Loe raamatut: «Чугунные облака», lehekülg 58
Надин, честно говоря, особо не сердилась. Рассчитывала на опытность сына в плане предохранения и выборе надёжных девушек. Половые инфекции штука серьёзная, порванные презерватив явление частое, и о всех этих темах Андрей выслушал десяток мудрых лекций.
Также, девушки желательно должны были пройти «фейс-контроль». «Отворот-приворот» от мамули. Бунтарка похожая на лесби из порядочной семьи – подходит, «кантри-дива 2017» выглядит сногсшибательно, не смотря на передние торчащие зубы, делающей её похожей на родную сестру фермерской кобылы.
А Настя мамин контроль не прошла, и это так беспокоило Андрея. Да и ещё приводить девушек в особняк без ведомства родителей – нарушение негласных правил. Это и заставило его так понервничать.
– Я выведу тебя через чёрный вход – продолжал шептать Андрей, открывши дверь и осмотревшись по сторонам.
Даже и не попрощавшись, Андрей вытулил Настю через узкие двери, напоминающие выход из ковбойского «салона», ведущие в конюшни. Девушка горела румянцем, нервно оглядывалась по сторонам, ёжилась как замёрзший котёнок после мытья – не так она представляла завершение своего первого раза.
– А как мне найти выход с вашего огромного двора?
– Не глупая, разберёшься – Андрей резко захлопнул дверь услышав отдалённые шаги.
Они звучали громче, явно приближаясь к нему. Парень принял непринуждённую позу (руки впереди, пустые глаза пялят в телефон) и обернулся, не поднимаю глаз от выключенного АйФона.
Послышались громкие отчаянные всхлипывания, по телу прошла дрожь.
Глаза поднялись вверх, и Андрей испуганно охнул. На лестнице стояла мама, такой разбитой она не была никогда. Лицо красное, щёки блестят, верхняя губа дрожит. Она качает головой и вытирает стекающие вниз слёзы, одаривая его преисполненным упрёка взглядом.
«Что не так? Что я натворил?»
Всматриваясь в лицо любимого сына Надин всхлипывает громче и не сдерживая себя скулит, точь-в-точь как та брошенная на трассе психа.
«Понял… Чёрт.»
Долго гадать не пришёл. Не смотря на кровь, расчленённку, ужасы пришедшие в город страхом последних несколько дней для Андрея стало то, что Мама может узнать. Узнать и не простить.
Всё оказалось куда хуже.
Он никогда не видел как его уверенная и сильная мать плачет. Казалось, эта стальная леди давно разучилась плакать.
У Андрея пробежал холодок по всему телу, последний раз такое ощущение возникало в доме Влада, под прицелом арбалета маньячки, или на озере, рядом с безумным убийцей.
Сейчас, дело, кажется, обстояло куда хуже.
– Мама, что с тобой? – его лицо само собой приняло такое выражение, будто он вот-вот расплачется вместе с ней.
– Ты хочешь знать что со мной?– дрожащим голосом переспросила Надин. Кэррилизм – вроде бы так это называется. Человек переспрашивает вопрос, чтоб успеть старательнее обдумать ответ. Надин же хотела усилить напряжение, передать всю горечь ощущаемых эмоций – Я узнала что мой сын предал меня, вот что со мной.
V.
Как же он её ненавидит.
Маньячка решила добить его жизнь ногами. Оставить лишь мокрое место. Возможно, он этого заслуживал.
– Мам, ты о чём? – Андрей догадался с самого начала, но продолжал делать невинный вид и несчастные глазки. Может быть, это сдобрит её.
– Сынок, скажи честно, ты знал?
– Знал о чём?
– О том что папа развлекается с какой-то… шлюхой!
Сейчас Андрею меньше всего хотелось врать своей матери. Он молчал, не в силах подобрать достойный ответ. Представьте себе – сам Андрей – человек с миллионом ответов на все вопросы, с подвешенным, как всегда готовое выстрелить ружьё, языком, с уверенностью, которой Обаме ещё учится, не нашёл слов и потупив глаза в пол молчал. Как шестилетний парниша, не выучивший стих в первом классе.
Должного эффекта это не произвело. Мама всхлипнула и расстроилась ещё больше.
– Пойми, я хотел как лучше. Папа пообещал что такого больше не повториться – не слушает. Всхлипывает, молча смотрит и немо рыдает – Мам?
Надин развернулась и пошла по коридору в сторону своей комнаты, не слыша ни слова Андрея. Вскинула подбородок выше, уверенно шагала и перед собой видела единственную цель: покончить с этим.
– Я уезжаю отсюда – крикнула она – Мой муж, а заодно и сын предали меня!
– Куда уезжаешь?
– Да куда угодно! Лишь бы подальше от вас.
Может быть она драматизирует, но так станет лучше. Пришло время думать о себе, о своей гордости, о своей жизни. Она лишь только начинается, впереди столько эмоций и впечатлений, что остановится сейчас стало бы огромной ошибкой. За отчаянностью пришёл оптимизм, вера в светлое будущее: она самодостаточная женщина, способная взять судьбу в руки и поставить её на нужный путь.
Андрей замер, не отличающийся от стоявшей рядом карикатурной скульптуры чёртика, на лице отражается печаль, толстые брови сдвинуты, губы стиснуты. Леди V победила. Ей удалось разрушить его семью и жизнь в придачу.
В голове будто прозвучал выстрел, после которого вся душа будто преисполнилась агрессией. Голова затуманилась, сердце заколотилось в три раза быстрее.
«Он виноват в этом… Лишь он виноват этом…»
Влад. Чёртов маленький ублюдок. Двуличный мудак. Улыбается, когда одинок и чувствует в тебе нужду. Забывает о тебе когда всё налаживается. Гадкая присоска. Тварь. Лживый ублюдок. Он решил скрыть от него измену собственного отца, ходил и молчал, таким важным с ним не поделился.
Да не брат он вовсе. Нет. Он – двуличная пиявка, которая присосавшись к Андрею высосала из него все соки, а потом быстро отцепилась, как только посчитала нужным.
Андрей этого так не оставит. Он сделает всё возможное, чтобы его двоюродный брат почувствовал себя таким же несчастным, каким он чувствовал себя сейчас. И он уже знает, как это организовать.
«Он будет унижен. Опозорен. Он будет страдать. Да, мой брат будет страдать!»
Вдруг у него ужасно начала болеть голова, а всё тело моментально загорелось. Начался жар. Это бурлила вина. Скорее всего, мама никогда не сможет его простить.
Он то думал, что ясно дав понять отцу, что не потерпит больше лжи в отношении своей матери избавился от проблем. Вымыл руки от тёмной грязи, сбросил со спины тяжёлую ношу и спокойно живёт дальше. Пусть всё идёт своим чередом, пусть мать также его любит, ведь любовь матери это что-то само собой разумеющееся, как Земля вращается, Луна её спутник, Солнце звезда. Казалось, мама будет любить его вечно. Все мы думаем что родительская любовь никогда не утихнет, об этом пишут в десятках новелл, поют в сотнях песен, говоря что всё в этом мире может пройти, но не любовь родителей.
Сейчас он сделал всё возможное, чтобы опровергнуть эту теорему
Андрей не знал, карать ли себя за своё молчание или нет.
«Карать конечно же. Ты виноват, лишь ты.»
Это один из самых неординарных вопросов за всю историю человечества: как же правильно поступить ребёнку, который узнал об измене одного из родителей? Избавить обманутого родителя отложи за собой или не нарушать мирный порядок дома? В такие моменты не окрепший мозг трещит по швам, взрывается, ведь на этот вопрос никто не может дать однозначного ответа.
Даже гугл.
Одно он знал наверняка: если его мама решила что-то, то это на полном серьёзе, и её просто так не остановишь. Решительная, силы воли у неё не отнять. Она сказала что уедет – уедет, это был лишь вопрос времени.
Если и есть на земле хотя бы маленький, крохотный, незаметный, скрытый от посторонних кусочек рая, то он не в тайском Краби или на Бора-Бора, где среди коралловых рифов и лазурной водички делает селфи на собственной яхте Шарлиз Терон. Он куда ближе, и ради него не стоило покупать авиабилет за пару тысяч долларов.
Рай сейчас располагался в Евыной комнате, не совсем тесной, но и не просторной из-за сотен книг. Хочешь вытянуть ноги – обязательно наткнёшься на антиутопию Оруэлла или какой-нибудь занимательный нонфикшн: «история человечества за три часа».
Наш рай был тихим и неприлично уютным: холодные ноги сплелись под тёплым толстым пледом, в руках горячие кружки чая, лежи и поглядываем друг на друга. Болтаем. Порой хохочем. Порой целуемся. И такое тепло по душе разливается, будто с каждым глотком этого перемешанного с лимонной кислотой напитка.
Сейчас, лёжа в её кровати я на седьмом небе от счастья, и клянусь всем, что у меня есть (МАКбук 2013 года, АйФон с разбитым стеклом, скромный гардероб и три составленных лично мною плейлиста в «Spotify”), что даже зная о происходящем в этом чёртовом городе всё равно бы переехал. Лишь ради неё. Ради скромной бледной девчонки, лежащей в моих объятиях и пахнущей кокосовым маслом (она щедро намазала им руки, допив свой чай, а потом бесцеремонно схватила меня за щеки и передала устойчивый кокосовый запах). Пяля в грязноватый потолок и поглаживая её по спине, поверить не могу что всё настолько идеально: мы оторваны от остального мира, жестокого, тесного, багрового, злобного; никаких посторонних звуков, всё замерло в тот момент, когда мы зашли в уютный двухэтажный дом и замерли за собой входную дверь. И сначала эта тишина убаюкивает, укачивает нас как младенцев. В наше сонное царство лишь один раз прорвался вульгарный сигнал машины, но быстро сник. Потом это начинает настораживать:
– Разве твоя мама не дома?
– Ночная смена. Будет стоять на кухне как штык где-то в шесть часов утра.
Ха.
Хахаха.
Ну не может же в природе существовать настолько прекрасных моментов! Настолько выверенных до мелочей, настолько подходящих для давно задуманного и желаемого. Вдумайтесь: я лежу с невероятной, ослепительной девчонкой, которая так сильно мне нравится. Её мама ушла. Дом пуст. Нет ни назойливого котика, зашедшего в комнату и крупными глазами-копейками наблюдавшего за нами, ни громко гавкающей псины. Ни ворчливого деда. Ни крайне осмотрительной и переживающей лучшей подруги.
Одни.
Ха!
Одни!
Дальше я позволил взять на себя ответственность владеющего ситуацией: нежно погладил щеку Евы и притянул к себе. Она нетерпеливо приблизилась. Мы целовались, попутно обнимая друг друга и неловко ворочаясь в череде простыней, как тюлени на каменном лежбище. Она сама (сама!) стянула с себя свою лёгкую хлопковую рубашку через голову, помогла мне, неожиданно опытно и уверенно, расстегнуть пуговицы на синем поло, полетевшим в сторону к чертям собачьим.
Начало колотить в сердце, руки задрожали. Что это, волнение?
Как только я рассмотрел её тонкую талию, круглую грудь, то резко возникшее чувство улетучилось, и в голову ударил такой дьявольский прилив азарта и энергии, которого до этого в жизни я не ощущал. Совершенно странное чувство, сравнимое с поездкой на велосипеде в тёплый летний день: ты легко заезжаешь на горку, а когда настаёт время скатывается вниз теряешь контроль над управлением, нервничаешь, боишься. Но в жилах пульсирует такой адреналин, такой безумный восторг, что страх упасть и сломать спину уходит на второй план.
Словно не желая поверить в реальность происходящего, я жадно трогал Еву, гладил её плечи и тонкие руки. Иногда одёргивал себя, думаю что делаю ей больно своими навязчивыми прикосновениями.
А по телу разливался восторг. Такой бешеный, что я даже и не думал о том, что этот день настал. С десяти лет я гадал, как же пройдёт мой первый раз. Наивный мальчик посмотрел «Американский пирог» по телевизору и начал строить планы на старшие классы.
Может быть за трибунами во время футбольного матча? Некомфортно, твёрдо, зато крики болельщиков заглушают ненужные звуки. Или в туалете во время танцев. Зловонно и мерзко. В деревянном домике летнего лагеря, когда все глазастые вожатые легли спать, а твой сосед согласился выйти покурить (святой человек). Много комаров и охранник рыскающий по территории точно спалит.
От одурманившей мозг эйфории, я даже и не задумался, насколько прекрасно прошёл мой первый раз: сложенно, идеально, как надо. Цивильно, как у самых настоящих влюблённых: серьёзных в своих намерениях и желаниях.
И даже открытие блестящего квадратика презерватива прошло как-бы между делом. В этом вечере не было похоти, нами двигала романтика. Мы чувствовали друг друга, знали, что делать и как поступать разумно.
И когда я навалился над ней, поглаживая волосы и шее чувствуя её дыхание, и когда она зажмурилась, как пациент перед уколом, и когда удовлетворённо вздыхала.
Мы, мыслящие одинаково, и как бы до противность клишированно это не звучало, созданные друг для друга, в постели двигались в унисон. Сложенно. Дружно.
Как же я счастлив, что тешился девственности не на спор. Не на «слабо». А с любимым человеком, к которому я испытывал самые пылкие чувства в жизни.
А какое удовольствие я получал, сплетаясь с ней воедино. Чувствуя тепло её холодного тела. Оценивая наслаждение на её лице,
В комнате на втором этаже заурядного серого дома располагался настоящий рай на Земле. Укрывая поцелуями тело Евы, я наблюдал за тем как она сияет, будто сейчас происходит что-то невероятное, чудесное. Скорее всего, я также необъяснимо сиял.
Глава 30 #заводнойапельсин
*Апрель 2018 года*
Короче говоря, я член этой шайки «объединённых грёбанным несчастьем» вот уже четыре года. Четыре сраных года, манал я их, тянущихся как сраная липкая жвачка.
Судя по всему, вообще я не засекал, сегодня ровно четвёртый год. Я в шоке. Валентин сказал, что всем на это плевать. Но а как могло быть по-другому?
Праздновать будем с размахом. Без торта и дешманского шампанского. И слава Богу без пива, меня от него выворачивает, хоть это большая тайна. У нас в компании все любят пиво. Все до единого. Ну а мне от этого пойла всегда хочется пердеть. Не знаю почему.
И вот, какое-то там апреля (без понятия вообще, и понятия иметь не желаю), тот самый Дубовый (тот самый, из-за того что в такой поздний вечер на его горе-аллеях собираются все вурдалаки) и мы, вся шайка в сборе. Валентин в центре круга, всматривается вдаль как львёнок из диснеевского мультика. Не помню как там его.
И вот, он заликовал. Вообще, молчал в тряпочку, но я то по глазам вижу. Внутри фейерверк, радость, лазерное шоу и прожектора как в дешевом борделе-кабаре. *
Смотрю – в свете тусклого фонаря, можно сказать даже желтого – такие в дубовом везде – идёт малолетняя кисуня с волосами заплетёнными в «дулю». В «шишку». В «опухоль». Как угодно.
Кисуня-скромняга, сразу видно. В руках учебники, к груди прижимает, в пол смотрит. Сразу видно – бестолковая беспросветная тупица. Ну кто вечером ходит по главной алее «Дубового»?
Вблизи сразу можно было понять, что кисуня вовсе не кисуня, а мочалка. Отдельный типаж цыпочек. Грязная голова, нос-шнобель как у карлика-рестлера, глаза узкие и широко посаженные, точно разъехались в разные стороны как шарики. «В-у-уп!» – и глазницы уже где-то у ушей.
Тоха засвистел. Он в этом мастер, прям бери и конспектируй – два пальца в рот и как воробей. Звон по всему парку – скорее всего, даже идя по железке можно услыхать.
Он матёр во многом, наш Тоха. Славный пацан, со своими странностями, не без этого.
Мы тут все со своими странностями – и это, наверное определение поделённое на три от правды. Мы чёртовы безумцы, от которых сам Боженька отвернулся сразу после рождения. Ну, мы такими себя считали.
Мочалка подняла глаза, раскатившиеся в разные стороны. Курносый шнобель блистал в свете фонаря как диско-шар. Грязные патлы переливались жирным салом.
Отличительная черта мочалок – от них хочется рыгануть. Не то чтобы проблеваться, но они РЕАЛЬНО омерзительны порой бывают. Особенно в сравнении с теми кисками, которые иногда попадаются в наши сети.
Мочалка труханула, и тут не только глаза выдали. Всем телом шуганулась, будто в её неказистое тельце вспышка молнии зарядила. И вообще, по её шнобелю можно определять внутреннее состояние – сейчас длиннющий носяра покрылся гусиной кожей. Мочалке было страшно.
Всем было страшно сталкиваться с нами в «Дубовом». Да и не в одном только чёртовом «Дубовом». О нас тут ТАКОЕ слагали. Ну, и справедливости ради замечу что слухи не преувеличены. Приуменьшены, кхм-кхм.
Мочалка оглядывается по сторонам и готовиться кричать. Одно из негласных правил города – видишь свору фраеров в адидас на пустой улице – ори во всю глотку. Хорошое правило. Никогда не работало и работать не будет.
Ну, и мы это, поизмывались над ней минут пятнадцать, хоть я и таймер не ставил, мать твою. За патлы недомытые потоскали, выкрикивая грозную ругань и хохоча громко. Один из новеньких фраеров, понтов ради, видимо, решил облизнуть ей щеку. Сделал страстное лицо, от которого вырвать тянуло, привалился к ней и шепча «Иди ко мне, цыпочка», высунул свой влажный дрянной язык и облизал мочалку. А мочалка, недотрога эдакая, мину скорчила, будто её в жизнь ещё хоть кто-то поцелует. Разве что в мечтах.
Короче, когда веселье её подорванные крики перестали приносить мы схватили её под пухленькие ручки, вылитые филейные сосиски, и потащили к басику.
Стало быть, бассейну – старой вонючей свалке, нашему пунктику. Если встречаем там непрошенных гостей, в виде сопливой школоты, зашедшей вовнутрь снять поганое видео на свои низкопробные руфер-каналы, раздеваем их и устраиваем небольшой прочухон. Забираем их позорные кнопочные мыльницы, пердунскую камеру и отпускаем зарёванных сопляков с кровью из носа в свои жалкие крошечные домики, к своим жалким жирным мамкам.
Эти мамки и вовсе какая-то хохма, ей богу. Видят нас на улице и с важным видом начинают отчитывать. Полицией, мать твою, коровы угрожают. Слюной своей мерзкой в разные стороны брызжат, пальцами в грудь тычут, «я же мать!» кричат. А мы в ответ лишь смеёмся да хохочем, на телефоны их отвратные рожи снимаем, коляски их дешёвые ломаем, и на том отпускаем. Пусть ещё, стервы эдакие, спасибо скажут.
Одна мамка толкнула в грудь Тоху, распоясалась, птица старая. Ну и Тоха ей врезал в нос. Мы, конечно, отругали его, вот так и эдак, бабень обижать нельзя, но ей-богу, она же первая полезла. Когда видишь в парке компанию фраеров в чёрных костюмах не самое умное решение подходить и права свои качать, правильно?
Короче, и на этот раз без случайно проходившей мимо мамки не обошлось. Мы, значит, несём мочалку к басику, хохочем, патлы её треплем, личико рассматриваем, и из-за угла с коляской выкатывает чувиха. Глаза напуганные и безумные, будто мета вколола, щеки красные. Мочалка ревёт как корова на забое, вся в слезах своих поганых, орёт «Помогите, пожалуйста!» голосом своим мерзопакостным, а мамка шуг за дерево, сделала вид будто не видела, и была такова.
Вот такие мамки заслуживают уважения. Оказывается, не у всех их мозги состоят лишь из натянутой заботы и липовой доброты.
Завели мы, значит, мочалку в басик. Внутри, Тоха, гнида такая, вылил на эту кису шейк. Ржёт, красный и бухой, сам не понимает что целую бутылку «Шейка» просрал. Ну а меня уже бесить начинает что они над мочалкой этой так измываются.
Вы не подумаете, я не сукин сноб или чёртов зазнайка, просто она же нам для дела нужна. Пусть хоть свои последние пять минут проведёт в сухой одежде, справедливо?
– Тоха, заебал. Харэ над тёлкой измываться.
Ну, как я и говорил, Тоха норм парень, просто когда выпьет невыносимым становится. Заткнул пасть поганую и молчал в тряпочку, красный весь. Меня он послушал из-за Валентина, начавшего свои взгляды томные, чёрт бы их побрал, бросать. Если ему что-то не понравится, знайте, легче сдохнуть от мучительно медленного адского пожара, чем с ним в драку ввязаться.
В самом бассейне нас уже поджидал новичок – прыщавый хрен, утверждавший что тоже голос слышет – и наш верзила, охранял его на случай если передумать соберётся. Сидели они, парочка сладкая, на краю осушенного чумазого бассейна. На дне не вонючая хлорка и водичка прохладная, а камни и дерьмо, кошачье, собачье и бомжацкое. Кошек и собак мы зачастую выпускаем, а вот грязным омерзительным бомжарам не везёт. Стоит лишь на их пропитые опухшие рожи взглянуть, как тело дрожь пробирает, и хочется лупить их ногами, хлебальники раскрашивать, пока эти вонючие лентяи не осознают как жить надо, и что не нужно в наше логово залазить и срать в нём своим дерьмом отвратным.
Валентин подвёл мочалку к краю бассейна и пинком столкнул её в низ. Она, корова неловкая, на колени упала и как бабка закряхтела. Ох да ах, колени в кровь, в глазах жалкие слёзы. Неужели эти сучки безмозглые не понимают, что своим мерзотным воем только всё усугубляют?
Девка вскинула рожу вверх и по сторонам осмотрелась. Её тупые глаза оценили яркие граффити и разноцветные члены на стенах, булыжники и громадные дырки в стенах. Ну и ничего умнее не придумала, как завопит во всю глотку.
– Помогите, кто нибудь! – кричит, значит, и воет одновременно. У-у-у, а-а-а, эхом по развалинам её голос гнусавый разлетается, надежду ей дарит. Думает, набегут с парка мамки и на костре нас спалят, как чародеев средневековых. Ору, но старперы не избавились бы от нас даже такими методами. Голос в голове ведь у многих пацанов местных зарождается, это как вирус. Играешь, значит, в десятый «Мортал Комбат» на плойке, жрешь мамкину фирменную Пеперони, проводишь свои беззаботные двенадцать лет валяясь на просиженном диване, и вдруг слышишь мерзкий такой писклявый смех. Хрен, мины которого рассмотреть тебе не удастся начинает диктовать что делать и как жить, и сначала это конкретно бесит. А потом… Потом он частью тебя становится, короче.
Тёлка повыла воем сирен полицейского авто и угомонилась, видимо наконец решила мыслить здраво и взять ситуацию в свои немощные костлявые ручёнки. Кулаком вытерла слёзы со своего жирного подбородка и полным непонимания голосом спросила:
– Что вы от меня хотите? – эти глупые девки никогда не понимали, что от них хотят.
– Закрой свой рот! – оборвал мочалку Валентин, подойдя сзади и толкнув её в горбатую спину. Она как лужа дерьма распласталась по заваленному калом дну бассейна и решила ждать участи молча, поглатывая собственные липкие сопли. Тем временем пацаны развлекались с её глупыми бессмысленными вещичками – ручки разбрасывали, блестящий как срань единорога личный дневник читали и хохотали, рюкзак ногами пинали, превращая его в пыльный кусок китайской ткани, заказанной на алиэкспрес.
– Обряд посвящения начинается, новичок – со своей фирменной кривоватой ухмылкой на лице объявил Тоха, привлекая внимание всех наших оболтусов. Эти громкие дебильные обезьяны угомонились не сразу, лишь после заявления Валентина, что засунуть те ручки им в жопы ему не составит труда. Поверьте, не составило бы. Тоха повернулся к нашему забитому блеклому новичку. Его мерзкие сальные патлы, чёрт бы их побрал, колыхались из стороны в сторону как ветви какой-нибудь ивы. Сквозь чёрный костюм просматривалась дрожь, будто передо мной намокшая псина стоит, а не пацан. И запах такой же – всё что нужно, чтобы стать одним из нас – залить женской кровью свои руки.
– Я…я..– испуганно заикался новичок. Дрожь усилилась, глаза так вообще орали визгом напуганной стервы – Я не думал что вы заставите меня убивать человека!
Он отступил на шаг, и мне показалось, будто бы вляпался в дерьмо.
– А что ты думал вступая в братство сатанистов, поклоняющихся грёбанному дьяволу? – агрессивно выпалил Валентин, подходя к задроту. Мне показалось, за те несколько шагов он вырос на сантиметров десять. Или то задрот резко в росте просел – Что вступительным заданием будет избить пятиклассника и украсть пончик из Волмарта?
– Я не буду этого делать! – голос этого омерзительного петуха сорвался на мерзкий скрип, как у козы надоенной. В грустных глазах показались мелкие, жалкие как и он сам слёзы. Плакать на глазах у всей своей, типа, братвы – не круто чуваки, ой как не круто – Вы тут все поехавшие!
Ах, обидно было, заморыш ты остроязычный. В самое сердце ранил.
Оболтусы наши молча смотрели на ноющего чмошников посреди бассейна. Сальные патлы, блестящие белым гноем прыщи на лице, зубы прогнившие, пасть куревом несёт, хнычет да и ещё в дерьмо наступил. Но жалеть эту сволочь безвольную совсем не хотелось.
– Да успокойся, шучу я! – с лёгкой и странной для нашего холодного принца улыбкой сказал Валентин, после чего захохотал. Захохотали все. Это такой принцип нашей чёртовой шайки – хохочет Валентин, хохочи и ты. Валентин пинает старуху в тёмной переулке, пинай и ты. Валентин курит траву и говорит что это круто, все непременно курят. Так и живём – безвольные и одинаковые ублюдки, из которых лишь Тоха и Валентин своими причёсками броскими выделяются. Один рыжий, другой лысый как орешек грецкий.
– Серьёзно? – с надеждой в голосе переспросил заморыш. Сам заулыбался, захохотал. Вот-вот диско нам спляшет, сальто сделает. Эти мудаки пошутили! Как же смешно, чёрт их дери! Ха-ха!
– Ну конечно… – протянул Валя (ни за что не говорите ему, что я так его назвал), тем временем зажав тяжёлый камень в своей крепкой ладони. Он подошёл к парню ближе, не заканчивая предложения, словно забыл как аутист поганый – Нет – без каких-либо эмоций оборвал он и стукнул пацана по прыщавой роже, в миг превратив её в кровавую томатную пасту. Пару гнилых жёлтых зубов выбиты, горбатый нос сломан, губы, никогда не видавшие поцелуев, смешались с кровякой. Красота да и только. А гнойники блестели даже сквозь всё это.
Этот ублюдочный хрен повалился на пол со звуком мяса, шлёпнувшегося на доску для разделки.
– О Боже мой! – заорала мочалка и вновь завыла. У-у-у! Отпустите! Помогите! Фантазия на том заканчивалась.
– Господи, заткните ей кто-нибудь наконец рот – раздражительно выпалил Валентин, пафосно разминая костяшки пальцев. Вообще, он не часто так делал. Но этот ходячий гной заслужил.
Все, слышавшие голос Тришаковича и не прошедшие испытания должны сдохнуть. Правило такое, вроде как негласное. Хотя, задрот мог и притворятся.
Антон наклонился к мочалке и грубо взял её за руку, на что та ещё громче заверещала. У-у-у! Отпусти меня! Тоха глупо хихикнул, забавно мол.
– Взгляни в глаза – прошептал он. Отчётливо. Настойчиво. Уверенно. Умеет он общаться красиво, гадёныш – Просто загляни в них.
Девчонка усердно смотрела в другую сторону, после чего Тоха истратил свой запас любезности и обхватил её пухлые, влажные от слёз щеки, грубо развернув мерзкое сопливое рыльце к себе.
– Смотри в них – задумчиво шептал он, глядя в заплаканные красные глаза. Глупая девка всё вырывалась и билась, как птица об стенки клетки. Потом наконец угомонилась: расслабилась, обмякла, даже пасть открыла, глупо так, безвольно – Ты ничего не вспомнишь из того что тут произошло. Мы уйдём, и ты не вспомнишь события этого вечера. Поняла?
Мочалка кивнула, после чего рыжий грубо отбросил её на пол. Та повалилась в груду камней, шприцов, порванных презиков и дерьма, использованный ненужный мусор. Пусть лежит тут и в себя приходит, а после до конца жизни будет гадать: что же случилось в ту ночь у бассейна? Групповушка? Может она просто впервые в жизни кололась, решив хоть как-то скрасить свои унылые будни?
– Мы можем идти отсюда – уверенно произнёс Валентин, посматривая на тёлку – Забирайте тело новичка и уходим.
Заморыш очнулся, я это понял по тому, что чёрный мешок из стороны в стороны заболтался, как матрёшка русская. Стоя посреди холодного «Дубового», в темноте, я даже попытался представить какого ему сейчас. Хоть я и представлять совсем не люблю. Воображение для таких задротов, как этот вонючий хрен, для таких парней как мы и создана суровая реальность. Мы короли реальности, и никакое воображение нам не надо. Что захотим, то и получим. Что захотим, то и услышим. Нам и в реальном мире прекрасно, пацанам реальным.
Но в тот момент меня восторг изнутри переполнял, когда я пытался представить что за животный страх сейчас ощущает это чмо. Благодаря тёмному мешку ничего не видит, и дышать ему тяжело. Потом обливается, кряхтит, мычит, о пощаде бессвязно молит. Пытается дрыгать своими тощими ножками и ручками, да вот только они связаны.
Что за зрелище!
Даже если мы и не приведём в действие супер коварный и офигительно продуманный план, лох задохнётся через минут десять.
Думаю, простофиля (что за старомодное, блин, слово?) изрядно удивился в первые три секунды после пробуждения. Такие преданные друг другу чуваки не станут калечить члена своей же шайки! Потом пришло осознание: воспоминание о тяжёлом камне в руке нашего вожака, понимание, что на его жирной шее обмотана петля и скоро он, гнида трусливая, сдохнет. На самом деле, все эти пацанские принципы и прочее дерьмо – сказки для умолишенных. Никаких принципов в нашей шайке не было. Конечно, что-то типа ощущения связи было, но это лишь общее несчастье. Как в новостях показывали: беженцы из Афганистана делают коммуны в соседних пыльных арабских странах с названиями как из старых дрянных сказок. Не думаю что они все так друг друга любят. Вокруг ведь те же люди, обычаи и всё такое. Чувство общего несчастья их вроде как сближает. У нас то же самое.
Но этот мерзотник общего с нами ничего не имел. Трусливая жалкая блоха. Сейчас, кстати говоря, опять воет. До него дошло, в какой глубокой жопе он оказался. В настолько глубокой, что даже свет надежды в эту дырку не просочится. Единственное, что он может делать – выть. Орать как можно громче. Издавать невнятные звуки, в надежде что какой-то зевака алкаш с блевотой на бороде прийдёт его спасать.
Но на самом деле его крик никто тут не услышит.
Хочется крикнуть: задрот, неужели не ясно?! Мы в центре чёртового Дубового, стоим на краю глубокого яра, чёрт бы его побрал, где-то у черта на выселках. В час ночи тут ни одна шавка не пройдёт, духу не хватит. Птица не пролетит, ведь каждое живое существо в этом городе знает, кому принадлежит это место. Чьё тут каждое грёбанное деревце и упавшая с дуба ветвь. Это наше тёмное царство, и все в курсе, никто не сунется. Поэтому твой предсмертный вой для нас – забавный концерт, шутка, развлечение. Гляди, как Тоха хохочет. А мы ведь в моменты казни всегда серьёзными стараемся быть. Но с тобой, щенок, удержатся ох как не просто.
Зачем ты сидел в нашем логове и с глазами, отыгрывающими чистые намерения, пиздел, что сделаешь всё ради нас? Зачем ты говорил что голос внутри твоей пустой черепной коробки изменил тебя, превратил в монстра? Чтоб при одной лишь перспективе крови разреветься? Ты омерзителен! К тому же, знаешь слишком много.
– Можешь орать сколько хочешь, ты посреди Дубового, парень – подошёл к нему Валентин, проверяя крепкость петли на шее. Всё круто, чёрт возьми. Показал нашим «свежакам» знак «ок», оценивая немного озадаченные физиономии. Ведь каких-то полгода назад в крепкой петле могла оказаться их шея.
Девять теней, совсем лишённых чувств, жалости и сострадания застыли вокруг высокого зелёного дерева. В центре тёмного круга возвышался силуэт, если присмотреться можно увидеть мешок на голове и алую кровь на спортивном костюме. Пустые взгляды устремились на него в предвкушении исполнения традиции: новичок, не прошедший испытания должен быть повешен на дереве. Честно говоря, не многих настигала эта участь.
