Первые неожиданности
Сергей проснулся ни свет ни заря. Чтобы не разбудить жену, тихо лежал с открытыми глазами и пытался представить себе сегодняшний день, первый рабочий день после отпуска. Но мысли путались и ничего связанного не получалось, хотя многое, если не все, должно проясниться сегодня. В отношении своей персоны особых иллюзий он не испытывал. По опыту работы в Центре прекрасно знал отношение руководства к сотрудникам, вернувшимся из длительной командировки без весомых результатов – вербовки или хороших заделов для этого. Таких людей старались задвинуть куда-нибудь подальше от оперативной работы, а варягов, кого призвали из других подразделений Комитета, отправляли на прежнее место службы. В этом отношении Сергей был спокоен, участь вернуться в родное Управление контрразведки его не страшила. Хотя, если вспомнить, как ребята его провожали, какие надежды возлагали и слова говорили, не хотелось бы, как говорится, под конем, без щита и меча. Не заслужил, вроде, такой участи…
– Сережка, ты что, не спишь? Рано еще, – теплый сонный голос жены. – Волнуешься?
– Да нет. Все нормально, спи, солнышко. Я на кухню, кефирчику выпью с булкой и на работу, все равно уже не засну.
– Давай в душ, горе мое, а я пока завтрак приготовлю. Бутерброды с докторской будешь?
Однако похозяйничать на кухне Любе не удалось – встала Сережина мама и взяла бразды правления в свои руки, что вызвало у жены тихий, но явный протест. Вообще, по наблюдениям Нестерова, между ними стала зарождаться какая-то нездоровая конкуренция. Раньше мама их поила и кормила, и Люба принимала все, как должное. Но почти за пять лет командировки она сама стала хозяйкой, да еще какой! Повар посла и подруги, включая чешку Марту и Марию из Болгарии, специально домой к ним приходили, рецепты переписывали, смотрели, как она готовит. Вот на почве ведения хозяйства и начались первые трения, а как по-другому: две женщины на кухне.… Уже после первой, совсем легкой кухонной баталии он вспомнил, как крыса Сушка дня через три после Любиного приезда сбежала из квартиры. Но то ведь крыса, а здесь люди – существа разумные. «Ничего, образуется как-нибудь, – успокаивал Сергей сам себя. – Они же обе – мои любимые и дорогие, найдут общий язык, ради меня, в конце концов».
В Ясенево приехал с первым автобусом, до официального начала рабочего дня оставался час с лишним. Побродил по дорожкам, посмотрел на кустики-цветочки-клумбочки-фонтанчики, потом не выдержал и поднялся на этаж, где располагался отдел. Пошел по пустому коридору. На всякий случай дернулся в кабинет Коли Игнатьева, а дверь возьми да откройся. Оказалось, молодой, ретивый сотрудник, с которым Сергей познакомился перед отпуском, уже полностью погрузился в рабочий процесс. Самого Игнатьева не было, а переговорить с ним, прежде чем идти к начальству, очень даже хотелось. Коля появился ровно в девять, минута в минуту, помятый, в несвежей рубашке и крайне озабоченный. Перекинуться с ним хотя бы словечком не удалось: в кабинете народ толпился, и время поджимало – надо было докладывать, что вышел из отпуска и прибыл на работу. По аппарату оперативной связи Нестеров набрал Фомкина, но тот вопреки принятому порядку сразу переправил его наверх, к Шибанову. Только Сергей положил трубку – раздался звонок. Он машинально взял телефон. Как положено, назвал себя и услышал в ответ энергичный голос начальника: «Привет, Сергей Владимирович! Ты-то мне и нужен. Заходи!». Голому собраться – только подпоясаться! Схватил портфель с подарком для шефа и вперед, благо идти недалеко – кабинет заместителя начальника отдела располагался прямо по коридору через четыре двери. Он еще только переступал порог, а Шибанов уже встал и с улыбкой пошел навстречу. Сжал руку до хруста, коротко приобнял, хлопнув по спине, и отправил на стул за маленький приставной столик. Итоговый отчет Нестерова с пометками ручкой и карандашом лежал на столе начальника отдельно от других бумаг. Но начал Петр Георгиевич, как принято, с разговора «по душам».
– Ну, здравствуй, наконец! Давненько мы с тобой не виделись. – Шибанов откинулся на спинку стула и, прищурившись, будто смотрел издалека, с улыбкой стал разглядывать своего подопечного. – А что? Выглядишь неплохо: загоревший, отдохнувший. Молодец! Рассказывай: как дома, родители, дети? Сын, большой, наверное?
Нестеров, подстраиваясь, в тон начальству отбарабанил бодрым голосом недавнего отпускника:
– Спасибо, Петр Георгиевич! Старики скрипят, но держатся, дети растут, как им и положено: Олежка осенью во второй класс пойдет, Ольга – в первый. Ей, правда, семи еще нет, но ничего, попробуем. Она ведь на подготовительном отделении занималась…
– Любаша как?
– Входит в норму. Дома получше, конечно. Ольга с Олегом дергают, родители ходят, бурчат… – он неслышно, как ему казалось, вздохнул, но Шибанов все равно услышал.
– Ничего, Сергей, не переживай, потихоньку-полегоньку все придет в норму. А Люба у тебя просто молодец, храбрая женщина. Честно скажу: не ожидал…
– Это вы про встречу с «Грэгом»? – Нестеров спросил просто так, для порядка, чтобы разговор поддержать, а Шибанов сразу зацепился.
– А что, были другие случаи? – Петр Георгиевич, будто ему все известно до донышка, сбросил маску добродушия. И без того небольшие глазки стали совсем маленькими и недобрыми, черты лица заострились, и в голосе зазвучали сразу несколько тонов: требовательность, раздражительность, вкрадчивое и не очень искреннее участие. – Может, ты не все написал, Сережа? Не успел, наверное, что-то помешало? Ничего, такое бывает. Но мы же не чужие с тобой люди, не один год вместе лямку тянули. Чего молчишь? Рассказывай, рассказывай, пока есть возможность. Смотри: потом поздно будет, другой кто-нибудь расскажет, если уже не рассказал…
«Знает про дамбу или на испуг берет? Неужели резидент все-таки стукнул?» – быстро-быстро застучало в Нестеровской голове, но играть надо было до конца, а там, будь, что будет…
– Да что вы, Петр Георгиевич? – удивлению не было предела. – Чего рассказывать? Я все как на духу…
– Ну, ну. – Шибанов холодно улыбнулся и, как ни в чем не бывало, продолжил разговор, плавно, естественным путем переходя на служебные темы.
– С Фомкиным познакомился? Хорошо он тебя встретил?
– Очень хорошо, так хорошо, что лучше некуда, – Нестеров даже не пытался сдержать злость и возмущение, вспомнив, как этот гад ни свет ни заря после бессонного перелета в Москву вызвал его в Центр. Набрал воздуха в грудь, хотел со всей пролетарской ненавистью добавить пару определений в адрес Фомкина, но Шибанов, угадав его желание, резко осадил.
– Ты чего встрепенулся? Или что-то ругательное сказать хочешь? Напрасно, напрасно… Пора уже знать, что начальников, как родителей, не выбирают, – с легким вздохом протянул он. – Что-то ты, Сергей Владимирович, разучился себя в руках держать. Спокойствие и выдержка. Кстати, – добавил начальник, будто только вспомнил, зачем пригласил подчиненного, – давай-ка мы о них, и поговорим: о спокойствии и выдержке.
Шибанов перевел взгляд на документы, лежавшие на столе. Сначала придвинул к себе отчет Нестерова, потом, немного покопавшись в папке с надписью «НА ДОКЛАД», достал два листочка машинописного текста, и положил их рядом.
– Начнем, как водится, с конца. – Петр Георгиевич перевернул несколько страниц отчета, что-то прочитал, оторвал глаза от текста и посмотрел на Нестерова. – Расскажи-ка, друг мой, о «Лекаре». Я же помню, как все хорошо начиналось, – он откинулся назад, готовый послушать, что скажет Нестеров, и сразу сделал уточнение. – Материалы по нему я видел, так что можешь не повторяться. Скажи лучше то, чего я по тем или иным причинам не знаю, хотелось бы до конца разобраться с этим делом.
Сергей так и думал, что разбор полетов начнется с «Лекаря», и, на всякий случай, приготовил два варианта доклада: один – для Фомкина, а другой, с элементами психоаналитики, для Шибанова. Нестеров стал рассказывать Петру Георгиевичу историю с «Лекарем» от начала до конца, делая упор не столько на фактическую сторону дела, сколько на свои ощущения, предчувствия и интуицию. Считая, что знает характер шефа, он рассчитывал, а как только стал рассказывать, поверил, что уж кто-кто, а Шибанов, его обязательно поймет. И точно! Пока Сергей говорил, Петр Георгиевич то бровь удивленно поднимет, то хмыкнет недовольно, то задумчиво складки на лбу соберет, то «угукнет» очень кстати и вовремя. На самом же деле докладчик и представить себе не мог, как он далек от истины и что действительно думает Шибанов.
– Кажется, это все, что я дополнительно могу сказать по ситуации с «Лекарем», – внутренне волнуясь и переживая, но внешне спокойно, завершил сообщение Нестеров.
– Ну, хорошо, – отреагировал Шибанов, прервав поток своих размышлений, и жестко продолжил. – Хотя ничего хорошего, на самом деле, не вижу. Во всей твоей истории слишком много догадок, умозаключений и просто фантазий. – Он замолчал, что-то припоминая, и после небольшой паузы, несколько мягче сказал: – Сергей Владимирович, прошло почти три месяца, и есть возможность, даже необходимость, более спокойно посмотреть на прошедшие события. Скажи: ты по-прежнему считаешь, что никаких сомнений в деле «Лекаря» нет и быть не может? Только не торопись, подумай, – опередил он уже готового к ответу Нестерова.
Петр Георгиевич спокойно и внимательно смотрел на Сергея, отмечая нюансы реакции на свои слова, и увидел, что Нестеров услышал его, среагировал и «прикусил» язык. «Чего он хочет? – соображал Сергей, – чтобы сделал шаг назад? А зачем? Отчет-то у него на столе, а что написано пером…». Пауза затягивалась, и Шибанов взял инициативу в свои руки.
– На самом деле, твоя версия, что «Лекарь» – офицер Министерства безопасности очень слабо подкреплена фактическим материалом. Давай вернемся к отчету о встрече с начальником экспедиции геологов и посмотрим, чем он тебя так поразил, что ты сразу поверил, будто твой контакт – сотрудник местной контрразведки. Итак. Специалист, водитель видел его выходящим из здания министерства безопасности. При каких обстоятельствах это произошло? Может, он его из движущейся машины увидел? Никаких уточняющих деталей в отчете нет, а на самом деле, штришок-то не из последних. – Петр Георгиевич откинулся на спинку стула. – Сам должен знать: когда человек за рулем, его внимание сконцентрировано на дороге, а не на пешеходах, снующих туда-сюда по тротуару. Любой водитель, тем более на скорости, может ошибиться и принять одного человека за другого. К тому же, подавляющему большинству наших людей все желтенькие и узкоглазые на одно лицо, как и мы для них.
Нестеров молчал. Он понимал, что нельзя исключать возможность ошибки, тем более что с Ринатом он, действительно, переговорить не успел, и рванул в посольство, как на пожар. А Шибанов, заметив его колебания, продолжил:
– Переводчик, подчиненный «Лекаря», тридцать три бочки арестантов повесил на своего начальника. А если это не соответствует действительности? Много ты видел людей, довольных своим начальством? Ты, например, мной или Фомкиным доволен? Чего молчишь? Значит, не доволен, хоть я лично ничего плохого, по-моему, тебе не сделал. А вот этому молодчику-переводчику как раз есть из-за чего обижаться на своего начальника: работал в столице, горя не знал, а его бедного, несчастного взяли и к черту на кулички сослали. Может, здесь кроется правда?
Нестеров слушал шефа и поражался: насколько его доводы совпадали с мнением резидента, которому он по горячим следам докладывал ситуацию с «Лекарем».
– Сергей Владимирович, не узнаю тебя, – Шибанов заговорил с разочарованием и обидой, будто Нестеров обманул, не оправдал его ожиданий. – Ты же опытный работник и не хуже меня знаешь, что всякая информация, тем более острого характера, нуждается в проверке. Почему проигнорировал это требование и посчитал себя истиной в последней инстанции, взял на себя ответственность за решение такой непростой задачи? Может, что-то повлияло на тебя? Разговор, происшествие, событие, ну, что-то должно было произойти, отчего ты полетел в посольство, сломя голову? Чего молчишь, или сказать нечего? И вот еще что, – вспомнил Шибанов. – Когда ты, наконец, научишься смотреть хоть на шаг вперед, и просчитывать последствия своих действий? Помнишь наш разговор в резидентуре? Не забыл: какие у меня были планы на твой счет? И что? Одним росчерком пера ты все зачеркнул! – Руководитель взял со стола лежавшие рядом с отчетом два листа машинописного текста. По диагонали пробежал текст. – На, почитай. Думаю, на пользу тебе пойдет…
Это была характеристика резидентуры на Нестерова, вернее товарища Норда, по результатам его работы в загранкомандировке. Глаза полетели по строчкам. Вроде, все как обычно: «активно включился…, восстановил связь…, принимал участие…». Перевернув страницу, Сергей невольно зацепился за подчеркнутые строчки: «За период работы велось изучение шести объектов оперативной заинтересованности из числа местных граждан, однако конкретных результатов в вербовочной работе добиться не удалось». На полях кем-то из руководства жирно, с нажимом написано: «В чем причина? Доложите».
– Ну, что? Теперь, понимаешь: прими ты другое, более взвешенное решение, этого вопроса просто бы не было? – Шибанов забрал документ и вместе с отчетом отложил на край стола. – Я неделю назад из отпуска вышел, и мы дважды со Станиславом Андреевичем обсуждали твою работу в резидентуре. Сложностей, конечно, хватало, но таковы были условия и ничего здесь не поделаешь. Поэтому, с учетом всех обстоятельств, пришли к мнению, что в основном с поставленными задачами ты справился. За исключением, конечно, разработки «Лекаря», где допущены неоправданные поспешность и неосмотрительность. Или у тебя другая точка зрения?
«Может, и другая, – подумал Нестеров, вспомнив о своей интуиции, которая его никогда не подводила. Но тут же, в пику его упрямству, в сознании всплыли когда-то сказанные ему слова доброй и мудрой бабушки, Агафьи Федоровны: «Люди тебе, Сереженька, добра хотят, а ты еще и кобенишься». Маме Старой, как звали ее все внуки в большой семье Нестеровых, перечить никто не смел, и Сергей с легким сердцем ответил: – Да нет, Петр Георгиевич, конечно, вы правы. Я тогда больше за Вячеслава беспокоился. Чего, думаю, парня под расшифровку подставлять…
– Понятное дело, – с явной иронией и непонятным для Сергея удовлетворением протянул Шибанов, – хотя эта задачка не твоего уровня. – Неожиданно он озорно, с мелькнувшей искрой в глазах улыбнулся. – В начальники, видать, метишь. Случайно, не на мое место? – И сразу снова стал серьезным. – Хочу сказать тебе, Сергей Владимирович, что пока нас с тобой не было, а Станислав Андреевич находился в командировке, обстановка в отношении твоей персоны по-разному складывалась. Вплоть до прощупывания почвы в контрразведке на предмет возможного дальнейшего трудоустройства Нестерова С. В. Вот так, дорогой товарищ! – Он легко пришлепнул ладонью по столу и посмотрел на покрасневшего от волнения Сергея. – Но теперь все закончилось: твоя работа, как я уже сказал, и в первую очередь с «Грэгом», получила положительную оценку. Остаешься в отделе. Участок тебе определит Фомкин, мы с ним в общих чертах проговорили. Вопросы есть? Вопросов нет! Тогда вперед!
«Возьмем винтовки новые…» – вспомнил Сергей любимую песню Михалыча Позднякова и почувствовал, как отпустило напряжение, которым был скован с самого утра. Оставалось последнее, чего он не умел делать никогда – вручить подарок. Тем более сейчас, в обстановке, когда только что висел на волоске. Еще подумает дорогой начальник что-нибудь не то и выгонит его к чертовой материи – вот тогда отношения испортятся крепко и надолго, может навсегда. И как это у других все так ловко получается? Некоторые вообще с подарков начинают, чтобы беседа в нужном русле шла. Нестеров находился в краткосрочном, незаметном для Шибанова ступоре, а решение, как всегда, в стрессовой для него ситуации пришло с той стороны, откуда не ждал.
– Петр Георгиевич, спасибо, я все понял. – Сергей стал открывать портфель и краем глаза заметил, как напрягся готовый к отпору начальник, но Нестеров был спокоен, он знал, что скажет. – Люба просила передать Вере Сергеевне, – и положил на стол небольшой продолговатый предмет, завернутый в зеленый бархат и перевязанный шелковой лентой того же цвета, только более темного оттенка.
– Это что? – строго спросил Шибанов.
– Не знаю, я не в курсе, – Сергей открыто, без тени смущения, смотрел начальнику прямо в глаза, – они между собой договаривались…
Нестеров осторожно развязал ленту и откинул бархат, скрывающий содержимое свертка. На мягкой изумрудного цвета ткани лежала вырезанная из пожелтевшего от времени слонового бивня на деревянной ажурной подставке статуэтка многорукого индийского божества. Сергей точно знал, что Петр Георгиевич – большой любитель таких вещиц.
– Хорошая штучка, редкая, – разглядывая, Шибанов взял статуэтку в руки. – Передай Любаше огромное спасибо, у нее прекрасный вкус. Верочке точно понравится…
«Молодец парень, – отметил про себя Петр Георгиевич. – Ловко он со статуэткой провернул, захочешь – не откажешься. А Верочка моя, конечно, ни сном, ни духом, святая душа».
Фомкин сам зашел за Нестеровым в кабинет Игнатьева. Вел себя подчеркнуто вежливо и корректно, приклеенная косая улыбочка не сходила с губ, обращался исключительно по имени, отчеству и только на «Вы». Сергей не стал особенно задумываться, чем вызваны столь кардинальные изменения в его поведении – других забот был полон рот. Стараниями Фомкина его определили в «большой» и неудобный со всех точек зрения кабинет, где всегда сидело от четырех до шести человек. Накоротке познакомившись с соседями, первое, с чего Нестеров начал, стал принимать дела от молодого поколения на подшефных ему теперь сотрудников резидентуры и все их «хозяйство», включая агентуру, разработки и переписку с Центром. Объем будущей работы оказался немаленьким. Потом сходил вниз, отметился в кадрах, получил у секретаря необходимые для работы документы и в этой, как будто новой для него суете, пропустил время обеда. Опомнился, когда народ стал собираться на оперативку, ежедневное совещание, проходившее в кабинете начальника отдела. По сигналу секретаря все зашли гурьбой, здороваясь с генералом, кто за руку, кто голосом и кивком головы, в зависимости от занимаемого положения и характера отношений с большим шефом. Станислав Андреевич глазами нашел Нестерова, кивнул ему и ободряюще улыбнулся. На оперативке, как обычно, дежурный по отделу из поступивших материалов ТАСС зачитал наиболее интересные сообщения по событиям, произошедшим за рубежом за истекшие сутки. Потом с коротким объявлением по повестке дня предстоящего собрания выступил секретарь партийной организации, и всем показалось, что совещание подошло к концу. Однако команды расходиться, почему-то не поступало. Неожиданно открылась дверь и в кабинет, поздоровавшись со всеми разом, зашел кадровик, Виктор Иванович. Пройдя к столу начальника отдела, он открыл известную почти половине разведки черную папку и передал пакет, который Станислав Андреевич положил рядом с собой. Виктор Иванович присел на свободный стул недалеко от хозяина кабинета. Наступила тишина, все ждали, что произойдет дальше.
– Товарищи! – Генерал встал, поднялись со своих мест и все остальные. – На меня возложена важная и почетная обязанность: выполнить поручение руководства Комитета государственной безопасности Советского Союза. – Он слегка повернул голову в сторону сотрудников, сидевших слева от него, и сказал: – Сергей Владимирович, пройдите, пожалуйста, к столу.
Пока Нестеров выполнял неожиданное для него приказание, Станислав Андреевич вскрыл принесенный кадровиком пакет, достал из него красного цвета книжицу, открыл и, когда подчиненный встал рядом, повернувшись лицом к сотрудникам отдела, прочитал сдержанным, торжественным голосом:
– Майору Нестерову Сергею Владимировичу приказом Председателя КГБ СССР от шестого июля тысяча девятьсот восемьдесят третьего года за добросовестное отношение к исполнению служебных обязанностей по выполнению специального задания и полученного при этом положительного результата объявлена благодарность. Поздравляю вас!
С искренней, отрытой улыбкой генерал от души пожал Нестерову руку. Не ожидавший, слегка оглушенный случившимся, он, как учили на строевых занятиях в Высшей школе, по-военному, руки по швам, повернулся к находившимся в кабинете товарищам и громко произнес:
– Служу Советскому Союзу!
Сотрудники отдела окружили зардевшегося от смущения «именинника». Одним из первых, с виноватой улыбкой, пряча глаза, подошел Коля Игнатьев. Что происходит с парнем, Сергей, как ни старался, понять не мог, но перемены не в лучшую сторону заметил еще с утра. Поздравления продолжились и после официальной части. «Надо бы обмыть это дело, – подумал Нестеров. – Не каждый день Председатель мне благодарности объявляет». Он переговорил с людьми, и в районе семи часов вечера малой, проверенной компанией, впятером, они были в кафе у метро Беляево. За разговорами, шутками, прибаутками два часа пролетели незаметно, но, как говорится, пора и честь знать. Дружно, всей гурьбой отправились к метро. После Октябрьской Нестеров с Игнатьевым остались вдвоем.
– Николаша, у тебя все в порядке? Домашние живы, здоровы? – Сергей рассчитывал, что после задушевного офицерского собеседования легче будет растормошить Игнатьева. Куда там!?
– Нормально, Владимирыч! – коротко и без всякого желания продолжать разговор ответил Николай, однако бросать начатое дело Нестеров не привык и попробовал зайти с другого конца.
– Ира, как? Сынуля?
– Нормально, – продолжил Николай все ту же песню-тягомотину, но голос предательски дрогнул, и Сергей понял, что дело серьезное.
– Если все так хорошо, поехали, дорогой, к нам домой. Любаша тебя сто лет не видела. Ничего, если ты у нас заночуешь, Ирина против не будет? Ты звякни ей, как приедем, – Игнатьев кисло улыбнулся. – А завтра первой лошадью отправимся на работу. Чистую рубашку найдем, не вопрос. У тебя тридцать девятый? – и, получив утвердительный ответ, добавил: – Вот и замечательно. Так что, договорились?
На удивление, Николаша сразу согласился. В половину одиннадцатого плечом к плечу они стояли в прихожей перед Сережкиной мамой и Любой, молчание которой вмещало в себе по крайней мере два вопроса: «И как прикажешь это понимать, дорогой мой муж? Ничего получше, на ночь глядя, придумать не мог?». Почувствовав недоброе, Игнатьев дернулся назад к двери, но Нестеров удержал его за рукав пиджака.
– Подожди, Коля!
Из портфеля Сергей достал ту самую красную книжицу и протянул ее жене: «Вот, это нам с тобой за «Грэга!». Она смешалась, не зная, что делать, но взяла странный для нее предмет в руки и осторожно открыла. Сережкина мама, заглядывая через плечо, старалась рассмотреть, что же там такое есть. Люба прочитала и заплакала, сама не зная от счастья или переживаний за мужа. Наступила неловкая для всех пауза, но положение спасло старшее поколение. Вскрикнув: «Что ж мы в коридоре-то стоим!» – Галина Андреевна с глазами на мокром месте бросилась на кухню к холодильнику. Через десять минут краковская колбаска, сальце, селедочка с холодной вареной картошечкой и зеленым лучком, помидорчики, огурчики с дачного огорода и вся остальная еда и закуска, все, что было в доме стояло на столе. Пока мама хлопотала на кухне, а Николай знакомился с детьми, Сергей переговорил с женой, ввел ее в ситуацию, и все встало на свои места.
Отмечать награду решили на кухне, по-домашнему – в тесноте, но не в обиде. Где-то через полчаса Люба пошла укладывать детей, а вслед за ней поднялась и Галина Андреевна. Нестеров наполнил рюмки.
– Ты чего такой смурной, Игнатьев? Я думал, радоваться за меня будешь, а ты, как в воду опущенный. Случилось чего? – Он говорил шутливым тоном, но голос был более чем серьезным. – Николаша, ты меня знаешь, я своего все равно добьюсь, зубами правду вырву. Так что лучше не брыкайся, дороже обойдется. Колись, лось мохнатый!
Николай вздохнул, будто сбросил с плеч тяжелый груз.
– Через пару дней, как вы улетели в отпуск, сверху спустили указание: подготовить предложения о поощрении сотрудников, принимавших участие в разработке и реализации мероприятий, позволивших предотвратить развертывание агрессивных действий Китая в регионе Юго-Восточной Азии и на границе с Советским Союзом. На наш отдел дали орден и медаль. Кандидатур на награждение было шесть, это я точно знаю: два человека из руководящего состава и четыре опера. Наверху, – Игнатьев кивнул в потолок, – решили так: орден – начальнику отдела, а из оперативников на медаль выбрали тебя. Фомкин от злости дерьмом изошел, сквозь зубы дал мне указание, и я в тот же день написал представление, – вспоминая, он нахмурил брови. – По-моему, так: «За умелые, инициативные и смелые действия, способствовавшие успешному выполнению боевых задач по обеспечению государственной безопасности Союза Советских Социалистических Республик наградить майора Нестерова Сергея Владимировича медалью «За боевые заслуги». Туда же приложил справку по работе с «Грэгом» с описанием обстоятельств получения информации на предпоследней встрече и оценкой сведений руководством разведки. Фомкин, чернее тучи, бумаги в руки и в кадры, с кем он там говорил, не знаю, Виктор Иванович в командировке был. На следующий день опять к кадровикам метнулся и приходит уже успокоенный. «Переделай, – говорит, – представление на Нестерова с медали на грамоту Председателя». От счастья аж светится! Что они там нашли, какие несоответствия, понятия не имею. Я, конечно, переписал, куда деваться. А потом он у меня и вовсе документы на награждение к себе забрал. А я-то, голова садовая, думаю: чего он такой счастливый ходит? Теперь понятно: медаль, наверняка, вместе с кадровиками в другой отдел отдали, а тебя он на благодарность спустил, сволочь! А я еще и помогал ему…
На душе заскребли кошки, но вида Нестеров не подал.
– Коля! Да пропади он пропадом, жираф недоделанный! Стоит из-за него расстраиваться? Мне Георгич намекнул, что наш ненаглядный Александр Петрович вообще хотел меня в контрразведку сплавить, только хрен ему на рыжую морду! Как с формулировкой, – Сергей заглянул в красную книжечку, – «…за добросовестное отношение к исполнению служебных обязанностей по выполнению специального задания…» можно списать человека из разведки? Сам обделался по самое некуда, вот и мстит другим неизвестно за что! А ты так вообще здесь ни при чем, не бери в голову! Лучше скажи, что с ТОБОЙ происходит? Я же вижу, в каком ты раздрае…
Игнатьев напрягся, лицо покраснело, и большие оттопыренные уши стали пунцовыми. Он низко наклонил голову и, решившись, глухо произнес:
– Я из дома ушел.
– Как ушел? – Нестеров оказался в состоянии полной растерянности, и было от чего. Чтобы Коля – сама добродетель, застенчивая скромняга, из дома ушел, сына бросил? Этого не может быть ни за что, потому что быть такого не может. Сергей постарался взять себя в руки. – Объясни, пожалуйста, что значит: ушел?
Игнатьев поднял глаза и тут же отвел их в сторону.
– Трудно говорить, Владимирыч! Стыдно. Мы с Иркой познакомились, когда я еще в Высшей школе учился. На выходные приезжал к родителям в Тучково, а она там, в больнице, медсестрой работала. Встречаться стали, а через какое-то время Юлька и говорит: «Я залетела, беременная. Аборт делать не буду, мне нельзя». Так и поженились. Витьке, сыну, скоро четыре, мы с ним не разлей вода. – Он вскинул голову и посмотрел прямо в лицо Нестерову. – Мне ребята тучковские говорили: погуливает она, но я все отмахивался, не верил. Мало ли что болтают. А две недели назад приболел, температура подскочила, поехал с работы домой, мы квартиру в Москве снимаем. Думал, Ирка подлечит, у нее как раз выходной был, она в ночь работала. Захожу, а там… – Игнатьев замолчал, с натугой проглотил комок, вставший в горле. – Извини, дальше рассказывать не буду, сам понимаешь. На следующий день, когда ее не было, отпросился с работы, собрал вещи и ушел…
– И что теперь?
– Не знаю. Иногда приезжаю к родителям, помыться, рубашку сменить… Им еще не говорил, но мать, по-моему, догадывается, плачет украдкой.
– Где живешь, вернее, ночуешь? – поправился Нестеров.
– На Павелецком. На работу удобней.
– Из наших кто-нибудь в курсе?
– Нет, только ты.
Ситуация складывалась непростая, даже отвратительная. Разводы в КГБ никогда не любили и не любят до сих пор. Разрыв семейных отношений – крест на карьере, а то и билет на вылет, смотря как разбирательство пойдет. Но, что бы ни было, любые причины развода – виноват всегда муж. Офицер, чекист, не сумевший построить крепкую, здоровую семью. А уж по каким причинам – дело десятое. Сколько мужиков на этом погорело, не сосчитать.
– Диспозиция понятна, – задумчиво подвел предварительные итоги Нестеров. – Хорошего, конечно, мало. Но ничего. Бог не выдаст, свинья не съест. Давай-ка по завершающей и на боковую. Завтра еще покумекаем.