. Во рту пересохло настолько, что, подобно лошади, я широко открывал рот, надеясь, что прохладный воздух сможет хоть как-то унять эту сухость. Мой взгляд беспорядочно рыскал в листве, стремясь увидеть знакомую ягоду, шишку, что угодно, что можно съесть. Мой слух невольно напрягался в поисках жизнерадостного журчания ручейка. Мой обычно никчемный нюх прорезался, чтобы при случае почуять запах грибов.

При всем при этом я знал, что у одного из нас была и еда, и питье, и это не давало мне покоя – слишком близко ко мне находился их владелец. Все более и более меня волновал вопрос, почему она отказалась разделить с нами пищу.

«Считает, что каждый должен заботиться о себе сам? Или просто глумится над нами?»

Когда Инга отошла по нужде в кусты, я задал этот вопрос Насте.

– Можно не отвечать?

– Можно, но мне бы очень хотелось услышать.

Я подошел к ней ближе, пытаясь зацепиться за взгляд. Ее миленькое лицо было сплошь покрыто комариными укусами, нежная кожа вздулась аллергическими волдырями, из-за чего все лицо казалось болезненно опухшим. Девушка стоически терпела зуд, ни стоном, ни чесоткой, ни даже прикосновением не выдавая страданий. Меня тоже кусали комары, но в отличие от нее моя кожа была грубой и после укусов на ней оставались лишь маленькие красные точки.

– Так почему ты не захотела поделиться?

– Вы не умираете от голода.

– Возможно, но все равно, ей же голодно, – я сам не понял, почему с множественного числа перешел на единственное, как будто мой вопрос касался только Инги.

– Мне тоже.

– Тебе тоже?

– Да.

– Разве у тебя нет еды?

– Есть, но ее мало.

– Скажи ты это сразу, нам бы удалось избежать конфликта.

– Он мне не мешает.

Завидев возвращающуюся Ингу, она отвернулась и неспешным шагом направилась вперед. Мы продолжили наш путь в том же порядке, соблюдая прежнее молчание. Шаг за шагом, минута за минутой, час за часом мы шли и шли, а окружавший нас пейзаж почти не менялся. Если бы не наличие GPS, я бы серьезно начал думать, что мы ходим по кругу.

Не менялось и ощущение жажды в моем рту – я все так же сильно хотел пить, допуская шальные мысли о том, чтобы пожевать местной травы или дикой ягоды, дабы хоть как-то утолить ее. Оказалось, эти мысли посещали не только меня.

Спустя некоторое время Инга начала жаловаться на боль в животе, сначала ненавязчиво, потом все более настойчиво. Закончилось тем, что она замерла на корточках, обхватив колени руками.

– Что случилось?

– Очень живот крутит.

– Крутит? Ты же ничего не ела – чему там крутить?

– Ела… – стыдливо призналась она. – Ту красную ягоду, которую ты запретил мне сегодня утром есть.

– Балда! Зачем? – я негодовал. – Степан же русским языком говорил нам, что она несъедобная!

– Мне было так голодно… и так пить хотелось… Антон, помоги мне, пожалуйста! – она жалобно смотрела на меня, слезы уже успели оросить ее лицо.

– Дура, – холодно отрезала Настя, присев на корень дерева.

– Сама ты дура!

Что ни говори, а злобная Настя была права. Даже легкое отравление означало последующее обезвоживание и очищение кишечника. Учитывая наше положение, хуже не придумать. Поначалу я хотел отдать Инге оставшиеся таблетки анальгина, но удержался.

«Ее живот покрутит и пройдет, а мой ожог так просто не отступит».

Инга стала отлучаться чаще – дикие ягоды давали о себе знать. Темп нашего передвижения резко упал. Во время очередной остановки я задал Насте оставшиеся у меня вопросы.

– Скажи, Настя, а почему ты молчала про утреннюю росу? Что ее можно собрать и использовать для питья?

– Не хотела будить.

– Всего лишь?

– Ты же не разбудил ее.

– Ладно, а почему анальгин не предложила сразу?

– Не думала, что он тебе нужен.

– Не думала?! – я зло взглянул ей прямо в глаза, но увидев опухшее лицо, на котором от волдырей не осталось живого места, остыл.

Она молчала, не отводя взгляд в сторону, только хлопая своими длинными бесцветными ресницами.

– Чешется? Лицо?

– Ерунда.

Меня очень подмывало спросить у Насти, есть ли у нее друзья. Я был практически уверен, что нет, а если они и есть, то такие же отмороженные, как и она сама. Хотя, стоит признаться, ее железная выдержка, воля и спокойствие немного восхищали меня.

Почти сразу после нашего разговора мое состояние стало резко ухудшаться, силы таяли на глазах. Жажда душила меня, из-за чего я думал только о том, чтобы ее утолить, как будто мог, но не делал этого из вредности. Я совершенно не понимал, зачем постоянно думаю об этом, если никак не могу себе помочь. Временами в глазах темнело, я чуть не терял сознание, ненадолго останавливаясь, чтобы прийти в себя. Инга была не в лучшем состоянии – вообще странно, как она еще передвигала ноги, если принять во внимание отравление дикой ягодой.

Для того чтобы хоть немного отвлечься от мыслей о засухе в моем рту, я специально задевал левой рукой за кустарник – приходила резкая боль и ненадолго прогоняла жажду. Я знал, что у Насти есть вода, но долгое время не просил ее об этом. Дело не в гордости или напускной крутости, дело было в Инге – уже несколько раз она повторяла попытки «раскулачить» Настю, причем каждый раз все более зло и беспардонно. В конце концов я не выдержал:

– Настя, – позвал я ее.

Она не отозвалась на мой хриплый высохший голос.

– Послушай, – я догнал ее и взял за руку.

– Да.

– Жажда совсем измучила меня, сил нет терпеть… – слова давались мне тяжело. – Пожалуйста, дай попить, если у тебя есть вода.

Некоторое время она рассматривала меня, а я продолжал держать ее за руку.

– Хорошо, – согласилась она.

Достав из сумки почти полную бутылку, она поделила ее на троих, каждому грамм по сто пятьдесят.

– Всем поровну. Не просите больше.

«Совсем не по-доброму! Ни капли сострадания, – я сделал несколько маленьких глотков, тогда как Инга залпом выпила почти всю свою долю. – С другой стороны, ее можно понять – мы свою воду выпили, она экономила, а сейчас делится с нами… Через час Инга снова взвоет о помощи… И как тут найти баланс между рациональностью и человечностью?»

Зная, что мне надо экономить полученную от Насти воду, я, однако, никак не мог унять сильнейшие внутренние позывы выпить еще и еще глоток. Мне стало немного легче, но внутренний голос настойчиво требовал «Пить, пить, пить!», а мысли по-прежнему концентрировались на жажде, воскрешая образы различных прохладительных напитков – ледяного мохито, холодного чая, апельсинового сока.

Моя вода еще не успела закончиться, как мы набрели на небольшой ручеек воды. Ни о чем большем я тогда и не мечтал. Как звери на водопое мы с Ингой бросились к этому ручью, жадно хватая ртами бегущую воду. Надо ли говорить, что наша «снежная королева» наблюдала за этим действом со стороны и подошла к ручью, только когда мы сполна насытились.

Утолив жажду, я почувствовал мощнейший прилив сил, как будто пил не воду, а зелья жизни или манны из компьютерной игры или фэнтезийного рассказа. Настроение поднялось, внутренний голос умолк, вернулась ясность сознания.

«Что это было со мной? – спрашивал я себя. – Как будто дурман какой-то!»

Вдоволь напившись и пополнив наши запасы, мы продолжили путь. Вскоре лес начал редеть, впереди забрезжил свет, пройдя к которому мы наконец вышли на открытый простор. Однако, пройдя несколько десятков метров, мы осознали, что радость была преждевременной. Почва под ногами начала «плыть», усилился трясинный запах – мы уткнулись в болото. Шедшая впереди Настя остановилась:

– Надо возвращаться.

Как я боялся этого, как не хотел в это верить, и все-таки это произошло.

«Сколько времени мы потеряем, пытаясь обогнуть эти топи? Полдня? День? – я окидывал глазами ненавистные болота, такие же бескрайние, как таежные массивы, в которых мы блуждали уже два дня. – Все же мы обречены… можно сколько угодно храбриться, но нам не одолеть этот суровый край».

Дальше мы двинулись краем леса, надеясь обойти болота с юга. GPS не включали – батареи Ингиного смартфона осталось всего на два или три включения – из-за слабого приемника проходило не менее пятнадцати минут, пока он находил спутники.

В тот момент что-то во мне надломилось – я больше не верил в наше спасение, не надеялся ни на собственные силы, ни на чудо. Верно, надломилась моя воля – под грузом ноющего ожога, душевного беспокойства, непреодолимых болот и набирающего обороты голода. Окажись я там один, наверное, сел бы прямо на землю, тупо смотрел вдаль и ждал, пока эта воля и эта сила не вернутся ко мне.

Близость болот вернула нам комариную проблему – их опять стало очень много, они лезли под одежду, в глаза, в нос. Настя терпела, я небрежно отмахивался, а Инга плакала – чесалась, ругалась и плакала. Я поставил Ингу впереди себя, чтобы подгонять и подбадривать ее, не давая впадать в истерику.

Жажда больше не беспокоила. С водой вообще не было проблем – по ходу нашего продвижения краем леса мы то и дело встречали источники воды, благодаря которым наши бутылки оставались постоянно полными. Пользуясь наличием жидкости, Инга сделала мне повторную перевязку. Мне пришлось вытерпеть жуткую боль – кожа частично сошла с руки, а старые бинты прилипли к сукровице и не могли быть сняты без новых повреждений.

Вскоре после того как мы наконец обогнули болота, наш GPS умер. Мы продолжали идти, стремясь захватить последние светлые часы. Направление нашего движения стало очень приблизительным, а наши шансы найти деревню – призрачными. Все это сильно волновало меня, но еще больше меня волновал голод, к тому моменту почти полностью поглотивший мои мысли.

Голод ничем не лучше жажды – такой же тупой, изматывающий, застилающий все перед глазами. Съедает изнутри, грызет, гонит слюну. Прожить один день без еды сложно, но терпимо, два – почти невыносимо. Два дня подряд я почти ничего не ел, при этом сжигал кучу калорий на длительные переходы.

В какой-то момент я поймал себя на том, что жадно смотрю на ягоду, которая довела Ингу до отравления. Состояние Инги было жалким, и если бы не ее спортивное прошлое и крестьянское упорство, она уже не смогла бы передвигаться.

У Насти были какие-то запасы, и, наверное, если ее по-человечески попросить, она бы снова сжалилась над нами. Но мне не хотелось больше унижаться – моя гордость еще могла сопротивляться голоду, хотя я и знал, что это ненадолго. Я понимал, что ее крохи радикально не исправят ситуацию, но уже не сомневался, что все равно рано или поздно попрошу ее об этом. К своему стыду, я даже вспомнил про брошенные вчера трупы.

«Раз мы взяли их сало для факелов, могли бы взять и мясо для еды… Верно, ты не лучше их? – вел я диалог сам с собой. – Наверное… Хотя нет, все же я не настолько гнусен – я говорю только о трупах, а не о ходячих холодильниках».

Когда солнце скрылось за ветвями деревьев и мы остановились на ночлег, я был полностью разбит, обессилен и лишен надежды.