Другой

VII

На следующий день Михаил долго отказывался выходить из спальни и не поддавался даже на уговоры жены, просто игнорируя их. Лежа в кровати, он отвернулся, казалось, от всего мира, и в первую очередь от Сехинова, который пока что об этом не догадывался. До неприличного беспечно он лежал на диване, мечтательно глядя в потолок и размышляя о будущих планах на жизнь. У него еще никогда не было друга, который бы полностью разделял его взгляды и помогал в достижении общей цели, но теперь, когда рядом полностью перепрограммированный Мишка, будет намного проще…

«Теперь его ничто не держит, и мы сможем идти по головам, ничего не страшась… Я наконец верну работу, а потом стану директором, как хотел всегда! Болдин мне поможет, будет брать харизмой, а я умом, после чего…»

Но его мысли прервала выскочившая из комнаты Мария. Она была бледной и крайне встревоженной, это немного напрягло, но юноша никогда не воспринимал всерьез капризы женщин, из-за чего только лениво сел на диване, нехотя подняв глаза на жену своего будущего верного друга. Зазвучал тихий дрожащий голос:

– О чем вы говорили вчера?..

– Вчера? О всякой ерунде, поверьте.

– Вот как? – нервно усмехнулась женщина, напрягаясь еще сильнее, – Вы бы не назвали свои драгоценные убеждения ерундой.

Сехинов засмеялся.

– Вы невероятно проницательны. Допустим, не о ерунде, а что такое?

– Он не встает с постели… Я уверена, что это вы виноваты в этом. Но мало того… – Мария нервно задышала, пытаясь спрятать показавшиеся в глазах слезы страха, и невольно заговорила шепотом, – Он не взял в руки Библию, когда я пыталась дать ему её… – Мария сильно вздрогнула, вскоре глубоко вздохнув, пытаясь себя успокоить, – Такого никогда не случалось, даже когда он болел, находил в себе силы читать, а теперь…

– А теперь все поменялось, – Сехинов встал со своего лежбища, пустым взором смотря на женщину, – Видимо, Михаил достиг нового уровня.

Женщина сильно насторожилась, отойдя на пару шагов от гостя.

– Это вы ему что-то сказали?..

– Сказал. Но я не думаю, что он принял бы это так близко к сердцу, если бы не догадывался сам, правда? То, что происходит – это нормально. Это последняя стадия принятия, – Алексей улыбнулся просто чтобы успокоить Марию, – Я поговорю с ним, а вы побудьте здесь.

Не успев ничего сказать, женщина только проводила Алексея недоуменным взглядом, отмерев только тогда, когда дверь в спальню закрылась.

Юноша вошел в неосвещенное из-за закрытых занавесок помещение, не пытаясь разглядывать комнату. Он почти сразу увидел перед собой постель, на которой, поджав под себя ноги, спиной к вошедшему лежал Михаил. Сехинов не смог бы разглядеть его лица даже если бы Болдин лежал к нему лицом – слишком темно.

Алексей усмехнулся и сел на край кровати, начиная говорить.

– Миша, я понимаю, что тебе нелегко. Конечно, тяжело, когда сначала веришь во что-то, а затем тебе приходится это разрушать, причем самому. Но я действительно горжусь тобой, – Алексей специально менял тон на более уверенный и даже смог сделал голос чуть ниже, стараясь выглядеть крайне убедительным, – Твои старания не напрасны, дружище, поверь мне. Ты проделал огромный путь, разве теперь ты сдашься так быстро?

Пускай вопрос был риторическим, Сехинов все равно решил подождать на него ответ, но Михаил не сказал ни слова, поэтому Алексей терпеливо продолжил:

– Ты очень силен, очень. И ты сможешь победить это поганое состояние, которое засело внутри тебя. Я понимаю, что жена тебе вряд ли помогла, все-таки она не может понимать всего, но я ведь отныне твой друг. Теперь у нас схожи мировоззрения, и мы сможем вершить великие дела вместе! Давай же, Мишка… – Алексей уложил руку на плечо мужчине, который даже не пошевелился, – я знаю, что тебе нужно время, но ты скажи, сколько. Я буду ждать.

Болдин молчал. Сехинов насторожился. Подвинувшись ближе, Алексей попытался уловить дыхание друга, но у него не вышло, что стало поводом для беспокойства. Юноша решительно выдохнул, намеренный перевернуть друга и посмотреть на его лицо, но вдруг…

– Уходи, Алексей. Уйди вместе с Машей гулять, – безразличный, почти неживой голос.

Алексей незаметно выдохнул с облегчением.

– Хорошо-хорошо, как ты скажешь, – почтенным тоном ответил Сехинов, – На сколько?

– Три часа.

– Хорошо. Отдыхай.

Сехинов вышел из комнаты, полностью уверенный в том, что ситуация под контролем, в добавок успокоенный тем, что с Михаилом все в порядке. Он обратился к жене.

– Все хорошо, но нам нужно выйти из дома на три часа, дать ему побыть в одиночестве.

Мария облегченно выдохнула и без лишних вопросов пошла собираться. Вскоре оба бродили по парку, не забыв засечь время ровно на три часа, чтобы не проводить друг с другом и на минуту больше времени, чем нужно.

– Я не понимаю, зачем вы так поступаете, Алексей, – вымученно призналась несчастная женщина, – Не понимаю, зачем так мучаете моего мужа…

– Я не мучаю. Он сам себя мучает, – холодно ответил юноша, – Я лишь его к этому подтолкнул. Ненамереннно, конечно, – солгал Алексей.

– Все вы врете, – женщина поджала губы в подступающей ярости. Сехинов закатил глаза, развернулся и, не медля, пошел в обратном направлении. Мария удивленно подняла брови, воскликнув:

– Куда вы? Вы так боитесь того, что я различаю ложь? – изумленно спросила женщина, после чего добавила совершенно искренне, – Слушайте, мне вас жалко.

– Я ничего не боюсь, – остановившись, Алексей развернулся в своей резкой манере, держа руки в карманах пальто, – Но я не намерен больше проводить с вами ни секунды своего времени. В пять мы и так снова встретимся дома, я уже сыт по горло вашей компанией.

Вновь развернувшись, юноша спешно пошел дальше, держа спину идеально ровной, на что Мария раздраженно фыркнула и пошла своей дорогой.

Так уж вышло, что вечером Алексей первый пришел обратно домой. Открыв дверь ключом, который ему любезно одолжили в самом начале его проживания, мужчина разделся и прошел в гостиную комнату, окна которой почему-то были занавешены, но больше всего удивило присутствие Михаила в комнате: он сидел, сгорбившись, на стуле у окна. Несмотря на то, что был заметен лишь силуэт мужчины, Сехинов сразу понял, что добряк Болдин был очень угрюм и хмур. Юноша усмехнулся. «Я понял, нужно еще больше времени» – догадался Алексей. Он хотел было пойти на кухню, но вдруг понял: рояля нет. Алексей замер от удивления, почти со страхом в глазах смотря на друга, но разубеждая себя сейчас же.

«Нет. Не может быть. Это уловка, я знаю».

Решив проверить свою версию, Сехинов будто невзначай спросил:

– А рояль где?

– Продал, – сухо, но молниеносно ответил мужчина, не подняв глаз и даже не дернувшись, – Деньги важнее.

Сехинов замер, стоя в полном изумлении. Да, вчерашний разговор, конечно, имел влияние на друга, но не такое же…

Не зная, какие подобрать слова и какую принять позицию, Алексей в замешательстве отвёл глаза к двери и тут же застыл. В другой комнате, которую Алексей обозвал мастерской, и где любила в последнее время проводить время Мария, стоял рояль, заботливо прикрытый скатертью: Сехинов узнал этот выразительный изгиб, под которым прогибалась ткань.

«Шутит…» – тут же вонзилась в голову юноши мысль, которая произвела на мужчину огромное впечатление: он был и рад, и успокоен, и даже слегка обижен этим маленьким обманом. «Шутит, дразнит, прирожденный кукловод… Становится хитр! Хочет проучить! Думает, я свои слова назад возьму! Ну давай, сразимся!» Он одобрительно засмеялся.

– Молодец! К черту рояль! Музыка нас сковывает, не движет к успеху, тормозит. Однако ты быстро прогрессируешь, Мишка! Вчера об этом и речи не было, а ты сам дошел, эка! Молодец, Мишка! (он хлопнул его по плечу, подходя ближе) Молодец! Как же, будешь жить без Шуберта? – и засмеялся снова, искренне надеясь, что Михаил засмеется вместе с ним, хотя пока он не издал ни звука.

– Придется без Шуберта, – тот же мрак и холод в голосе, что и раньше.

Алексей скептически сщурился. «А хорошо держится, молодец. Нужно поднажать».

– Вот-вот! Привыкнешь же потом, сможешь без своих бесконечных нот. Аль и их продал?! – и снова наигранно рассмеялся.

– Нет, их оставил, – Михаил раздражённо повернулся и первый раз за этот день устремил воспаленные от долгих и горьких слез глаза на друга, показывая злое и измученные лицо, цедя каждое слово сквозь зубы, – Что тебе, Сехинов?

Алексей, сам не зная почему, продрог. То ли его испугал этот взгляд, всегда радостный, но теперь наполненный агонией и тяжелым безумием, то ли своя же фамилия, первый раз звучащая так нервно и с такой ненавистью. Сехинов мягко улыбнулся.

– Полно, Миша! Я же знаю, ты шутишь!

Болдин крупно задрожал от усталости и чувств, захлестывающих его, и отвернулся. Теперь и Алексей начал раздражаться, первый раз не контролируя эмоции.

– Да что за цирк ты устроил, в конце концов? – не стерпев, Алексей повысил голос, – Это уже слишком далеко зашло! Зачем рояль-то прячешь? Ты мне не проймешь, я и так все понял, сразу понял! – Сехинов, сказав все это, быстро направился к прикрытому роялю, чем Болдин даже слегка заинтересовался, подняв глаза на друга, который тем временем что есть силы дернул ткань, служившую пока что единственным доказательством игры Михаила.

Однако вместо ожидаемого инструмента взору Алексея предстала обычная швейная машинка, именно та, которую он видел раньше. Просто удачно падал свет, казалось, под скатертью что-то большое. Алексей перевел широко открытые от шока глаза на мужчину и, в один прыжок оказавшись рядом с Михаилом, закричал во все горло:

– Ты совсем спятил, Скалровский?! Какого же черта ты!?..

– А что могу я сделать?! – вскричал в отчаянной агонии Болдин, резко встав со стула и повернувшись к Сехинову, тут же инстинктивно отшагнувшему от мужчины в страхе: перед Алексеем предстало раскрасневшееся от слез лицо и почти такие же красные, отдающие желтым цветом широко раскрытые и воспалённые глаза Михаила, в яростном отчаяньи глядящие на юношу. Тяжело дыша и вздрагивая, Михаил заговорил дрожащим голосом:

– Ты же мне выбора не оставил… Все опорочил… Все, чем я жил, опорочил!! – Миша сорвался на крик, но упал на колени, опираясь рукой о табуретку, на которой до этого сидел, истерически хватая ртом недостающий воздух. Опустив растрепанную голову, он пытался дышать, дрожа и держась за часто вздымающуюся грудь. Алексей, оцепенев, молча наблюдал за происходящим. Возможно, он знал бы, что ему сделать, если бы решил «оценить ситуацию» трезвым умом, как он обычно старался делать всегда, чтобы не терять репутации, но сейчас Сехинов не мог думать. Его теория о легком преодолении эмоций дала трещину, и он с ужасом осознавал это. Никто не может сказать, что стало бы с Болдиным, если бы не пришла жена мужчины. Вся бледная от страха, она подняла мужчину за локоть, усаживая на табурет еще не отдышавшегося Болдина, и тут же вновь убежала на кухню, возвращаясь со стаканом воды и незамедлительно помогая мужчине его выпить. Мария в гневе посмотрела на Сехинова, только стакан был выпит, а мужчина отдышался.

– Ты… Это все ты… – женщина пошла на юношу, надвигаясь медленно, будто кобра, гипнотизирующая свою добычу, пока Алексей стоял на месте – Тварь… Ты за все заплатишь…

– Маша… – послышался ослабший, хилый голос Михаила, пришедшего в себя.

– Я тебе больше не позволю отравлять жизнь ни мне, ни Мише…

– Маша, пожалуйста…

– Ты уйдешь отсюда сейчас же…

– Послушай… Послушай меня… Не нужно… – мужчина встал с табурета и осторожно уложил ладонь на плечо женщины со спины, на что та обернулась на Михаила, цедя скозь зубы:

– Тебя никто не спрашивал. Сядь обратно, я разберусь сама, – она сбросила его руку со своего плеча, снова оборачиваясь на Алексея, чему оба крайне удивились: Алексей поднял брови, а Михаил застыл, стоя позади женщины. К горлу поднялся гнев, все обиды, оставшиеся невысказанными, из-за чего накатили и слезы. На лице крайне опасно заиграли желваки, и мужчина шумно задышал, не предвещая ничего хорошего, сверля женщину яростным взглядом со спины. Пока со спины. Михаил вцепился сильными пальцами в плечо Марии, насильно оборачивая недоуменную жену к себе. Она подняла на Михаила возмущенный взгляд, но тут же изменила его на испуганный, стоило увидеть страшное, злое, но все еще любимое лицо.

– Я сказал послушать меня, – проговорил первый раз в жизни стальной голос.

– Миша…

– Заткнись.

Болдин долго смотрел на Марию, все еще держа её за плечо, не давая стоящим в глазах слезам глубокой обиды упасть на щеки. Он тихо заговорил.

– Ты никогда не думала о нас. Ты думала о себе. А я делал все. Ты знала, как сильно мне нужен был кабинет. Ты знала. Но у нас теперь там твоя мастерская, в которой ты нихрена не работаешь. Мне это конкретно надоело, – Михаил приблизился к испуганному лицу женщины, ни разу не моргнув, – Я ненавижу тебя.

В глазах женщины заблестели горькие слезы, но мужчина никак не среагировал на это. Он грубо посмотрел на Алексея.

– Вы оба друг друга стоите.

Сехинов в изумлении стоял за женой мужчины, которая, опустив глаза, бесшумно роняла слезы. «Нет-нет, этого не должно было произойти… Надо что-то сказать». Алексей начал тихо говорить:

– Миша, ты сейчас находишься в неуравновешенном состоянии… Пожалуйста, позволь нам…

– Ты вообще молчи, грязный червяк… – процедил сквозь зубы мужчина, снова начиная часто дышать. Болдин скривил губы в приступе подступающей истерики, – Я искренне жалею, что вообще разрешил тебе остаться.

Дыхание вновь участилось, готовя Михаила к новой волне слез, и он, не желая никого больше видеть, в три шага оказался в мастерской жены и, зайдя внутрь, запер дверь, но не на замок, понимая, что к нему и так никто не заявится. Мария закрыла глаза и прислонила ладони к лицу, тоже тихо плача, после чего быстро ушла в спальню.

Сехинов проводил её взглядом, отчего-то чувствуя, что его сердце сжимается в жалости к этому неопределенному существу. Он понимал, что каждый сейчас думал о своем. И он тоже. Сев на диван, юноша уперся локтями в колени, чтобы уложить подбородок на ладони.

«Да… Я совсем такого не ожидал. Думал, что победил, а оказалось, что все это время сам себе рыл могилу, – думал юноша. Он вздохнул, – Я понял свою ошибку. Никого нельзя перевоспитать, даже если очень хочется. Можно вложить новое ребенку или собаке, но не человеку. Иначе будет одна, а то и больше искалеченных жизней». Алексей долго сидел так, рассуждая. Он думал и о Марии, и о Мише, даже затронул свою теорию, но вскользь. Сейчас не хочется разбираться, в чем был его просчет. Сехинов понимал, что должен будет очень скоро уехать из этого дома и больше никогда не возращаться обратно, но для начала ему следует поговорить со своими сожителями. Этой ночью юноша первый раз лег спать в домашней, а не в ночной одежде.

VIII

Сехинов медленно открыл глаза, чувствуя, что кто-то крайне активно пытается его разбудить. Проморгавшись, юноша увидел перед собой испуганное лицо женщины, и только спустя пару мгновений начал кое-как разбирать её беспокойные слова, слыша только обрывки фраз.

– Лексей, проснись, проснись… Там… Миша… Я боюсь, он… Я не понимаю, там…

– Стой, стой… – зазвучал хриплый от сна голос, пока сам Сехинов сел на диване, смотря на Марию на удивление незаспанными глазами. Зевнув, Алексей устало заговорил:

– Успокойся и скажи нормально, что случилось. Женщина выдохнула, пытаясь успокоиться.

– Миша до сих пор не выходил из комнаты. Я заглянула – он спит. Но как-то очень долго… И… Я боюсь его будить, но…

– Все в порядке. Вчера у него был срыв, это понятно, почему он спит так долго… – Алексей начал медленно вставать с дивана, уловив своим превосходным слухом язвительный смешок со стороны уже подуспокоившейся Марии. Она скрестила руки на груди.

– Не забывай, из-за кого у него был срыв, – с отвращением посмотрев на Сехинова, она продолжила командовать, – Разбуди его. И уходи на все четыре стороны.

Развернувшись, Мария ушла на кухню, видимо, готовить завтрак, пока Алексей пораженно смотрел на неё. Он нервно усмехнулся:

«Да-а, интересно… То есть, когда ей нужна была помощь и было страшно, она обратилась ко мне, а теперь как будто решила вспомнить как ко мне нужно относиться. Ладно, разбужу Мишу и пойду, наконец, отсюда».

Окончательно поднявшись, Сехинов прошел до уже открытой мастерской, где увидел спящего прямо на столе Скалр… Болдина. Сложив на нем руки, Михаил ткнулся в них лбом, казалось, не дыша. Вздохнув, Алексей подошел к мужчине, кладя ладонь на его спину.

– Миша, проснись… Твоя жена мне весь мозг уже выела.

Нет ответа. Сехинов вздохнул и от души потряс Болдина за плечо, но все-таки аккуратно.

«Нет, он бы уже точно проснулся, если бы спал. Притворяется…». Алексей нервно выдохнул и развел руками.

– Ну прости меня! Я же не знал, что ты будешь так слаб, что не сможешь принять новую правду! Я понял, что лучше не портить жизнь людям пропагандой своих убеждений… Идет? – лениво спросил Алексей, надеясь, что это «раскаяние» заставит мужчину подняться, но вскоре раздраженно выдохнул, – Да встань ты уже наконец!

Сехинов внезапно столкнул мужчину со стола. Тело приземлилось на пол со страшным звуком, из-за чего Алексей вздрогнул, испугавшись, что Болдин мог себе что-то сломать, но вдруг остолбенел, увидев открывшуюся ему картину, покрываясь холодным потом, от страха даже сгорбившись. Лицо Михаила было бледным, глаза все еще закрыты, а губы мужчины, некогда розоватого оттенка, побледнели, став почти синими. Алексей, преодолевая свой страх, на ватных ногах подошел к мужчине, почти падая на колени. Он потянулся подрагивающей рукой к сонной артерии на бледной шее, надеясь все-таки опровергнуть догадку, чем подтвердить её, но, едва коснувшись, сразу отдернул руку, чуть не вскрикнув, стоило ему подушечками пальцев почувствовать ледяную кожу покойника. Бешено вскочив с пола, юноша, не помня себя, стрелой выбежал из комнаты, от испуга вскрикнув, как только на выходе показалась жена мертвого мужа. Тяжело дыша, юноша смотрел на неё полными страха глазами, к своему ужасу осознавая, что сообщать страшную новость придется именно ему… Мария, не понимая испуга юноши, нахмурилась.

– В чем дело? Он встал или нет?

«Он больше никогда не встанет… Нет, звучит не так… А к-как же… – думал юноша, перебирая в голове варианты того, как мягче сказать о смерти Михаила, – Может…»

– Он… – следующие слова засели глубоко в горле и, пока Сехинов с трудом проталкивал их, в голову приходили все новые мысли, но навсегда засела лишь одна.

«Это я виноват, это я виноват, это я… Я погубил…».

Глаза наполнились слезами. Первый раз за несколько лет, а может и за всю жизнь. Женщина, увидев мокрый взгляд мужчины, очень насторожилась, пытаясь пройти в комнату мимо юноши. И стоило Сехинову это понять, он тут же схватил её за плечи, не пуская.

«НЕТ… Она не должна видеть…».

Мария возмущенно посмотрела на Алексея, но от попыток выбраться из его захвата её остановили полные отчаяния глаза. Раздалась лишь одна фраза:

– Он умер…

__________________________________________________________________________________

Лежа в своей постели, Алексей уже битый час не мог уснуть, вновь и вновь прогоняя в голове случившиеся с ним недавно события.

Пускай он уже успел найти жилье и даже устроиться на работу, вид мертвого тела своего некогда друга и шок в глазах его жены забыть было очень трудно, если не невозможно. Переворачиваясь с одного бока на другой, он думал. Хмуро сведенные к переносице светлые брови и карие глаза задумчиво смотрели вниз, пока белая Луна освещала золотистые волосы, лоснящиеся на тусклом свету. Юноша, может, и хотел бы заснуть, но прекрасно понимал, что провалиться в сладкую негу долгожданного сна не получится. С тех пор как Михаила похоронили, мужчина засыпал только если выпивал снотворное или просто очень сильно уставал. Не понимая, что так его гложет, но догадываясь, что, возможно, на его состояние повлияло его отсутствие на похоронах, Сехинов решил вернуться к проверенному методу и попробовать отречься от эмоций, уговорив себя:

«Ну умер и умер… Каждый день умирает не один десяток людей, зачем нужны такие торжества? Если так бездумно тратиться на каждого умершего, да еще и выделять бешенные суммы на похороны, отпевание, памятник, русский меланхоличный народ совсем обнищает! Умер… Хм… – Алексей нахмурил брови,– Что вообще значит «умер»?»

Ворочась с бока на бок, Алексей думал теперь об этом. Огромный рой мыслей, неизвестно как поместившийся в обычной человеческой голове, теперь вызывал необъяснимую тревожность, не давал зарыться носом в пух подушки, обернуть вокруг себя одеяло и благополучно заснуть. Было ощущение того, что мужчина упускает что-то крайне важное… Такое же чувство настигает ответственного человека, когда вдруг посреди рабочего дня он вспоминает, что совершенно забыл помочь давнему другу, хотя обещал навестить его уже не в первый и не во второй раз. Только теперь зайти к другу уже не получится…

«Умер – значит больше никогда его не увидишь, – констатировал Сехинов».

Озаренный этой мыслью, Сехинов перевернулся на спину, подложив руки под затылок, устремив взгляд в белый потолок, раздумывая.

«Никогда не увидишь… Да и что? Как будто мы были шибко близки.

Может, и хорошо, что его нет больше на свете!» – внезапно даже для самого себя подумал Сехинов, но, стоило этой мысли проскочить в сознании юноши, он почувствовал как сильно у него сжалось сердце, чему он очень удивился и даже привстал с кровати, держась на локтях.

«Это… Что такое?.. Мне его… Жаль?.. Но я же не могу…»

Пораженный своим же поведением, мужчина вздохнул, вставая с постели и отправляясь на кухню – ужасно душила жажда, да и заснуть все равно не получится…

«Ничего… Сейчас попью чайку и, может,усну…» – с этими словами уже чуть ржавеющий чайник был поставлен на конфорку. Но Сехинова мучила совсем не жажда… А какое-то странное чувство. Он чувствовал как будто под сердцем больно сжимается и разжимается какая-то лишняя мышца, мешая жить как раньше.

«Было бы неплохо выдрать её вовсе вместе с сердцем… Чтобы больше не было больно. Чтобы больше не чувствовать… » – подумал Алексей.

Уставившись в одну точку, Алексей дал волю случайно просочившимся в мыслям:

«Мишка… Удивительно наивный, но поэтому и добрый, отзывчивый человек… Был…». Сехинов встряхнул головой, как только с удивленеим почувстовал, что в носу засвербело.

Снова кровать, подушка, одеяло.

«Да, умер. Нет, не жалко» – твердили упрямые мысли.

Алексей едва слышно вздохнул. Так много недосказанностей и непонимания было между старыми приятелями, а Мишка все прощал, всегда!.. Подняв глаза к потолку, словно уверенный в том, что старый друг слышит его, мужчина, сам того не ожидая, заговорил одними только губами, не узнавая свой дрожащий голос:

– Мишка… Прости меня…

Глаза тут же защипало, полились горькие, редкие слезы – самое ценное сострадание, которое может выразить человек нежелающий чувствовать. Почему ему так больно?.. Наоборот же! Все наоборот! Пытаясь успокоиться, мужчина сквозь непроизвольные всхлипы рассерженно рычал:

– Не видеть бы только мерзкую рожу Болдина! Да! И хорошо, что он умер! – и, закрыв лицо руками, разрыдался только больше.

Прорыдав всю ночь и не успев успокоиться и под утро, Алексей явился на кладбище. Одетый в темное пальто и темно-синий шарф, мужчина поднял опухшие глаза. Первый раз он прогулял работу не из-за здоровья. Красные глаза увидели бесконечные могилы. Вновь опустив голову, он тихо шмыгнул носом и шаркнул ногой, наконец принимая все, что чувствует.

– Веди меня, Мишка!

И пошел прямо, минуя холодные надгробия могил.