Maht 231 lehekülg
2005 aasta
Грачи улетели
Raamatust
Сергей Носов – блестящий стилист и остроумный рассказчик. Герои его четвертого романа – петербургские оригиналы, чудаки, ставшие авантюристами волею обстоятельств. Их сумасбродные приключения, связанные с дерзаниями в области актуального искусства, наводят на нешуточные мысли о (страшно сказать) предназначении человека.
Вообще это рецензия на сборник Носова «Страница №6», в который входят два романа: «Член общества, или Голодное время» и «Грачи улетели», но, во-первых, у сборника этого на редкость идиотская обложка, которая, тем не менее, даже отражает одно из основных событий «Грачей», зато его можно легко приобрести за сто рублей и насладиться обоими романами подряд. А во-вторых, у отдельного (пока единственного) издания «Грачи улетели» оформление обложки близко к гениальному, так что пусть она здесь помаячит рядом. Я попытаюсь вроде как дать отзывы на всё прочитанное у Носова в совокупности, но, как всегда, сделаю это слегка сумбурно и сбивчиво, что вовсе не означает, что я что-то недопонял или недооценил, а, наоборот, отразит всю многогранность и многослойность прозы Носова, как одного из самых ярких носителей той новой петербургской ментальности, которую можно даже назвать «лимбусовским поколением» - той когортой русскоязычных писателей, издаваемых «Лимбус Пресс» с начала 2000-х, что очень органично существуют и читаются почему-то именно в Петербурге (не, ну не Фигля-Мигля же в самом деле называть носителем новой ментальности и голосом поколения, не смешите).
Не так давно в рецензии на Лапицкого я слегка саркастически распинался о полке под названием «Книги петербургских писателей» в Доме книги, но вот, кажется, наконец понял и осознал, что есть они – такие вот сугубо петербургские писатели. И Сергей Носов пока что – главный из них. К пониманию феномена Носова, а в особенности – чисто литературной прелести романа «Грачи улетели» лучше идти долго, с препятствиями. Так лучше будет ощущаться само величие «Грачей». Начните с его премиальной книги «Фигурные скобки» - она странная, будто какая-то неясная слегка недописанная пародия то ли на Стругацких, то ли на что ещё, неважно. Потом – сборник рассказов «Полтора кролика» - это уже яснее, ибо ничего нет лучше в русской литературе, нежели крепко сбитый рассказ, потому что романы пишет каждый третий, а вот написать действительно дельный рассказ – особое умение, которым Носов владеет – да прочитайте хотя бы завершающий сборник короткий рассказец «Хозяева сада». Именно в «Хозяевах сада», к примеру, несколькими штрихами формируется то особое отношение Носова к Петербургу, которое меня так и прельщает, о нём чуть позже.
После рассказов можно перейти уже к «Члену общества» - роману чуть менее странному, чем «Фигурные скобки», но всё-таки с определённой диковатой долей, особенно вдаряющей, как Носов любит, ближе к финалу. Здесь мы уже можем виртуально шляться с главным героем по СПб, толкать его локтём, показывая на любимые магазины, запрыгивать в троллейбусы, а потом БАЦ – помните, как в начале соловьёвской «АССЫ» чередовались сцены чтения Натаном Эйдельманом своей «Грани веков» с остальным видеорядом. Вот и здесь присутствует нечто похожее - одновременно и органично, и намеренно чужеродно встроенное в сюжет. Я при этом неизменно вспоминаю правдивую историю о том, как я застрял, едучи в троллейбусе от Витебского вокзала, в пробке в районе Техноложки, с собой был нечитаный «Белый отель» Томаса, и вот я в этой летней предвечерней безнадёжной пробке прочитал первые ошеломляющие главы романа. Вот оно, это чёртово впечатление: Носов – это как «Белый отель», прочитанный во время стояния в пробке на Загородном! Также «Член общества» поведает нам о выгоде покупки перегоревших лампочек и о том, что если прочитать тридцатитомное собрание сочинений Достоевского за три дня и три ночи, то рано или поздно, почти наверняка, почувствуешь легкое недомогание. И вот только теперь, после ретроспективы начала 90-х, этого «голодного времени», мы во всеоружии подходим к чёрному монолиту романа «Грачи улетели».
Главная прелесть письма Носова – то, что он не преклоняется перед Петербургом, не признаётся ему в любви у каждой урны, не превозносит какие-то досужие мистические или духовные, чёрт-те что поди разбери, качества города. Любить и выказывать восхищение всегда просто. Анализировать функции пространства-времени несоизмеримо труднее. Он относится к городу на равных, созерцательно, при этом зная досконально его историю и топографию. И среди главных мест действия у него - не набившие оскомину проспекты, площади, набережные и парки, а совершенно отдалённые, иногда даже конкретно необжитые пространства, в которые, однако, может нечаянно соскользнуть любой приезжий в любой момент времени, а сами жители города могут десятилетиями не знать и не замечать их – какой-нибудь Молвинский сад или парк Авиаторов – знаете, где они? вот, то-то же – или Громовское старообрядческое кладбище, или Родниковое озеро на проспекте Тореза. Герои Носова постоянно провалены в этот нарратив вроде бы находящихся рядом, но неизменно недоступных мест, и эти места своими изолирующими свойствами сами диктуют роману сюжет. В «Грачи улетели» предпринята попытка сначала показать такую ситуацию в Петербурге, потом – за границей (это вообще один из самых холодящих, истинно гоголевских эпизодов в новой русской литературе, не пожалеете), а самый страшный эпизод так вообще сокрыт от глаз читателя, ибо происходит в месте, насильно изолировавшемся даже от самого автора, как Чёрный Вигвам. Параллельно Носов походя читает нам лекцию о современном художественном акционизме и смысле «Чёрного квадрата» Малевича, который страшным образом аукается нам в финале.
У Носова есть свой особенный, теперь уже (после трёх романов и сборника) почти родной и узнаваемый стиль: слегка оторванный от реальности, витающий где-то у края глаза. Не магреализм, нет, скорее перманентно чем-то тревожащий читателя (некоей нарочитой несоразмерностью событий, внезапными всплесками языковых игрищ, выглядящих, словно шальной элемент декора, но неспособных поколебать монолит текста, будто отлитый в строках архитектурный Северный модерн) и тревожащийся сам по себе. Некий другой, вовсе не мистический, реализм, но почти готический, странный, почти как незабвенный Рид Грачёв – один из первых истинно петербургских писателей такого рода, когда его герой «… всю дорогу от Измайловского проспекта до Мойки ощущает он смутное беспокойство: ему кажется, что сбилась портянка в правом сапоге, сбилась и давит на пальцы. Он останавливается, шевелит ногой в сапоге. Нет, всё в порядке, и идёт дальше, домой…»
Главные герои «Грачей» отправляют письма «в прошлое» по несуществующим адресам и в несуществующие организации с заказом всяких вещиц или с отзывами на старые книги. Письма эти, по идее обязанные вернуться отправителю в отсутствии адресата, пропадают бесследно, не возвращаются, значит, как непритворно ужасаются герои, куда-то да уходят. В каждой своей художественной акции они видят прежде всего моральный аспект - как говорит германская художница, «ты хочешь делать акцент на моральный аспект?... Это очень русский концепт, твой проект - самобытный проект». Любая художественная акция не может носить признаков абсурдизма, потому что у любой акции есть цель - это акция-испытание, что для автора/художника, что для читателя/зрителя, и любой исход этой акции будет освящён смыслом. Сергей Носов чередует несколько пластов таких смыслов, сначала объясняя нам, глупым, смыслы реально существующих объектов: «Чёрного квадрата», старого кладбища с озером, города Санкт-Петербурга, затем приплетая смыслы своих героев, их поступков и идей, и, наконец, завершая всё третьими смыслами - своих произведений.
Нынешняя эпоха больно клюется. «Лишний человек» накануне смутно ощущаемых грядущих перемен опять оказался выкинутым за борт. «Грачи улетели», – говорит петербуржец Сергей Носов заголовком своего романа. Да, улетели, больше не прилетят, но пейзаж, живописуемый передвижником Саврасовым в ненавистной школьникам картине, останется. Грязный снег, корявые-поломатые березки, церквушка, а за кадром – кладбище в современном уже Петербурге, где убивают время герои Носова – три неудачника, три осколка дворницко-сторожевого поколения. Борис Петрович Чибирев, Щукин и дядя Тепа – три веселых товарища по несчастью, три прохвоста-недотепы – ни тот, ни другой, ни третий более «не актуальны».
Собственно, на ироническом осмыслении «актуальности» и строится весь роман Носова. Актуален ли грач? Актуальна ли курица? Актуальна ли жизнь, предназначенная под снос – а ведь много где живут люди. И не жужжат. Актуален ли язык, русский язык? Не является ли пережитком? А эпоха Горбачева – может, уже лишь сон? Нет, не рассуждения о политике, а реальная, полная комедийных страданий, жизнь человеков, у которых глаза горели огнем вследствие получения ваучеров... жизнь, которая вообще – актуальна ли?
На сходке лесорубов я анонсировала «Грачей» кажется так: короткая повесть о трёх советских мужиках, будет убийство и русский акционизм.
Как честная дева, решила перечитать: что же это я вынесла такое на страшный суд лесорубский.
Осмысление жизни как перфоманса. Убийство петуха как проявление любви к искусству. Позиционирование себя как художника при прихлопывании комара и продаже мухобоек. Полезность и бесполезность искусства. Работа в сторожке как профессия настоящих поэтов, алкоголиков и поэтов-алкоголиков. Топонимика Петербурга и эстетика захолустья. Нехватка здорового идиотизма и по жизни, и в искусстве.
Вот что вынесла я.
А также: Считается ли актуальный художник актуальным художником, если он куски от себя не отрезал, в петле не болтался, говна не ел? Имеет ли значение превращение Бориса Петровича в Романа Петровича на девяностой странице или так, случайность? Как же зовут Щукина? Что за хтонь творилась на горе? Почему всё так плохо и беспросветно в конце?
Вот что вынесла я.
Очень странная книга под конец, читала у автора "фигурные скобки" там вот с первой главы странная, тяжело читать, а в этой сначала такое легкое повествование, но в конце все скатывается в тягучесть и странность. Знаете, как говорят "ничего непонятно, но очень интересно" так тут "ничего непонятно, но очень грустно"
Большинство современных читателей "в рассуждении чего бы покушать" выбирают жанровые вещи - детективы, фантастику, любовные романы. Против современной прозы существует известное предубеждение: романы из толстых журналов скучны, заумны и вообще написаны не для людей - разве только критики способны их осилить. Пожалуй, это мнение порой и обоснованно. Но только не тогда, когда речь идёт о творчестве Сергея Носова.
Тем, кто с удовольствием читал "Солдата Швейка" и симпатизировал географу Служкину из романа Иванова, обязательно понравятся персонажи "Грачей" - три обаятельных дурачка Чибирёв, Щукин и Тёпин. Первый - незадачливый директор школы, любитель свалок и запущенных промзон; второй - специалист по пишмашинкам, устроившийся ночным сторожем, чтобы проводить ночи за починкой любимых аппаратов; третий - авантюрист, успевший пожить за границей, попользоваться благами западной цивилизации, "помочь совестливой Германии в терапии её коллективного бессознательного, позволяя себя реализовать объектом гуманитарной помощи", и привезти оттуда Катрин - поклонницу современного искусства: инсталляций, перфомансов и прочих нонспекулятивностей. Она-то и натолкнула троих друзей на мысль, что хором помочившись с моста двадцать лет назад, они совершили ни что иное как художественный акт. "Почему пугать троллейбусы голым - это искусство, а ссать в Неву - не искусство?" - эта, с позволения сказать, проблема и стоит в центре повествования. Её решением и занимаются герои на протяжении двухсот пятидесяти страниц, попутно распивая водку между старым кладбищем и заводом по утилизации трупов животных, впаривая легковерным немцам отечественные мухобойки, сделанные артелью слепых, размышляя над "Чёрным квадратом" Малевича, посылая письма в прошлое и концептуально зарубая петухов на томике Достоевского.
Автор смеётся над современным искусством, но не высмеивает его. Назвав роман сатирой, мы представили бы его более бедным, чем на самом деле. Как и в любом хорошей книге, здесь больше вопросов, чем ответов, нет объяснения, что белое, а что - чёрное.
Казалось бы, тема выбранная Носовым слишком узка и специфична, чтобы быть интересной кому-либо кроме автора и отдельных любителей\ненавистников современного искусства. Но лёгкий (не легковесный) роман увлекает и развлекает с первых страниц - не только сюжетом, не только приключениями героев, но и их характерами, их парадоксальными рассуждениями и даже авторским стилем - имитирующим разговорную речь, как бы наивным повествованием, в которое то и дело вплетаются мудрёные слова вроде "параллелепипеда", "галургии" или "паразитарных смыслов", забавные неологизмы "взаимолягнуться" и "близвозвышаться", да неожиданные, как будто случайно попавшие сюда подробности: "Смеркалось, как только и может смеркаться, постепенно и вкрадчиво - смерк да смерк. Всё зависит от того, как часто обращать внимание. Чибирёв задумался о непрерывных функциях. Ради проверки памяти сформулировал определение интеграла. Вспомнил, что максимум производной от тангенса наклона касательной (со своей стороны тоже являющегося производной) будет означать точку перегиба кривой - её и прошли: что-то вроде ложбинки".
Финал романа - неожиданный, печальный, оставляющий в замешательстве. Одним словом, именно такой, какой должна иметь настоящая книга о настоящей жизни, юмор в которой не подменяется бессмысленным весельем.
"Грачи улетели" - хороший аргумент против всех любителей хоронить русскую литературу.
Щукин грамотно поступил. Поступая, он проинформировал своих нанимателей о том, что серьезно намерен в рабочее время разбирать и собирать пишущие машинки. Это было и честно, и по-мужски. Щукина сразу же зауважали. Дело в том, что в те годы сторожевое начальство приветствовало увлечения сторожей – вязание на спицах, философия, литературный труд предполагали присутствие вяжущих, философствующих или пишущих долгое время в дежурке. Хуже обстояло дело с теми, кто ничего не делал. Некоторые из них напивались в рабочее время до потери сознания, другие вообще сваливали домой на полдня или целую ночь. Расчет у нарушителей дисциплины был все на тот же авось – не в том плане, что авось не ограбят (украденное, как правило, списывали), а на то, что авось не придет проверяющий.
Это особая, крайне интересная тема, и она еще ждет своего историка.
Единственное, о чем просило начальство, не загромождать пишущими машинками помещение, а при сдаче объекта сменщику убирать их под койку. Понятно, что ответственность за сохранность пишущих машинок нес персонально и исключительно сам Щукин.
– У тебя нет ощущения, что ты отстал от поезда? У меня есть.
– И у меня есть, – сказал Чибирев.
– Ничего, ребята, догоните. У меня такого ощущения нет.
– Прыгнул в последний вагон?
Arvustused, 8 arvustust8