Loe raamatut: «Портрет нимфоманки. 5 дней разврата»

Падение в пропасть

Стрелки часов находились возле цифры одиннадцать, когда больница резко опустела. Оглушая процедурный кабинет тихими стонами, я лежала животом на столе, крупный член санитара Димы настойчиво массировал разгоряченное влагалище, а крепкий живот с силой врезался в ягодицы.

Мои больничные штаны были спущены до колен, порванные трусы висели на бедре, рубашка распахнулась, сдвинутый лифчик бесстыдно обнажал набухшие сиськи, которые буквально расплющились об поверхность стола. От ритмичных толчков мое тело плавно покачивалось, напряженные соски сладостно терлись об стол.

Дима двигался в среднем ритме, мощные пальцы цепко впивались в ягодицы. Нет, у меня не было причин сопротивляться этим порывам, потому что наши желания полностью совпадали: мне 31 год и мои потребности достигли своего пика. После пяти лет, проведенных в отделении, это был единственный член, который встревожил мою изнывающую плоть.

Дима никогда не разговаривал, а просто наклонял и трахал меня как животное. Иногда мне казалось, что он глухонемой. Но мое голодное тело с радостью принимало его. Мы никогда не договаривались о встрече, этот громила тупо ловил меня возле туалета и тащил в процедурный кабинет.

Рядом с ним я невероятно крошечная: в моем маленьком теле нет и шестидесяти килограмм, при росте, не превышающем 165 сантиметров. Зато Дима настоящий гигант. Кажется, тогда он был немного выпивший и не мог кончить, поэтому акт продолжался необычайно долго.

Постепенно внизу моего живота стали появляться острые спазмы, по телу прошла приятная волна. Да, я была готова к оргазму. Упругий, жилистый пенис упорно раздвигал влагалище, с хлюпаньем покидал его и сладостно погружался вновь, огромные звериные яйца с силой врезались в клитор, который чувственно вздрагивал и становился крупнее.

– Ммм, ммм, ммм, – словно зверь рычал Дима, его лобок с такой силой шлепался об задницу, что с меня дважды слетали очки, от переизбытка эмоций дыхание стало запредельно громким.

Я сходила с ума в приступе страсти и как могла, напрягала мышцы живота, пальцы нервно впились в края стола. Еще… еще движение… сейчас кончу. Мои тихие, едва слышные стоны чувственно сливались с ритмичными шлепками живота об ягодицы, напряжение становилось нестерпимым.

Я чувствовала, что готова кончить, но никак не могу, все тело было натянуто струной. Не знаю, как это случилось… мы кончили одновременно, как в каком-то любовном романе: когда во влагалище появились первые спазмы женской радости, Дима резко замер. Громко выдыхая, он начал дрожать и еще сильнее сжал мою задницу обеими руками.

Это было невероятное ощущение – наши половые мышцы сокращались одновременно, а тела сотрясались в сладостных конвульсиях. Крупный пенис нервно пульсировал, щедро заливая меня до краев. Наконец, Дима отстранился, мощный ствол плавно выскользнул наружу. Мужчина нахально пошлепал головкой по жопе и покинул процедурный кабинет. В этот момент по ляжкам стала щекотливо стекать горячая сперма. Опираясь на дрожащие руки, я поправила съехавшие очки, выпрямилась и разорванными трусами вытерла промежность, после чего выбросила скомканное белье в мусорное ведро.

Палата встретила меня хоровым сопением и храпом. Я тихо достала влажные салфетки, и до колен спустив штаны, быстро привела разгоряченную письку в порядок.

"Ну, Дима! Трусы разорвал, еще и штаны заляпал! – хмуро думала я. – Ладно, по хуй! Завтра суббота, чистую одежду будут выдавать…".

Вообще, девчонки крайне недовольны нелепыми штанами и такой же рубашкой. А меня почему-то прикалывают эти бледно-серые тона с красно-тусклыми полосками поперек. А что поделать? В отделении запрещают личные вещи. Все, вплоть до нижнего белья, зубных щеток и прочего, выдается администрацией. Так они могут контролировать, чтобы у больных не появились остро-колющие предметы или какие-нибудь опасные таблетки, потому что суицидников в отделении хватает.

Удалив все следы спермы, я взяла сигареты и отправилась в туалет. Еще бы! После такого бурного секса грех не покурить. Как еще восстановить дыхание и дрожь в ногах? Других способов пока никто не придумал.

Я глотала густой дым и расслабленно выдыхала его обратно. В этот раз секс оказался особенно жестким, все тело было выжато как лимон, глаза закрывались сами. Мне было непонятно, что происходит: после секса, вместо чувства удовлетворения внутри появилась странная агрессия, голову захватила глубокая мысль, которая в дальнейшем едва не добила и без того разрушенную судьбу. Затушив сигарету, я вернулась в палату и легла спать…

Сходим с ума от скуки

Это было первое утро, когда я проснулась позже других, в памяти мгновенно пронеслись события вчерашней ночи и вместо спокойствия внутри снова зародилось чувство животной агрессии.

– Савченко! Алиса! Алисонька! – послышалось из коридора. – Бегом таблетки пить! Спишь, что ли там?

– Иду-иду, – я лениво нацепила очки, ноги суетливо искали тапочки. Мое тело слегка покачивалось, сонно опираясь на кровати, попадающиеся на пути. Наконец, вышла в коридор. Ну и какого черта меня звали, если тут очередь, как до китая? Медленно прошла по коридору.

"Боже, как же мне надоели эти высокие потолки, белые стены и огромные окна с решетками, – пронеслось в голове. – А этот длинный коридор по сто раз в день стоит перед глазами. И эти лица: кругом одни бабы в одинаковой одежде… Весь воздух насквозь пропитан женским духом, в котором можно задохнуться, а на все отделение только три мужика… три тупорылых санитара Дима, Егор и Валера. Они и двух слов связать не могут, тупо пользуются нашим голодом… периодически…”.

Быстро протерев очки, я обреченно подошла к очереди и встала за Ириной. Странная девочка из соседней палаты. Эта Богиня шизофрении с самого начала шокировала окружающих… О да, Ириша всегда пребывала в непонятном расположении духа: мрачное лицо и бессмысленный взгляд частенько пугали и отталкивали нас. Молодая вроде, на вид лет двадцать. Симпатичная, стройная, но чокнутая на всю голову.

Мы частенько спорили, что же такого произошло у нее в жизни, что затяжная депрессия навсегда определила ее в белых стенах. Ирина совсем не разговаривает, никогда не моется, со скандалом отказывается менять белье и почти ничего не ест. Черт разбери, с чем она лежит… мы с девчонками регулярно шутили, что ее психическое расстройство связано с чистой водой и мылом.

Она популярна на все отделение своим телесным "ароматом". Нет, в нашей палате тоже есть девочка, которая не ходит в душ, но она лежачая… инвалид. И ее периодически моют губкой медсестры. Ирина же совершенно иной случай… особенный фрукт, так сказать. Она может, а не моется… У нее вечно грязное лицо. Наверное, она с таким родилась. В глазах маленькими трупиками покоятся куски сонной грязи, из носа свисают какие-то кровоподтеки, а в волосах, кажется, давно завелась новая жизнь.

Ирина постоянно рисует могилы и всячески намекает, что она покойник. Стоять рядом с ней в очереди за утренними таблетками – жесткое наказание для каждой из нас. И на этот раз попалась я. От плотного запаха этой ебанашки у меня кружилась голова и темнело в глазах, тошнота стремительно подкатила к горлу, а лицо брезгливо сморщилось.

Опасаясь за свою жизнь, я сделала шаг назад, и тут же уперлась в чье-то огромное, мясистое пузо. Это была Тамара из дальней палаты. Хмурая, но очень добрая женщина. Кажется, она тоже лежит с какой-то затяжной депрессией.

– Здравствуйте, Томочка! – по моему лицу растянулась доброжелательная улыбка. – Как Ваши дела? – мне постоянно хотелось вызвать в ней хоть какую-нибудь эмоцию.

– Здравствуйте, Алиса, – равнодушно ответила та. – Все отлично.

Наконец, я подошла к дежурному столу, и взяв свою "дозу", быстро направилась в сторону палаты.

– Стоять! – грозно крикнула медсестра теть Таня: пожилая добродушная дама, она работает в этом отделении со времен сотворения мира. – Куда же ты собралась, Алисонька? Таблетки пить при мне, забыла? Знаю я вас, сейчас за угол зайдешь и в ведро выбросишь.

Я демонстративно положила таблетку на язык и со вкусом запила водой, поглаживая живот, закатила глаза, чтобы изобразить неземное удовольствие от принятого лекарства. Мой хохот эхом прокатился по всему отделению. Да, со скуки мы дурачились, как могли. Еще бы! Толпа молодых половозрелых девочек годами без мужиков, мы давно свернули с пути здравого смысла, и это утро казалось обыденным, не предвещающим беды. Теть Таня с ухмылкой глянула на меня.

– Вот дурочка, – она покачала головой. – Иди уже, артистка, а то клизму получишь.

– Теть Тань, – в разговор вступила моя подружка Лариса, – Вы ей клизму потолще подберите, а то она не кайфанет, – ее взгляд наполнился подколом.

– Ах ты, сучка! – засмеявшись, я схватила со стола медсестры линейку и звонко шлепнула шутницу по заднице… и кажется, малость перестаралась. Больничные штаны достаточно тонкие, поэтому удар оказался весьма ощутимым.

– А… – на несколько секунд Лариса потеряла дар речи. – Алис, ты ебанутая? – сквозь смех выдавила она, ее жалобный взгляд перешел на медсестру. – Теть Тань, сделайте ей укол от бешенства, пожалуйста.

– Так, Савченко! – выкрикнула тетя Таня. – Какого черта ты тут устроила? Таблетку выпила? Все! Вперед в палату! И линейку верни!

Я покорно положила линейку на стол и тоскливо побрела прочь. Мне казалось, что это самое обыкновенное утро. По крайней мере, так оно начиналось… все шло, как обычно: мы пили утренние лекарства, прикалывались, как могли и просто сходили с ума со скуки. Но именно этим утром во мне стала зарождаться губительная мысль: я хочу крови, которая кровь должна пролиться по моей душе, чтобы та обрела покой… Эти мысли не покидали меня, прогнать их к сожалению не удалось.

Разговоры ни о чем

После завтрака я, как обычно, отправилась курить в туалет. Там уже курили Ленка с Викой. Самые веселые девочки из моей палаты. Жизнерадостные, красивые и добрые блондинки. Я мало общалась с ними, но они вполне адекватные. По крайней мере, не отказываются от душа, регулярно меняют белье, от них не воняет потом и грязными трусами, они не поклоняются мертвецам и не читают молитвы Сатане.

– О, какие люди! – воскликнула Вика, встречая меня. – Покурить решила?

– Да, – я устало присела на лавку.

– Алис, есть что-нибудь из нового? – вдруг спросила Лена, чувственно выпуская густой табачный дым.

– Да… – я расслабленно закурила и напрягла память, мои глаза закрылись:

"Закончился мой день неравномерный

И грустно вечер нежный провожать.

Опять под одеяло к благоверной

Тоске своей бессонницу встречать.

А ночь моя взорвала все закатом,

По стенам разливая тишину,

Безнравственно зовет меня куда-то.

Бесстыдно обнажает глубину.

Ей свойственно в полночные мгновенья,

Когда бессмыслен труд ее ответа,

Изгрызть в тоске невольного поэта,

Вгрызаясь в тело пламенным влечением.

А мне дары ее пусты и не уместны.

Мне б их продать без капли сожаленья.

Отдать свое желанье за прозренье,

Я б согласилась, если честно.

И Вы, друзья, мне песнь не изливайте!

Лишь боль с моих страданий пейте.

В моей ночи меня не убивайте,

Вы лучше в своем дне меня убейте.

Вам все равно не защитить меня от страха.

Вселенной слишком много для паденья,

А до утра бессонница пустая мнется.

Рукой вам не коснуться сего праха.

Поэта, право гнусного влеченья,

Слеза без Вашей помощи прольется…", – я открыла глаза и смущенно улыбнулась.

– Круто, – выдохнула Вика, – тебе бы на сцене выступать.

– Когда-то выступала… – моя улыбка стала грустной. – Правда с гитарой, а не со стихами.

– А, точно! – Вика кивнула. – Ты же рокерша! – она озорно высунула язык и скривила дерзкую гримасу, изображая пальцами рокерскую "козу".

– Да, были времена, – в моем голосе послышались мечтательные нотки, с губ сорвался густой клубок дыма. – Я не просто рокер, Викусь, а высококвалифицированный гитарист, один из лучших музыкальных преподавателей в городе.

– Ты же вроде училка в школе, – удивилась Лена.

– Ну да, – я грустно вздохнула. – Все верно: на основной работе была преподавателем младших классов в средней школе, на второй в школе искусств и параллельно давала частные уроки гитары.

– Вот оно как, – Вика понимающе кивнула. – Сколько лет вместе лежим, а я не знала, что ты такая матерая гитарюга… – она с неподдельным восхищением глянула на меня.

– Так вот, – я выдала смущенную улыбку.

– А почему преподаватель? Почему сама не играла? – поинтересовалась Вика.

– Травма у меня, – я показала девочкам левую кисть. – Любой концерт длится часа два, а у меня рука максимум полчаса игры выдерживает. Так вот удачно в юности на мотоцикле покаталась.

– Ясно, – грустно произнесла Вика.

Вскоре девочкам надоела эта тема и они быстро перевели ее в другое русло. Глотая дым, я задумчиво смотрела на них.

“Красивые, стройные, веселые… – вертелось в голове. – Так жаль их… им бы жить полной жизнью: влюбляться, целоваться, трахаться и просто ловить от жизни кайф. Но у них никогда ничего не будет… их красота и молодость пройдут в этих белых стенах, им не выйти замуж и не родить детей. Их диагнозы не совместимы с жизнью за забором… и у меня тоже никогда не будет женского счастья… Хотя когда-то раньше…”.

Пять лет назад я была замужем, но муж трахал меня "по праздникам", буквально заставляя выть от сексуальной недосказанности. Такова уж моя натура – секс составляет 70 процентов мозга. Голод пагубно сказывался на физическом и эмоциональном состоянии, поэтому произошло то, что произошло. Да, мне пришлось изменить супругу и жестоко поплатиться за это… жизнь наказала меня сполна:

Я познакомилась с молодым человеком по имени Андрей… Разумеется, это был порыв. Тупо секс, не более того. Никаких планов в голове не строилось. На тот момент казалось, что измена пройдет тихо, мирно и без палева. Тупо утихомирить сексуальную энергетику, чтобы она не разорвала низ живота ко всем чертям. Только Андрей лишил меня всего, что было дорого, уничтожив будущее. Собственно, поэтому моя душа так жаждала его крови.

Я не знала, как убить его, ведь находилась в психиатрической больнице, а оттуда просто так не выходят. Одно мне было ясно на сто процентов: этот ублюдок должен сдохнуть. И возможно, моя душа была бы спокойна, если бы подонка посадили за содеянное, но его выпустили по амнистии через два года после приговора и это не давало покоя, жажда справедливости граничила с манией.

Дело в том, что он одурманил меня каким-то наркотиком, затем пригласил своих друзей, которые насиловали мое безвольное тело почти два дня подряд. От наркотического передоза у меня случился так называемый синдром внезапной смерти: когда человек бледнеет и у него почти не прощупывается пульс.

Парни подумали, что я умерла… испугались, вследствие чего тупо бросили меня в подвал. И в каком-то смысле я действительно умерла, а точнее родилась заново, другим человеком. К счастью, подвал не стал мне могилой… все обошлось… Меня, едва живую, лежащую в вонючей воде, нашли в этот же день.

… После реанимации начались нервные срывы, похожие на неоправданную агрессию. Контролировать это невозможно, без психиатра и его тщательного присмотра не обойтись. Да, на сексуальной почве у меня обострились психические отклонения. Во время приступов я нападала на людей и терлась промежностью о разные предметы. Наверное, все это смешно, только не мне.

И этот день стал особенным в решении отомстить. Я достаточно долго сидела в туалете и курила одну за другой, никакого желания идти в палату не было. Все казалось серым и унылым. Собственно, в психушке атмосфера праздничной не бывает.

“Я перестала контролировать себя и стала куском мяса с раздвоением личности, – вертелось в голове. – И виновен в этом ОН… тот ублюдок, который отравил меня, заставил умереть и родиться заново, ведь именно после синдрома смерти мое психическое здоровье дало серьезный сбой…”, – примерно в этот момент бодрый крик Вики выдернул меня из напряженных думок.

– О! – весело захохотала девушка, глядя, как в туалет заходит Лариса. – Вот и второй сапог!

Мест на лавочке не было. Лариса села на корточки напротив нас и закурила. Да, в этот момент она целиком захватила мои мысли. Вика с Ленкой о чем-то разговаривали. Они смеялись и шутили. Я не слушала их, а молча курила и смотрела на Ларису. За последние пять лет у меня не было человека ближе.

Лариса – милая, привлекательная девушка 32-х лет. Внешне мы с ней поразительно похожи: длинные черные волосы, немного раскосые крупные глаза и чувственные губки. Она тоже достаточно худенькая и невысокая. Наверное, мы и правда выглядели, как два сапога… две симпатичные молодые миниатюрки в одинаковой одежде. Девочки часто шутят, что если на Лариску надеть очки, мы будем выглядеть как родные сестры.

Только вот диагнозы у нас совершенно разные… Лариса лежала с какими-то приступами страха и манией преследования. Дело в том, что когда-то эта удивительная девушка служила медицинской сестрой в горячей точке. Она побывала там, где жарко и страшно: однажды ее взвод попал под обстрел и ей чудом удалось выжить. Собственно, после этого у нее и поехала крыша.

Порой мне кажется, что я понимаю ее без слов. Меня ведь тоже однажды убили, заставили потерять себя, свой облик, менталитет. Хотя… моя судьба вряд-ли может сравниться с тем, что испытала Лариска. Все таки война – дело страшное…

Лариса долгое время не разговаривала. Первые два года мне действительно удавалось понимать ее без слов, потому что мы чувствуем друг друга даже на расстоянии. Это неоднократно проверено временем. Глянув на нее, я не смогла сдержать ухмылку: сидящая на корточках, она была похожа на "пацанчика с района". Кажется, мои глаза засветились бескрайним чувством сарказма.

– Ножки то не болят еще так сидеть? – я закусила губу. – Ты прямо, как гопник в подъезде, только еще одну сигарету за ухо не хватает и пивасик, чтоб перед тобой стоял.

– И чтоб лужа слюней была под ногами! – подчеркнула Лена. Мы звонко засмеялись. Лариса с ухмылкой глянула на нас.

– Да идите вы в жопу, – ее лицо залилось смущением. – Заняли всю лавку, еще издеваются, блин. Не переживайте, ножки у меня сильные, не болят еще.

– Ну это хорошо, что ножки не болят, а как твоя сладкая попка поживает? – с издевкой в голосе спросила я. Лена с Викой еще громче засмеялись, видимо, вспомнив звонкий удар линейкой.

– Да пошла ты на хуй, дура! – во всю глотку завопила Лариса и бросила в меня зажигалку. – Ты хоть иногда думай, че делаешь! Знаешь, как больно линейкой? Тебе бы так по жопе дать.

– На хуй сама иди, сучка, – я усмехнулась, и поднимая с пола зажигалку, показала язык.

Вика с Леной снова засмеялись, затем встали и как два сапога вышли из туалета. Лариска тут же присела рядом со мной.

– На, – я протянула ей зажигалку. – Забери… а то снова будешь искать, растяпа, – в этот момент мой взгляд стал серьезным. – Слушай, почему тебя опять перестали лечить? Давай еще одну жалобу напишем.

– Алис, ну его на фиг, а? – Лариса нахмурилась. – Снова изобьют, оно нам надо?

– Твои приступы повторяются все чаще и чаще, – задумчиво пробормотала я. – Тебя тупо колят какой-то дрянью, чтобы ты спала и молчала.

– Такая у нас участь, – Лариска тяжко вздохнула.

– Нет, так не пойдет… – мой взгляд буквально сверлил пространство. – Я все равно выйду отсюда… мне надо попасть в город. У меня есть личные счеты. Заодно и лекарство тебе достану. Кроме того, мне известно его название. Тетя Таня сказала, что его заказывали, но оно очень редкое.

– Ты с ума сошла? – закричала Лариса. – Бежать решила? Хочешь вернуться в строгое отделение?

– Не боись! У меня есть план! – заверила я.

– Какой к черту план! – голос Лариски откровенно дрожал. – Ебанулась совсем? Это безумие!

– Терпение и все будет, – я была на сто процентов уверена в своих словах.

Лариса глубоко вздохнула и тревожно посмотрела на меня. Ее умение спорить всегда было далеко за пределами успеха и ей пришлось тупо смириться с моей упертостью. Ну, как обычно.

– Алис, – неуверенно начала она. – Я все хотела попросить… – на этих словах ее тело неестественно дернулось, взгляд наполнился туманом, губы побелели, а с их уголков стала просачиваться какая-то странная жидкость.

– Ты чего? – мой голос дрогнул от волнения.

Разумеется, Лариска ничего не ответила, лишь моляще смотрела на меня. Она вдруг забилась в конвульсиях и стала судорожно кашлять, выплевывая на подбородок желтоватую пенку, ее хрупкое тело рухнуло на пол, лицо стало бесцветным, а глаза словно потеряли насыщенность… они стали невероятно светлыми и мутными, как у покойника.

Такой приступ у нее случался почти каждую неделю, поэтому я достаточно быстро сориентировалась, и выбежав из туалета, позвала санитара. Он отнес мою девочку в процедурку, где ей оказали необходимую помощь. Честно говоря, меня трясло как никогда, в связи с чем пришлось вернуться в туалет: без курева на тот момент сердце могло выскочить из груди. Да, мне не удавалось привыкнуть к этому. Это было непередаваемо страшно каждый раз.

Очередной приступ

Весь день я просидела на кровати Лариски в ожидании ее пробуждения. Вероятно, в тот раз ей вкололи что-то особенно сильное, потому что она спала бесконечно. Ну, или мне так казалось. Уровень волнения становился критическим и ближе к вечеру терпение иссякло, нервное состояние было далеко за гранью спокойствия. Мой тревожный взгляд пробежался по хрупкому телу и сосредоточился на животе.

“Вроде дышит…”, – пронеслось в голове.

Доставая из тумбочки сигареты, я не переставала смотреть в сторону спящей подруги зная, что она в любой момент может перестать дышать. Это у нее случалось систематически. Но девочки в палате всегда наготове и тоже периодически поглядывали на ее живот, чтобы определить наличие дыхания. Поэтому мне удалось отлучиться в курилку.

Сидя в туалете на лавочке, я, как обычно, глубоко задумалась о своей жизни, между пальцами подрагивала дымящаяся сигарета. Мне всегда нравилось курить и размышлять, вспоминать какие-нибудь приятные моменты молодости. Это дарует мне успокоение и сосредоточенность. Я называю этот процесс “глотая дым”. Это мой отдых, потаенный уголок души.

Конечно, сортир не лучшее место для расслабления, но в этом толчке достаточно уютно. Он всегда чист, аккуратен, никакой вони. Девочки сами все моют и проветривают, для себя ведь. Лампочка в туалете слабая, приятный полумрак расслабляет глаза. За окном, словно в парке, прекрасный вид на белоснежную дорожку. Вдоль нее стоят заснеженные лавочки, и по вечерам на них художественно падает красивый оранжевый свет уличного фонаря. Лишь решетки на окнах немного давят на психику.

Не знаю, сколько я так просидела, но через некоторое время почувствовала легкое головокружение. Мое дыхание стало учащаться, перед глазами все поплыло. Разумеется, до меня сразу дошло, что это начало приступа, который требует незамедлительной медицинской помощи.

Когда сознание вернулось, в палате было очень тихо, все спали. Я попыталась встать, но мое тело не желало шевелиться. В правой ягодице томились знакомые ощущения.

"Черт, больно… – пронеслась мысль. – Опять уколы? Ну все понятно: снова накачали меня, чтоб спала. Кажется, мои приступы вышли из-под контроля. Твою мать! Все плывет перед глазами… надо вставать: ссать охота…".

Да, мысли бушевали со скоростью света, словно стремились разорвать башку, напряжение росло. Наконец, я дошла до туалета и рывком спустила штаны с трусами, присела. Мощная струя вырвалась из глубины души и звонко растворилась в очке. Внезапно перед глазами предстало окровавленное лицо Андрея. Да! На несколько секунд мне привиделась его смерть, по телу пробежала дрожь.

Я оторвала кусок бумажки, и приводя в порядок промежность, стала вглядываться в свое видение. Но оно вдруг растворилось и на его место снова встала стена туалета. Новый приступ дрожи захватил все тело. Еще бы! Ничего подобного ранее за мной не наблюдалось, такие реалистичные видения впервые коснулись воспаленного воображения.

Выкурив две сигареты подряд, я вернулась в палату, закрыла глаза и попыталась уснуть. Примерно в этот момент мое внимание привлек странный шорох со стороны Ларисы. Ее дыхание сбилось, движения были ритмичными, суетливыми, в них откровенно томилось неудержимое возбуждение.

Разумеется, я не придала этому значения: девочки все половозрелые, лежат много лет и некоторые мастурбируют, пока никто не видит. Но вдруг в свете уличного фонаря, падающего на кровать предполагаемой шалуньи, мелькнуло что-то металлическое… все мое тело напряглось, по спине пробежала дрожь.

– Лариса, нет! – во все горло закричала я, вскакивая с кровати.

Да, наша палата всегда была готова к этому. Мы сработали, словно работники мчс: в помещении мгновенно включился свет и три девочки, включая меня, в течение нескольких секунд оказались возле Ларисы. Мы отобрали у рыдающей девушки складной нож. Как эта фокусница проносила в отделение такие вещи, до сих пор никто не знает… Я села на ее кровати. Сердце колотилось так, словно впервые мне довелось увидеть подругу в таком состоянии.

“Рано или поздно она сделает это, – вертелось в голове. – Как мне уберечь ее?”.

Постепенно все успокоились и разошлись по кроватям. Как обычно, мне не составило труда уговорить теть Таню, чтобы та ничего не писала в журнал происшествий, потому что Лариску могли наказать за хранение ножа. А наказание могло быть самым разнообразным. В лучшем случае: избить мокрым полотенцем, а в худшем – накачать наркотой до полного беспамятства.

“Лежала бы и слюни в подушку пускала, дура…”, – вертелось у меня в голове.

Теть Таня дала таблетку успокоительного для нашей горе-суицидницы. Я молча сидела с нею рядом, нежно поглаживая мокрые волосы, ее голова была невероятно горячей, лицо красным от напряжения. Она то зажмуривала, то широко раскрывала глаза и тихо плакала, по телу бегали едва заметные конвульсии. Это была самая настоящая истерика.

Но вскоре таблетка подействовала и отправила дуреху в крепкий сон, что позволило мне вернуться в кровать. Не знаю, сколько я пролежала с открытыми глазами, сон не желал посещать сознание. Нервное возбуждение было непередаваемым…

Наконец, я взяла сигареты, и выйдя в коридор, лениво побрела в сторону туалета. В отделении царила невообразимая тишина. Даже тетя Таня дремала. И не удивительно! Эта работяга уже третьи сутки была с нами. Спать ведь тоже надо… так и кони двинуть недолго.

Я улыбнулась женщине, будто она могла видеть меня и побрела дальше, но проходя мимо соседней палаты, вдруг заметила человеческий силуэт. Это была Ирина. На входе в палаты нет дверей, и эта ебанашка словно призрак стояла в огромном проеме. От неожиданности испуг пробежался от пяток до сердца.

"Снова она сводит меня с ума, – пронеслось в голове. – Так и обосраться можно!”.

Ирина стояла абсолютно голая, ее тело было в синяках и кровоподтеках, маленькие сиськи щедро покрылись мурашками, соски торчали от холода, а растительность на пизде уже стремилась перейти к животу. Я брезгливо сморщилась от резкого телесного “аромата”, по спине пробежала волна мурашек.

Как обычно, Ирина пыталась выглядеть каким-то таинственным призраком: руки по швам, ноги плотно сведены, лицо без эмоций. Ее глаза были невероятно пронзительными, взгляд томный и загадочный, устремленный перед собой, как у заблудшей души, что веками не может найти покоя. Такую дичь она творила уже не в первый раз, но от неожиданности мое сердце “ушло в пятки”.

– Твою ж мать, Ира! – шепотом “закричала” я. – Ты че так пугаешь?

Ирина медленно перевела на меня взгляд. Ее глаза были мудрыми, подобно старцу и в то же время пустыми, как у покойника. Наверное, ей виделось, что она главный герой из фильма ужасов. Боже, как достала эта ебанутая. Встанет вот так посреди ночи и стоит до утра, пугает нас. Не понимаю, что она вообще делает в этом мирном отделении. В нем лежат только те, чья психика подает надежды на восстановление, а с ней, по-моему, все крайне безнадежно… Наконец, я вошла в туалет.

“Кажется, даже здесь запах лучше, чем рядом с этой ебанашкой…”, – пронеслось в голове.

Не знаю, что со мной происходило, попытка суицида Ларисы окончательно выбила из колеи. Казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, душа была в сильном смятении, словно чувствовала что-то нехорошее. Я не находила себе места, дрожь в ногах становилась сильнее, у меня нестерпимо сохло во рту, внизу живота появилось мерзкое давление, а между ног образовался настоящий водопад.

Внезапно грудь заполнилась тошнотой. Невероятный приступ агрессии захватил меня и стал распространяться по телу. Когда ко всему этому великолепию добавилось головокружение, я выскочила из туалета, и едва перебирая ватными ногами, пошла по коридору.

– Теть Тань… – мой голос был слабым. – Теть Тань…

Отдышка окончательно взяла верх, лишая последнего рассудка, из-за нехватки воздуха в глазах потемнело, а мышцы стали сухими и немощными. Какая-то удивительная жажда овладела мной. Последнее, что осталось в памяти – бегущая ко мне тетя Таня. Я слышала какую-то суету вокруг, но не понимала, что происходит…

– В процедурку ее, срочно! – послышался бодрый крик. Сильные руки как пушинку подхватили меня.

– Ммм, – этот стон вырвался самостоятельно, контролировать его было нереально.

Саша

Когда я проснулась, мне в лицо ударил яркий солнечный свет. Да, зимнее солнце особенно сильное по утрам. В коридоре было тихо и никто не звал меня пить утренние таблетки. Разумеется, ситуация была ясна как день: мне снова сделали укол, потому что случился очередной приступ. Других вариантов не существовало, этот единственно верный. Я лениво надела очки и села на кровати, мысли вихрем резвились в голове.

“… пиздец, как жопа то болит, – от мерзких ощущений хотелось сдохнуть. – Что же такое мне колят? И вообще, какое право они имеют колоть такое сильное, скорее всего наркотическое лекарство, о котором ничего не рассказывают, не берут письменного согласия…”.

Разумеется, в отделении никто не выпендривается… Колят – значит так надо. Отделение достаточно спокойное, без строгого режима. Для тех, кто не безнадежен: ослабленный режим содержания в отличие от отделения для тяжелых. Я лежала там около года. Жуткое местечко… бедные девочки ни подмыться, ни поссать не могут без расписания.

А в ослабленном отделении пациенты курят когда захотят, в туалет ходят как нормальные люди, без контроля. Работники все добрые, хорошо общаются, однако права лучше не качать. Как бы спокойно не было, пизды получить легко: однажды меня избили тупо за то, что я потребовала дополнительного времени на прогулку. Высказала блин, свои права, потом два дня лежала вся в синяках.