Loe raamatut: «Князь полозов»
Князь полозов.
Глава 1
В детстве, меня как остальных ребят не пугали свирепыми чужеземцами и лесными разбойниками. Вместо этого там, в глухой чаще, куда боялась ступить нога даже самых отважных воевод, обитала страшная нечисть. По крайней мере так мне рассказывали няньки, опасаясь, что убегу со двора.
О тёмном лесе я слышала много былин и сказаний, но ни разу не довелось увидеть ничего подобного, даже облик русалки в здешних речках.
Я открываю глаза, стараясь проморгаться, чтобы быстрее привыкнуть в оседающей липкой темноте, что застелила глаза.
– Ну как? Ты держишь? – шепчет девичий голос за моей спиной.
– Да! И ничего не вижу. Зажги свечу, мне страшно, – отвечаю я и ставлю перед собой зеркало, ощупывая рукой банный полок.
Втягиваю воздух полной грудью. Повсюду витает яркий аромат берёзовых листьев и мелиссы, что лежит на каменке.
Почти привыкнув к потёмкам, теперь вижу очертания своей дружки Софьи. Она резко чиркает камнем о кресало, и отлетающая искра, растлеваясь падает на высушенный мох. Вторая дружка, что стоит позади, боязливо зажимает руками губы и дрожа бормочет:
– Девки, может не надо? Вдруг увидят нас? То и дело высекут…
– Ты давай не причитай, Наталка, лучше помоги свечку зажечь.
Софья подносит пламя ближе, и теперь я могу увидеть хоть что-то перед собой. Всё так же тускло, но с приходом света, здесь стало менее жутко.
В баню в такое время никого и силком не затащить, но сегодня – в ночь на Ивана Купалу, тайком ото всех мы решили ворожить на суженого. Это последнее моё незамужнее лето. С первым покровом снега меня обещают сыну дружинника – Олегу. Сын княжеского воеводы частенько оглядывает меня, улыбается в мою сторону, а один раз мы даже столкнулись лбами, когда я заходила в конюшни проведать подаренного отцом коня. Тогда он запомнился мне васильковыми глазами, так ярко выделяющимися на фоне облачного неба, и связанной на затылке копной пшеничных волос. Всё, зачем я пришла сюда, это увидеть Олега в отражении зеркала.
По правде говоря, я никогда не гадала, а от нянек Аннушки и Марфы сбежала впервые, оставив их на костре на опушке леса, где сегодня собралось много городских.
– А теперь надо раздеться до нага, – спешит Софья, спуская с себя сорочку, с шалостью глядя на меня.
– Ну прям уж! Останусь одетой! Лишнее это, – возражаю я, сдвигая брови.
Баня курлыкает смехом. Мы волнуемся, прикрываем рты, со страху быть обнаруженными, но сдержать в себе смешки сейчас очень сложно.
– Ты первая, Марьяна, – озабоченно продолжает дружка. – В конце концов это тебя первую замуж выдают.
А и правду ведь говорит. Я убираю распущенные белокурые пряди за плечи, чтобы не опалить их о свечу и наклоняюсь ближе к зеркалу.
Дух захватывает, что есть сил, а по ногам бегают мурашки. Сжимаю кулаки и ещё немного мешкая, всё-таки произношу дрожащим голосом:
– Суженый-ряженый, приходи покраснеть, на меня поглядеть. Зеркало, покажи мне моего милого.
Позади я слышу хихиканье дружек, но мне почему-то совсем не до смеха. Пальцы немеют, сжимая крепче мягкую тёплую свечу. Вдумчиво всматриваюсь в зеркало, но никого не наблюдаю. Видимо правду говорил отец: глупости вся эта ворожба.
– Ну, – шепчет мне на ухо Софья. – Увидела уже своего Олега?
– Никого нет, – с отчаянием бормочу я. – Может, мы делаем что-то не так?
Едва ли успеваю я задать вопрос, как по ту сторону запотевшего от частого дыхания отражения мне являются два жутких блестящих глаза, а затем по стенам бани расходится тихое шипение.
– Вы слышите? Здесь кто-то есть! Ой девки, пойдёмте, а? – кусает костяшки Наталка.
Опьяняющий кисловато-свежий запах мелиссы кружит голову, и я с трудом проталкиваю зудящий комок в горле, но не перестаю смотреть сквозь зеркало. Там внутри всё окутывает серой густой дымкой. Через неё я наблюдаю мужское лицо с острыми грубыми чертами. Он смотрит прямо на меня. Пронизывает чёрными, холодными, как сталь глазами. Отскакиваю от зеркала прочь, кинув его на полок. Не могу поверить в то, что вижу и дружки тоже дрожат, только совсем не поэтому.
В углу за печкой во мраке слышатся шорохи, а затем мы видим очертание маленького существа. Вот тебе и погадали на суженого. Кажется, сейчас меня хватит удар.
Темный силуэт полностью выправляется, поднимая косматую голову, и девки, с визгом похватав одёжу, выбегают из бани. Я же не могу пошевелить и мизинцем цепенея от страха. Ноги не слушаются, будто вросли в дубовый пол. Я теряюсь, впиваясь сильнее ногтями в ладонь. Что же сейчас будет? Кто предо мною предстанет?
– Это банник, банник! – кричат где-то вдалеке напуганные до смерти девки.
– И никакой я не банник, – пищит голосок в темноте.
На лунный свет, отражающийся в крохотном оконце, выходит маленькая девочка. Прижимаю ладонь к груди, чтоб с облегчением выдохнуть. На счастье богам это всего лишь моя сестрица, Даринка. Ещё раз сглатываю, сдержанно пряча вырывающуюся наружу панику:
– Что ты тут делаешь, да ещё и одна? – мельком поглядывая в зеркало бурчу я. – Ты всех напугала.
– Я хотела с вами погадать на суженого! Марьяна, не рассказывай тяте, он выпорет меня.
– Если он узнает – выпорет нас обеих. Как ты сбежала из дому, непослушная?
Она крепко обхватывает меня за талию, цепляясь за юбку.
– Нянькам там совсем не до меня было, вот я и решила – за тобой пойду. Посмотреть хотела, как гадать станете, – утирает она себе щёку, шмыгая носом. Вся строгость в голосе моментально вянет на моих губах, как только я вижу её округлившиеся глазки и наигранно выкатившуюся нижнюю губу. Обнимаю сестру, поглаживая её по распущенным волосам.
– Эх… и взять то с тебя нечего, с несмышлёной. Идём домой. Хватит на сегодня приключений.
Как назло, в эту ночь мне не спится. В голове засел образ молодого мужчины в отражении. Я отчётливо помню его тёмные, будто по ветру растрёпанные волосы с небрежным чупом на одну сторону, а взгляд такой надменный, режущий. Знаю, что он точно не привиделся мне. Стоило бы удивиться, ведь это было настоящее чудо, но сейчас меня больше всего беспокоит не то, что я смогла увидеть что-то сквозь зеркало, а то, как заворожённо смотрела в его чёрные, с отблеском металла глаза.
Глава 2
В наших местностях рассвет берёт силу летом очень рано. За узорчатым окном доносятся трели жаворонка, а рабочий люд уже галдит вовсю.
Я пролежала в постели, зарываясь носом в льняные подушки, так и не сомкнув глаз. Стоило хоть на минуту их закрыть, как мне виделись мрачные обрывки сражений и укрытая чешуёй девушка, лежащая посреди верескового поля. Чешуя будто давила её, прижимала к земле, укутывая наглухо под собой.
Редкий лучик солнца, что так упорно прорывается через стекло, ласково заставляет меня открыть сонные глаза, целуя щёки.
Я вновь размышляю о грядущей свадьбе. Об Олеге. Каким он будет мужем? А какой я женой? Придусь ли я ему по душе?
Слово «любовь» мне знакомо. Я люблю своего отца, сестру и мачеху Ксенью. Люблю котят, которых кошка Муха принесла этой весной, но возможно ли полюбить того, с чьим взглядом за всю жизнь ты сталкивался всего пару раз? Да, Олег красив и статен. Он завидный жених…
Тонкую нить мысли обрывает отец, зайдя без стука в мою спальню. Отсюда я понимаю: состоится серьезный разговор. Его светло-серые сапоги, бережно вышитые серебром, грубо клацают по половицам, натаптывая дорожку. С суровым видом он обходит мои покои вокруг, становится возле кедрового сундука с нарядами и, хмуро супя седые брови, заводит руки за спину. От распахнутой настежь дверцы по ногам потянуло прохладой, и я невольно вжимаюсь в подушку. Ещё некоторое время отец выдерживает немую паузу, чтобы чувство вины сожрало меня до костей, и только потом всё же начинает разговор. Мягко и тихо, как того требуют приличия.
– Как ты провела вчерашний вечер, Марьяна? Всё ли понравилось тебе на празднике?
Даже не знаю, что ответить. Солгать отцу – немыслимая наглость, но и сказать правду духу не хватает. Эх, была не была, придётся врать.
– Хорошо, отец, – обмолвливаюсь я тихо. – Все прыгали через костёр… Марфа и Аннушка пускали венки в реку…
– А ты? Чем занималась вчера?
На это мне нечего сказать, и я опускаю глаза в пол. Наверняка он уже всё знает, и деваться теперь некуда.
– Отец, я…
– Марьяна, ты княжна! – строго перебил он меня. – Не престало будущей невесте по баням в ночь бегать! Что люди подумают?! Вон, уже молва пошла, что княжья дочь по ночам шатается…
– Но мы с дружками…
На его лице за секунду вспыхивает пламя, и весь жар своих глаз он направляет прямо на меня.
– Невеста должна сидеть дома, прясть, ткать и ждать свадьбы, но не более! – прикрикивает он краснея.
– Как это я должна? Кому должна и сколько? – дичаю вдруг. – Не было ещё на мне венца да платья белого, и от этого я никому не должна! – подскакиваю с перины.
– Забываешься, дочь! – громогласно гуторит отец, но тут же будто приходит в себя, и тон его голоса меняется на гудящий шёпот – Не хочу, чтобы слухи дурные до Олега дошли. О тебе забочусь! – отвернувшись, с обидой бормочет он.
Я очень люблю тятю, и сама не понимаю, что на меня нашло. Видимо, что-то внутри никак не даёт смириться с тем, что через пару месяцев мне придется подчиняться не только отцу. Я стану женой, а это значит, что о свободе и вольном решении мне придётся и вовсе забыть. Сколько себя помню, отец всегда излишне оберегал меня. Я никогда не выходила со двора одна, меня не пускали в лес без нянек и стражи, мне даже запрещено ходить по нашему городу без них. Возможно, кому-то подобное по душе, но для меня такая опека только в тягость.
Я подхожу ближе и легонько касаюсь рукой его плеча.
– Прости, – бормочу я, а в душе скребёт ковшом. Это откликнулась задремавшая совесть. – Не серчай на меня.
– Тебе нужно готовиться в свадьбе, дочка, – оборачивается тятя1 и нежно берёт мои пальцы, перебирая их словно бусы. – Найми прялок, займи работой себя и ваших с Даринкой нянек. Вплети, наконец, ленты в косы. Пусть все видят, что дочь князя Игоря женою стать готовится! Сваты уже не раз обращали внимание, что без лент ходишь – оскорбляются.
Отец с нежностью очерчивает моё лицо ладонью, и я вижу, как краснеют его глаза, наполняясь слезами.
– Мама смотрит на тебя сверху и радуется! Такая красавица выросла. Ты очень… очень на неё похожа, Марьяна.
Мне ничего не хочется говорить в этот момент. Вижу, что отец чтит любое воспоминание о матушке, которую я, к сожалению, совсем не помню. Он целует меня лоб и, крутя золотые пуговицы на кафтане, выходит из моей опочивальни.
О матушке я не знаю ровным счётом ничего, разве что о её скорой смерти после моего рождения. Тятя с большой неохотой разговаривает о прошлом и все мои вопросы отсекает на корню. К тому же сейчас он не одинок. У него есть Ксенья.
Говорят, мачехи бывают суровы к своим падчерицам, но все эти разговоры точно не про неё. Она понимает меня лучше, чем кто-либо. Я думаю, это из-за небольшой между нами разницы в возрасте. Ксенья добра и спокойна, покладиста и трудолюбива. Её упорству и усидчивости позавидовала бы каждая дворянка в наших краях. А ещё у неё золотые руки. Ковры, сотканные ею, заморские купцы разбирают, как горячие пирожки. От маленьких до огромных. Резные, с узорами и вкраплениями, в жемчугах и самоцветах. Всё это умеет делать Ксенья. Я люблю, когда она приходит ко мне по вечерам, рассказывает небылицы и сказки о былых богатырях, русалках и других обитателях Тёмного леса. Он, кстати, существует на самом деле, неподалёку от наших окрестностей. Но Ксенья говорит: люди обходят его стороной только потому, что кроны у тех деревьев настолько высоки, что солнце совсем не попадает в чащу, и когда светило утопает в горизонте, людской глаз покрывает колющая темнота; они вынуждены блуждать в нём, пока не придёт их кончина или древний старец Чертополох не выведет их из лесу. По древним преданиям Чертополох – хозяин этого места. Он следит за порядком и чистотой, а помогают ему различные силы и создания. Опасно и в тоже время жутко интересно. Мне бы хотелось взглянуть на лес лишь одним глазком, но, боюсь, моя мечта обречена – стражники князя следят за мной день и ночь, не выпуская из виду.
Вскоре после ухода отца ко мне прибежали няньки. В основном они приносят больше хлопот, чем помощи. Марфа на десяток лет старше Аннушки. Крупная, уже седовласая и чуть морщинистая. Она всегда ходит с покрытой головой, хотя замужем никогда не бывала. Вероятно, старается скрыть этим свои лета2.
Аннушка же отличалась от неё: худощавая, но пышногрудая красавица с волнистыми, цвета пасмурного неба косами. Она раскована и говорлива, чем очень утомляет. Признаться, прялка из неё что надо, а вот нянька она никудышная: долго спит и вечно занята своими делами.
Не успеваю я открыть рот, как Аннушка, взяв меня за рукава, пищит, топчась на месте:
– Сегодня начну прясть для тебя. Будешь невеста с самым шикарным приданным! А сейчас вплетём тебе ленты…
– Нет! – обрываю я. Кажется, это прозвучало слишком резко, потому как няньки, вытаращив глаза сморщили лбы. Главное теперь найти причину своего поведения. – Я… просто… – перехватываю ртом воздух. – …хочу, чтобы это сделали мои дружки, сегодня вечером, – чего только не скажешь, лишь бы оттянуть это дело ещё хоть на чуть-чуть. Няньки же подозрительно переглянулись, но всё-таки после кивнули головами, низко прижав их к плечам.
– Как пожелаешь, княжна, – кланяется Аннушка. – Ещё мы тебе платьев принесли разных, сегодня гулять пойдём, на ярмарку. Стоит купить ткань и нити для преданного.
Что ж, ярмарка, значит. Я не в восторге, но выбор как-всегда невелик: либо душная спальня, либо глоток свежего воздуха, пусть и с няньками. В конце концов, какая разница, где они будут надоедать мне.
***
Я не из тех девиц, кто любит ходить в толпе, толкаясь плечами, урывая последний кусок лисьего меха. Покой и уединение мне больше по душе.
Хоть на дворе и середина лета, оно выдалось весьма дурным. На улице стоит прохладная сырая погода, и я надеваю под хлопковую сорочку рубашку до пят, расшитую жемчужными зарукавьями3. А поверху примеряю платье из парчи4, расписанное белокрылыми лебедями на подоле, и серебристый воротник из шёлка в тон.
Волосы бликуют, отражаясь в зеркале, а в глазах стынут ледники. Одежда сидит на мне в пору, и, мягко жмурясь, вытягиваю руки вверх, ловя на себе вновь прошмыгнувший в мою спальню солнечный лучик.
– Вот теперь ты выглядишь, как настоящая Княгиня! – гуторит5 Аннушка, покрывая мою голову очельем6, украшенным диковинными самоцветами и бусинами в форме северных ягод, мерцающими на всю комнату.
– Княжна, пора!
Глава 3
Стоит только показаться на улице, как небо снова затягивает тучами, а на головы сыплет мелкий противный дождик. Ненастная погода абсолютно не пугает народ. Наоборот, с каждым часом людей становится всё больше. Они стягиваются с близ лежащих деревень и городов, кто для торговли, а кто для покупки. Особенно в этом году ценится хлеб и зерно. Из-за холодного дождливого лета урожай погибает. Пшеница, рожь, горох в полях затоплены, ухаживать за скотом и домашней птицей стало трудно. Люди опасаются голода и поэтому сбегаются на ярмарки, скупая бочками засоленную щуку или обменивая её на мешки с прошлогодним зерном.
Больше всего наживаются охотники и купцы, но в этот год они терпят огромные убытки, ведь не столь важно спать в шкурах, сколько съесть лишний кусок хлеба в теплой избушке суровой зимой.
Такая дерзкая погода из года в год, как чума поражает эти земли. Вместо знойного солнца теперь слякоть и грязь, а на смену увеселительным купаниям в озёрах пришли банные посиделки с хмельными напитками.
Я шлёпаю сапогами по густой рыжей грязи, пробираясь вперёд. В ушах стоит ярморочный гогот. Как стая жадных грачей, зазывалы выкрикивают поговорки и нелепые стишки, заманивая посмотреть свой товар.
– Эй, красавица! Подходи! У меня лучшие самоцветы и бусы на всю округу! А какой жемчуг?! Из заморских глубин достал!
– Шелка, нити, парча, хлопок!
– Подходи, не зевай! Торопись, покупай! Венцы, очелья, кокошники! Ночами вот этими руками для тебя шила, девица! Будешь краше здешней княжны, – воскликнула женщина, укутанная в шушун7, обитый заячьим мехом.
С моего лица невольно соскальзывает мягкая улыбка, и я подхожу ближе к палатке с головными уборами. Няньки отстают от меня, задерживаясь возле соседней лавки с шёлком.
– Ну раз краше княжны… – краснею, игриво облизывая нижнюю губу, и тянусь рукой к мягкому жемчужному кокошнику в форме пятиконечной звезды. Холодные костяшки моих пальцев задевает мужская ладонь и тут же, будто ошпаренная, отскакивает прочь.
– Очень красивая, – произносит воин, стоящий подле моего плеча. Он игриво наблюдает за мной. Его веки расслаблены, а глаза синие и глубокие, как бездонная горная река. Боги мои, это Олег! Мой жених! Прикусываю язык посильнее, чтобы скрыть напирающую от волнения тошноту. Он выдержано смотрит, вероятно ожидая, что я отвечу, но на ум мне приходит лишь одно:
– Кто? – с провалом задаю я. Какой леший меня дёрнул открыть рот? Моё напуганное лицо и этот дурацкий вопрос ничуть не смутили Олега. Он широко заулыбался, быстро найдя ответ.
– Звезда, – указывает он на расшитый кокошник. Если бы я могла сейчас зажмурить глаза и убежать подальше от этой нелепицы, непременно бы так и сделала. Чтоб мне провалиться на месте.
В его глазах я вижу своё отражение и совершенно не могу подобрать ни единого слова, утопая всё глубже в них. Ещё некоторое время он причудливо глядит, надеясь на разговор, но от стыда мои щёки загораются пламенем, и я отвожу взгляд.
– Нравятся кокошники? – натягивает он улыбку.
– Нравятся, – еле удаётся вымолвить мне.
– Эй, хозяйка! Я хочу купить его. И заверни в лучшую обёртку, это для княжны Марьяны – моей невесты! – неожиданно прикрикивает на всю округу Олег.
«Ну зачем? Перестань кричать!» – норовит вырваться у меня из груди, но я молчу, сжимая губы.
Тут же отовсюду выглядывают стражники, человек семь, не меньше. Они старательно сливаются с народом, но мне и присматриваться не нужно – я знаю, что люди отца ходят за мной по пятам. Обменявшись с Олегом взглядами, признав здесь своего, дружина вновь срастается с толпой.
От громкого заявления моего жениха люди вокруг кинули пристальные взгляды на нас, а хозяйка шатра и вовсе плюхнулась в грязь, нащупывая сердце: – Ой ма… молодая княжна… будет носить мой кокошник.
С моих щёк не сходит жар. Кажется, если на них сейчас вылить стакан воды – они непременно зашипят, точно на раскалённой печи, настолько неловко я ощущаю себя здесь.
– Вовсе не нужно было… – цежу я.
– Марьяна! Пойми меня правильно. У меня будет жена, краше которой во всём свете не сыщешь, и я хочу кричать об этом на каждом шагу! Вот, держи, – протягивает он завернутый жемчужный кокошник, вкладывая его в руку, и вжимает меня лицом прямо в свою грудь, облачённую холодной кольчугой. Ярко выраженный запах металла и сыромятной кожи ударяет в нос, и я морщусь в надежде, что Олег не увидит этого. – Мне пора, – бросает он на меня ещё один слегка томный взгляд и скрывается за шатром.
Промозглый дождь набирает обороты, переходя в ливень, охлаждая мои мысли и приводя их в чувства.
В стороне я слышу, как хихикают няньки, как причитает женщина из шатра. Набираю в грудь воздуха побольше и сжимая кулаки подлетаю к двум ненормальным, которых я раньше называла Аннушка и Марфа.
– Это всё ваших рук дело? Нарочно меня сюда позвали? Знаете, что будет, если отцу доложат об этом?
– Конечно, знаем, – пищит Аннушка – Он сам попросил, чтобы вы наконец познакомились поближе.
– За эти пять минут «поближе» я так опростоволосилась! – хмурюсь, упирая кулаки вниз, но нянькам моя злоба только на забаву, совсем меня слушать не хотят, надрывая животы со смеху. Отвернувшись, дёргаюсь домой, оставляя неуёмных в покое.
***
Дождь косыми каплями не перестаёт бить в окно моей спальни. На улице становится всё темнее, не видно даже ароматных яблонь из сада, что находятся напротив. И дружки всё никак не идут. Видимо, после вчерашней выходки, что мы в бане затеяли, они, как и я, в немилости теперь. По телу проходит холодная, но приятная волна, когда я мельком вспоминаю о том, кого видела вчера в зеркале. Кто он такой? И почему он, а не Олег, явился мне? Признаться, от первого знакомства со своим женихом я совсем не в восторге, но смотрины уже прошли, и дата нашей свадьбы назначена, поэтому никого другого отец и близко ко мне не подпустит, да и не осмелится никто. Из любопытства решаюсь ещё раз позвать, подойдя со свечой к своему отражению. Вглядываюсь в него, прищурившись от подрагивающего огонька, и тихонько шепчу:
– Покажи мне моего суженного.
Сердце сжимается, когда воющий ветер порывами стучит ко мне в окно, дёргая ставни, всё больше раскачивая их. Со скрипом те ударяются и скребут по деревянной стене, точно медвежьи когти. Укрощаю свой страх и не отрываюсь от зеркала, ведь он может появиться. Мгновение, ещё одно – и ненастье стихает так же спешно, как началось, оставляя привычные глазу дождевые капли, тикающие по оконному выступу. Коротко шмыгаю носом, улавливая запах остывшего леса, хвойного или елового, а затем тот же тихий шёпот. Нет, даже шипение. Точно ли мне не кажется всё это? Всматриваюсь глубже, готовая увидеть снова…
– Добрый вечер, – поскрипывает просевшей дверью Ксенья, отчего я сжимаюсь как ёжик, пряча собственный визг где-то совсем глубоко. – Не хотела напугать тебя, княжна.
– Перестань называть меня княжной. Я – Марьяна, – наконец удаётся ответить ей, сглатывая последний испуг.
– Да. Марьяна. И дочь нашего князя! Говоришь так, будто стыдишься чего-то.
– Не стыжусь. Просто не уверена, что всё это для меня. Смогу ли стать достойной… княгиней. Кажется, что эта жизнь вовсе не та, которую я хочу. Будто прожить её за меня должен кто-то другой, а моя… она не такая.
Ксенья оставляет свечу на столе и подходит ближе, вытащив из кармана белые атласные ленты. С особым пониманием глядит на меня.
– Я знаю-ты волнуешься. Когда я была на твоём месте, каждый день только и думала о предстоящей свадьбе. Ты должна собраться, должна отпустить лишние мысли в твоей голове и перестать надумывать! Садись, я помогу вплести ленты в косы.
Я покорно усаживаюсь на табурет и протягиваю Ксенье волнистый перламутровый гребень из морской ракушки с розовым самоцветом, безупречно вырезанным в форме веточки вереска. Он был когда-то мамин. Ксенья мило улыбается, слегка потерев его пальцами.
– Не сердись на отца. Он знал, что добровольно ты не согласишься на встречу с Олегом, но пойми: он хочет, как лучше! Пора тебе перестать противиться свадьбе и попытаться узнать своего будущего мужа, хоть вам на это и отведено совсем немного времени.
– Что можно узнать от человека за пять минут? Как можно понять его? Сколько ты знала отца прежде, чем выйти за него замуж?
Ксенья делает неловкую паузу. Отсюда мне становится ясно, что они были знакомы не один день и уж никак не пару часов за всю жизнь.
– Олег очень занятой воин, и отец переживает за ваше счастье. А вообще знаешь, иногда хватает и пяти минут, чтобы всё понять. Главное, какие они, эти пять минут, – улыбается мне княгиня, а я с тихим разочарованием гляжу сквозь зеркало, видя там только её отражение. – Расскажи уже, как тебе Олег? По душе ли пришёлся? Что говорит твоё сердце?
В густых потёмках глазами я нахожу кокошник, что лежит на столе. Он правда очень красивый. При взгляде на него у каждой девицы в округе в груди разразился бы пожар, но моё сердце безропотно молчит. А между делом Ксенья ждёт ответа.
– Ну-у… он… он несдержанный… – второй раз за день говорю я не подумав.
– Несдержанный? – по лицу мачехи ползёт не скрытое удивление, которое было невозможно не разглядеть.
– …заносчивый, – продолжаю я и поджимаю губы до боли. Почему? Почему я не умею закрывать рот на замок? Ксенья смотрит на меня очень серьёзно, а затем растягивает уголки губ и звонко хохочет, ни капли не стыдясь.
– Ох и насмешила же ты меня, Марьяна! Увидеть жениха, первый раз заговорить с ним и так отозваться? Ну ты… даёшь!
– Прости, Ксенья. Я перестала понимать себя. Мне страшно, и от этого я лишнего болтаю.
Княгиня не туго затягивает объёмный бант, закончив с косами и перекинув их на плечи, прислоняется виском к мочке моего уха, уверенно смотря на меня.
– Теперь ты невеста, Марьяна! И я хочу, чтобы ты была мудрой и сильной! Слушай своё сердце – оно не обманет, – произносит она, целуя меня в макушку. – Знаешь, а ведь ночь сегодня волшебная… – как в сладкую негу вновь затягивает меня в сказку – …по старинным преданиям папоротник семижильный уже расцвёл. Это явление происходит очень редко, примерно раз в восемнадцать лет… – я всегда взахлёб слушаю, как Ксенья рассказывает подобные небылицы. Она берёт меня за руку, и мы перемещаемся на перину, а затем ласково укрывает тяжёлым одеялом и садится рядышком. – Говорят, этими ночами из тёмного царства выползают огромные, голодные змеи. У них есть всего одна ночь, чтобы найти желанный цветок, и они ищут, ищут его повсюду, не щадя никого на своём пути. А командует ими жестокий князь – горный полоз! Ночами его воины забирают не только папоротник, но и незамужних дев, противящихся свадьбе, – с усмешкой разводит она руки в стороны, будто колдует надо мной. – Не трогают они лишь тех, у кого ленты вплетены парой, как я тебе повязала. А ежели нет… стоит полозам только раз сверкнуть глазами, как тот, на ком оставлен был их взгляд, навсегда потеряет власть над собой, – резко хватает она меня за ногу. Я испуганно визжу что есть сил и слышу, как в сенях скрипят полы. Это несётся дотошная нянька, вероятно думая, что в такой час мы с дружками задумали проказничать:
– Княжна! Вы почему ещё не спите? Время позднее. Батюшка бранить будет.
– Не переживай, Марфа, заболтались мы с княжной, – лебединым голоском роняет Ксенья.
– Ой, Княгиня, и вы здесь? Не смею мешать, – зевает беспокойная и скрывается прочь в темноту.
Ксенья ещё раз окидывает меня печальным, немного тревожным взглядом.
– Мне пора. Надеюсь, эта сказка поможет тебе принять правильное решение и впредь носить ленты, не снимая их до самой свадьбы, пока их не расплетёт… твой муж.
– Погоди, постой! – хватаю её за край рукава платья. – Скажи: зачем полозам нужен папоротник?
– Х-м, даже не знаю… может они охраняют его от чего-то… или кого-то, – задумывается княгиня напоследок. – Мне нужно идти.
– Спокойной ночи, Ксенья.
– Спи крепко, Марьяна.
Провожаю взглядом её силуэт, беру со стола кокошник и ещё некоторое время рассматриваю его в кровати, гладя большим пальцем жемчужину, пришитую к наконечнику звезды: – Обязательно примерю тебя завтра, – обращаясь к головному убору уговариваю саму себя. Кого я обманываю – моё замужество неизбежно. Отсюда мне не сбежать, да и бежать-то некуда. Ксенья права: мне нужно выкинуть дурные мысли, особенно те, что мужчин в зеркалах касаются. Надумала сама себе, накрутила и поверила – вот как было, не иначе. Откладываю кокошник в сторону и, приобняв подушку, погружаюсь в глубокий сон.
***
Ночь. Холодный мокрый мох впивается мне в ноги. Я чётко ощущаю запахи остывшего леса после дождя и ярко выраженный терпкий аромат. Чувствую, как в сжатой ладони прячу что-то бархатное, влажное. Слух мой обострён, точно у орлицы, и нет никакого страха, только животное желание бороться, нападать, защищаться и защищать. Но кто мой враг? Кто противник? Я не могу разглядеть его, я словно под тёмной мантией, лишь слух, как давний друг, помогает ориентироваться. Капли с веток деревьев ударяются о мои щёки, таят на волосах и ресницах. Постепенно ко мне возвращается зрение, зубы от холода барабанят чёткими ударами. Вокруг тёмный, выстланный туманом лес и громадные кусты папоротника. Сердце пропускает удары, когда я слышу многоликое шипение в кустах. Ещё минуту назад я горела бесстрашием, сейчас же леденею, стоя босая в одной сорочке. Всё это меньше и меньше походит на сон. Щипаю себя, пытаясь проснуться. Шипение усиливается, а шорохи становятся всё ближе. Страх окутывает, и я решаю податься в бегство с головой ныряя в резные листья.
– Проснись, проснись! – паникую, стараясь сдерживать частое дыхание, дабы не быть обнаруженной. – Я сплю, это только сон, дурной сон – бормочу себе в ладонь и тут же обращаю внимание на цветок, который держу мёртвой хваткой второй рукой. Приближающаяся тень отвлекает меня, доводя до исступления, а затем из темноты прямо к моим ногам вырывается исполинских размеров чёрная змея. Мой крик прорезает лес насквозь, я поневоле цепенею. Змей тоже замирает на миг, сверкая стальными глазами, медленно приближается, и вот уже его мерцающая в лунном свете чешуя становится настолько близко, что на ней я могу разглядеть капельки дождевой воды.
Кровь шумит в ушах, я хочу бежать, кричать до хрипоты от ужаса, но не могу! Не могу пошевелиться-под гипнозом его взгляда. Я уже видела этот взгляд.
Он смотрит так глубоко, так проницательно, но я не наблюдаю угрозы в его глазах, скорее он любопытно изучает меня становясь всё ближе. Через мгновение чувствую, как холодным, мокрым хвостом он обхватывает ноги и талию, скручивая сильнее в свои объятья. Дышать становится сложнее. Я теряю сознание.
