Loe raamatut: «Чугунные облака», lehekülg 50

Сейчас он распинался по поводу ножей в «Контре», что бы это ни было…

– Слушай, а давай поиграем в прятки! – думаю, это самая гениальная идея, приходившая в мой мозг за последние года два. Он спрячется, наконец заткнётся, а я, в свою очередь, смогу насладится прекрасным парком в полной мере.

– В прятки… Ну, давай… – понятное дело он был слегка озадачен моей инициативой. Не каждый день встретишь шестнадцатилетнего, любящего играть в прятки. Тем более с его габаритами громадного книжного шкафа особо и не спрячешься.

– Ты прячешься! – радостно выкрикнул я – Начинаю считать – Прислонившись к дереву я честно закрыл глаза – Один… Два… Три…

– А в каньон можно забегать? – громко спросил он у меня, быстро отбегая прочь.

– Ну конечно! Беги быстрее! Четыре… Пять…

Послышались неловкие шаги, ломавшие под собой опавшие сучки и ветки. Похоже, ища место парень спотыкнулся.

Как же я гениален! Как я прекрасен! Именно об этом я думал, открыв глаза и осмотрев поляну вокруг себя.

Недалеко от толстого дуба, у которого я начал счёт, земля обрывалась. Гигантским яром начиналась глубокая яма, заросшая кустарниками и травой. Места для пряток тут уйма: хочешь – забеги за дерево, есть желание – укройся в зарослях травы. Единственное неудобство: попадавшиеся и тут и там шприцы, бутылки от всевозможных видов бухла, презервативы разной степени старости. Дело в том, что многие жители путают природную красоту с мусорной канавой, и бесцеремонно сбрасывают свои отходы вниз.

Человеческий фактор – всегда ныть о недоступной красоте далёких мест, гадя крупной кучей на окружающие чудеса. «Ох! Как же должно быть красив Гранд-Каньон. А это – так! Хорошое место для бухаловки!»

Но даже многочисленные пластиковые и стеклянные бутылки, окурки и упаковки от чипсов не могли убавить моего восхищения этим местом. Простор, окрашенный во все существующие оттенки зелёного. Какой тут запах! Какая красота!

Стены яра порой покатые, как холм, а порой резкие и высокие, как стена неприступной крепости. Высокие липы склоняются над ямой, тонкие и острые, как давно нестриженые ногти, и укрывают её глубины от яркого солнечного света.

Для наслаждения и релакса я выбрал одиноко стоящий посреди плавного обрыва пень. Присев, я достал телефон и открыл «iBooks”. Наконец пришло время для того, чего я так долго ждал: чтения наедине и в полном спокойствии. Головокружительный запах лета, убаюкивающий шелест листьев, и ощущение будто всё вновь стало спокойным, упорядоченным, счастливым…

В программе сегодня Набоков: его хитрые метафоры удивят любого. Дочитав «Лолиту» с отвисшей челюстью и противоречивыми эмоциями (если для вас «Красота по-американски» высшая степень извращения, вы обратились по адресу) я взялся за «Бледный огонь». Ну как взялся, моя норма снизилась до десяти страниц в неделю, то есть упала ниже плинтуса. А по-другому никак. Стоит взять книгу в руки, как на первой же странице я ударяюсь в воспоминания и раздумья. Самое обидное, что они ничего не приносят: ума не приложу, кто же убивает моих сверстников и находится так неподдельно близко…

И вот опять. Лишь прочитав первую страницу вспоминаю кровь, крики, страх. Опять кажется будто кровожадный насильник тут, сидит в кустах, с улыбкой наблюдает за тем, как я безуспешно пытаюсь расслабиться. Он сидит и думает: «Наслаждайся последними страницами жизни, ведь эта книга станет последней, что ты открыл. Повезло, что это Набоков, а не Бегбедер или подростковая мелодрама про прилетевшего с другой планеты инопланетянина-школьника-красавчика-игрока в баскетбол».

Сзади доносится резкий шорох, будто ветвь хрустнула под массивным сапогом убийцы. Обернувшись, я засёк лишь воробья, лихо скачущего с ветви на ветвь.

Оказывается, не всё потеряно. Спустя пять минут я уловил нить повествования и погрузился в неожиданные метафоры и приятный слог. Надеюсь, Гена простит. Он, наверное, сидит сейчас тише воды за одним из этих многочисленных деревьев.

Прошло пятнадцать минут наслаждения одиночеством. Книга, кстати говоря, мне уже нравится. Как я и думал.

А ещё больше мне нравится чувство гармонии: в «Дубовом» ничего лишнего, кроме тонны презервативов в свежей сперме. Поют птички, зелёные ветви укрывают меня от злобы окружающего мира. Я будто в домике, далеко от страха и жестокости. Ну и самое приятное – мои мысли наконец мне подвластны. Они как тихий штиль – не выдают жутких фантазий, не начинают волноваться и бушевать.

На меня упала холодная капля. Ещё одна. И ещё… Не долго, как говорится, музыка играла. Ничто в этом мире не вечно, особенно такие спокойные и приятные моменты. Начинался дождь. Пора заканчивать свой быстрый одинокий пикник.

Сквозь взволновавшиеся листья просматривалась массивная чугунная туча, затянувшая голубое облако. Холодный ветер начал дуть со всех сторон. Королевство зелени затянулось мраком растеряв яркие краски.

Идеальное воскресенье подошло к концу. Пора возвращаться в вонючий дом к безумному алкашу и его странной семейке. Нужно лишь Гену отыскать, честно выполнив главное задание игры. Бедолага, сейчас сидит в кустах и терпит редкие холодные капли. Он один из парней, которые из-за собственной глупости будут играть до конца. Хоть наводнение, хоть метеоритный дождь – он не вылезет из своего местечка.

Встав с пня я пошёл по краю каньона, всматриваясь в тени на дне. Фантазия рисовала стоящего за деревом высокого громилу, держащего кухонный нож в руке. А потом я увидел уродливое сморщенное лицо, чёрные плащ, обвисшие как у бульдога скулы. Старик-галлюцинация, иногда возникавший передо мной в самые неподходящие моменты.

Я упорно не смотрел на него, отводя взгляд в сторону и выкрикивая:

– ГЕНА! ГЕНА-А-А!

Старик растворился в тени, я вновь был совершенно один в бесконечном «Дубовом», тянущимся беспрерывной зелёной чередой через весь город.

– ГЕНА! – я вслушивался в свой голос. В абсолютной тишине он казался ненастоящим, громким, но нереальным. Проносясь в глубины яра он быстро растворялся, как мираж. Я кричал в пустое пространство, ведь Гена, скорее всего, убежал далеко.

А дождь, тем временем, усилился. Капли перестали быть редкими. Теперь парк превратился в настоящие джунгли с разбушевавшимся тропическим ливнем.

Моя майка, только что высохшая от пота, вновь промокла насквозь. Капли текли по лицу. Волосы превратились во влажную мочалку.

– ГЕНА!?!?

– Хи-хи-хи – тонкий девичий смех проявился из неоткуда. Он, подобно туману, окружил меня со всех сторон и замутил рассудок. Он звучал искренними раскатами в глубинах моей головы, и в то же время он был неподдельно близко – Хи-хи-хи – судорожно оглядываясь, я не мог обнаружить никого. Лишь мрачные тени, выстроившиеся в ряды деревья – Влад… Вла-а-ад – протяжно произносила девушка. Мягкий, нежный голос вызывавший мурашки по коже и самые приятные ассоциации. Такие голоса обычно пацаны моего возраста слышат во сне и наутро просыпаются мокрыми. Или лишь со мной происходило подобное? – Вл-а-а-ад – она растягивала моё имя, старательно произнося каждую букву. Пробовала и смаковала его.

– К-к-к… – я собирался произнести что-то вроде «кто тут?», но выговорить хоть одно короткое слово казалось непосильной задачей. Так сильно одурманил меня звонкий смех и сладкий шёпот.

Засмотревшись в вечную тьму яра я почувствовал холодное прикосновение. Лёгкая кисть опустилась мне на плечо и вызвала сильную дрожь. Дыхание перехватило. Первые секунды я не мог заставить себя повернуться, потому что знал, стоящая за моей спиной – нереальна и призрачна. Я отбросил вариант что сзади меня может стоять Гена и ощущал присутствие нечто другого. Совершенно другого.

Обернувшись, я увидел сверкающие белизной зубы и пухлые алые губы. Воздушные золотые локоны укрывали плечи, сверкая в этом мраке как неоновые гирлянды.

Столь знакомое лицо, очаровавшее меня своей невинностью в ратуше. Тогда, полностью растворившись в таинственной незнакомке я погнался за ней по пустым коридорам. А потом, из газеты, узнал что она мертва. А потом из её глаз сыпались трупные черви. А потом она сгорела на моих глазах.

Да уж, жуткий денёк был.

Позавчера она соблазнительно принимала душ в школе. Те же длинные густые волосы скрывали голую спину. Те же алые губы растягивались в роковой улыбке. Невинность исчезла и ей на замену вышла безумная страсть.

На незнакомке было некогда белое платье, утратившее цвет. Сейчас оно в пятнах от грязи, будто прошлой ночью девушка пыталась вылезти из глубокой земляной ямы.

«Школьница заживо спалена после уроков» – ведь так ты погибла, да? Те же живые, осматривающие меня глаза смотрели с пожелтевшей страницы газеты. От неё исходила безумная харизма и жизненная энергия, даже при том, что она мертва.

ОМГ, да что же творится?

– Не хочешь повторить нашу пробежку, Влад? Мне очень понравилось! – хихикнула она, продолжая невесомой рукой держать меня за плечо. Её лицо, как волны в океане, быстро приближалось ко мне и затем медленно уплывало. Будто она хотела меня поцеловать, но в последний момент передумывала.

Прекрасное у неё, кстати говоря, лицо. Мягкие щёки, курносый нос, чёрные брови, длинные изогнутые ресницы. Даже Ева не настолько бледна, как незнакомка. Цвет её кожи – чистый белый. Как у альбиноса. На её фоне красные губы выделяются как громоздкий знак «Стоп» посреди трассы.

Несколько дней назад я видел как эти озорные глазки всего навсего вывалились и покатились прочь как резиновый мяч. Ха, забавно, не правда ли? Похоже на бред наркомана под коксом. Потом из её глазниц начали вылезать трупные черви. Мерзко, да? Не верится – по этому милому трогательному личику ползали мелкие белые твари. Целые армии.

– Кто ты такая? – тихо спросил я, смотря в глаза будто ожидая увидеть знакомую безумную картину.

Улыбнувшись, она ответила мне:

– К чему эти дурацкие вопросы? Я просто хочу повеселиться, пока мы тут с тобой одни, Влад.

– Я видел что ты ещё фиг знает когда сгорела – не верится, я описываю разговор с мертвецом! В тот момент вопросы слетали с языка сами, я даже не отдавал отчёт в том, что происходит. Внутри воцарило жуткое равнодушие – Я держал в руках газету на которой было изображено твоё фото. Ты, блин, просто горела на моих глазах. Из твоего глаза лезли трупные черви.

– Да уж, с червями мерзко вышло – она опустила взгляд в пол – Но пусть это тебя не отталкивает, я умею их контролировать, честно.

– Без шуток – не понимая что говорю, я произнёс эту нереальную фразу в слух – Я знаю, что ты не настоящая. Ты умерла. Причём давно. Ответь, кто ты такая? Что ты от меня хочешь? Почему ты меня преследуешь?

Внутри у меня всё сжалось от ужаса. Равнодушие прошло с произнесёнными заявлениями. Наконец, я смог понять что происходит. Передо мной стоит мертвец! А теперь будем рассуждать как цивилизованные фанаты хорроров со стажем:

• Это не призрак, ведь я ощущаю её прикосновения. Даже, чёрт возьми, её холодное дыхание.

• Это не зомби, ведь она не хочет меня сожрать и выглядит она… Ну, не как зомби. Да блин, она просто конфетка! Красотка, из всех щелей которой лезут трупные черви. Б-р-р!

Знаете, пару месяцев назад перед экзаменом по математике меня спросили: «Страшно?». Я уверенно кивнул, ведь это было чистой правдой. Я дрожал, нервничал, мял всё попадавшееся под руки, нервно потел. Спросите меня кто-то ещё раз перед очередным экзаменом и я бы никогда больше не кивнул головой. Ведь сейчас я познал страх сполна, на всю сотню процентов.

Страх, это когда можешь рассмотреть изуродованный труп одноклассника во всей красе. Страх, это когда понимаешь что тоже самое могут сотворить с твоим телом, или попросту, блин, забрать жизнь. Страх, это когда приходит осознание того, что могут забрать жизнь дорогого тебе человека. Страх, это когда боишься привязываться к ней слишком сильно, чтобы потом не страдать. Страх, это когда ночью просыпаешься в неуютной луже холодного пота, думая, что в комнате находится кто-то. Страх, это когда каждую минуту ощущаешь на себе взгляд безумца.

Страх, это когда не понимаешь, что за существо стоит перед тобой: призрак, зомби или просто живой труп.

По щеке девочки спустилась быстрая слезинка, оставив влажный блестящий след. Это нормально, думать о том, ранил ли ты чувства духа (назовём её так) или нет? Нормально задумываться о дискриминации духов в нашем прогнившем мире? Опустив ресницы, незнакомка всхлипнула:

– Почему тебе обязательно надо было всё усложнить? Испортить наш первый разговор. Знаешь ли, я его долго выжидала.

Признаюсь, я мертва. Меня спалили заживо, и этот момент я запомню на всю жизнь – адскую боль. Ощущение, когда ты видишь как сгорает твоё тело – распахнув ресницы, она агрессивно заглядывала мне в глаза, стараясь донести сполна весь ужас собственной смерти – Тело за мгновение покрылось огнём и ПАХ! Я уже чёрный испепелённый скелет. Стою в сторонке и рассматриваю свои же кости. А знаешь что самое страшное? Я навеки заперта в этом проклятом городе. Почему? Я не знаю. Я уже испробовала все варианты: пыталась помогать людям, как грёбанный призрак Каспер, пыталась мстить жителям, которых считала своими убийцами, но все тщетно. Ничего не выходит. Я скитаюсь по этому городу, в основном сидя в этом парке. Прости меня, но это жопа.

Девчонка видела мой шок, который сам собой всплывал на лице. Тело полностью одубенело, я чувствовал лишь пальцы на руках. От неё исходил холод, нет, зверский мороз. Или это просто я испытывал дикий ужас от факта разговора с настоящим мертвецом.

Наверное, многие бы хотели очутится на моём месте и задать волнующие всё человечество вопросы.

– Что там, в параллельном мире мёртвых?

– Как вы ходите в туалет?

– Почему вы такие злобные и так часто пугаете живых?

– Ты можешь пройти сквозь стены Пентагона?

– Сколько пальцев я показываю за спиной?

Но ни одна дельная мысль в голову не приходила, ведь в ней эхом проносился дикий крик боли. Обворожительная незнакомка сгорала на моих глазах, покрываясь красными язвами будто принимая новый жуткий облик. Она сгорела, чтобы потом вновь и вновь восставать из пепла.

– Я даже на своих похоронах была, прикинь? Стояла рядом с ямой и любовалась на уродливое бабушкино платье, в которое меня нарядили. Розовенько-зефирная нелепица, мечта педофила. Я видела ты там Набокова читал, так он бы вздрочнул на меня в том платице. Белые кружева, Б-У-Э, безвкусица – хмыкнула она.

– Набоков, кстати, педофилом не был – хороший день чтоб поспорить с мертвецом о литературе! Хотя, возможно, на том свете она имела честь пообщаться с автором. Анекдот: сидит, значит, в одной комнате где-то в загробном мире Набоков, соблазнительная белокурая «нимфетка» и брутальный борец против педофилии!

– Может быть и не был. Но то что я после прочтения «Лолиты» мужчинам в глаза смотреть не могла – факт! – кажется, «Лолита» вышла позднее, чем умерла девчонка. Из газеты помню. Неужели после смерти можно читать? Тогда умирать не так страшно!

Дерзкий, энергичный темперамент сменила собой тоска. Печальные глаза пытались донести всё горе этого человека (?) до моей души. – А моя мама. Как она плакала. Я даже не слышала ранее чтобы так кто-то плакал. А живу я уже чертовски много и достаточно слёз повидала. Это был даже не плачь, понимаешь? Это был крик боли, ужаса. Крик горя. Когда я подошла к ней и захотела прикоснуться к дрожащей от всхлипываний спине, она прыгнула в яму. Будто хотела ко мне, в этот мир, за завесу… Тогда моя бессмысленная вечность стала бы гораздо краше. Сейчас она немного маразматичная старуха, и когда я прихожу к ней она думает что я ангел. Тянет дрожащие руки ко мне, хнычет, умоляет забрать с собой… А я лишь смотрю и плачу, ведь так сильно скучаю. Моя мамочка всегда была самым дорогим в жизни. Человек, отдавший часть себя, для того чтобы потом её сожгли на костре. Вот отца я ненавидела, паршивый алкаш избивавший мою мать, даже на похоронах пыталась забрать его с собой, гнить в этой заднице, но этого мудака ничем не возьмёшь. А мамуля. Моя милая мамочка… Сейчас она каждый день берётся читать новую книгу, но не может и слова разобрать из-за посаженого зрения. Её упорство не знает границ. Иногда я открываю эти пыльные книги и начинаю для неё читать, но она меня не слышит. Смотрит, улыбается и шепчет «мой ангел, ангелочек, ты пришла за мной». И я верю, когда она будет рядом всё станет другим – хихикнула она – Теперь ты знаешь, вот как оно – быть мёртвой.

– Зачем ты рассказала это всё мне? – испуганно спросил я, попутно представляя свои похороны. Удивительно, но за последнее время думать о смерти стало чем-то вроде хобби. Как кто будет горевать, кто прийдёт попрощаться со мной, кто будет кидать землю в мой заколоченный гроб.

– Дело в том, что увидев как ты заехал в город я сразу поняла, что ты – тот кто избавит это место от нескончаемых убийств. Тот кто освободит меня, даст наконец-то навеки заснуть. И не только меня, таких как я десятки, если не сотни… Тут убивают одни и те же, одни и те же решают молодых жизней невинных ребят. И ты можешь узнать кто это делает и зачем.

Я испуганно переваривал всё вываленное на меня:

– Я… Я… – ещё один невероятный факт: не так давно у меня проявилось заикание. Хорошо, что я ещё в постель не мочусь! Ха!

Ха-ха.

– Ты ошибаешься, я тебе не Шерлок или блин какой-то «особенный избранный» из надоевших молодёжных антиутопий. Меня тошнит от этого мрачного дерьма, от этих смертей и от этого города. С чего бы я был именно тот, кто обнаружит настоящего убийцу?

– Потому что ты необычный.

– Я? Необычный? – я показательно саркастично рассмеялся. Отчасти из-за того, что этот диалог напоминал миллионы подобных. Анекдот: живу я значит, своей заурядной и порой одинокой подростковой житухой, стебу с другом глупые мелодрамы с избитыми любовными треугольниками, где вышедшие из нудных книжек главные персонажи в конце первой части слышат фразу «Ты спасёшь всех!», и тут, блин, появляется местный вариант Ленор Эдгара По и говорит ту же фразу – Твою мать, ты послушай что говоришь. Мне пятнадцать, из особенных черт у меня лишь светлые волосы в носу. Я потею когда общаюсь с девчонками, выдавливаю по вечерам прыщи и скукоживаюсь как напуганный ёж при мысли о том, что через год мне нужно будет идти в Старбакс на колледж зарабатывать. Я просто не выношу запах булочек из Старбакса, и это тоже необычно! На этом все «необычности» закончились, поняла? Я не смогу поймать маньяка, потому что я даже бутылку колы с трудом открываю. Я… я… я слишком жалок для этого! Чересчур обычен для подобных целей! – тело знобило и шатало из стороны в сторону, как на яхте во время шторма.

– Не я тебя выбрала, а сам город. Ты что, не замечаешь все эти знаки вокруг себя? Странные сны, видения, кошмары. Это всё должно было подтолкнуть тебя на нужный путь.

– А ты откуда это всё знаешь?

– Неважно. Важно то, что город распознал в тебе своего спасителя.

С самого приезда меня окружило столько паронормальной фигни, сколько хватило бы на сезон шоу «Мистические и паранормальные истории». Сны на уроке с жуткими свиньями, галлюцинации, кошмары. Я всегда оказывался на местах убийства, будто невидимый проводник специально подталкивал меня, желая показать кровавые трупы во всей красе.

– Звучит как полнейший бред. Вообще всё тут – бред. Телекинез, маньяки, кошмары. Чёрт возьми, мёртвая девка говорящая со мной! Я просто не могу обьяснить то, что происходит вокруг в последнее время.

– А как ты объяснишь это? – после этой фразы мёртвая незнакомка схватила меня за плечи и засунула свой язык в рот, начав страстно целовать. То что она была мертва не отменяло того факта, что сейчас я ощущал всё сполна. Самый настоящий поцелуй. Очень даже приятный (не осуждайте, господа присяжные!)

От мёртвой исходило едва заметное тепло. Когда я прикоснулся ладонью к её щеке с удивлением обнаружил, что её кожа полыхала. Словно она вновь загорится с секунды на секунду.

Тонкими ладонями она поглаживала мою спину и продолжала искусно шевелить губами. Она завладела мной, растворив в себе как таблетку аспирина. Мёртвые целуются мастерски, кто бы мог подумать.

Но потом в голове резко прозвучал щелчок. И самое странное: картинка, которая при этом всплыла перед глазами. Меня не взволновало то, что в любой момент из её рта могут полезть трупные черви. То, что она по идее зомби. Я увидел преданный взгляд Евы, её бледное лицо, широкую улыбку, и совесть загрызла как злая пиранья.

– Нет, я не могу так – с лёгким сожалением обрезал я, откланяясь от страстного поцелуя – Ты мертва. Ты мертва… мертва… – должно быть, я начал сходит сума. Как самый натуральный психбольной я бубнил одно и то же слово под нос – Мертва.. мертва… И у меня есть девушка! Ха! Моя девушка! Мы не можем целоваться!

От прикосновения человека (?), давно ушедшего из жизни, у меня началась истерика. Улыбавшись и морщинясь от щекотавших лицо холодный каплей дождя я рассматривал незнакомку. Несмотря на ливень её густая кудрявая укладка оставалась сухой и такой же блестящей. Должно быть, о подобной фишке мечтает каждая девчонка.

– Ах, Евочка – я нисколько не удивился тому, что она знает мою девушку– Ты должен понимать, кто она на самом деле. Это крайне важно. Она…

«АААААААА!!!»

Фразу девушки оборвал резкий пацанский крик, низкий, слегка хриплый. Он отбивался от обрывистых стен каньона и моментально разлетался по всему парку. Ужас, отчаяние, непонимание. Как же мне знаком этот крик, правда человек другой. Гена. Теперь и он познал ужас во всей красе.

Я обернулся, чувствуя как выплясывают в ритме диско мурашки на спине. Яр казался чёрной дырой, бесконечной, глухой, затягивающей в себя. Крик продолжал выползать из него, пугать, волновать.

Парк покрылся дымкой, ползающей у сырой земли. Теперь воображение рисовало десятки теней мертвецов, ходивших между деревьев. Они жили своей жизнью тут, в «Дубовом» – немного странной, но со своими законами и правилами.

Этот жуткий момент ничего не могло сделать ужаснее, но я ошибся. Всё, что нужно было для полноты картины – наполненный отчаянием крик.

Обернувшись, я не обнаружил блондинку на своём прежнем месте. Там где она стояла ранее витал туман, неторопливо перемещаясь далее в самую чащу леса.

Казалось, что разговор с мёртвой был очередной моей безумной фантазией. Реалистичной галлюцинацией. Но после себя незнакомка оставила приторный привкус на губах как напоминание о нашем разговоре.

Когда земля в этом яру превратилась в один сплошной ручей жидкой коричневой грязи? Липкой, густой, напоминающей тёмный шоколад с содержанием какао в восемьдесят девять процентов.

– Влад?! – кричал Геннадий, стараясь перепрыгивать с одного сухого островка на другой так, чтоб не угробить кроссы. Чувствовал он себя как персонаж древнего аркадного платформера, которые часто выставляют в самые далёкие залы парка с автоматами – Ау, я победил! Я задрался сидеть под этими клятыми кустами! – ноги жутко затекли. Даже после начала в воистину тропического ливня он терпеливо выжидал, боясь издать хоть малейший звук. Но, судя по всему, его никто и не собирался искать – ВЛАД?! – кричал он, вслушиваясь в собственный голос и шум дождя. Тьма вокруг сгущалась с невероятной силой, скрывая в тенях глубокую яму. Уже нельзя было различить, где топкая шоколадная грязь, а где сухая земля или невысокий пень.

– Вот чёрт! – рявкнул он, провалившись по щиколотку в мерзкую лужу. Кедам хана. Чёрные конверсы, подаренные дедом на четырнадцатый день рождения. Он дарил их с таким лицом, будто собирался передать в руки внука власть над каким-то маленьким богатым княжеством в Альпах. Это одна из «фишек» его общения – делать всё так, будто для тебя даже малейшее усилие над собой – великий подвиг. Малейшая трата – безумное транжирство. «Дед, помоги мне с алгеброй?» Он непременно закатит глаза и скажет «А ты сам уже до такой степени деградировал, что банальных тем понять не можешь?». «Дед, помоги мне вставить лампочку в комнате». Он непременно чмокнет и выскажет все факторы, подтверждающих что ты, маленький прыщавый уродец, не заслуживаешь жизни в этом мире.

Но это ещё цветочки. Большое спасибо что в те моменты он не «горячился», как называет это бабушка.

Гена устремился к тропе, по которой опустился в этот проклятый яр. Узкая извилистая дорожка, напоминающая уменьшенную копию серпантина где-нибудь в Андах. Как же он ужаснулся, увидев что дорожка превратилась в ручей. Грязь текла водопадом, очертания тропы смыла вода. Теперь стена каньона казалась зловеще не преступной. Тут точно не выберешься. Кажется, он стал узником этого мрачного места.

Резиновые презервативы тонули в лужах. Капли тарабанили по железным банкам от пива и «пепси», будто выбивая чёткий ритм. Мусор смешался в этом шоколаде с опавшими колючими ветвями и листьями. Порой, в темноте, находились довольно неожиданные находки: записки на промокших насквозь клочках бумаги, прочитать которые не представлялось возможным. Кажется, в луже плавали чьи-то зубы, хотя, возможно, это белоснежные сахарные конфеты.

А между тем, с нарастанием паники, дед в голове кричал всё громче и громче.

«Ах так, гадёныш? Решил мне перечить?»

БУМ!

«Ха-ха! Теперь ты закрыл свой рот! ЗАКРЫЛ… СВОЙ… РООТ!» Последнее предложение он проговаривал с длинными страстными паузами между слов, избивая Гену ремнём как непослушную скотину.

Это больно. Железная пряжка из раза в раз оставляла красный ожог, болезненный синяк, болящий на протяжении всей следующей недели. Частно синяки замечали однокашники, хоть им, по большому счёту, всегда плевать на невзрачного запуганного одноклассника. Таких там называют «пиньята»: «Чем больнее треснешь, тем больше вывалиться». Чуя запах страха и насилия, происходившего над Геной дома, ребята не упускали свой шанс – забирали у парня всё, что можно вообще забрать. Деньги, обеды в которые обычно входили дешёвые йогурты, бабушкины паровые котлеты и тошнотворные брокколи. Но им плевать, что отбирать – даже омерзительные тушёные овощи сгодятся.

Сейчас он забил болт на единственные кеды. Ноги почти по колено ушли в грязь. Яр превратился в медленно заполняющуюся жидкой грязью яму. Чем дольше шёл дождь, тем выше тягучая масса подбиралась к самой вершине.

Гена тяжело дышал, стараясь прибавить шагу. Глаза не привыкли к голубоватой темноте, безуспешно пытались зацепиться за что-то. Вокруг лишь тонкие нуарные тени деревьев, напоминающие тёмные мазки на картинах художников-сюрреалистов. К глазам поступили слёзы, а потом в ушах вновь прозвенел басистый крик:

«СОПЛЯ! Ты позорище, ревешь как самая последняя сучка!»

После этого дед небрежно харкнул на пол рядом с Геннадием. Жирная слюна растекалась по холодному деревянному паркету подобно гордости парня, превратившуюся в мокрую харчу. В глазах деда написана ненависть, глаза мигали красным, как светофор. Он стоял громоздком шкафом над плачущим внуком, подогнувшим колени под грудь, будто пытаясь спрятаться от родного деда. Мужчина не мог собирать оскорбления в связанные предложения: то ли из-за количества выпитого алкоголя, то ли из-за количества приходивших в голову оскорблений: «сопляпридуроктунеядецтварьпозорищеуродмалолетнийпрыщподоноквыродокпиздюкмерзавец».

Делая уверенные шаги вглубь яра, Гена всматривался в отвесные стены в надежде найти самую захудалую тропу наверх. Сам себе он напоминал бесстрашного героя масштабного боевика. Эдакого Дикаприо, выживающего в дикой среде. Тощее тело сдували резкие холодные порывы ветра, его пытались смыть миллионы капающих со стального неба капель, шоколадная грязь маняще втягивала ноги в себя. Но он не сдастся, не позволит одержать панике победу, нет!

«Ты никчёмное дерьмо, понимаешь? Просто я смотрю на тебя, и мне хочется блевануть. Вот иди сюда – дед схватил его за руку и расторопно проводил к зеркалу. Наблюдая за тем, как заплаканный внук красными опухшими глазами смотрит в зеркало, он расплылся в улыбке – Твоя рожа точно у бабки позаимствована. Она была такой же уродкой. Твой характер – как у моего папы. Мерзопакостная дрянная сопля, жалкое ничтожество! Ха-ха! Да ты же УРОД! Маленький грязный уродец! Бесхарактерное создание!»

– Нет, я не бесхарактерный! – под нос прошептал Гена, делая шаг к стене. Кед поскользнулся на скользкой земле, потащив парня за собой. «Шлёп!» – и он лежал в луже грязи, как одна из свиней на их ферме. Когда идёт дождь они любят выбегать из сараев и плюхаться жирными тушами в лужи. Визжат, ликуют, радуются.

Гена попытался встать, но противный конверс вновь соскользнул. Точно он самая настоящая

«Свинья! Жалкое грязное ничтожество!»

Гена барахтался в грязи, пытаясь нащупать точку опоры. Перевернулся на живот (покойся с миром, омерзительная футболка со смайликом) и оперевшись об ствол дерева попытался подняться на ноги. Рука слетела, и он с хлюпаньем упал обратно в лужу. Живот ударился о камень, дыхание перехватило ещё сильнее.

В глазах темнело: тени медленно охватили всё дно яра. Кажется он медленно теряет сознание…

«Прошу! Отпусти меня!» – орал он в узком мрачном коридоре второго этажа, хватаясь за рамки со старыми ценными семейными фотографиями. Дед держал его за волосы громоздкой потной рукой так, как охотник держит за уши подстреленного зайца. От него пахло водкой, крепкой, пьянящей и сводящей сума – «Отпусти!»

«Закрой рот, животное!» – брызжа слюной ответил он своему внуку. Замахнувшись и нанеся удар в живот, дед прорычал – «Закрой… Ау!»

Гена ударил локтем в пухлое пузо, вырвавшись из крепкой хватки. Устремившись к лестнице, он заметил жалобный взгляд бабушки, вышедшей из коридора. В её руках намытая до блеска фарфоровая тарелка. В глазах сожаление и при этом пугающее равнодушие.

Сделав первый шаг на скрипящую деревянную лестницу Гена вскрикнул: дед поймал его, ещё более разгневанный, ещё более сильный.

«Малолетняя мразь!» – парень схватился за тонкие поручни, держась за них как за последнюю надежду. Смотря вниз, на бабушку он шептал сквозь слёзы:

«Помоги!?» – но она лишь качала головой и заявляла в ответ – «Он хочет воспитать в тебе мужчину» – сдерживая слёзы.

«Тебе тут никто не поможет, гавнюк!» – вопил дед, оторвав внука от лестницы и потащив его обратно в глубины мрачного коридора.

Одежда парня окрасилась в коричневый. Грязь попала даже на лицо, он чувствовал её привкус во рту, она залепила его глаза. Ещё одна попытка встать не увенчалась успехом, и смотря вверх, на самодовольно возвышающиеся над ямой деревья, он думал что никогда больше не встанет. Дубы в перемешку с соснами будто злорадствовали, снисходительно осматривали затерявшегося в лужах невзрачного паренька.

– И ещё разок! – рука, идущая надёжную опору наткнулась на что-то холодное и твёрдое. Опустив глаза на лужу, парень не поверил глазам. Холодным неопознанным объектом оказалась чья-то грязная ладонь. Сырая земля забилась под тонкие ногти, бледные пальцы выглядывали из-под лужи, по коже цвета парящей в небе тяжёлой тучи вниз стекали липкие кали чернозёма, перемешавшегося с дождевой водой.