Исход
Сквозь сон, откуда-то издалека, Нестеров слышал, что кто-то его зовет. Голос становился все настойчивей и настойчивей: «Любимый! Ну, проснись, пожалуйста, пора вставать, на работу опоздаешь». Собрав в кулак остатки силы и воли, Сергей открыл глаза и увидел перед собой склонившуюся над ним жену.
– Вставай, родной! Уже пятнадцать минут восьмого. Тебе что на завтрак сделать?
Еще до конца не проснувшись, он сразу определился в своих желаниях – последних два утра ему только и снилась эта вкуснятина.
– Глазунью из трех яиц и с колбасой, если можно…
– Можно, но за качество колбасы не ручаюсь, – тихо рассмеялась Люба и пошла на кухню.
После контрастного душа Нестерову полегчало, хоть взбодрился немного. А то вчера или скорее уже сегодня, во втором часу ночи, как с аэродрома приехал, сразу в ванную, снял с себя командировочную грязь, в койку, и, как провалился, родной жене двух слов не сказал.
На плите шкварчала яичница, на столе – крупно нарезанный хлеб, немножко сливочного масла и любимая кружка – блаженство.
– Как вы тут, Любаш?
– Все нормально, Сереж. Дети с мамой на даче, я здесь кручусь. В понедельник, особенно вечером, обзвонились, спрашивали: где ты, когда будешь, как с тобой связаться? Я, как ты просил, всем одно и то же повторяла: «Звоните на работу, дома нет, когда будет: не знаю». Во вторник, после обеда, остался один, он и вчера вечером звонил, Вячеслав его зовут. Знаешь такого?
«Как не знать? – подумал Нестеров, занимаясь глазуньей. – «Саблин». Кто ж еще?». И тут проснулся телефон.
– Скорее всего, это он. – Сомнений у Любы, практически, не было. – Сереж, возьми трубку.
Плохо прожевав, он проглотил застрявший кусок.
– Слушаю вас.
– Доброе утро! Это Вячеслав. Узнали?
– Узнал. Ты где?
– С понедельника безвылазно на горке в большом белом домике сижу. Работы много, поесть некогда. Да и вы, я так понимаю, тоже не бездельничали?
– Это ты прав. Не было меня. Что за работа, интересная?
– Мне нравится. Много информации, обобщение, анализ, подготовка предложений. Опять же люди. Не шушера какая-нибудь. Солидные, авторитетные люди. Сам руководитель, друзья его, самые близкие.
– Что, прям сам?
– Ага.
– Ты откуда звонишь?
– Из телефона-автомата. У нас с аппаратами напряженка. Один на пятерых.
– Значит, тебе позвонить некуда.
– Не-а.
– Тогда сам звони. Только не мелочись, здоровье береги. Понимаешь меня?
– Понимаю, чего не понять.
– А встретиться, хотя бы накоротке?
– Нет, мне сейчас отсюда не вырваться. Да и после весь день занят. – Вячеслав замолчал на секунду, обдумывая то, что хотел и должен был сказать дальше. – Где-то после двенадцати у нашего дома большое собрание будет, а ближе к четырем уже у вашего дома. Выступающие готовятся, поддерживающие. Говорят, есть желание в гости к вам зайти…
– Так мы, вроде, не приглашали…
– От вас разве дождешься? Живете богато, дом полна чаша, библиотека знаменитая на весь белый свет, книги интересные, из жизни замечательных людей. Так что есть ради чего в гости нагрянуть.
– Понял тебя. Ты-то придешь?
– Как получится. – «Саблин» вздохнул. – Я бы одну книжку у вас обязательно взял, по истории холодного оружия: штыки, палаши, сабли… – последнее слово он специально протянул. – Только, где искать, не знаю.
– Не ищи, Слава. Нет ее.
– Жалко. – Но в голосе ни малейшей нотки сожаления, скорее наоборот.
– Так что, до связи?
– Договорились! – И «Саблин» повесил трубку, оставив Нестерова в глубокой задумчивости.
Неужели готовится прорыв в здание Комитета? Но они же с ума не сошли? Внутри сотни, если не тысячи офицеров, оружия уйма, постреляем всех к чертовой матери! Но, с другой стороны, если такое задумывается, значит, у них есть основания рассчитывать на успех? Взяли же в Берлине без единого выстрела здание госбезопасности? Взяли. Понятно теперь, что Славика в данной ситуации своя судьба беспокоит – в деле указаны фамилия, имя, отчество и все остальные установочные данные. Я ему, конечно, выдал аванс, сказав, что материалы уничтожены, хотя по факту – дело агента «Саблина» в моем сейфе и как его «ликвиднуть» тоже еще вопрос».
Остатки яичницы остыли, в колбасе оказалось больше бумаги, чем мяса, но Нестеров ничего не замечал, механически двигая челюстями. Частой прерывистой трелью зазвенел межгород. «Да что же за напасть такая? – подумал с тревогой Нестеров. – Кто ж это может быть?».
– Сергей, здорово? – Голос был знакомым. – Как ты, живой?
– Живой. А кто это?
– Юра Перхушков! Не узнал?
– Привет! Ты откуда?
– Мы с Татьяной в Болгарии, на Золотых Песках. Три дня связи с Москвой не было, дозвониться не могли, только новости по телевизору, изволновались все. Ты как? Голос что-то невеселый.
– Да, чего веселиться? Ситуация непонятная, что будет, никто не знает. А так, все живы-здоровы.
– Ну и слава Богу! Мы через неделю будем в Москве, встретимся, поговорим. Любе большой привет.
«Откуда он возник? Чего всколыхнулся?» – спросил себя Нестеров, запивая остатки еды чаем. Но, наверняка, не просто так. Юра – человек тонкий, всегда нос по ветру держит. Один из первых, мобилизованных Московским комитетом КПСС на организацию кооперативного движения. С заведующего лабораторией прикладной математики переквалифицировался на устроителя кафе, ресторанчиков, хлебопекарен и всего такого прочего. Неожиданно для многих, в том числе для себя самого, проснулась хозяйская жилка, и он быстро стал преуспевающим кооператором, эдаким купцом на новый манер. Появились деньги, и немалые: машина, дача, обстановка и все остальное. Но счастье длилось недолго – наехали на него бандюки и для разговора в лес вывезли, чтобы «добровольное» согласие поиметь на участие в его делах. На словах он его дал, чего-то даже подписал и, получив свободу передвижения, в отчаянии бросился за помощью к друзьям-знакомым, среди которых оказался Константин Леонидович Лебединский, милый доктор, неоднократно помогавший Нестерову. По его просьбе Сергей через старых друзей нашел концы, переговорил с мужиками из московского управления КГБ, и они взяли Перхушкова под свое крыло, как креатуру МГК КПСС. Утерся, не солоно хлебавши, криминальный элемент и отстал от кооператора. А он, узнав от Лебединского, кому действительно обязан благополучным выходом из сложной ситуации, сделал со своей стороны все, чтобы ненавязчиво отблагодарить и наладить со спасителем самые добрые отношения. Они хоть и дружили с тех пор, можно сказать, домами, но по-настоящему близких отношений так и не возникло. Поэтому для Нестерова было непонятно: чего, собственно, Юрий Иванович так озадачился его судьбой? Раздумывая над всем происшедшим сегодняшним утром, Сергей, хоть и было всего начало девятого, торопился на работу. Информация, как раскаленный уголь, руки жгла.
Моренов, открывая дверь кабинета, услышал, как надрывается телефон оперативной связи. «Японский городовой! Кто ж такой настойчивый? Или случилось чего? А чего еще хуже может быть того, что уже случилось?».
– Да, слушаю!
– Ну, наконец-то! – раздался голос Нестерова. – Зайти можно?
– Попробуй тебе откажи, ты ж настырный.
Выглядел Сергей неважно, хотя и его начальник смотрелся не лучше, два сапога – командировочная пара.
– Здорово! – Владимир Андреевич, как обычно, с подковыркой, первым начал разговор. – Давно не виделись, я уже соскучиться успел. Давай, выкладывай, что у тебя.
– «Саблин» нарисовался.
– Та-а-к, – протянул Моренов, подозревая, что последует интересное продолжение. – И что?
Нестеров подробно изложил фактуру произошедшего разговора, без ремарок и комментариев. Выслушав, Моренов вышел из-за стола, размышляя, продефилировал по кабинету и вернулся в исходное положение.
– То, что наш Славик на самом верху, вернее около него, – очень хорошо. Сейчас, – Владимир сделал паузу, – для него и для нас, – хорошо, а что будет хорошо для него и для нас завтра – не знает никто. Мужик он ответственный, к тому же идейный, не за деньги работал и работает, а за идею и по призванию, как и мы с тобой. Так что, несмотря на слова товарища Нестерова, что материалов на человека под псевдонимом «Саблин» нет, информировать нас, точнее тебя и меня, он не перестанет, не предаст нас двоих и Родину в нашем лице. Да и вряд ли Слава поверил тебе. Сказки только в сказках бывают: «Не успел добрый молодец слово молвить, а желание его уже исполнилось!». Но в том, что ты его не бросишь – он не сомневается. Сто процентов. И то, что Славика нам надо беречь как зеницу ока, тоже обсуждению не подлежит. А в целом есть, конечно, над чем подумать: и по поводу его судьбы, и по возможным заходам на нашу территорию. – Он посмотрел на аппарат прямой связи с начальником Управления и продолжил. – На данный момент я, как и ты, не в курсе того, что здесь происходит. Как генерал появится, пойду к нему, введет в обстановку, ну и я в свою очередь поинтересуюсь: чего они нас в «непонятке» двое суток держали? Информацию, что сегодня утром ты получил, тоже доложу. Так что давай пока к себе, если что, позвоню.
Сосед по кабинету был на месте. Стоя спиной к двери, копался в открытом сейфе.
– Привет, Кирилл!
– Здорово, Владимирыч! – Он повернулся и протянул руку. – Как съездил?
– Нормально. Поставленные задачи решили, хотели продолжить, но сыграли отбой, и получилось, зря летали. А вы как? Кузьмин здесь?
– Начальник на больничном, в госпитале, старуха-язва опять обострилась. Ты – за старшего. Так что принимай командование, а то меня совсем замучили: какие задачи, что делать, кто виноват – извечные, но от того не менее сложные для меня вопросы. А теперь ты – начальник, тебе и кормчее весло в руки.
– Шутник! – Иронично и беззлобно откликнулся Сергей. – Так какие, говоришь, задачи ставит наше родное руководство?
– Визуальная разведка, учащенный график встреч с агентурой, сбор информации о положении в Москве и на объектах обеспечения. Все вкалывают. Полученные материалы наверх отправляем, что дальше – не знаю. Я сам девятнадцатого и двадцатого по команде к Белому дому ездил.
– И как впечатление?
– Неоднозначно. – Кирилл боком присел на свой стол. – Народу там – куча немереная и вся разношерстная: студенты в стройотрядовских куртках, интеллигенты в костюмах и рубашечках, рабочие, казаки. Ты казаков в Москве, кроме как в ансамбле песни и пляски, видел? Вот и я тоже. У всех глаза горят – революция! Баррикады из чего попало строят, причем, абсолютно без понятия. Ну, какие это баррикады? Плюнь и рассыплется. Для танка или БМП – вообще, не вопрос. Хотя, может в этом есть свой расчет: на баррикадах и за ними – люди, и не будет мальчишка механик-водитель их гусеницами давить. Тем более что стариков, детей, женщин и просто любопытствующих немеряно. Но «революционеров» с горящими глазами все-таки больше. И между ними иногда мелькают люди нашей профессии, своих издалека узнаешь. За кого они? За белых или за красных – трудно сказать. Да и кто сейчас белые, а кто красные тоже неизвестно. В первый день ребят из военной контрразведки там встретил. По-моему, они тем же, чем и я занимались. Общее настроение у всей громадной толпы – восторг, эйфория, энтузиазм. Все творят историю. Надоела, наверное, тягомотина, говорильня, пустые магазинные полки, все надоело. Свободы хочу!
– А чего так грустно? Что тебя смущает?
– Понимаешь, мне кажется, что многие из тех, кто на баррикадах, до конца не понимают, чего хотят на самом деле. Протест ради протеста. Демократия, свобода… А спроси того или другого студента: а в чем ты не свободен, кто тебя так жестоко угнетает, дорогой ты мой? И вряд ли он сможет ответить на эти вопросы. И потом… – Кирилл нахмурил брови, собираясь с мыслями. – Как-то давно мне на глаза попалось и засело в голове высказывание кого-то из великих, – он попытался вспомнить, но не получилось. – Дословно не скажу, но смысл такой: революцию задумывают и делают романтики и лирики, а ее плодами пользуются подлецы и циники. Как бы и здесь того же не было. Тем более не знаю, у кого как, а моя агентура далеко не с лучшей стороны характеризует тех, кто верховодит всем этим процессом. С первого номера – до последнего…
Нестеров, вспомнив первомайскую демонстрацию прошлого года, сообщения «Саблина» и других своих агентов, безрадостно вздохнул.
– Может, ты и прав, Кирюха. – Отчего-то захотелось поменять тему разговора, и Сергей шутливо спросил: – Я когда зашел, ты в сейф смотрел. Искал кого?
– Почти угадал. Проверял, ничего важного не оставил?
– В каком смысле?
– Так вчера с утра команда прошла: документы первой очереди, включая дела на агентуру, упаковать и на эвакуацию, а документы второй очереди – на уничтожение. Вот я и смотрю: ничего не пропустил?
– Даже так? – «Вот это новость! – подумал Сергей. – Значит, наши уже знают о планах прорыва в здание?». – А мои документы?
– Так кто же в твой сейф полезет? Ключей нет, дубликат у хозяйственников, а оттуда забирать – целая история, сам понимаешь. А тут все срочно надо. – В глаза Сергею Кирилл не смотрел. Забыть о делах своего соседа и начальника не мог – значит, главное – со своим огородом успеть, а там: трава не расти.
Нестеров открыл свое хранилище в рост человека. Да-а-а, полным полна моя коробочка! Забито под завязку. Как у хорошего штабиста, дела – в пронумерованных коробках с наклеенной бумажкой с указанием очереди эвакуации. Коробки на полках, внизу мешки с бирками, пакуй и вывози – все можно сделать, было бы желание. Ну, да чего теперь говорить? Поздно на паперти плакать. Лучше вопрос к соседу, что вольно или невольно подвел его под монастырь.
– Печка работает?
– Еще как! На всю мощь и круглосуточно. – По интонации стало понятно, что Кирилл чувствует себя виноватым, но легче Сергею от этого не стало. А тут еще сосед так продолжил, что настроение вообще в минус ушло. – Только не пробьешься, Владимирыч, живая очередь на несколько суток. А по вывозу материалов – это надо с руководством…
Нестеров не отреагировал на последнюю фразу, гораздо важнее было другое: какие все-таки документы, дела надо будет уничтожить в самую первую очередь. Для себя он стал выстраивать их в порядке приоритетности, одновременно вручную уничтожая документы из папки «На исполнение», не приобщенные, не подшитые к делам. За этим занятием его и застал вызов к начальнику отдела.
– Проходи, садись! Курить будешь? Ну, и правильно. У меня от никотина тоже скоро уши в трубочку свернутся. – Моренов выглядел раздосадованным и раздраженным. – Ничего не понимаю, Серега! Указаний Центра, оказывается, потому не было, что им, видите ли, сказать нам было нечего. У них, видите ли, самих не было команд и инструкций от Председателя. А этот, подсолнух ясный, тоже, что ли, не имел указаний? А от кого он должен был их получить? Не знаешь? Вот и я не знаю. И что тогда получается? Посылать нас в боевую командировку, придать в подчинение армейские части и силы спецназначения – это они могут! А четко поставить задачу и сказать, что с этими вооруженными, и еще как вооруженными, силами делать – это они не могут. А если б я послушал деда-генерала и открыл боевые действия и мы бы завоевали все что только можно? И тогда что? Вся наша опергруппа во главе со мной и дедом под трибунал пошла бы? Эх, знать бы, кто всю эту хрень затеял – убил бы сволочь! Гады, предатели, кровососы несчастные! – Моренов не выдержал, закурил и, сделав первую затяжку, уже спокойнее продолжил. – Серега, я так понял нашего начальника, что личные дела агентуры вчера вывезли. Так что за «Саблина» мы можем пока не беспокоится. Я правильно говорю?
– Да нет! – Жестко ответил Нестеров, и брови Моренова недоуменно взлетели вверх. – Все мои дела на месте. У Кирилла Голубева, соседа по кабинету, от моего сейфа ключей, естественно, не было, в ХОЗУ обращаться не стали, а вывоз материалов, как он говорит, шел в срочном порядке.
Владимир Андреевич в степени крайнего возмущения невразумительно замычал, наверное, хотел на чистом русском языке выразить свое отношение к данному факту, но сдержался, только рукой махнул, жестом послав все далеко и надолго. Немного успокоившись, с трудом, разделяя слова, заговорил:
– Ладно, дорогой мой Сергей Владимирович! Разберемся, придет такое золотое время. Со всеми разберемся. Хотя, ты знаешь, раз так повернулось, может, и к лучшему. Мы с «Саблиным» в индивидуальном порядке эту задачку решим, надежней будет. – Моренов хитро улыбнулся – видимо, что-то придумал. – Теперь по поводу прорыва в здание. Генерал сказал, что первые сведения поступили сутки назад из Управления по борьбе с организованной преступностью. Похоже на правду. Уголовка ой как даже заинтересована в уничтожении всех материалов: как они друг друга топили и топят – любо-дорого посмотреть. Если что-то наружу выплывет, многим, очень многим не поздоровиться. Наперегонки с ними политики свой интерес усекли, особенно те, кто нам на регулярной основе информацию поставляет. Тут же, рядышком, спецслужбы всех царств-государств. Короче, то, что сообщил тебе «Саблин» – логическое завершение или, скорее, подтверждение намерений нынешних победителей всех мастей: хапнуть задарма все, что наработано нами и нашими предшественниками в течение многих лет. Схватить, а потом уже разбираться, что к чему. Другое дело, времени у них нет, чтобы объединить свои усилия. Спираль раскручивается с сумасшедшей скоростью. А так, с помощью своих сторонников, тайных и явных, что сидят в наших кабинетах: чего ты глаза удивленные делаешь, не знаешь что ли? Так вот. С помощью своей агентуры и сочувствующих из числа сотрудников центрального аппарата КГБ, объединив усилия, они уже сегодня были бы здесь. Потому и приняли срочные меры превентивного характера. Но все равно много, очень много остается в наших зданиях материалов, которые не должны оказаться в чужих, тем более преступных руках. Даже центральная картотека с настоящими именами и фамилиями, домашними адресами и телефонами всех действующих и архивных агентов до сих пор на своем месте. – Моренов тяжело вздохнул. – Вот, такая брат картина. К тому же мы сейчас без головы, командовать некому – Председатель арестован, а замы бояться пальцем шевельнуть, не сегодня-завтра за ним пойдут.…
Заработал аппарат прямой связи с начальником Управления.
– Да, Владислав Петрович! Понял, Владислав Петрович. Даже так? Понятно. – Моренов хмыкнул, аккуратно положил трубку и посмотрел на Нестерова. – Временно исполняющим обязанности Председателя назначили начальника Первого главка. Знаешь его?
– Знаю, конечно. Раза два с последнего ряда амфитеатра видел в большом зале на сцене в президиуме.
– Язва ты, однако. Я слышал: мужик грамотный, спокойный, с оперуполномоченного начинал. Другое дело, что каким бы ни был он умным разумным, хоть гением, в контрразведке ни дня не работал, людей наших, силы и возможности не знает. Ладно! – Моренов хлопнул рукой по столу. – Вернемся к нашим баранам. С личным делом «Саблина» я сам разберусь, есть кое-какие мыслишки, а ты давай на площадь. Все наши окна или во двор, или на Детский мир выходят, а у Феликса народ уже собирается – может, Славика встретишь. Наверняка, что-нибудь новенькое скажет.
Нестеров встал, пошел к двери и в спину услышал:
– Сергей! – он обернулся. – Для сведения. Первое указание нового руководства такое: комендантской службе ни при каких обстоятельствах, даже при попытках проникновения в здание, оружие не применять. Интересно: насколько быстро получат эту новость на той стороне? Может, наш «Саблин» уже в курсе…
Из нового здания, где располагалось Управление и что стояло через дорогу с основным, Нестеров вышел к Детскому миру. Несмотря на революцию, здесь жизнь шла своим чередом – импровизированный вещевой рынок продолжал свою работу, может в меньших размерах, но функционировал по-прежнему. На площади Дзержинского толпился народ и слышался непрерывный гул. Нестеров, естественно, пошел туда. Сколько здесь человек, сосчитать невозможно, но людей было много, очень много. Оказавшись рядом с ними, Сергей сразу вспомнил Кирилла, как он делился своими впечатлениями от поездок к Белому дому: одухотворенные, светлые лица, горящие глаза и безграничное, неизвестно откуда свалившееся счастье. Угрозы от них он не чувствовал, ему не верилось, что они могут быть агрессивными, уничтожающими все на своем пути, способными причинить боль. Собой пожертвовать, положить себя на алтарь Отечества – это да, а убить другого человека? В это ему не верилось, не хотелось верить! Хотя он по-настоящему не знал, чего можно ждать от этих людей. Но рядом с ними он видел и других: напряженные, с жесткими лицами и недобрыми глазами, переходящие от одной группы людей к другой, чего-то ищущих. Почти все слушали ораторов, а их здесь хватало, и каждый рассказывал свою историю ненависти к ЧК.
Интеллигентного вида мужчина в очках, худощавого сложения высоким фальцетом выкрикивал имена и фамилии своих родственников, замученных в тридцать седьмом и тридцать восьмом в подвалах Лубянки, где лет двадцать назад столовую сделали. В соседней группе сообщали о тотальной слежке и преследовании, которым подвергаются любые представители демократических взглядов, стоит им только в переписке или телефонном разговоре возмутиться политикой террора и подавления инакомыслия, что проводит КГБ на всех уровнях. То здесь, то там звучали фамилии Сахарова и Солженицына. Сергей уже подходил к памятнику Дзержинскому, как рядом сквозь общий гул толпы пронзительно, с надрывом, так что кровь в жилах стыла, закричали две пожилые женщины: «Палачи! Мучители! Будьте вы прокляты!». И сразу же подхватил хорошо поставленный мужской голос: «Сотрем в порошок змеюк проклятых! Пошли!». Толпа колыхнулась и остановилась, не пошла, и кто-то опять забубнил про политический террор, развязанный современными чекистами. Нестеров посмотрел в сторону памятника: какой-то парень по бронзовой лепнине – лавровый венок оплетающий меч – взобрался по цоколю и прилепил лист картона, на котором большими буквами было написано: «ХУНТЕ ХАНА!». На постаменте нарисовали пятиконечную звезду с серпом и молотом внутри и под ней фашистскую свастику и эсесовские молнии. А поверх этих несовместимых символов белой краской крупно написали: «ПАЛАЧ! ПОДЛЕЖИТ СНОСУ». Откуда-то появились трое молодых ребят, которые под одобрительные выкрики ловко, практически профессионально, взобрались на памятник. Один из них встал на плечо Феликса и накинул ему на шею сделанную из металлического троса петлю, которую подали с земли. Другой – завязал канат под рукой памятника… И здесь Нестеров почувствовал на себе злые, изучающие взгляды и понял, что, пока не поздно, надо уходить. Галстук он, конечно, перед выходом снял, но серый костюм, белая рубашка, а главное, выражение лица, абсолютно далекое от царящей на площади атмосферы эйфории, вседозволенности и безнаказанности – этого никуда не спрячешь.
Как только зашел в кабинет, Сергей набрал номер начальника.
– Владимир Андреевич, Нестеров. Зайду?
– Извини, Владимирыч! Только что помощник генерала звонил, пригласил на совещание начальников отделов и заместителей. Ты давай коротко, по телефону.
Нестеров сообщил, что контакт с «Саблиным» установить не удалось, и при таком скоплении народа дальнейшие попытки в этом направлении считает бессмысленными. И тут же рассказал о том, что видел и слышал на площади и свои впечатления в связи с этим. Как ни старался, но коротко не получилось. Начальник слушал, не перебивая.
– Так что, они памятник снести хотят? – Моренов замолчал на некоторое время. – Ладно. Это обдумать надо, и не одним умом. Вернусь, потом переговорим.
Нестеров взялся за работу, начал готовить акт на уничтожение материалов, а Кирилл отправился на очередной перекур. Вернулся, открыл свой сейф, но он был полупустым и скучным, закрыл. Сходил к соседям, пообщался, вернулся, опять перекурил. От безделья не знал, куда ему деться. Наконец, не выдержал…
– Сергей Владимирович! Ты же за старшего?! Разреши на площадь, а? Ну чего я тут сижу? Не два и не полтора. А так, хоть на что-нибудь сгожусь.
Понятное дело: вину хочет загладить. Советоваться не с кем, испрашивать разрешение тоже.
– Иди. Хрен с тобой! – Разрешил Нестеров. – Только галстук и пиджак сними, рукава закатай и ворот расстегни, а удостоверение, как прапорщика пройдешь, куда-нибудь подальше запрячь. И не лезь, куда ни попадя, поосторожней.
Прошел час. Ни Кирилла, ни начальника отдела. Стемнело. Сергей стал волноваться, особенно за своего соседа. Не дай бог, влипнет куда-нибудь! Наконец, дверь открылась, и на пороге возник Кирилл.
– Явились – не запылились, господа хорошие? – Под внешней бравадой Нестеров попытался скрыть свое беспокойство.
– Да ты что, Владимирыч? Там такое творится! От Детского мира вход в наше здание вообще перекрыт. Пришлось… – эмоциональный всплеск Кирилла прервал звонок аппарата прямой связи с начальником отдела. Сергей поднял трубку.
– Нестеров, Владимир Андреевич!
– Зайди!
– Тут у меня Голубев, только что с площади вернулся, еще доложиться не успел.
– Давайте вместе.
Начальник был настроен решительно.
– Садитесь! Голубев, рассказывай, можешь не вставать.
– Владимир Андреевич, ситуация на площади крайне напряженная. Картина сейчас абсолютно другая, чем днем. Я, когда вам Сергей Владимирович докладывал, в кабинете находился, поэтому в курсе, – пояснил свою осведомленность Кирилл. – Так вот. Юношей «со взором горящим», женщин и стариков, любопытных и праздношатающихся не так-то уж и много. Может, ушли, может, их просто вытеснил озлобленный на все и деклассированный элемент, которого больше, чем достаточно. Некоторые из них поддавши, причем прилично. Мат-перемат. Ненавидят всех: от Маркса до Горбачева. Больше всех достается Дзержинскому, ВЧК, Берии, Андропову и дальше по списку. При мне один мужик призывал освободить заключенных внутренней тюрьмы КГБ, на пятый подъезд показывал, но народ не пошел: то ли не поверил, то ли грамотными стали – про тюрьму в Лефортово не хуже нас знают. Но, главное, почти вся людская масса сейчас вокруг памятника сконцентрировалась. Сначала, когда еще светло было, пытались вручную его свалить: дергали, дергали, но Феликс стоит, как влитой. Потом откуда-то автобус «ПАЗ» пригнали, тросы и канаты подцепили к нему, опять стали дергать. И тут на крыше этого автобуса мужик с мегафоном появился, из Моссовета, кажется. Стал объяснять, что, если памятник рухнет, много людей пострадает, нельзя сейчас этого делать, еще какие-то разумные слова говорил, но все без толку. Кто-то свистнул, и пошло по новой. Тогда он пообещал вызвать краны и снять памятник прямо у всех на глазах. Вроде, подействовало. Милиция появилась, добровольцы, что-то вроде оцепления соорудили. Народ постоял, постоял, скучать стал, делать-то нечего, я уж уходить хотел, и тут опять закричали, я этот голос запомнил: «Здесь, рядом с нами, вот в этом проклятом здании, в подвалах, застенках томятся ни в чем неповинные люди. Их подвергают страшным, неимоверным пыткам. Сколько можно терпеть? Освободим наших братьев!». Тогда этот из Моссовета, – может он наш? – как крикнет в мегафон: «Те, кто призывает к штурму, – агенты КГБ, задержите их!». И все! Как рукой сняло. Люди тут же успокоились, стали ждать. Немного прошло, подъехали артисты, концерт начался, и я решил, что мне пора. Хотел зайти к нам, где и выходил, со стороны Детского мира, а у входа какие-то мужики, явно не наши, толпятся, чего хотят непонятно, пришлось с Кузнецкого заходить. Вот, вроде, и все.
Наступило молчание. Наконец, начальник отдела поднял голову.
– Хорошо. Спасибо, Кирилл Михайлович. Можешь идти.
Дверь закрылась и Моренов с Нестеровым остались одни. Владимир Андреевич первым нарушил молчание.
– Начну с совещания.
Владислав Петрович дал хронологию последних событий и сообщил о назначении временно исполняющим обязанности Председателя КГБ СССР заместителя Председателя – начальника Первого главного управления. Довел до сведения присутствующих указания и распоряжения, отданные им комендантской службе, включая снятие отдельных внутренних постов и запрет на использование оружия при попытках незаконного проникновения на территорию подразделений. Затем наш генерал обратил внимание на непрерывно поступающую из разных источников информацию о намерениях штурмовать здания центрального аппарата и Московского управления КГБ. «Вам хорошо известно, – сказал он, – что подавляющее большинство оперативных сотрудников не имеют на руках личного оружия и будут не в состоянии эффективно противостоять во много раз превосходящей по численности агрессивно настроенной толпе. В этой связи хочу сообщить, что начальники Погранвойск и Московского управления еще до назначения Президентом СССР исполняющего обязанности Председателя КГБ Союза приняли решение: защищать имущество и документацию всеми имеющимися силами и средствами вплоть до применения огнестрельного оружия. Сведений об отмене данных приказов у нас не имеется». В итоговой части генерал дал указание: вне зависимости от развития обстановки оперсоставу до особого распоряжения рабочие помещения не покидать, документацию и материальные ценности защищать всеми доступными и законными средствами. Без уточнений. С тем и разошлись. Меня он оставил. – Моренов вышел из-за стола и устроился напротив Нестерова. – Уселись с ним, как мы сейчас с тобой, и Владислав Петрович разъяснил мне, что аналогичное совещание прошло еще в Главном управлении контрразведки. Так они между собой два начальника решили. Цель одна – организовать утечку и довести данную информацию до руководства Белого дома, и тем самым побудить отказаться от реализации планов по захвату зданий госбезопасности. Тем более что это могут быть и не их собственные прожекты. Расчет такой: они должны понимать, что многочисленные человеческие жертвы при совершении незаконных и противоправных действий по силовому проникновению на особо охраняемые объекты лягут черным пятном на репутацию нынешних лидеров. Более того, эти жертвы абсолютно никому не нужны и сыграют исключительно отрицательную роль в достижении поставленных ими политических целей. В этой связи, учитывая нынешнее положение агента «Саблина», Владислав Петрович попросил отследить возможную реакцию в верхнем эшелоне власти российских структур. Я, естественно, согласился и, в свою очередь, рассказал ему о подготовке к сносу памятника Феликсу Эдмундовичу. И вот тут генерал всерьез задумался: «Слушай, – говорит. – Надпись на памятнике, как приговор, молодые люди-скалолазы с неизвестно откуда взявшимися в центре города тросами и канатами, все это не может быть простым совпадением. И очень похоже, что акция готовилась заранее. Кроме того, есть еще один момент, который мы обязаны взять в расчет. Нам нельзя исключать, что это могут быть звенья одной цепи.