Raamatust
В сборнике «Блеск и нищета русской литературы» впервые достаточно полно представлена филологическая проза Сергея Довлатова. Он писал о Пушкине и Толстом, В. Уфлянде и А. Синявском, Кафке и Хемингуэе (как «русских» и личных авторах).
Рецензии Довлатова, журнальная поденщина, превращаются то в литературные портреты, то в очерки литературных нравов и смыкаются с такой же «литературой о литературе», как «Невидимая книга» или «Соло на ундервуде».
Филологическая проза Довлатова отличается не объективностью, а личным тоном, язвительностью, юмором – теми же свойствами, которые характерны для его «обычной» прозы.
Тексты С. Довлатова впервые сопровождены реальным комментарием профессора, д. ф. н. И. Н. Сухих. Он же автор вступительной статьи к книге.
Ülevaated, 17 ülevaadet17
Читается легко и запойно. Прерываешься на работу и снова спешишь вернуться в атмосферу этих замечательных очерков. Столько новых имён открываешь для себя и удивляешься, вроде бы хорошую школу закончил, с прекрасным преподаванием литературы… И сколько авторов, достойных внимания прошли мимо. И здорово, что есть теперь возможность и прочитать, и осмыслить, и сравнить.
Довлатов – человек чрезвычайного таланта и необычайной лёгкости языка. Даже в сборнике эссе на тему русской литературы (во всевозможных её проявлениях, что могло бы навести на скуку уже на второй странице, если бы не вышеупомянутый автор) он как всегда лёгко и непринуждённо приглашает читателя в закусилье писательского мастерства.
Но при всей внешней лёгкости мы видим, насколько непросто автору даётся осознание того, что несмотря на талант многих авторов, внешняя среда в России не особо благоволит размеренной и спокойной жизни. Талантливые писатели на протяжении всей нашей истории существовали не благодаря, а вопреки культурному и политическому фону государства.
Есть ли надежды на перемены в лучшую сторону? И произошли ли какие-нибудь изменения в нашем обществе спустя почти 35 лет после смерти великого автора? Решать вам:)
Небольшой сборник историй, переписок, дисскусий, выступлений Довлатова о литературе и писателях. Основная тема этих зарисовок, литература в эмиграции, литературатурное дело в условиях СССР и Запада.
О литературе, ее будущем, ее влиянии на человека говорится немало. Солженицын, Тургенев, Гоголь, Бродский, Набоков, Достоевский, Толстой, Пушкин, Чехов, Войнович, Ерофеев, Маяковский. Настоящее и прошлое русской литературы. Довлатов рассуждает о влиянии времени на восприятие литературы, о стирании реалий, которые в будущем становятся незначимы перед более важными критериями отбора.
СССР и Америка. Идеологическая конъюктура против конъюнктуры рынка, или попросту спроса. Коммунизм и демократия. Советская цензура, как всем известно, просто уничтожала писателей. Хочешь публиковаться - пиши то, что одобрят, а про свои мысли забудь. Но ведь запреты всегда хотелось нарушать и обходить, а русскому человеку в особенности. Таким образом, борясь с "реформистами", никто иной, как советская власть и создала их. Живя под гнетом соцреализма, кто-то ломается, а кто-то "превращается в атланта".
Вот так. На голове у западного человека - сомбреро. А у нашего плита...
Америка - приют для Довлатова, тут и американская литература, и кино, и демократия. Но по дому то все равно скучаешь.
Дома нас учили: советское - значит отличное, наши луга самые заливные, наши морозы самые трескучие, наша колбаса самая отдельная.
Оказалось, что демократии надо учиться. Надо учиться слушать оппонента, принимать его точку зрения, как бы приятно не было быть единственным источником истины. Учиться делать выбор, ведь уже никто не диктует сверху одну единственную правильную схему поведения.
Мы избавились от кровожадной внешней цензуры. Преодолеваем цензуру внутреннюю, еще более разрушительную и опасную. Забываем об унизительной системе аллюзий. Жалких своих ухищрениях в границах дозволенной правды.
Писатель в Америке и писатель в СССР - два абсолютно разных статуса. А русский писатель на Западе, вообще что-то между. Если в России главным отбором занималось государство и оценивалось содержание, то в Америке могло быть напечатано что угодно, если на это был спрос. И так вышло, что многие талантливые писатели России прославились именно там. Страна сама уничтожала свое литературное достояние.
Сейчас уже нет СССР, а Россия пошла по стопам рыночной экономики. Рамки и запреты не убраны полностью, но дышать стало свободнее. Многим не нравится, что на прилавках продается ширпотреб, вроде "Сумерек" и Донцовой, но это и есть Рынок. Главное, что среди всего этого мы можем найти хорошие книги на любые темы.
Я бы хотел дожить до тех дней, когда возродиться наше опозоренное отечество, ставшее пугалом мира, и это будут дни возрождения нашей многострадальной литературы. Оба эти процесса неизбежны, и я даже не знаю, какого из них я жду с большим волнением...
Достаточно интересный сборник, представляющий читателю Довлатова - критика. Но, к сожалению, он мне не показался чем-то единым. Во-первых, встретились работы, уже попадавшиеся мне в других сборниках, например, "Эмигрантская пресса" или зарисовки с участием переводчицы Энн Фридман. Во-вторых, здесь не только произведения на литературоведческие темы и размышления о труде писателей. Здесь помимо знакомства с Довлатовым-критиком, получаешь и что-то о самой его личности и личное, как "Уроки чтения"; или что-то, посвященное больше самому человеку нежели его творчеству, как про Уфлянда в "Рыжем". Или вообще с художником Шемякиным встречаемся, и тут не столько критика, сколько мировоззрение, выбор пути, выбор стороны. Или вот вопросы издания книг, как было в СССР, а как в США. Но с другой стороны всё это - тоже критика. Пусть и в своеобразной манере. Кстати, насчет своеобразности...
У Довлатова очень бойкая манера изложения мыслей. Он добавляет диалоги, описания, аллегории, меткие короткие фразы, и текст становится живым. Это даже не чтение, а будто бы беседа. Как человека слушаешь, который увлекся и превратил диалог в монолог, но уж настолько сильна его потребность выговориться.
В этом сборнике филологических работ Довлатова поднимаются многие проблемы. И практически каждая работа пронизана отнюдь не светлой печалью. Каждый отдельный текст отдаёт ноткой горечи. От бесполезного протеста, от бессилия что-то изменить, от переживаний за судьбы тех, кто не вписывается в рамки советской доктрины, кого запрещали и преследовали, от досады на то, что много достойных произведений остаются лежать на полках. И даже в Америке эта горечь и печаль не оставляет писателя, а даже, наоборот, становится острее. Довлатов начинает сравнивать литературу, подход к изданию, роль писателя в Америке или в России.
Писателя в России всегда воспринимали как пророка, приписывали ему титанические возможности и ждали от него общественных деяний самого крупного, государственного масштаба.
В США же писатель - рядовой член общества, обычная профессия, которой далеко от престижа, в отличие от юристов, дантистов или финансистов, а серьезную литературу пишут для души. У нас же писатель уважаем и почитаем в народе, но и требуется от него много больше, чем написать книжку. В Америке можно напечатать всё, что угодно; в Союзе - только то, что пропустит строжайший ценз, который даже в обычных, но правдивых и искренних рассказах о жизни простых людей, может накопать кучу "пакостей", идущих вразрез с идеологией.
Понятия же «талантливая книга» — «идеологически выдержанная книга» не совпадают никогда. Нигде. Ни при каких обстоятельствах.
И тут поднимается вечная тема, которая никак не может найти верного решения. Нужна ли цензура или пусть любой труд, даже самый низкопробный и пошлый, должен найти своего читателя? Коммерческий успех и хорошая прибыль или качество? Что бы сейчас сказал Довлатов о современной литературе, когда критерии ценностей у издателей сильно изменились? Когда стало важным не то, что несёт произведение, как оно написано, есть ли у нём то, что стоит нести в мир, насколько талантлив автор, а то, "схавает" народ или нет? Дослатов писал, что советчина и ценз убивают русскую литературу. А не убивают ли её сейчас, огромными тиражами печатая ширпотреб, тогда как достойные произведения либо остаются не опубликованными, либо приходит на выручку самиздат или интернет. И всё же:
Значит, повторяю, мерилом будет качество, это надежный вполне, и главное — единственный критерий.
Жаль, но до сих пор это не так. Увы. На качество в большинстве случаев просто плюют с высокой колокольни. Но, может быть, когда-нибудь его всё же поставят во главу угла? Вдруг такое всё же случится?
Литература нужна разная. И хорошая, и плохая. Но для того, чтобы познать и увидеть эту разницу, у человека должен быть вкус. И этот вкус, как и к любому другому, нужно прививать и развивать. Даже самые несерьёзные книги, даже сказки и пародии, сильно разнятся по качеству. Поэтому хочется, чтобы соотношение качественной литературы и откровенной халтуры было хотя бы 50 на 50.
"Литературный процесс разнороден, литература же едина".
Итак, это мое первое знакомство с творчеством Довлатова. Поскольку об эмигрантской литературе 80-х я знаю чуть больше, чем ничего, книга показалась очень любопытной.
Приятно было видеть знакомые фамилии – Лимонова, Бродского, Солженицына (которого Довлатов очень ценил как писателя), Воннегута, Виктора Некрасова, даже Мамлеев упоминается.
Так же Довлатов размышляет о различии систем публикаций в СССР и США в то время. В СССР главным критерием была цензура, которая очень пагубно повлияла на нашу литературу 20 века. В США же было ориентирование на именно на рынок и прожить только лишь на писательские гонорары было довольно сложновато (забавно, что то же самое у нас сейчас. Нагнали-таки).
В книге есть еще много интересного - лекции, рецензии, эссе, заметки Довлатова.
Забавная книжка, читается легко, написана довольно просто.
Несколько цитат:
«После 17го года всё изменилось. Ленин официально и не двусмысленно сформулировал роль искусства, как одного из многих подручных средств переустройства мира, и этот период можно считать началом планомерного истребления русской литературы, которая существовала в невыносимых условиях, теряя лучших своих представителей и унижаясь до полного отождествления себя с государством».
***
Дома нас страшно угнетала идеологическая конъюнктура. В Америке тоже есть конъюнктура — рынка, спроса. Это тоже очень неприятно. И все-таки я предпочитаю здешнюю конъюнктуру. Ведь понятия «талантливая книга» — «рентабельная книга» хоть изредка, но совпадают. Разумеется, не всегда. И даже не часто. Скажем, в трех из десяти. Понятия же «талантливая книга» — «идеологически выдержанная книга» не совпадают никогда. Нигде. Ни при каких обстоятельствах. Здешняя конъюнктура оставляет писателю шанс, надежду, иллюзию. Идеологическая конъюнктура — это трибунал. Это верная гибель. И никаких иллюзий!..
Когда вы читаете замечательную книгу, слушаете прекрасную музыку, разглядываете талантливую живопись, вы вдруг отрываетесь на мгновение и беззвучно произносите такие слова:«Боже, как глупо, пошло и лживо я живу! Как я беспечен, жесток и некрасив! Сегодня же, сейчас же начну жить иначе – достойно, благородно и умно…»Вот это чувство, религиозное в своей основе, и есть момент нравственного торжества литературы, оно, это чувство – и есть плод ее морального воздействия на сознание читателя, причем, воздействия, оказываемого чисто эстетическими средствами…
Но мысли, идеи и тем более сюжет — это как раз то, что меня интересует в литературе меньше всего. Более всего мне дорога в литературе ее внеаналитическая сторона, ее звуковая гамма, ее аромат, ее градус, ее цветовая и фонетическая структура, в общем, то, что мы обычно называем необъяснимой привлекательностью.
Дело не в том, что Солженицын — русский патриот, христианин, консерватор, изгнанник.
И не в том, что Янов — добровольно эмигрировавший еврей, агностик, либерал.
Пропасть между ними значительно шире.
Представьте себе такой диалог. Некто утверждает:
— Мне кажется, Чехов выше Довлатова!
А в ответ раздается:
— Неправда. Довлатов значительно выше. Его рост — шесть футов и четыре дюйма…
Оба правы. Хотя и говорят на разных языках…
Франц Кафка, по мнению многих, — одна из трех величайших фигур в мировой литературе двадцатого столетия, но если два других титана — Джойс и Пруст — произвели революцию, главным образом, в области формы, эстетики, то проза Франца Кафки, суховатая, почти бесцветная, лишенная малейших признаков эстетического гурманства, интересует нас прежде всего своим трагическим содержанием, причем именно в нас она вызывает столь болезненный отклик, ведь именно для нас фантасмагорические видения Кафки обернулись каждодневной будничной реальностью…
«Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!..»
— Рецензии — это лучше, чем когда их нет. Сто рецензий — это лучше, чем пять. Положительные рецензии — это лучше, чем отрицательные. Однако все это не имеет значения.
— Что же имеет значение?
— Имя.
