Зло, которое творят люди

По обочине медленно проехал патрульный автомобиль, и один из полицейских уставился на нее в окно. «Они спрашивают себя, кто эта чокнутая, болтающая сама с собой», – подумала Франческа. И они были правы, потому что ее связь с реальностью ускользала. Она усилием воли вернула ясность мышления, с тоской подумала, что раньше могла бы зажечь сигарету, и вернулась в контору.

Хотя мысли ее блуждали далеко, Франческа до вечера проводила встречи со старшими сотрудниками. Все они были превосходными юристами, которые предпочли остаться под ее руководством, но еще не прониклись к ней тем доверием, с каким относились к ее отцу. Самуэле вошел в кабинет начальницы, когда остальные выходили. Кавальканте уже разговаривала по телефону с братом, который кричал в трубку, что эти недоумки-карабинеры ведут поиски через задницу и что он… и так далее.

– Держись, Тан, – сказала она наконец и со вздохом завершила звонок. – Черт…

– Если хотите, я вернусь завтра… – смущенно произнес Самуэле.

– Не надо… Тебя покусали, когда ты входил? – спросила Франческа.

– Нет, но, думаю, они с удовольствием покусали бы вас. Если встреча длится меньше двух часов, они чувствуют, что ими пренебрегают. Так говорил ваш отец.

Франческа невольно улыбнулась:

– За словом он в карман не лез… Ты закончил с папками?

– Нет. К сожалению, мне не хватает контактных данных некоторых бывших клиентов. Но я уже неплохо продвинулся.

– Хорошо, прервись пока. Сначала мне понадобится новое исследование, чуть посложнее.

Самуэле протер линзы очков амарантовой тряпочкой.

– Простите, госпожа адвокат, но я веду два процесса и чудовищно отстаю. – Он снова надел очки, как раз вовремя, чтобы увидеть выражение ее лица. – Понял, вас это не интересует. Но остальные мои повелители придут в ярость.

– Я потом с ними поговорю… Послушай… – Франческа с трудом заставила себя вслух заговорить о том, что казалось ей больными фантазиями. – Мне нужно, чтобы ты провел небольшое исследование в отношении пропавших девушек – несовершеннолетних девушек от шестнадцати до семнадцати лет, которые, возможно, были убиты, но чьи смерти никто не расследовал или расследовали плохо. Ограничься теми, которые пропали между Ломбардией и Эмилией-Романьей, особенно если несколько месяцев спустя их обнаружили в реках.

– За какой период? – в замешательстве спросил Самуэле.

– За последние тридцать лет.

– Госпожа адвокат… простите, уж не ищете ли вы связь между вашей племянницей и печально известным Речным монстром?

Франческа несколько мгновений молчала.

– Что ты об этом знаешь?

– Контини – наша местная гордость, а вы защищали его, я видел в групонах. А ваша племянница – ровесница жертв заправщика… Простите, зря я это сказал.

– Действительно зря. – Франческа холодно посмотрела на него. – Если не хочешь, чтобы твоя стажировка закончилась, ни с кем не обсуждай эту историю.

– Послушайте, я не трепло, – встревоженно сказал Самуэле. – Значит, это правда? Вы ищете нового Окуня?

– Не факт, что нового. Возможно, Контини не был убийцей…

– Если не ошибаюсь, на него указывали физические улики. Нижнее белье жертвы и окровавленный нож…

– Перечитав досье, я задаюсь вопросом, как вообще были приняты эти улики. Нашли их случайно при обыске по подозрению в хранении наркотиков, и никто так и не провел анализ земли из горшка, где они были спрятаны. К тому же Кристину, девушку Контини, задушили, как и остальных жертв. При чем здесь нож?

– Может, он взял немного крови в качестве сувенира. Иногда серийные убийцы так поступают.

– Так делал Декстер^[18]. Я тоже смотрю «Нетфликс».

Самуэле покраснел:

– Но почему его приговорили, если не было высокой степени вероятности вины?

– Контини был наркоманом, встречался с несовершеннолетней и никому не нравился. Он был из тех, кто может убить кого-то в драке – возможно, даже девушку, но не трех. Три – это патология.

– Многие социопаты хорошо это скрывают. Они не испытывают тех же чувств, что и все, но имитируют их, чтобы манипулировать людьми.

– Я была молода и глупа, но не настолько, – покачала головой Франческа.

– Вы могли бы поговорить об этом с окружным прокурором Металли…

– Сначала я должна понять, реальна ли такая возможность. Плевать, что обо мне подумают, но я не хочу, чтобы следствие теряло время на мои фантазии. У меня нет никаких доказательств, что Контини действительно был невиновен, а настоящий монстр до сих пор остается на свободе. Поэтому я и прошу тебя немного покопаться в данных. Ты хорош в исследованиях, все здесь говорят мне, что тебе больше нравится работать в бэк-офисе, чем ходить в зал суда.

– Да, это правда, я люблю собирать из кусочков единую картину. Но вы ведь понимаете, что в Италии каждый день пропадают тридцать пять несовершеннолетних…

– И что находят только одного из трех, – продолжила за него Франческа. – Но все-таки ты можешь это сделать. Свяжись с межведомственным центром обработки данных, козырни названием конторы и запроси актуальные данные.

– Если таковые существуют.

– Что ты имеешь в виду?

– Ввод данных зависит от усмотрения отдельных агентов, и не каждый хочет возиться, особенно если пропавшие – наркоманки, иммигрантки или родом из бедных семей. И даже когда расследование открывают, если что-нибудь быстро не всплывает, оно закрывается, и собранные данные ложатся под сукно.

– Система такая, какая она есть, ты привыкнешь.

18

Джерри вернулся в «убежище», бросил ботинки и одежду в ведро с хлоркой, принял душ, переоделся и, на этот раз прихватив с собой всю свою стаю, снова отправился к ювелирам.

– Мы не можем с уверенностью сказать, тот ли это кусок ПВХ, но состав совпадает с найденным на осах, да будет благословенно имя Божье за помощь, которую Всевышний оказал нам, – сообщил Иммануил.

– А вы знаете, какое транспортное средство было им обклеено?

– Модель – нет, но я нашел следы красной краски для грузовых автомобилей. Точное название – «Красная эмаль 169».

– Кто знает, для скольких машин ее использовали…

– Только для грузовиков «фиат» двухтысячного года выпуска. Они меняются каждый год.

– Мне этого достаточно, – сказал Джерри.

Джерри заглянул поужинать на веранду трактира, пока стая паслась во дворике, за исключением Алеф, не отходившей от него ни на шаг. Он перекусил сэндвичем, который показался ему весьма сомнительным, и пивом, затем взял айпад и поискал веб-камеры в северном направлении. Таковых нашлись две: в мебельном магазине и в школе дизайна.

Он запустил запись первой – архив за последний месяц, – и в 15:35, согласно тайм-коду, на ней показался красный фургон. Ни водителя, ни номерного знака не было видно.

Однако вторая веб-камера, расположенная в трех километрах к северу, никакого фургона не показала. Джерри проверил маршрут автовоза, который на первой записи проехал почти одновременно с «красной эмалью», и увидел, как он своевременно появился снова десять минут спустя. Он собрал стаю, раздал печенья и ласки, затем двинулся в том же направлении в поисках дорог, на которые мог свернуть похититель Амалы.

Он обнаружил виадук, стройплощадку и несколько проселков через поля, а затем перегороженная дорога вызвала у него сильный зуд в затылке. Вот он, его знак. Ее закрывал шлагбаум с табличкой «Частная собственность», оба ржавые и пыльные, но навесной замок, запиравший шлагбаум, валялся посреди грунтовки.

Джерри оставил «вольво» и, сопровождаемый стаей, направился по тропинке через кукурузное поле. Оранжевое небо рассеивало бледный свет, отбрасывающий мимолетные тени среди готовых к уборке початков, но собаки не бросались на них. Они поняли, что время для игр миновало, еще раньше, чем их хозяин.

Джерри подошел к старому кладбищу, где уже стемнело, и увидел у входа троих мужчин прежде, чем они заметили его. Он спрятался в поле, и стая припала к земле рядом с ним. Мужчинам было лет по тридцать, все трое спортивного телосложения и в пиджаках.

– …сюда? – спросил один, отмахиваясь от полчищ комаров.

– Охраны здесь нет, – ответил другой. – По субботам приходит сторож, чтобы совершить обход, а по воскресеньям – день посещений. В остальное время здесь безлюдно.

Троица открыла калитку и вошла на кладбище, их голоса стихли.

Джерри приказал собакам оставаться на месте и приблизился, спрятавшись за статуей архангела Гавриила. Выглянув между мраморных крыльев, он увидел «красную эмаль», припаркованную среди кипарисов. Необычное укрытие, безопасное для того, чтобы перенести девушку из одного транспортного средства в другое, но обреченное вскоре быть обнаруженным. Похититель Амалы не собирался больше использовать фургон.

Джерри переместился за гранитное надгробие супружеской пары с крестообразным отверстием на уровне его ушей.

– …пригонят грузовик с лебедкой, и мы его погрузим, – говорил один из мужчин.

– Не лучше ли сделать все здесь? – спросил другой.

– Все-таки это кладбище, хотя и закрытое. Время от времени кто-нибудь приходит прибраться, и мы не знаем когда. Оставайся и жди, ладно? Если возникнут проблемы, звони.

– Конечно…

– Значит, договорились. Мы уезжаем сопровождать грузовик.

– Если найдете табачную лавку, купите мне пачку «Кэмела».

Двое качков сели в мощный автомобиль и уехали. Третий сунул в рот сигарету, роясь в карманах в поисках зажигалки. Джерри взял его шею в захват сзади и упал вместе с ним.

Мужчина попытался дотянуться до пистолета в кобуре на поясе, но его движения были слабыми и неловкими. Он потерял сознание.

Джерри вывернул его карманы. Он нашел удостоверение частного охранного агентства «Цапля», разрешение на ношение оружия, швейцарский ножик, бумажник с сотней евро и мелочью и пачку пластиковых стяжек. Джерри забрал сотенную купюру и нож и, связав ему запястья и щиколотки стяжками, сказал ему на ухо:

– Я знаю, кто ты. Бросай эту работу, иначе я приду за тобой и убью тебя и твою семью. Не пытайся на меня посмотреть и не шевелись, пока я не уйду.

Мужчина перестал брыкаться. Джерри взял его мобильник, чтобы воспользоваться им в качестве фонарика.

Замок водительской дверцы «красной эмали» был взломан, следы взлома имелись и на ключе зажигания. Фонарик осветил выдраенную приборную панель, пустой бардачок, начищенный руль. В кабине все еще стояла вонь отбеливателя.

Он открыл двигательный отсек, и, когда поднял капот, в воздух поднялась туча ос. Ко внутренней стороне капота было прикреплено маленькое сероватое гнездо неправильной формы, похожее на шляпку гигантского гриба. Сбив его камнем, Джерри вытащил липкий от масла корпус фильтра. Он вернулся к связанному мужчине, разрезал стяжки на его запястьях, снял с него пиджак, чтобы завернуть фильтр, а затем связал его снова. Тот не оказал никакого сопротивления.

Он попробовал загрузочную дверь, и она легко отперлась. В памяти всплыл обрывок осознанного сна; сцена была настолько похожей, что он не удивился бы, обнаружив, что там заперта женщина-насекомое. Но внутри было пусто и чисто.

В свете фонарика виднелись матовые следы на внутренних лонжеронах. Призраки длинных полосок скотча. «Пластиковые листы, – подумал он. – Отбеливатель. Никаких органических следов».

Джерри медленно повел лучом, обнаруживая целую вселенную царапин, покрывающих все внутренние стены фургона, защищенные пластиковыми листами. Он тщательно осматривал кузов, освещая бесчисленные отметины, оставленные на стенах, когда почувствовал привычный зуд в затылке.

«Что это?»

Он сел на пол, внимательно водя фонариком от стены к стене и стараясь освободить разум. «Ты ничего не ищешь, – сказал он себе. – Оставайся открытым». Однако на этот раз трюк не сработал – досадно, но он не хотел портить момент.

Джерри вернулся к связанному мужчине, помог ему подняться и заставил вприпрыжку проскакать на безопасное расстояние. Потом взял одну из пластиковых бутылок, из которых старухи поливают цветы на могилах, забрался под фургон, открепил топливопровод и наполнил ее бензином, оставив его стекать в лужу на траве. Затем облил из бутылки грузовой отсек и, бросив туда пару охапок хвороста, поджег их зажигалкой.

Огонь тут же занялся, и Джерри еще несколько мгновений постоял, любуясь языками пламени, облизывающими и чернящими кузов. Зуд стал очень сильным. Он вернулся, чтобы взглянуть сквозь пламя, и наконец ясно увидел то, что заметил инстинктивно. Черный дым оставлял копоть на листовом металле, подчеркивая каждую отметину и царапину. На секунду, прежде чем дым превратился в непроницаемое облако, на нижнем краю одной из внутренних стен проявилась выявленная пеплом надпись, криво начерченная чем-то острым.

Это были инициалы: СВ.

19

Вместе с ужином – супом, плавлеными сырками и крекерами – Амала получила несколько старых детских книг, о которых никогда не слышала, но которые немного ее утешали. Без Интернета, телевизора и мобильника ей нужно было чем-то заполнить огромные отрезки времени в этом подвале, особенно теперь, когда парализующий ужас слегка отступил. Своими твердыми обложками и суперобложками с примитивными иллюстрациями эти издания походили на книги с уличных развалов. Одна называлась «Шиворот-навыворот»^[19] и рассказывала о мужчине, поменявшемся телами со своим сыном, другая – «Застенчивая Виолетта»^[20]. Обе были настолько зачитанными, что страницы покрылись пятнами или истерлись, а то и вовсе отсутствовали, а устаревший язык авторов немного навевал скуку, но когда Амале удавалось пробежать глазами две страницы подряд, она на краткие мгновения забывала, где находится. Однако разбирать буквы и слова под тусклыми светодиодными полосами было тяжело, и, когда свет из вентиляционных отверстий померк, она прекратила чтение.

Отложив «Виолетту», она снова задумалась о стоке уборной и о том, что может скрываться под полом. Если это канализационный коллектор или сток под открытым небом, она могла бы через него выбраться наружу. Оставалась проблема с тросом, но, если найти что-нибудь твердое и острое, например край железной трубы, его можно было бы постепенно отпилить.

Амала дотронулась до крюка в своей лопатке: марля вокруг него снова промокла, и, понюхав пальцы, она почувствовала неприятный запах.

«Если я как можно скорее его не отцеплю, то умру от заражения крови».

Завернувшись в одеяло, она дотащилась до уборной по самому длинному пути, который оставлял ей дополнительные полметра свободы на привязи, и, запершись в кабинке, снова покачалась на турецком унитазе, пытаясь поднять его как можно выше. Когда ей это удалось, она воткнула кусочек картонного подноса в зазор, чтобы он не закрылся. Те же манипуляции она повторила с краю унитаза, пока зазор не стал достаточно большим, чтобы просунуть пальцы и рвануть изо всех сил. Керамическая чаша накренилась градусов на двадцать, а затем застопорилась. Амала заглянула под нее, но ничего не смогла увидеть, и, вместо того чтобы поднимать унитаз, она попыталась повернуть его, используя сточную трубу в качестве оси. Преуспев, она поставила край унитаза на пол, а потом свернулась калачиком, упираясь ногами в гибкую пластиковую стену кабинки, и просунула внутрь руки до самых костяшек. Пальцы погрузились в густой, липкий слой грязи и нечистот, от которого исходила ужасная вонь.

Накатил приступ тошноты, но она подавила его и погрузила в эту гадость руки по запястья, коснувшись железной трубы.

Что-то поползло по ее руке, и она стряхнула это и смыла гадость под струей воды. В стоке с жужжанием исчезла трехкрылая, безногая оса.

Амала размяла ноющие мышцы и снова свернулась калачиком, до предела натянув трос и чувствуя, как винты трутся о ее кости. Сточная труба исчезала в бетонной плите, но, пошарив под турецким унитазом, она обнаружила отверстие размером с кулак, за которым, похоже, была пустота. Температура там была холоднее, и ей показалось, что она ощутила на коже дуновение ветра.

Вряд ли за преградой находилось открытое пространство, но возможно, там есть какое-то соединение. Орест или его работники сдвинули плиту, чтобы установить туалет, закрыв предыдущее отверстие, но справились с задачей неидеально. Требовалось что-нибудь, чтобы сломать плиту. Амала нащупала трещину в бетоне шириной с ее ладонь, но, потянув, добилась только легкого подрагивания. Отломив достаточно большой кусок, она могла бы защититься им от маньяка, даже если бы ей не удалось каким-то образом выбраться через отверстие. «Намажь меня мазью», – попросит она, а когда он подойдет поближе, она резко развернется и ударит его по голове. Оставалась проблема, как сбежать. Если она не придумает, как отцепить трос, то умрет от голода рядом с трупом своего тюремщика.

Ей вспомнились выпуски «Еженедельных головоломок» с незаконченными кроссвордами, которые отец вечно бросал в туалетах дома (мама разгадывала только кроссворды в The New York Times). Иногда там печатали карикатуры с бородатыми узниками, подвешенными к стенам средневековой темницы среди скелетов. Теперь они уже не казались такими забавными.

Когда она сменила позу, чтобы дать отдых мышцам ног, привязь провисла и зацепилась за зазор под унитазом. Амала начала доставать ее, чтобы та не защемилась, но на середине жеста остановилась и подползла по полу на животе поближе к дыре: изгиб привязи опускался в сток. Амала сложила из него своего рода петлю и закрепила за бетонный выступ. Чтобы трос не дернул за лопатку, она обернула его вокруг руки, а затем уперлась ногами и потянула. Сначала ничего не происходило, потом что-то хрустнуло, и кусок бетона отвалился, высвободив трос. Амала упала навзничь, ударившись раной, и до крови прикусила губу, чтобы не закричать, но хотя она снова пролезла рукой в отверстие, ухватить камень так и не смогла. Она услышала, как он отскочил от металлической трубы, а затем шумно покатился, как будто упав на наклонную металлическую поверхность.

Испугавшись, что эти звуки могли донестись до Ореста, она поднялась на колени и поскорее поставила чашу унитаза на место. Прежде чем она успела ее задвинуть, из дыры под ней раздался душераздирающий крик.

Охота. Наши дни

20

После очередной отвратительной ночи в доме Танкреда Франческа ворвалась в контору невыспавшейся и во вчерашней одежде: если бы она заехала к себе в квартиру, у нее не хватило бы сил выйти оттуда. В ее отдельном туалете на работе имелся маленький гардероб как раз для таких чрезвычайных случаев, и она собиралась переодеться там.

Франческа зигзагами пронеслась между столами в open space^[21], кивая в ответ каждому, кто хотел с ней поговорить, и направилась прямо к столу Самуэле, который с обведенными усталостью глазами стучал по клавиатуре.

– Ты что, спал здесь? – удивилась она.

– Доброе утро, госпожа адвокат. Нет, я всю ночь работал у себя дома.

– Чем вызван такой похоронный тон? Ты что-то нашел или не нашел ничего?

– К сожалению, первое.

Желудок Франчески сжался.

– Зайди ко мне минут через десять.

Когда Самуэле явился в кабинет, она уже переоделась в чистое и сидела за письменным столом, добавляя в чай капельку коньяка. Кипа документов, ожидающих ее рассмотрения, настолько выросла, что отбрасывала тень.

– Хочешь? – спросила Франческа, покачивая бутылкой.

– Рановато для меня.

– В обычных обстоятельствах и для меня тоже, но, знаешь ли, у меня был дерьмовый день. Очень долгий дерьмовый день, хотя еще всего десять утра.

– Есть новости о вашей племяннице?

– Нет. Итак, я слушаю. Кто эта жертва?

– Возможная жертва.

– Возможная жертва. Ясно, продолжай!

– Ее зовут – или звали – София Вулло. На момент исчезновения ей было семнадцать лет.

– Когда она пропала?

– Чуть больше года назад. Но странность в том, что это случилось ровно через тридцать три года после похищения Кристины Мадзини, которую тогда считали третьей жертвой Контини.

– Девушки пропадают почти каждый день.

– Вулло – особый случай. Она жила в Понте-дель-Олио, в провинции Пьяченца.

– Я знаю, где это. Я здесь родилась.

«…А переродилась в Англии», – всегда добавляла она, рассказывая о себе лондонским друзьям. Теперь она начала задаваться вопросом, было ли это когда-нибудь правдой.

– Простите. – Самуэле потянулся к очкам, но одернул себя. – Не знаю, что случилось с ее родителями, но жила она в приюте для несовершеннолетних. И училась в одной школе с вашей племянницей.

На этот раз Франческа слегка вздрогнула.

– И ты говоришь мне это в последнюю очередь?

– Вы приводите меня в замешательство. По сути, как и вся эта история.

– Как ты узнал, что они вместе учились?

– Помните, старшеклассники из школы Амалы приходили на экскурсию к нам в контору? Вы тогда как раз вернулись в Италию.

– Сколько там было ребят, человек сто?

– Чуть меньше. Среди них была и София.

– И ты запомнил ее? Ты, случайно, не андроид?

– Нет, но меня посадили проверять пропуска. И эта девушка особо подчеркнула, что она тезка Софи Лорен. «Только я красивее», – заявила она. В общем, она мне запомнилась.

– Если бы такие замечания о несовершеннолетней девочке отпускал кто-то другой, я бы забеспокоилась. Но ты – это ты.

– Вы ведь в курсе, что я гей? – ответил Самуэле, покраснев. – Да и вообще с тех пор я ни разу о ней не думал, пока не наткнулся на ее имя в архиве.

– У тебя хорошая память.

– Вы сообщите об этом окружному прокурору Металли?

Франческа понюхала остатки чая и пришла к выводу, что, приправленный алкоголем, он ей не нравится.

– Мне все еще кажется, что этого маловато, чтобы его убедить.

– Вы могли бы попытаться…

– Если ты уверен, я позвоню ему. Я знаю, что ты не станешь меня обманывать: ты уверен, Самуэле? – Парень не ответил, и Франческа устало кивнула. – Вот видишь. Найди мне приют, где жила эта бедняжка.

21

Джерри проснулся еще до рассвета, и собаки вскочили вместе с ним, за исключением Заина, трехлапого метиса, который лениво наблюдал за хозяином с кровати. Взгляд у пса был немного мутным.

Джерри принял душ под струей воды, которая скорее капала, чем текла, и надел старый мятый халат, найденный в доме. Потом позавтракал вместе со стаей – воздушный рис для всех, кофе американо только для него – и полистал новости на айпаде. Наконец проверил, не пропадали ли в окрестностях девушки, чьи инициалы совпадали с инициалами, обнаруженными им в фургоне. Вскоре он наткнулся на имя семнадцатилетней девушки, пропавшей немногим больше года назад: София Вулло.

Заина вырвало воздушным рисом. Джерри вытер лужу, погрузил стаю в машину, надел кипу и нанес очередной визит ювелирам. Иммануил, похоже, не удивился при виде него, но утратил самообладание, когда Джерри положил на верстак фильтр.

– Я благословляю твое присутствие, брат, но рядом есть автосервис.

– Да благословит Господь тебя и твою семью, но мне нужны вы. Мне необходимо узнать, что внутри: частицы, семена, земля… И если получится, также датирование находок.

– Какое датирование? Радиоуглеродное?

– Геологическая эпоха меня не интересует – только очередность попадания в фильтр.

Иммануил натянул перчатки и повертел коробку в руках.

– Если фильтр внутри такой, как я полагаю, то он состоит из слоев волокна с электростатическим зарядом. Когда один слой переполняется, новые осадки оседают поверх него и так далее.

– Значит, в центре находятся самые старые.

– К сожалению, это зависит также от размеров частиц, потому что самые мелкие обычно повторяют контуры волокон, а крупные остаются на поверхности. Если Господь мне поможет, возможно, я смогу дать тебе какие-то существенные сведения, но не слишком на это рассчитывай.

– Да направит Бог твои руки.

– Тебе нужно что-то еще?

– Как добраться до Понте-дель-Олио?

Путь оказался недальним. Приют для несовершеннолетних, где жила София Вулло, походил на одну из тех пригородных вилл, которые строят как по шаблону – с крыльцом, небольшим садиком и ярко-красной крышей. Впрочем, это здание в три раза превышало размер подобной виллы и обладало налетом госучреждения, гасившим всю радость.

Собрав волосы на затылке и расчесав бороду, Джерри гулял перед входом с Алеф на поводке, пока ему не удалось завязать разговор с одной из воспитанниц. Несмотря на слегка бродяжническую внешность, он был привлекательным мужчиной, и его стиль в духе «Into the Wild»^[22] производил впечатление, особенно на юных девушек – в данном случае на изящную семнадцатилетнюю брюнетку по имени Патриция, с большими глазами, подведенными карандашом, и следами прыщей, замазанными тональным кремом. Джерри повел ее угоститься пиццей в закусочную неподалеку от приюта, усадив под зонт с рекламой мороженого и представившись журналистом израильского общественного телеканала «Кан».

– Я ищу интересные сюжеты, – сказал он. – По справедливой цене.

– А твои представительские расходы включают напитки? – спросила Патриция.

– Be my guest^[23].

– Тогда я возьму спритц^[24].

Джерри заказал себе пива. Пицца, жирная и поэтому аппетитная, прибыла сразу после напитков. Половину съела Алеф.

– Какие сюжеты тебя интересуют? – спросила Патриция, потягивая через соломинку коктейль.

– Например, история Софии Вулло.

Она окинула его не по годам взрослым взглядом:

– А ты точно журналист? Потому что я не знаю, кому может быть не наплевать на Софию.

Джерри положил под салфетницу четыре купюры по пятьдесят евро.

– Мне. Что тебе известно о ее побеге?

Девушка уставилась на деньги:

– Я могу их взять?

– Если ответишь.

– София сбежала в прошлом году. Она уже не раз удирала, но раньше никогда не пропадала надолго.

– Куда, по-твоему, она отправилась?

– Мне она ничего не говорила. Может, пришлет мне открытку, чтобы я к ней приехала. Как в «Побеге из Шоушенка»^[25].

– Она забрала с собой свои вещи?

– Только то, что было у нее в сумочке. Но тут нет ничего странного. Когда ты сбегаешь, твое барахло убирают на чердак, а когда возвращаешься – отдают обратно. Лично я думаю, что она вернется, когда ей исполнится восемнадцать, чтобы ее не могли здесь удержать. Я имею в виду, не то чтобы нас привязывали к кровати, но мы все находимся здесь по предписанию какого-нибудь судьи… и случается всякая фигня.

Джерри бросил Алеф последний кусок пиццы.

– Расскажи, как это случилось.

– Да особо и рассказывать нечего. Она ушла и не вернулась.

– В котором часу?

– Разве ж я помню…

Джерри забрал деньги и сунул обратно в карман.

– Если ты ничего не знаешь, ты мне не нужна. Считай, что я просто угостил тебя обедом.

– Черт, да погоди ты. Об этом никто не должен узнать, и, если что, я ничего тебе не говорила.

– Я уже забыл, кто ты такая. – Джерри снова выложил деньги на стол.

– Ночью можно выйти, не потревожив сигнализацию. Когда меняют код, кому-нибудь из нас всегда удается его заполучить.

– И София это сделала.

– Да, и улизнула около полуночи.

– У нее было назначено свидание?

Патриция смущенно поерзала на стуле, затем отошла, чтобы попросить у официанта сигарету, и снова села.

– Слушай, большинству наших семей на нас наплевать, а без денег живется несладко. Каждая крутится как может. София встречалась со взрослыми мужчинами, которые дарили ей подарки.

– Ты видела, с кем она встречалась в последний раз?

– Нет.

Джерри подозвал официанта.

– Где обычно знакомилась твоя подруга? – осведомился он у девушки.

– В диско-баре. – Патриция назвала адрес недалеко от города. – До десяти вечера там ходит автобус, потом надо ловить попутку. София никогда не возвращалась пешком.

Подошел хозяин закусочной:

– Хотите десерт перед уходом? Кофе?

– Нет, – ответила Патриция.

– У вас есть целые торты? – спросил Джерри.

– Есть охлажденный торт-безе.

– Дайте два и счет, пожалуйста.

Оба торта прибыли в пакете, который Джерри отдал девушке:

– Угости подружек.

Патриция встала с тортами в руке, но осталась топтаться на месте.

– София умерла, да? – спросила она.

– С чего ты взяла?

– Из-за тебя.

Джерри улыбнулся:

– Береги себя, Патриция. Мир кусается. Но если что-то понадобится, позвони по этому номеру. – Он дал ей одну из своих визитных карточек, распечатанных в автомате в аэропорту. На визитке значился только номер телефона с кодом Тель-Авива, зарегистрированный на фирму-пустышку.

Патриция положила ее в карман и ушла изрядно погрустневшей. Джерри проводил ее взглядом до входа в приют. Тогда-то он и заметил высокую худую женщину с короткими седыми волосами, вошедшую за ней, и удивился впервые с момента прибытия в Италию.

22

Франческа проследовала за директрисой по коридору верхнего этажа приюта в архив на чердаке. Здесь было очень душно, и она сразу же сняла плащ. Директриса, психолог лет пятидесяти с накрашенными белым лаком ногтями, включила свет:

– Вот, госпожа адвокат, здесь вещи наших девочек.

Чердак был набит коробками, одеждой и предметами обстановки, покрытыми слоем пыли.

– Если бы я знала, что вы приедете, то велела бы прибраться, – сказала директриса, сдувая пыль с глобуса.

Почтительность, с которой она обращалась к Франческе, относилась к названию ее конторы, но явно не к ней самой. Директриса несколько раз повторила, что знала ее отца, члена того же «Ротари-клуба»^[26], которому Франческа предложила ее порекомендовать. Однако сначала она почувствовала себя обязанной поговорить об Амале, о том, как она тревожится и как, несмотря ни на что, вынуждена продолжать свою работу. А работа ее в данном случае заключалась в том, чтобы по поручению клиента навести справки о Софии. Этот человек был ее двоюродным дедом, но, поскольку жил за границей, узнал о существовании девушки лишь недавно. Франческа понятия не имела, есть ли у Софии живые родственники, и рисковала оскандалиться, но директриса и бровью не повела: из уст адвоката Кавальканте она поверила бы во что угодно.

Директриса не сообщила ничего интересного. Она была уверена, что София сбежала добровольно, и не любила сплетен, но, по крайней мере, разрешила Франческе порыться в вещах при условии, что это останется между ними.

– Когда закончите, закройте, пожалуйста, за собой дверь, – попросила директриса. – Замок запирается автоматически. К сожалению, я не могу с вами остаться. Загляните ко мне перед уходом, обменяемся номерами.

– Непременно! Спасибо, – ответила Франческа, не имея к этому ни малейшего намерения.

Она осталась одна перед коробками. Снизу доносились голоса и запахи готовящейся еды, бледный дневной свет отражался в большом зеркале, помеченном именем оставившей его девушки, которая наверняка была еще жива, тогда как она, Франческа, если ее рассуждения верны, собиралась рыться в имуществе убитой. Закатывая рукава блузки, она испытывала страх, как будто оскверняла могилу. Ничего достойного внимания не нашлось – ни тайного дневника, ни какой-нибудь вещицы, которая связала бы Софию с девушками из рек. Только дешевая одежда да косметика, купленная на распродажах, – если не считать клатча, который явно стоил не меньше тысячи евро, и пары туфель от Louboutin.